Маловероятно

Зоя приобняла себя за плечи, поплотнее укуталась в плед и уселась на подоконник. За окном снегом и не пахло, хотя дело близилось к концу ноября. Небо затянуто тучами, температура давно минусовая, листья облетели. Пасмурно, холодно и пусто. Настроение сегодня было какое-то меланхоличное. Тянуло на размышления, воспоминания о прошлом и разговоры. А поговорить-то и не с кем. Тётя на работе, Женя с Алиной пошли гулять, а Николай ещё не пришёл. Да и ей не хотелось перебарщивать с этой своей глупой откровенностью. Он и без того видел её слишком настоящей: в баре, на том проклятом спектакле, в клубе и в своей собственной квартире, и в её квартире тоже. Пьяную, расстроенную, задыхающуюся от страха, больную и даже счастливую. Она то и дело ругала себя, но сделать ничего не могла и, кажется, не хотела. Ей было так спокойно с этим мужчиной, что смысла в фальши и масках особого не было. Раздался уже привычный звонок в дверь. Назяленская соскочила с подоконника, мельком глянула в зеркало и поправила волосы. Прошло три дня, и она больше не чувствовала себя варёным зомби-овощем. Не выздоровела полностью, конечно, но хотя бы могла улыбаться. — У меня скоро начнётся аллергия на мандарины, — пробурчала Зоя вместо приветствия, забирая тяжёлый пакет. — Где тебя носило? — Я, знаешь ли, вынужден посещать одно прегадкое учреждение и сидеть в нём по пять часов минимум, — хмыкнул Николай, переступая через порог. — Чувствуешь себя как? — Жить можно, — она заглянула, чего там ей ещё притащили на этот раз. — Серьёзно, яблоки? Опять кислющие? — Если что, скормишь Жене с Алиной, — пожал плечами Ланцов, разуваясь и снимая пальто. — Нет, им скормлю остатки мандаринов, а этим угощу Оретцева, — недавно Мал додумался сделать своей девушке подарок и купил блеск для губ. И всё бы ничего, только вот у Старковой была аллергия на эту фирму, цвет ей не подходил совершенно, а стоимость подарка равнялась стоимости порции макарон в столовой. — Этот жмот позавчера заявил, что не станет покупать Алине кофе в её любимом заведении и что в кофемашине в магазине рядом с его домом значительно дешевле. И знаешь что? Они реально прошли четыре километра до его дома, он в итоге её ничем не угостил и отказался провожать, а дело было поздно вечером. — Очевидное гран-при в номинации «жадина», — тут не согласиться было невозможно. — А иди-ка ты в спальню. Стоишь босая на холодном полу. — И ничего он не холодный, — фыркнула Назяленская, впрочем, особо не пререкаясь. В голове вдруг появилась мысль о том, что сейчас вот ни разу не сезон для овощей и фруктов, и что стоит это удовольствие как две почки и половина печени. И что Николай, вообще-то, просто её учитель и ни разу не обязан был ещё и самостоятельно эти мандарины чистить. И с ложечки кормить тоже не обязан, и напоминать принимать лекарства, и целовать её в лоб, чтобы понять, нет ли температуры, и в принципе ничего не обязан. А нет, ездит к ней, больной и вредной, после явно тяжёлого рабочего дня. Вообще-то, Зоя терпеть не могла, когда о ней заботился кто-то посторонний. Такое позволялось только тётушке и Жене (с ней уж сколько лет знакомы, ей простительно). А тут забота оказалась такой приятной, что даже возмущаться не хотелось. Ланцов вернулся с двумя кружками чая и тарелкой с дольками мандарина. В ходе экспериментов выяснилось, что они съедаются лучше и быстрее всего. Ну, за исключением варенья: вчера в числе гостинцев оказалась баночка малинового. Оно изначально шло как дополнение к блинам, но Назяленская, увидев лакомство, довольно потёрла ручки и попросила ложечку. И слопала варенье столовой ложкой за три с половиной минуты. Блины, конечно, тоже попробовала, и даже съела пару штук, но не с таким энтузиазмом. — Давай-ка сейчас накормим тебя, и спать ляжешь, — он заставил её прожевать пару долек и сделать глоток чая. — Тебе стоит больше отдыхать. — Мне скучно, — заявила Зоя, усаживаясь на кровати. — Я не хочу спать. — А стоило бы, — Николай покачал головой. — Ночью не спишь, так хоть сейчас. — Да выспалась уже на год вперёд, — она окинула комнату взглядом. Подумаешь, не спала полночи... Бессонница — штука противная. — На меня Алинка с Женькой ругаются. А сами гуляют, на свидания ходят и даже на эти онлайн-уроки, и не спят вообще. — Тоже волнуешься за них, — прозвучало как утверждение. — Тоже? — Они за тебя переживают. — Женя вообще всегда переживает, — вздохнула Назяленская, чуть наклоняя голову вбок. — Мы даже познакомились из-за того, что она волновалась за меня: когда мы были в четвёртом классе, Фёдор уронил фикус, я помогала ему убирать это всё и порезалась об осколок горшка. Женя настояла, чтобы я промыла рану и притащила лейкопластырь. — Ну ты и идиот, — Зоя откидывает назад тяжёлую косу и присаживается на корточки. — Как можно было расфигачить этот баобаб? — Ой, тоже мне, — Фёдор показывает язык, но по его лицу видно, что ему вовсе не смешно. — Третий день в нашем классе, а уже обзываешься. — Третий учебный день, а у тебя уже проблемы, — она закатывает большие синие глаза и пытается соединить две части разломанного ствола фикуса. — Тащи скотч, сейчас замотаем и нормально. — О, классная идея, — но вместо этого Каминский притаскивает мусорку. — Давай сначала осколки туда закинем, засыпем землёй и посадим фикус прям сюда? — А давай, — Назяленская хватает довольно крупный и тяжёлый осколок, и тут же отбрасывает его. — Ой... Поранилась. Из крупной царапины на ладони начинает идти кровь. Довольно неприятно, но воспоминания о том, как на её спине остались ужасные шрамы, слишком свежи. Заплакать из-за такого пустяка не позволяет совесть. — А вы тут чего? — из класса выскакивает девчонка. Волосы собраны в две толстых рыжих косы, белая блузочка с коротким рукавом и оранжевый сарафан сидят весьма недурно. Туфельки белые, с крохотным кокетливым каблучком. Зоя в свои десять в стиле неплохо разбирается, и не может не отметить, что выглядит эта девочка неплохо. — Ой, твоя рука! — Мелочи, — по сравнению с тем, что пришлось пережить, действительно мелочи. — Нам надо спасать фикус. — Не спасёте! А ты можешь грязь занести, пошли, — рыжеволосая бесцеремонно хватает её за здоровую руку. — А ну пошли. Зоя не то что бы очень сопротивляется. Пусть этот Фёдор сам убирает осколки, склеивает растение и садит его в мусорку. А то ладонь как-то немножко болит. — Она показалась мне человеком заботливым и довольно ранимым, — задумчиво протянул Николай. — Но сильным. В этом она похожа на тебя. — Женя не всегда была такой. А заступиться за себя не могла класса так до десятого. Ни за себя, ни за других. Это всегда делала я, — говорить об этом становилось тяжело. Но почему-то ей хотелось рассказать ему не только историю их дружбы с Сафиной, но и с Алинкой, и в принципе про класс. А ещё немножко про себя. Самую малость. — А её кто-то обижал? Она не похожа на жертву травли. Да и в целом у вас в коллективе вроде как никого не гнобят, — Ланцов отпил чай и попробовал подсунуть Назяленской ещë дольку мандарина. Не прокатило. — Сам ешь, я не голодная, — фыркнула она. — У нас в коллективе — нет. Но там немножко другая история. Помнишь, я рассказывала, что в седьмом классе выбила зуб одному придурку? Рассказывала, когда он просил её не замолкать и не уходить в себя в том злополучном театре. — Помню, — его рука скользнула по её плечу и чуть сжала в поддерживающем жесте. Ей стоило бы эту руку сбросить и горделиво вскинуть голову. Показать, что не нужна никакая поддержка, что всё в порядке. Но почему-то Зоя лишь вздохнула и не пошевелилась. — Это было из-за Жени. Тогда мы вышли погулять на большой перемене, а там стояла и курила какая-то компания одиннадцатиклассников. Они пристали к нам, стали комментировать нашу внешность. А Женя... — Комплексовала по поводу чего-то? — Да, — рассказывать про то, что Сафина пережила анорексию, Назяленская не стала. — И они, скажем так, надавили на больную точку. — Мне кажется, или в этой суке парочка лишних килограмм? Вы гляньте на её щёки! — кричит один из них. Зое кажется, что она не дышит, когда переводит взгляд на Женю. Та вздрагивает, словно от удара, и смотрит на обидчиков глазами, полными боли и ужаса. Она вся бледнеет и словно бы сжимается. На лице читается непонимание, мол, как же это, я столько худела, я сидела на таком количестве диет, я так извела себе физически и эмоционально, и всё равно недостаточно?... В её огромных глазах скапливаются слёзы, и это оказывается последней каплей. Зоя не думает ни секунды. Не думает о том, что она в седьмом, а эти парни в одиннадцатом. Не думает, что пара лет занятия каратэ помогут ей с ростом сто шестьдесят в одиночку отделать нескольких качков. Вообще ни о чём не думает, просто подходит и со всей силы бьëт кулаком по мерзкому волосатому лицу. — Если ты, мразь… — Назяленская не узнаёт свой голос: он сейчас больше походит на шипение, смешанное с рыком. — Если ты ещё хоть раз ей что-то вякнешь — нет, если ты на неё хотя бы посмотришь — твой труп найдут за во-о-он теми гаражами. И умирать ты будешь долго и мучительно. Уяснил? — Малышка, ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь? — его приятель хохочет. А вот самому обидчику не так уж и весело. Он сплëвывает кровь вместе с выбитым зубом, с ненавистью смотрит на девочку и замахивается. — Ну, давай, давай, ударь! Ты же только это и можешь! — а вот теперь Зоя кричит. Так громко, что наверняка слышно и на стадионе, где ещё не вернувшиеся с физкультуры несколько классов сразу. — Давай, тварь, бей! Ей не страшно. Плевать, даже если ударит, даже если сломает челюсть. Не плевать на то, что за спиной стоит морально убитая Женя, а этой компании даже ничего не будет. Подумаешь, сказали что-то там, кто ж докажет. Никто не будет разбираться. Зоя смотрит прямо в глаза тому, кого ударила. Видимо, в её взгляде читается что-то особое, ибо парень опускает руку и отходит. — Я так и знала. Всего лишь мерзкий трус, — ей даже не требуется работать над интонацией. В голосе и без того звучит всё презрение, на которое она была способна. — Подонки. Назяленская разворачивается на каблучках и направляется обратно к подруге. И никто из одиннадцатиклассников не смеет сказать вслед хоть слово. Зоя усмехнулась и перевела взгляд на свою руку. В тот день костяшки разбила. Когда тëтя спросила, что стряслось, взяла и рассказала всё, как было. — Тётя в шоке была, когда узнала. "Зоенька, ну как же ты так, ну ведь так же нельзя", — протянула она нарочито писклявым голосом. — А Юрис сказал, что так очень даже можно и нужно. И что ссадины заживут, а я бы себя никогда не простила, если бы промолчала. — Он прав, — кивнул Николай, поглаживая её плечо. — Он совершенно прав. А дальше говорить не хотелось. Не хотелось рассказывать о том, как Женя всё же научилась давать отпор. О том, как она взяла и заявила в прошлом году, что новенькая Старкова ни в чëм не виновата и что Назяленская ввязалась в драку с ней весьма безосновательно. И что вообще стоит прекратить перемывать косточки этой несчастной Алине, и... И Зоя расценила это как предательство. Она негромко выдохнула и придвинулась ближе к Ланцову. Тот понял эту невысказанную потребность, отставил кружку с чаем и обнял её. Аккуратно, ненавязчиво, но в то же время ощутимо. Они сидели так довольно долго. Николай перебирал пряди её волос, а Зоя смотрела в одну точку и ни о чëм не думала. На душе была приятная лёгкость, граничащая с пустотой. Эта пустота не пугала, напротив, успокаивала. А ещё успокаивали эти тёплые сильные руки. Ей однозначно есть, что ему рассказать. Но это всё на будущее. А на сегодня хватит с неё историй о прошлом. — Почисть мне ещё мандаринку, — вдруг попросила она. — Или две. — Кто там говорил про перспективу заработать аллергию на цитрусовые? — нет, ну каков нахал! Подкалывать больного человека! — Да ну тебя, — Назяленская фыркнула и легонько пихнула его. — Давай, пока я не передумала. Николай усмехнулся и направился на кухню, а Зоя поймала себя на том, что улыбается.