Зеркала-озера

Утром Лета написала, что Игоря так пока и не нашли. И не то чтобы Алёне есть какое-то дело до этого выскочки, но то, что Лета тревожится за него, просто не может оставить ее равнодушной. Они ведь друзья, думает Алёна, медленно отправляя в рот раз за разом ложку с остывающей рисовой кашей. «Может, у него просто телефон сел». Ответ приходит сразу же: «Он всегда ночует дома, с ним впервые такое, что он не пришел». Нужно написать что-то поддерживающее, она это понимает. Но говорить что-то хорошее про Игоря как-то язык не поворачивается, а пальцы не набирают нужные слова. Врать не получается, пускай и ложь во благо. Алёна откладывает телефон в сторону и оборачивается, чтобы поискать взглядом кошку. Той нет нигде с раннего утра, когда Марта куда-то собиралась, а потом ушла, тихо закрыв за собой входную дверь. Пойти, что ли, на балконе посмотреть или шкафы проверить, вдруг она где-то закрылась… Алёна доедает остывшую кашу, запивая молоком, и почти не чувствует вкуса. Предлагать помочь в поисках Игоря во второй раз не решается. Лета с первого раза поняла, что она может ей помочь, незачем навязываться, но собственное бездействие напрягает, причем так сильно, что за него становится стыдно. Надо что-то сделать. Или хотя бы попытаться. Посуду она не моет, лишь кладет в раковину, все также отмечая, что кошки нигде нет, и направляется к себе в комнату. Идея кажется не самой лучшей, но по крайней мере, это сделать она способна. На всякий случай Алёна убирает все с кровати, кладет подушки со стороны стены, чтобы точно не удариться головой, если начнет падать и усаживается на кровать. Засекает время и принимается концентрироваться. Погружаться в транс без тетиного чая получается неплохо довольно давно, но она всегда привыкла делать это в компании Владыки. Как и выныривать из транса, чувствуя рядом надежное плечо ведьмара. Он ее вытащит, если что-то пойдет не так, в этом она не сомневается. И, возможно, именно это и мешает ей совершенствоваться. Владыка не всегда будет рядом, думает Алёна, прикрывая глаза. И пользоваться своими задатками она учится не ради самого факта учебы, а чтобы применять в жизни. В ситуациях вроде той, что происходит сейчас. Может, ей удастся понять, куда направился Игорь и почему все еще не дома. Прицельно попадать в чье-то сознание она, конечно, пока не умеет, но если попробовать… Она сконцентрируется на его образе, а там способности куда-нибудь точно выведут. Мысль кажется ей здравой; она не замечает никакого подвоха и точно забывает, что рядом бы не помешал хоть кто-то чисто для подстраховки. Вместо этого она ныряет с головой в транс: сначала с трудом и будто продираясь сквозь что-то вязкое и зыбкое, а затем все проще и проще, ныряя как в воду — теплую и обволакивающую. Окружающие ее звуки квартиры исчезают, она глохнет, и на мгновение это пугает, но тут же появляются звуки иные — леса, плещущейся воды. Алёна понимает, что все получилось, когда открывает глаза далеко не в собственной комнате. Мир вокруг не особо четкий, но она точно находится на улице. Леса, конечно, все похожи один на другой, но этот она узнает даже в расфокусе, не зря же четыре года учится здесь, в свободное время гуляя по оврагам и тропинкам. Сначала она смотрит на происходящее со стороны: замечает воду, хруст веток и сгущающиеся сумерки. А затем ее внезапно перебрасывает в чужое тело, — и вот она уже упирается, старается вытащить руку, но крепкая мужская хватка не ослабевает. Чужие эмоции захлестывают быстро, Алёна и опомниться не успевает. Мужчина тащит ее не без напряжения, но она точно уступает ему в силе. — Прекратишь ты брыкаться или нет? — рявкает он, но перед глазами пелена, Алёна никак не может разглядеть его. — Все равно тебе ничего не поможет. Она что-то говорит. Вернее, не она, а та, которую тащат, но Алёна лишь шевелит губами и не слышит произнесенные слова. Сил почему-то все меньше и меньше. Она успевает понять, что тот мужчина — а в этом сомнений никаких, голос у него низкий, а руки грубые, но он все же человек — тянет ее ближе к воде. И паническая мысль: утопит. Утопит-утопит-убьет! Она брыкается и вопит, крик почему-то в отличие от слов слышен отлично. Сердце бухает так сильно, что, кажется, бьется в самой глотке. Мужчина продолжает тащить ее, не обращая внимания на крики. Лишь один раз оборачивается, отвешивает звонкую пощечину, и она затихает. Рука у него тяжелая. И удар — этот удар Алёна отлично ощущает. — Надоела, — цедит мужчина сквозь зубы. Голос у него властный и жесткий. Раздраженный. Но она его не узнает. Лучше бы помогло рассмотреть лицо, но взгляд никак не фокусируется, а вспышка боли переключает ее внимание. Во рту появляется привкус крови, Алёна хочет ладонью коснуться разбитой губы, но руки не слушаются. Больше она не кричит. Сознание не теряет, но почему-то не вопит, да и вырваться старается не так активно. Лишь не идет, почти волочится по земле за ним. Мужчина швыряет ее на ил у самой кромки воды, волосы падают ей на лицо, загораживают обзор, и она снова никак не может рассмотреть его лицо. Губы шевелятся. Значит, она опять что-то говорит (почему не получается услышать?), но он ничего не отвечает. Лишь фыркает презрительно и возвышается над ней. — Ты этого уже не узнаешь, — почти что отрезает. А дальше она погружается в темноту. Алёна не знает, сколько проходит времени. Темнота засасывает с такой силой, что у нее никак не получается выбраться. Состояние невесомости и липкости не покидает, ее начинает отбивать истерика, и любые попытки сосредоточиться ни к чему не приводят. Руки наконец начинают ее слушаться, и где-то на периферии сознания тонкий голосок напоминает, что это все не ее чувства. Что она сознательно погрузилась в транс, чтобы разобраться в исчезновении Игоря. Она старается ухватиться за этот тонкий, почти неразличимый в давящей на уши тишине голосок, следовать за ним. Он укажет путь, он поможет найти выход. Но вязкая и густая чернота вокруг давит так сильно, что ей становится почти что физически больно. — Выход, — просит Алёна вдруг отчего-то пересохшими губами. — Мне нужно найти выход. Она не знает, к кому обращается и кого конкретно упрашивает. Продолжает упрямо идти в сторону затихающего голоса, который перестает быть слышен окончательно. К ногам привязаны камни и наковальни, тянущие вниз. Огромные валуны, что не дают ей идти. Каждый новый шаг дается труднее предыдущего. — Выбраться… — сбивчивым голосом продолжает она. — Я должна выбраться! В трансах можно заблудиться, вспоминает она. И эта фраза звучит в сознании голосом Владыки. — Можно остаться навсегда, если не хватит сил вынырнуть, — сурово наставляет он. — Никогда, Алёна. Слышишь меня? Никогда не погружайся слишком глубоко, если рядом нет помощи. Владыки рядом нет. Помощи нет. Она это точно помнит. Но почему-то мысленно хватается за его яркий образ, как за канат, цепляется двумя руками и подтягивается что есть мочи. Изо рта вырывается отчаянный крик, когда она вытаскивает ноги из зыбкой угольной топи. Алёна здесь не останется. Алёна, может, и самонадеянная дура, но не потеряется в чужом сознании! Ладони бьются о ковер на полу, нос почти касается ворса. — Совсем безбашенная! — кричит Марта, и Алёна узнает ее голос. Узнает! А это значит, что ее сознание пересилило чужое. Кошка подныривает под руку, лижет в щеку, пока Алёна пытается восстановить сбившееся дыхание. — Я в порядке, — сипит она. — В порядке. Ложится на пол, лбом прижимается к полу и дышит. Просто дышит, прикрывая глаза и тут же распахивая. Переворачивается на спину и оглядывается. Она в собственной комнате, вокруг никакой черноты и затягивающей в свои владения тьмы. Рядом вертится кошка, а Марта стоит в паре шагов от нее — бледная, напуганная и прижимающая телефон к уху. Алёна упирается рукой в пол, тетя мгновенно оказывается рядом и помогает ей подняться на ноги. Кошка крутится в ногах, чем только нервирует и без того встревоженную Марту. — Как тебе только такое в голову пришло! Голова кружится просто ужасно, Алёна касается пальцами гудящего виска и усаживается на край кровати исключительно благодаря помощи тети. Как она вообще оказалась на полу? Она же отчетливо помнит, как сидела на кровати. Хотя какая уже разница. Ничего полезного ей так и не удалось узнать. — А если бы у тебя не получилось самостоятельно выбраться? — продолжает Марта, снова куда-то звонит, а потом раздраженно произносит: — Недоступен, черт бы его побрал! — Ты кому? — уточняет Алёна. Кошка запрыгивает рядом, ластится и лезет на коленки. Сил не хватает даже на то, чтобы согнать ее. — Владыке, кому же еще! Если это он сказал тебе, что ты может самостоятельно погружаться в транс, я ему такое устрою! — Не надо. Это не он. Это я сама слишком самонадеянная, думает Алёна, но вслух не произносит. Марта и так на взводе. Не хватало еще, чтобы и Владыка ее отчитал за безответственное отношение к учебе и изучению особых способностей. — Чем ты вообще думала? — Я хотела помочь Лете. — И как, помогла? — раздраженно уточняет Марта, всплескивая руками. — Не совсем. Алёна прочищает горло, трет висок и поднимает взгляд на стоящую перед ней тетю. Влюбленность и правда делает из нее дурочку; это, наверное, и говорить не нужно, все и так ясно. — Лучший друг Леты, у которого она живет, пропал ночью. Вот я и подумала, что если смогу погрузиться в транс… — А подождать, пока я хотя бы домой вернусь, ты, конечно же, не смогла! — Прости, — глухо и еле слышно произносит Алёна, хаотично поглаживая кошку по густой шерсти. — Я правда хотела как лучше. — Ну Алёна! — вспыхивает тетя и почти выносится из комнаты. Из коридора доносятся приглушенные ругательства, которые Марта обращает скорее в пространство, чем к племяннице, но даже кричи она в полный голос, это было бы вполне заслуженно. Алёна и сама себя ругает за беспечность. Правда в том, что эта беспечность стоила бы того, если бы ей удалось увидеть Игоря. Но он точно не был той девушкой, в чье сознание ей удалось проникнуть. Похоже, ей еще учиться и учиться, а для Леты она совершенно бесполезна. Нет никакого желания писать ей и хоть как-то упоминать, что пыталась помочь в поисках, но потерпела поражение. Пусть лучше думает, что ей все равно, чем считает ее самонадеянной бездарью. Голова продолжает гудеть. Алёна передвигается на кровати, придерживая кошку, и садится спиной к стене. Затылком приваливается к прохладной и ровной поверхности. Ощущения такие, будто из нее выкачали если не все силы, то значительную часть точно. Весь день насмарку: и ничего толкового не узнала, и устала так, что разгружать мешки с цементом по ощущениям точно легче. Она прикрывает глаза, в коридоре тетя все еще раздраженно ходит туда-сюда и что-то приговаривает. Затем возвращается в ее комнату и говорит: — Не думай, что я буду покрывать твою беспечность. — Я и не думала, — тихо отвечает Алёна. — Он сейчас не доступен, но я намеренна все рассказать, как только он перезвонит, — сурово заявляет Марта. — Уж от тебя-то я не ожидала такой безответственности! Открывать глаза не хочется, с ними головная боль не кажется такой резкой. Но Алёна все же тяжело выдыхает и заставляет себя посмотреть на бледную и все еще ошарашенную Марту. Она не злится на нее, понимает Алёна. Она напугана до ужаса и не знает, как правильно достучаться до племянницы, которая совершенно не встревожена собственным поступком. — Все в порядке, правда, — уверяет Алёна. Ей хочется сказать, что она не пострадала. Хочется уверить, что больше подобного не повторится. Но в последнее время она и правда вечно во что-то ввязывается, а все заверения в собственной безопасности звучат слишком неправдоподобно. — Мне кажется, твоя Лета на тебя плохо влияет, — разочарованно произносит Марта. И вздыхает так, что становится понятно: ей и самой говорить этого не хотелось. — Дело не в Лете. — Да, в чем тогда? Почему я тебя не узнаю, Алён? Вопрос действительно хороший. Алёна поджимает губы и не находит подходящего ответа. — То я вытаскиваю тебя из каких-то лесов, потому что ты помогала Лете. То нахожу тебя с закатившимися глазами и спазмом конечностей на полу, потому что ты хотела помочь Лете. Слишком как-то много Леты стало в последнее время, тебе не кажется? Пусть она замолчит. Пожалуйста, пусть перестанет. То ли слова слишком больно ранят, то ли головная боль настолько невыносимая, но у Алёны наворачиваются слезы на глазах. Она тихо хлюпает носом и тупит взгляд вниз. — Мне не хочется быть правой, Алён. Правда не хочется. Я прошу тебя всего лишь проанализировать происходящее и понять, что с тобой творится черт знает что, — устало произносит Марта. — И если эта девчонка на тебя плохо влияет… Она не договаривает, ей и не нужно. Алёна утирает слезы тыльной стороной ладони и продолжает молчать. Да и что она может сказать в свое оправдание? Что все это не имеет никакого отношения к Лете? Ложь. Что она не пытается как-то впечатлить ту, оказываясь рядом и предлагая помощь? Снова ложь. — Я люблю тебя, Алёна, — добавляет тетя перед тем, как уйти. На этот раз спокойно, прикрыв дверь, а не вылетев разъяренной фурией. Любит. Алёна не сомневается. Тогда почему в воздухе повисает проклятое «но»?