Зеркала-озера

— Как вы объясните свое присутствие? Голос Карины Павловны заставляет не напрячься, а буквально сжаться. Алёна тупит глаза в пол, чувствует плечо Димки своим и мысленно умоляет подругу молчать и не усугублять их и без того незавидное положение. — Проникновение в мой кабинет, еще и в присутствии членов Высшего Совета! Вы хоть понимаете, что позволили себе не просто проявить неуважение ко мне, но и показали полное отсутствие субординации в нашей школе? Язык прилипает к небу, и Алёна чувствует, как подмышки становятся влажными и липкими. Она с самого начала считала идею провальной, она же не хотела идти, но бросать на амбразуру Димку и признаваться, что это была идея подруги — это слишком. В приемной, куда Карина Павловна буквально выволокла их за руки, становится жарко, а ее слова успешно взывают к чувству стыда, которое у Алёны и без того всегда было довольно сильным. — Какой позор… — вздыхает Карина Павловна и принимается мерять шагами помещение. Цокот ее каблуков лишь нагнетает и без того удручающую атмосферу. — И надо было именно сегодня, когда в школу прибыл Высший Совет в полном составе! — Карина Павловна, мы только хотели помочь, — жалостливо произносит Димка. — Тем, что пробрались в мой кабинет и тем самым опозорили меня перед Советом? Вопрос звучит скорее обреченно, чем озлобленно. Директриса перестает мерять шагами комнату и замирает напротив них. Алёна так и не решается поднять взгляд на нее, а Димка снова заговаривает: — Мы хотим помочь в поисках пропавших. Думали, если попроситься напрямую, то вы нам откажете. А слушать сплетни — не самый лучший способ, чтобы узнать, что случилось на самом деле. Вот я и подумала, что… Она так и не заканчивает фразу. Алёна косится на подругу, но выражение ее лица не видит. Интересно, почему она вдруг решила замолчать. Директриса тем временем тяжело вздыхает и спрашивает: — А ты что скажешь? Алёна не сразу понимает, что обращаются к ней. Неловко поднимает взгляд и нерешительно заговаривает: — Мы не должны были влезать в ваш кабинет, Карина Павловна. Мы понесем любое наказание, которое вы нам назначите. Директриса щурится, будто бы не верит в искренность сказанного, переводит взгляд на Димку и обратно на Алёну. Дверь в кабинет открывается, и, привлекая к себе внимание, входит тот самый ведьмар с проседью в волосах, который и обнаружил нарушительниц. — Надеюсь, вы не станете скрывать от нас эти юные дарования, — звучит мягким, располагающим к себе голосом. — В конце концов, они проделали нехилую работу в попытке надурить Совет. — И обязательно будут наказаны за это, — выпаливает Карина Павловна. Ее выражение лица становится беспристрастным. Алёна замечает, что она держится в его присутствии несколько иначе, чем еще пару минут назад, когда в приемной не было никого постороннего. Она и правда боится членов Совета, думает Алёна. И неудивительно — на ее месте любая бы боялась. Особенно после обещания поднять вопрос об исключении из ковена. — Может, вы нас представите? — с деланой ненавязчивостью предлагает ведьмар. — Разумеется, — на выдохе отвечает Карина Павловна. — Девочки, это Пшемисл Щенкевич, член Высшего Совета и знаменитейший ведьмар нашего времени. Пшемисл, это мои ученицы. — Дмитрия Аксёнова. — Алёна Выстрякова. Он улыбается, но есть в этой улыбке что-то лукавое и надменное. Алёна ловит себя на мысли, что не хотела бы остаться с ним наедине. — Дмитрия и Алёна, — зачем-то повторяет он, кивая, — что ж, приятно познакомиться. Давайте вернемся в кабинет, — предлагает, указывая раскрытой ладонью на дверь, а потом оборачивается к директрисе: — с вашего позволения, конечно же. Карина Павловна натягивает на лицо дружелюбную улыбку и заходит в кабинет первая. Она явно здесь ничего не решает, пока Высший не уберется вон. А они, кажется, пока никуда не собираются. Пшемисл ждет, пока Димка и Алёна последуют за ней, и под его взглядом становится некомфортно. Его светло-серые глаза побледнели с годами, и Алёна старается не задерживать взгляд на них. Почему-то невольно вспоминается поверхность озёр-близнецов, и ей становится любопытно, что он сделал такого, что попал в состав Совета. За его улыбкой прячется что-то недоброе, он пропускает их вперед, и Димка стукается плечом о плечо Алёны, подходя ближе. — Не нравится он мне, — как можно тише произносит Димка. Алёна мысленно с ней соглашается, но решает ничего не отвечать. Слишком велика вероятность быть услышанной, а им и так сейчас попадет за вторжение в кабинет и подслушивание разговоров, явно непредназначенных для посторонних ушей. Дверь закрывается тихо, но щелчок язычка кажется Алёне слишком громким. В кабинете сразу же становится неуютно. Все собравшиеся, кроме Карины Павловны, смотрят на них с Димкой, и Алёна непроизвольно переводит взгляд на Лету в попытке найти на ее лице безмолвную поддержку. И находит. Лета ободряюще ей улыбается, а потом делает самую безумную вещь на свете. Она поворачивается всем корпусом к председательнице Совета, Индире, и громко заявляет: — Это я их привела. — Ты? — удивлено восклицает Карина Павловна и оседает в кресло. — Вот именно это я и имела в виду, когда говорила, что недоучка не может быть вовлечена в поиски пропавших, — фыркает Индира, складывая руки на груди. — Она не успела сделать ничего полезного, но уже принесла проблемы. Алёна подходит к Лете, останавливается почти что у нее за спиной и сжимает ее ладонь в своей. — Лета не виновата, — встревает Димка, внезапно осмелев. — Это была моя идея, а она просто придержала нам дверь. Пшемисл обходит их по кругу, чем напоминает кружащего над добычей орла, и все так же, как и прежде, молчит. Он привык следить за окружающими, думает Алёна. Вылавливать мельчайшие эмоции и находиться в тени, уступая ведущую роль Индире. Но что-то ей подсказывает, что именно он представляет наибольшую опасность среди всех членов Высшего Совета. — А в вашей школе и правда творится черт знает что, — то ли горько, то ли насмешливо произносит Индира, откидываясь на спинку кресла. — Вы уверены, что вообще способны выполнять свои непосредственные обязанности директрисы этого заведения? — И все же они едины, — мягко произносит молодая ведьма, и на ее лице появляется тень улыбки. — Разве не единство и сестринство всегда являлись основой нашего общества? Лета сжимает ладонь Алёны в ответ, и этот жест помогает хоть немного успокоиться. Требуется собраться с мыслями и найти в себе смелость, чтобы заговорить, но присутствие и ощутимая поддержка Леты добавляют ей сил. — Нам не стоило проникать в кабинет, и мы приносим свои искренние извинения не только вам, Карина Павловна, но и вам, многоуважаемые члены Высшего Совета. Старуха с крючковатым носом (имя еще такое сложное, Алёна никак не может его вспомнить) хитро улыбается, и недобрый огонек вспыхивает в ее глазах-бусинах. — Кого-то ты мне напоминаешь, — говорит она, смотря четко на Алёну, а потом обращается к коллегам. — А вам она никого не напоминает? Как там, говоришь, твоя фамилия? В горле откуда-то появляется ком, и голос звучит неуверенно: — Выстрякова. — А-а-а, — тянет старуха. — Выстрякова! Вы же помните Выстрякова, да? Он мог бы занять твое место, Пшемисл, если бы был чуть поумнее. Всего на мгновение, но на лице Пшемисла проскальзывает неприязнь, которую он тут же старается спрятать. Алёна делает себе мысленную зарубку никогда не оставаться с ним один на один. — Весьма преданный своему делу ведьмар, — соглашается он, но фраза получается настолько обтекаемой, что его истинное отношение к отцу Алёны остается так и не высказанным. Мужчина выглядит точно старше ее отца, и Алёна не припоминает, чтобы папа хоть раз упоминал о предложенной ему должности в Совете. Еще один секрет, который он унес с собой в неизвестном направлении, и теперь она не знает, когда сможет спросить у него об истинной причине его бесконечных тайн. А она-то еще думала, что это мама скрывала от нее многое. — Вы знали отца Алёны? — спрашивает Димка, и Алёне хочется на нее шикнуть, но она ограничивается предупреждающим взглядом. — Не просто знала, — отзывается старуха. — Я лично рекомендовала его кандидатуру в Совет. Он никогда — никогда! — об этом не рассказывал. Что она вообще знала о карьере своего отца? Что она знает о том, каким он был человеком? Алёне хочется уйти отсюда. Сбежать, потом согласиться на любое наказание, лишь бы не слушать, как другие люди говорят о ее отце. О том, кого они знали, кажется, намного лучше, чем она сама. Лета переплетает их пальцы, будто на каком-то интуитивном уровне почувствовав, что ей нужна поддержка, и Алёна давит в себе желание уткнуться в ее плечо. — Все знают, что Выстряков был твоим любимчиком, Каракыз, — отмахивается Индира. — И что же, нам теперь позволить его дочери подслушивать все, что ей вздумается. — Девушки понесут наказание, — тяжело выдыхает Карина Павловна. — Мы как раз обсуждали это с ними в приемной. — И какое же наказание вы сочли для них приемлемым? Помыть полы в паре-тройке кабинетов? Или написать конспект об опасностях местных лесов? Карина Павловна молчит. Ее сгорбленная фигура выглядит уставшей и мало похожей на всегда уверенную в себе и стойкую директрису, к которой все привыкли. Она придерживает голову ладонями и глядит куда-то в стол, не заботясь о том, чтобы посмотреть на председательницу Высшего Совета. Внезапно Алёна понимает: она всего лишь живая женщина. Да, опытная и сильная ведьма, но она тоже переживает, тоже беспокоится о пропавших, тоже приходит домой и не знает, куда себя деть, бродя по квартире или дому без цели. Насколько бы сильной и выносливой она ни казалась, она не лишена чувств и эмоций. — Все трое будут заниматься общественными работами на протяжении пятидесяти часов, — ее голос звучит сухо и формально. — Дмитрия и Алёна подвергнутся заговору молчания: ничто из услышанного здесь они не смогут ни сказать, ни написать, ни сообщить в иной форме. Индиру такой вариант, судя по всему, устраивает, потому что она перестает иронизировать, серьезно кивает, соглашаясь со словами Карины Павловны и добавляет: — Я сама проведу все необходимые манипуляции. — Как вам будет угодно, — равнодушно отзывается директриса. — Что же до тебя, — Индира указывает на Лету, — то ты будешь лишена возможности получить квалификацию, если пропавшие девушки не будут возвращены их родителям. — Значит ли это, что девочки могут мне помогать? Председательница хмыкает, задумываясь, и переводит взгляд на сидящих за столом женщин. Первой заговаривает ведьма с длинными накладными ногтями, напоминающими птичьи когти. — Не вижу ничего ужасного в том, что девушки займутся поисками пропавших. — Нинель, но разве разумно доверять такое школьницам? — тихо и как можно мягче спрашивает молоденькая ведьма, крутя кольца на пальцах. — Наша задача оберегать их до получения квалификации, а не создавать ситуации, в которых они могут пострадать. — Они сами создали такую ситуацию, когда проникли в кабинет, — нравоучительно заявляет старуха Каракыз. — Я думаю, что Нинель права. Пускай ищут, вряд ли они найдут что-то быстрее, чем специально обученные ведьмы с десятками лет опыта за плечами. — А я все-таки против, — настаивает молодая ведьма. — А ты что скажешь, Пшемисл? — спрашивает Индира, повернувшись к ведьмару, успевшему вернуться к камину. — Поддержишь Вияну и ее стремление защитить этих нарушительниц? Почему-то у Алёны такое нехорошее предчувствие, когда он засовывает руки в карманы пальто. Как будто он бы своими руками утопил их в озёрах, если бы решение принимал исключительно он сам. — Девушки нарушили субординацию, но при этом показали свои познания в травах. Цветок папоротника, я прав? Димка кивает, и Алёна задается вопросом, почему сухая трава, которую та использовала, совсем была не похожа на цветы. Или это название такое? Впрочем, спросить об этом подругу можно будет и после. — Ведьмовское сообщество высоко ценит знания и сестринство, — продолжает Пшемисл, но обращается как будто к одной Индире. — По мне, так пусть занимаются поисками, если хотят. Но в свободное от общественных работ и занятий время. Если же пострадает учеба, то тогда придется говорить несколько иначе. Он опять улыбается, и Алёна непроизвольно отводит взгляд. Не нравится он ей; и ощущение неприязни настолько стойкое, что нужно быть идиоткой, чтобы его игнорировать. — Можете не сомневаться, что учеба никак не пострадает, — обещает Лета. — Я возьму девочек под свою ответственность. — А у тебя отличные лидерские качества, — замечает Каракыз. — Будет жаль, если придется лишить тебя квалификации. Такие ведьмы нужны нашему сестринству. — Нашему сестринству, — с нажимом произносит Индира, — нужны в первую очередь те, кто не прыгает выше головы, знает свое место и умеет подчиняться правилам. И с этим никто не спорит. Карина Павловна выглядит раздавленной, пускай и старается держать лицо, когда члены Высшего Совета собираются уходить. Председательница отводит Димку и Алёну в сторону, чтобы заговорить их на молчание, а Лета о чем-то тихо переговаривается с молодой ведьмой. Интересно, о чем именно они говорят, но Алёна не умеет читать по губам. Руки у Индиры холодные, но сухие. Да и прикосновения не то чтобы неприятные. Она берет правую ладонь Алёны и левую ладонь Димки в свои и сосредоточенно шепчет слова заговора. Алёна вдруг ощущает себя такой уставшей, что хочется присесть или прилечь. Бессонная ночь — и та ощущается легче, чем последствие заговора. Может, все дело в силе, которой наделена эта могущественная ведьма, но с последним словом заговора обрушивается такая тяжесть на спину, что зря Алёна посчитала слова о наказании не такими важными. — Всякий раз, как вы попытаетесь заговорить об услышанном здесь, ваши языки будут неметь, а горло саднить как при сильной ангине, — поясняет Индира, отпуская их руки. — Если попытаетесь написать, то руки схватит судорогой. Не пытайтесь обойти заговор, все равно у вас ничего не получится. Она не издевается, не ехидничает. И обращается с ними совершенно иначе, чем с Кариной Павловной. У Алёны в голове не укладывается, как она может звучать так спокойно и разъяснять им детали наказания. — Вопросы? Алёна отрицательно мотает головой. — Как вы стали председательницей Высшего Совета? — спрашивает Димка, и на лице Индиры появляется улыбка. — Это не тот вопрос, который я ожидала услышать. Молчи, молчи, молчи, думает Алёна. Почему только ее подруга так любит ходить по лезвию ножа? Вдруг это еще больше разозлит и без того недовольную школой Индиру? Но та откидывает копну рыжих волос за плечо и выглядит вполне довольной собой, когда продолжает говорить: — Я занимаю этот пост уже восемьдесят три года, и ты первая, кто задает мне подобный вопрос. Но в этом нет никакого секрета: я много училась, особенно после школы. Изучала все возможные грани собственных способностей и придирчиво выискивала слабые места в системе образования ведьм. И объездила почти все школы в стране, разумеется. Димка не находится что ответить. Но выражение ее лица — открытое, благоговейное и восхищенное говорит само за себя. Интересно, это она так пытается подмазаться к председательнице Высшего или что? — А ты, что же, метишь в Совет? — Что вы, я недостаточно следую правилам для этого, — весело отмахивается Димка. — Но мне всегда было интересно пообщаться с разными представительницами нашего огромного сестринства. Если какая-то фальшь в ее словах и есть, то Индира ее не замечает. Она одаривает Димку дружелюбной улыбкой, и оставляет подруг, чтобы вернуться к столу директрисы и перекинуться с той еще несколькими фразами. — Мы в полной заднице, — выдыхает Алёна. — По-моему, все не так страшно, — парирует Димка. — Нам не стерли память, — она принимается загибать пальцы, — нас не отчислили, да, придется потратить кучу времени на эти общественные работы или как их там, но эй, нам почти что официально разрешили участвовать в деле! — Я тебе напомню, что вообще не собиралась ни в чем участвовать. Только хотела впечатлить Лету, ага, как же. Хорошо еще, что Димка ничего подобного не говорит. Алёна оборачивается в дверях, чтобы посмотреть на Лету, все еще разговаривающую с молодой ведьмой — Вияной, вроде. — Пойдем, — зовет Димка. — Подождешь ее внизу. А то мне не по себе после этого заговора. «Не по себе», думает Алёна, это еще слишком мягко сказано. — Идем, — соглашается она, и они вместе выходят сначала из кабинета, а потом и из приемной.