Зеркала-озера

Случившееся они так и не обсудили. Не то чтобы было что рассказывать, но ощущение такое, будто соврала о чем-то важном самому близкому человеку. Утро воскресенья начинается вполне обычно, если не считать того, что первое, о чем Алёна думает, когда просыпается — это вчерашний транс. Видение или бодрые сны — называть можно как угодно. Везде ведьмы зовут это по-разному, суть все равно одна. Ее захватили пары и унесли куда-то показать то, что было, есть или будет. И, как и у любой ведьмы, сталкивающейся с подобными бодрыми снами, у Алёны теперь два варианта. Во-первых, можно придать этому огромное значение и начать во всем разбираться. Пойти к озерам, рассмотреть воду, даже найти то самое место, в котором она стояла во время этого транса. Искать смысл во всем и наконец придать смысл там, где его не будет совершенно. (Многие так и делают, а потом еще считают это смыслом своей жизни, что совершенно Алёне не подходит.) А во-вторых, можно просто забыть и жить дальше, пока или если не случится еще один подобный транс. В любом случае, желание пить чай совершенно испарилось, будто его и не было. По крайней мере тот самый сбор, который Марта наливала ночью. Алёна на другой бок переворачивается, закрывает глаза, практически зажмуривает их и просто хочет заснуть обратно. Если она поспит еще пару-тройку часов, то и разбираться будет тоже потом, когда проснется. В дверь стучат. — Встаю-встаю, — бормочет себе в подушку. Но дверь открывается и заходит Марта с подносом. — Первый транс всегда неприятный, — успокаивающе замечает она. Присаживается на край кровати и ставит поднос на тумбочку. — Лучше не спать слишком много, а то будешь весь день себя плохо чувствовать. Уж поверь, я знаю, о чем говорю. Алёна одеяло на голову затягивает, что-то неразборчиво мычит. — Давай-давай, не упрямься, — говорит Марта, с кровати поднимает и идет раздвигать шторы. Солнца не много, но стоит только отбросить одеяло в сторону, как оно бьет в глаза. Несильно, но Алёна жмурится и приподнимается на локтях. — Все, я не сплю. — Вот и умница, — отзывается Марта и улыбается, кивает в сторону подноса. — Завтрак и отвар, который должен помочь. Твоей маме всегда помогал. Алёна сонно улыбается, волосы пытается убрать с лица, зачесывает их назад пальцами и цепляет резинку с тумбочки. — У нее часто такое бывало? — спрашивает и зевает. — Достаточно. Пей, пока совсем не остыл. Чашка все еще достаточно горячая, а вот ее содержимое скорее просто теплое. Алёна делает пару глотков и язык недовольно высовывает, морщась. — Я знаю, что он противный, — сочувственно произносит тетя, садится обратно на край кровати. — Но это лучшее, что я могу тебе предложить. — Боюсь спрашивать, что тогда худшее. На это Марта уже ничего не отвечает, а Алёна тяжело выдыхает и выпивает почти всю чашку, оставив совсем немного на дне. — Не, больше не могу. — Предлагаешь мне это просто вылить в унитаз? Она взгляд на тетю скашивает, пожимает плечами, пару мгновений собирается с духом и выпивает остатки. — Вот и умница. Ставит чашку на тумбу и закашливается. Марта миску с кашей протягивает, а Алёна пытается язык о собственное небо вытереть. Вкус просто мерзотный. Как будто пожевала одуванчиков, а сверху еще имбиря и острого перца. Лучше не спрашивать, из чего состоит отвар. Вряд ли там нет какого-то максимально странного и мало съедобного ингредиента. — Мне кажется, — говорит она, — я теперь вообще ничего есть не смогу. — Это только кажется. На, попробуй. Заодно перебьешь вкус во рту. Алёна забирает из ее рук миску, берет ложку с подноса и все же решается поесть. Вряд ли ее прям стошнит, но и это не нужно исключать из списка вероятных вариантов. Она мысленно крутит слова про маму в голове, отправляет пару ложек каши в рот (а сама эта каша не намного лучше того мерзкого отвара, но лучше, наверное, не говорить об этом Марте; по крайней мере, Алёна решает именно так и просто молча ест маленькими порциями) и смотрит на тетю. Они сидят в тишине совсем не долго, но достаточно. А потом Алёна все же спрашивает: — Во сколько у мамы все это началось? — Ты про трансы? Утвердительный кивок. — Я не помню ее первый, я тогда уже заканчивала школу и готовилась к защите квалификации. Ей было тринадцать или четырнадцать. — Рано как-то, нет? — спрашивает Алёна и ложку прижимает к нижней губе, задумавшись. — Рано, — соглашается Марта. — Но твоя мама всегда была талантливой. Может, даже талантливее меня. — Никого нет талантливее тебя, — уверенно произносит Алёна и улыбается так искренне, что в глазах блестит что-то. Марта пожимает плечами — совсем точно так же, как делает и она. У них часто жесты совпадают, а ей и в голову не приходило, насколько они вообще одинаковые с тетей. Настолько много у них этого семейного. — В любом случае, ее трансы начались раньше моих. Я тогда уже знала все о них в теории, но ничего на практике. Потому научилась как раз благодаря твоей маме. Алёна в тарелку пялится, взгляд не поднимает и молчит какое-то время. — Я скучаю по ней. — Знаю, милая. Я тоже по ней скучаю. Виснет пауза, но не из противных, а та самая, которая случается, если вы в разговоре затронули что-то настолько личное, что-то больное, но при этом прекрасное, что хочется просто помолчать. Просто подумать и переварить сказанное. Потом Алёна отставляет в сторону миску с недоеденной кашей, кладет в нее ложку и двигается в сторону. Ладонью по кровати рядом хлопает, и тетя скидывает тапочки, ложится рядом, а Алёна под руку к ней подлезает и сжимает в объятиях. — Если они будут повторяться, то считай, мы знаем, чем ты будешь заниматься после квалификации, — ласково говорит Марта, по голове ее гладит, и Алёна глаза прикрывает. — А если нет, то ничего страшного. Найдешь что-то другое, более подходящее и интересное. — Иногда мне кажется, что я единственная не знаю, чем хочу заниматься после квалификации. — Это не так. Да и потом, у тебя есть еще целый год, чтобы определиться. Точно. Целый год. Целый год на то, чтобы разобраться, к чему и куда ее тянет. Двенадцать месяцев и еще несколько, чтобы понять, будет ли она кем-то вроде городской ведьмы — подобно Марте — или запрется в небольшом домике в лесу, чтобы и дальше спокойно общаться с разными лесными духами и все же научиться травничеству. Бесконечное множество минут, чтобы просто понять себя. Много и мало одновременно. Кто бы что ни говорил. — А ты когда поняла, чем хочешь заниматься? — Я? — переспрашивает тетя и взгляд на нее скашивает. Алёна кивает. — Не знаю. Временами мне кажется, что я всегда видела свое будущее таким, каким является мое настоящее. Мне не хотелось гулять среди рек и озер или огнем отстаивать наш ковен. Вообще что-либо отстаивать. Алёна когда-то слышала о воинствующих ведьмах, благодаря которым вроде как не столько удается придерживаться порядка, сколько защищать вид в целом, не различая ведьм на светлых и темных, лесных или водяных. И единственное, что запомнила, — то, что в их ковен не так просто попасть. Одной квалификации мало. А еще среди них нет ни одного мужчины. И если кому-то это и кажется странным, то все молчат. Вмешиваться в дела их ковена все равно, что лезть туда, где тебя не ждут, ни о чем не спрашивают. Поговаривают, что неугодных они сжигают заживо, но это уже граничит с мифами и легендами где-то. Представить то, что в современном мире кто-то и кого-то действительно сжигает, получается с трудом. Вроде сценария к хорошему экшн фильму. Сценария, который не имеет ничего общего с реальной жизнью. — Но это нормально, — продолжает Марта. — Не все знают, где их место. Ты не должна искать его прямо здесь и сейчас. У тебя есть время. На самом деле, у тебя есть вся жизнь, чтобы с этим разобраться. — Точно, — задумчиво произносит Алёна. Марта приподнимается, и ей приходится выпустить тетю из объятий. — Отдохни, — советует та. — Можешь полежать, но постарайся не засыпать обратно. Моему отвару нужно время, чтобы подействовать. И когда доходит до двери, оборачивается и добавляет: — И еще. Не бегай в туалет ближайшие полчаса. — Серьезно? — усмехается Алёна. — Если бы это была шутка, ты бы поняла, — отзывается тетя добродушно и выходит из комнаты. Алёна прыскает от смеха и затыкает себе рот на всякий случай. Не хотелось бы своим глупым смешком обидеть ту, которая так забоится о ней после этого внезапного транса. Транса, который возвращает ее к мыслям о матери. И это не ужасное, сбивающее с ног ощущение беспомощности. Скорее светлая грусть и желание пересмотреть старые фотографии. (Как будто они хоть раз помогали в должной мере.) Интересно, каким был первый транс у нее? Как она с ним справилась и думала ли о нем столько же, сколько Алёна сейчас думает о своем? Семейные проявления ведьмовства, конечно, не редкость. Они скорее типичны, чем редки; так что в этом нет абсолютно ничего необычного или внезапного, но теперь, когда она об этом думает, то не пытается проанализировать увиденное. Поступает совсем иррационально и нелогично. На подушки откидывается и пытается вспомнить, видела ли хоть раз маму в состоянии транса. То ли память подводит, то ли ничего не находится в голове. Ничего даже около, ничего хоть отдаленно похожего на транс. Алёна тяжело вздыхает и глаза зажмуривает. Марта говорила не спать, но ничего не сказала по поводу того, что нельзя лежать с закрытыми глазами. Она находит эту уловку будто случайно, какое-то время лежит с закрытыми глазами и пытается просто вспомнить, как выглядела мама в последний раз, когда она ее видела. Пытается представить, что она могла бы ей сказать, узнав о случившемся. Получается крайне условно. Получается совсем не то, что хотелось бы. Поэтому она открывает глаза, осматривает комнату, будто чужую, и решает, что неплохо бы с кем-то поговорить, просто обсудить это, потому что перебирать мысли в голове можно до бесконечности, но это не приведет ни к чему. Лишь к состоянию, близкому к желанию порыдать. На телефоне слишком мало зарядки, забыла зарядить, видимо. Алёна глаза закатывает разочарованно, но решает все же забить на эту небольшую неудачу. Последнее сообщение от Леты, но она пролистывает диалог с ней, совершенно забывая о том, что та фактически разрешила говорить с ней на любые темы. Сейчас нужен кто-то другой. Ближе, тот, кто ее поймет. Та. У Димки предсказуемо занято, хотя не то чтобы она очень часто висела на телефоне (или просто Алёна ее плохо знает?), поэтому приходится все же пойти за зарядкой. Алёна роется в нижнем ящике тумбочки, когда телефон начинает звонить. — Да? — Звонила? — у Димки голос задорный, точно не такой же рассеянно-потерянный, как у ее подруги. — Я тут просто немного занята была. — Да, звонила, — получается задумчиво. Алёна обратно на кровать возвращается, забирается с ногами и вилку в розетку втыкает, только потом подключает телефон. Тот коротко пикает, сообщая о том, что зарядка началась. — Я ночью в транс выпала. Непродолжительная пауза. — Ого. И снова пауза. — Да, — тянет Алёна. — Я сама не ожидала. Тетя, конечно, напоила меня чем-то, сказала, что ничего страшного не будет, но я теперь только об этом и думаю. — Что видела? — спрашивает Димка и, судя по звукам, открывает пачку чего-то на другом конце. Тяжелый шумный выдох почти в самую трубку. — Я плохо помню на самом деле. Помню, как шла по лесу, а потом вышла к воде. Это была река… нет, озера. Озера-близнецы, которые недалеко от школы. А потом я утонула. — В смысле прыгнула? — В смысле меня утопили. Не знаю, кто это был, я не видела ни лица, ни фигуры. Меня просто утопили. Димка чем-то хрустит. Крекерами или чипсами, так сразу и не скажешь. И молчит, пытаясь переварить услышанное. — Знаешь, — говорит она, — транс — обычное дело. В плане того, что это не редкое явление. И насколько я знаю, видения имеют мало общего с реальностью, так что ты можешь не бояться, что тебя кто-то утопит. По крайней мере, в этих озерах. Алёна усмехается. — Ну спасибо. — Обращайся! Она смотрит себе на ноги, слушает, как подруга хрустит едой, и ничего не говорит. — Серьезно, Алён, — продолжает Димка. — Не заморачивайся так сильно. Я знаю, что ты впечатлительная, слышала, что транс вообще малоприятная штука, но ты с этим справишься. К тому же, никто не говорит, что у тебя теперь эти штуки будут появляться в башке каждую неделю или пару раз в месяц. — Точно, — соглашается в ответ. — Ну вот и все. Поэтому не забивай себе голову. Постарайся просто прийти в себя. Можешь забить на домашку. — Знаешь, в любой другой день я бы с тобой не согласилась, но сегодня я не в форме. Димка издает короткий победный крик и смеется прямо в микрофон телефона. — День прожит не зря, если ты добровольно отказываешься делать домашнее задание. — Но только сегодня. — Конечно-конечно. А завтра как сядешь, как сделаешь! — Я правда сделаю, Дим. — А я разве сомневаюсь? С Димкой легко. С ней всегда становится намного легче. И мысли о матери в голове больше не курсируют туда-сюда, как и попытки напрячь собственную память и вспомнить все-все до мельчайших подробностей.