Wind of Changes

Это было иначе. Словно в толстом стёклышке хрустального шара произошла трещина, в которую провалился один из лучей солнечного света, и узоры серо-сизого дыма приобрели вдруг насыщенные цвета. Нефритовые оттенки линий тотемов майя, иссяне-чёрный окрас шкуры дикой пантеры, немного тёмная акварель окружающей природы — настолько холодным, сумрачным и безжизненным фильтром, что смерть кошмара казалась несомненной. Давно забытое ощущение спокойного пробуждения. — Ох, извини, я не хотел будить Спящую Красавицу от её беспробудного сна… Как спалось? Снились кошмары? — Билли виновато опустил глаза, по его лицу пробегает гримаса боли. — Или, возможно, что тебе ничего не снилось? Погружение. Ты закрываешь глаза, доверяясь своим ощущениям, среди которых есть вещи абсолютно дефектные, осколки воспоминаний из прошлого. Они образуют бесформенной слой за слоем, темный фон, в котором нет чувства цвета, запаха, звука и даже настроения. И вся эта зелёная жижа вытекает из дыры в твоей голове, пузырьками сохраняя остатки продуктов привычной реальности. Как только твой безудержный контроль над волей срывается, всё засыпается сухими и ломкими листьями тьмы. Вместо зелёного хаоса редких бутонов эмоций ты вынужден кашлять угольной пылью, выхлопами механизмов обыденности, осевшей на стенках металлической души. Напоминания этого изнашивают безысходностью мысли, ничего не выражают и глохнут, как только стихает боль уязвлённого сознания. Глазные яблоки впитывают весь сок мимолётного покоя. — Я чувствую, словно я выпил целую бутылку бурбона, который был настолько горячим, что всё внутри меня горит и плавится, — пробубнил Чарльз, с трудом меняя своё положение из горизонтального в вертикальное. — Тяжело дышать и болит голова. Какая-то гадость на языке… Я что-то бормотал во сне? — Нет, ничего особенно важного, — заметив взгляд Чарльза, обращенный на пистолет в одной из его рук, Билли объяснил: — Это для самообороны. На случай, если твой Принц Ночи решит придти спасать свою принцессу из лап дракона. — Ты действительно думаешь, что пистолет сможет причинить ему какой-то вред? — Нет. Но я думаю, что он может быть хорошим средством убеждения, если ты вдруг решишь пойти искать его сам, — пожимает плечами мужчина. Чарльз в ответ лишь продолжает хмуриться. — Даже если бы я этого хотел, я не имею никакого понятия, где его искать. Он может быть где угодно во всём Окмонте, закусывая кем-то в одной из подворотен города. И у меня нет никакого оружия, которое могло бы нанести ему хоть какой-то вред. — Конечно, ты хочешь завершить то, что начал, — сказал Билли, слегка ухмыльнувшись, после чего продолжил: — Никто не винит тебя в том, что произошло, ты выполнил свою часть работы. Теперь ты можешь отдохнуть и ждать, пока мы не найдём его здесь. — Я не из тех, кто боится смотреть в глаза смерти, — угрюмо продолжил настаивать Рид. — Я знаю, — голос мужчины сразу смягчается. — Но я не хочу, чтобы ты умер в первую же неделю, как вернулся обратно в Окмонт, Чарльз. Возможно капитан Лайонс уже и начал скучать по куче трупов, но дай ему на момент расслабиться, — Билли улыбнулся, однако в его улыбке не было ничего весёлого. Но кровь кипела. Зов требовал жертв. Море всегда голодно. Проклятье уже сверкало у него в глазах. Ползло по рукам, линиями рек и дорог, и теперь, похоже, добралось до самого сердца. Оно знало, где найти добычу. — Ты знаешь, что Йоханнес хочет с ним сделать? — Рид переводит тему разговора в другое русло. — Похож ли я на кого-то, кто может знать подобное? Вряд ли. Я не настолько глуп, и советую тебе поступить также. В воздухе растворилась сложная смесь чувств: страха, надежды и понимания. Тот же самый запах, когда двое хищников встречаются с друг другом, обмениваясь взглядами, чтобы выяснить намерения друг друга. Они вальсируют в осторожном и опасном танце, сохраняя дистанцию, а в следующий миг решают, что готовы к атаке. Но в каждом мгновении этого действия все ещё остаётся возможность для бегства. — Я беспокоюсь за своего друга, — слова детектива звучат невпопад, но ничего умнее в голову ему не приходит. — Ты знаешь, что с Эдвардом? — У него своя комната в «Дьявольском Рифе». Я бы сказал, он чувствует себя прекрасно — насколько это возможно в таком городе как Окмонт, когда на его улицах разгуливает вампир, — в голосе слышится не то ирония, не то сарказм. Для Чарльза это не звучало сколько-нибудь забавно. Во всём хаосе реальности, которая железными челюстями грызла его косточки чувств, это было особенно настораживающим знаком. Его могло волновать меньше всего, что одним движением он обрушил фишку домино, и теперь чья-то тень уже ползёт по его жизни, с любопытством заглядывая в игровое поле. Этот лабиринт мог вести в сколько угодно других сторон, и детектив не видел ни одно из возможных направлений, где можно было предсказать последствия его собственного решения. У него не было никакой уверенности, какой путь выберет демон. Но в глубине души он чувствовал: стоит на миг засомневаться в безупречности схемы, которую он составил для себя — и тут же весь ужас происходящего обрушится на него с новой силой. — Я думал о своём обещании всё это время, — Чарльз не сразу заметил, как Билли подошёл к кровати и сел рядом с ним. — В конце концов, как я мог оставить тебя без поощрительного приза? Поэтому я нашёл это, — он аккуратно вытащил из кармана галстук грязно-жёлтого цвета. — Эм… Йоханнес передал его тебе? — Рид не мог найти подходящих слов, чтобы выразить своё недоумение. — Он не носит желтые галстуки, по какой-то неизвестной причине, — уклончиво ответил мужчина. — И это самое лучшее, что только возможно найти в Окмонте. В глазах Билли читается что-то смутное — напряжённость? Доверие? Искреннее любопытство? Рид до сих пор был не уверен в этом. Когда-то именно из-за этого детектив не смог поднять пистолет, но иногда желание убить все-таки вспыхивает в его мозгу, так что ничего удивительного. Чарльз не чувствует злости или ярости. Скорее это просто тень горькой по вкусу досады. — Ты знаешь, как завязывать галстуки? — Да. Это единственная вещь, которую мой отец умел делать правильно. Рид неуклюже стягивает с себя галстук. В голову приходит мысль, что он мог бы и сменить свой костюм, пока он был в своей квартире в Бостоне, но вместо этого он часами слушал тишину, которую изредка нарушали звуки проезжающих автомобилей с улицы. Потом минутами наслаждался шумом воды из-под крана, чтобы позже вспомнить, как мало надо ему нужно было для счастья: тишина и холодный душ. Однако это длилось недолго. Возвращаясь к реальности, всё превращается в бесконечные линии теней и пыли из-под жалюзи на окне. Через какое-то время начинает казаться, будто это действительно только закат, а красно-алое пятно — это комната, поскольку всё больше проникает в сознание понимание того, насколько дряхлой стала за эти годы его память. Это безобразное чувство — когда без следа проходит целая жизнь, обнажается смысл почти каждой вещи, наконец проступает до конца целая картина мира. — Он все ещё жив? — Нет, он повесился, — Чарльз чувствует, как узел на его шее затягивается настолько сильно, что становится трудно дышать. — Я же говорил, это было единственным, что у него получилось сделать правильно, — через мгновение хватка ослабляется и детектив осторожно переводит дух. — Готово. Теперь ты почётный член банды Королей в Жёлтом. Хотя об этом и будут знать немногие, но, поверь, все остальные будут выказывать тебе уважение, увидев твой новый галстук, — усмехаясь, произносит Драннон. — Даже Карпентеры. — Спасибо. Я имею в виду… правда. Спасибо. Что-то изменилось. Возможно, в выражении лица Чарльза. Или в мелькнувшей в чужих глазах тени грусти. Картины прошлого перестают быть такими мрачными, какими они были минуту назад.