Дарующая нежность (сборник)

      Что-то было не так. Словно чего-то не хватало.       Киллуа бежал по длинному тоннелю вслед за экзаменатором, слушал новых знакомых и не мог понять, что же его беспокоит. Экзамен должен был быть веселым, а не обременительным, но стоило ступить на место сбора, как внутри заворочалось неприятное чувство.       Он получил значок, позабавился с Тонпы и его сока, осмотрел собравшихся участников и последовал за экзаменатором. И всё это было словно дежавю.       Как будто он уже это когда-то проходил или снил, всё было крайне знакомо и порой не вызывало ни малейшего удивления. Киллуа словно знал всё наперед, но вспоминал об этом лишь в тот момент, когда событие уже происходило, а то и вовсе свершилось. Лишь в один момент у него возникло огромное непринятие и диссонанс — когда представился Леорио, шумный знакомый Гона и Курапики. С ним было что-то не так, словно его присутствие здесь было неправильным.       Отбросив эти мысли, Киллуа попытался сосредоточиться на экзамене и своём новом, первом, друге. Да, он отчего-то точно знал, что Гон его друг, которого он знал уже очень давно, так же как и Курапика, и… Золдик на миг нахмурился, не понимая своих ощущений, и глянул на бегущего позади изо всех сил упрямого парня. Он однозначно не был его другом, он вообще был странным, словно чужой, но при этом очень знакомый. По крайней мере его очки и чемоданчик были ему точно знакомы и вызывали странное веселье. Но вот сам Леорио… Словно перед Киллуа положили яблоко, покрасили в оранжевый и сказали, что это апельсин.       «Да какая разница», — отмахнулся Киллуа, продолжив бежать и слушать Гона, с каждым его словом понимая, что он всё это знает. Когда Фрикс начал рассказывать о тетушке Мито, то он ощутил тепло, а при упоминании Джина — легкое раздражение и недовольство, Китовый остров и вовсе представал перед глазами так, словно он его уже видел. У него было своё собственное впечатление о всём, что упоминал Гон и о самом мальчишке. О всём, что говорил Курапика. О каждом бегущем по тоннелю. О каждом, кроме Леорио — этот упрямец говорил и делал то, что у Киллуа вызывало острое непринятие. Он был слишком шумным, слишком дерзким, слишком прямолинейным и упрямым. Он был слишком неправильным.       Киллуа старается держаться от него подальше.       Выбравшись из тоннеля, они побежали по болотистой местности полной чудовищ, преодолев которую, добираются до второго этапа экзамена. При взгляде на Леорио, придерживающего опухшую щёку, вновь возникло чувство неправильности, и это уже начинает действительно раздражать.       Охота на кабанов, готовка, провал этапа и вмешательство председателя — при взгляде на него, Киллуа почувствовал тоску и невероятное уважение, — прыжки на паутине и дегустация яиц орла-паука. Было даже забавно, словно он заново проживал счастливые и давно покрывшиеся пылью воспоминания, и горечь в этом прекрасном чувстве дежавю создавал жутко раздражающий Леорио.       Леорио не должен был быть таким.       Игра в мяч на дирижабле, добродушная насмешка Нетеро и упрямство Гона. Проигрыш Киллуа. Мальчишка сорвался довольно быстро и, стоило ему увидеть в коридоре двух участников экзамена, как он без капли сожаления их убил, сразу поняв, что они — трупы.       Он остановился и посмотрел на убитых, понимая, что его раздражает абсолютно всё, и это раздражение накапливается. Ему отчетливо чего-то не хватает. Чего-то теплого, мягкого, солнечного. Невероятно доброго и близкого. Ему не хватает кого-то.       Поспешив убраться из коридора, Киллуа забежал в туалет и уставился в зеркало, висящее над раковиной. В груди было так пусто и больно, что хотелось собственными руками сердце выдрать, лишь бы не испытывать этих ощущений.       Смыв с рук кровь, Золдик сунул голову под кран, пытаясь хоть как-то успокоиться, но ничего не получалось. Напротив, стало так плохо, что хотелось разрыдаться. Он не понимал, что происходит и что ему делать со всеми этими ощущениями и эмоциями. Их было слишком много, словно он в один момент испытывал всё, что должен был ощутить в течении нескольких лет. Сжимая край раковины с каждой секундой всё сильнее, Киллуа вглядывался в собственное отражение, пытаясь найти ответы, и опомнился лишь тогда, когда керамика треснула, а кусок раковины оказался отколот.       — Хочу обратно, — сорвалось с губ мальчишки, и он ошарашено уставился на кусок керамики в своих руках. Обратно, это куда? Он так и не нашел ответа, лишь тянущую, пульсирующую пустоту внутри, словно поглощающую всю его сущность.       Третий этап экзамена, они пятеро собрались у найденных близко расположенных люков, и, когда ребята прощаются и желают удачи, Киллуа отчетливо понимает, что встретятся они гораздо раньше, нежели в конце этапа, и провалившись в общую комнату, лишь хмыкнул.       Глупая идея с голосованием, приведшая к арене и заключенным. Странные сражения, и бьющееся сердце Джонаса в его руках. Киллуа оглядывается на друзей и понимает, что многие удивлены его навыками, но ни в одном из взглядов не видит беспокойства. Беспокойства, которое он когда-то принял за страх.       Золдик отчаянно заглянул каждому из новых знакомых в глаза, ища эту маленькую, крохотную эмоцию, которая его зацепила и в которой он отчаянно нуждался, но не находил.       Дышать стало труднее, виски стрельнуло болью и мир пошатнулся.       — Я не тебя боюсь, а за тебя…       Киллуа зажмурился. Этот голос, он ему знаком. Мягкий, теплый, такой ласковый и родной. Голос, принадлежащий кому-то близкому.       — Киллуа? — обеспокоено окликает Гон, видя, что с другом что-то не так. Золдик поднимает на него больной, затравленный взгляд, и Фриксу становится не по себе, как и остальным проходящим испытание.       Киллуа пытается сосредоточиться, он смотрит на Гона, Курапику, Тонпу, на Леорио. Морщится от вновь стрельнувшей боли, но упрямо продолжает смотреть, искать и не находить.       — Однажды в бурю, на корабле, рассекающем морские просторы…       У него такие же глаза, так же скрытые этими дурацкими очками, которые уже давно сломались. В этих глазах совсем другое беспокойство, не то, которое ему нужно. Это беспокойство полно паники и страха, это не беспокойство с ноткой сожаления и принятия.       — Ему плохо! — выкрикивает Паладинайт, и уже хочет рвануть к Золдику, как тот в ужасе отшатывается назад, роняет вырванное сердце из рук и кричит раньше, чем успевает понять:       — Не подходи! Не смей!       — Просто я тебя намного больше, чем…       Голова раскалывалась всё больше и Золдик вцепился в волосы, отчаянно пытаясь понять, откуда в его разуме этот голос, почему он такой родной и почему ему так больно и тоскливо слышать эти обрывки фраз.       — Я сказал не подходить! — рявкнул Золдик, заметив, как к нему медленно приближается Гон, и трансформировал руки, готовый защищаться. Силуэт друга двоился, за его спиной словно маячил второй образ Фрикса, только куда старше. Стоящий в стороне Курапика так же двоился, и его силуэт тоже был старше. И именно эти силуэты были ему ближе, роднее, ведь они уже прошли столько всего, имели столько общего.       — Киллуа, всё в порядке, это мы. — Тихо говорил Гон, словно перед ним был дикий зверь, и ему надо было его успокоить. — Гон, Курапика, Тонпа и Леорио.       — Не смей! — Тяжело задышав, крикнул Киллуа и почувствовал, как внутри всё цепенеет. — Не смей называть его её именем…       — Мне кажется, он сошел с ума… — буркнул Паладинайт, и почесал затылок. — Его бы вырубить, у нас и так мало времени.       — Леорио прав, — вздохнул Курапика, согласный с компаньоном.       — Он не Леорио…– дрожащим голосом, еле-еле стоя на ногах, шепчет Киллуа и видит, как силуэт парня двоится, меняется, принимает нечеткие очертания девушки. Он не видит её цельным образом, но точно знает, что у неё теплый взгляд и нежные губы, заботливые руки, мягкие волосы, и пахнет от неё после душа сладостями, а после работы — лекарствами. — Это не его имя!       Как же дурно ему становилось от мысли, что её здесь нет.       — Ну точно бред несет. Леорио это моё имя, данное матушкой! — хмыкает Паладинайт, чем лишь больше злит Золдика. Этот парень никак не может быть Леорио. Он знает лишь одну Леорио и других ему не надо. Его Леорио не помнила своего имени.       — Она не помнила ни своего имени, ни того, откуда родом…       — … не было девушки по имени Леорио…       — … мне не место рядом с тобой…       Голос сливался в многоголосие, лавиной накрывая сознание, поднимая из глубин воспоминания и строя из них цельную картину. Экзамен, Йоркнью, Остров жадности, НЗЖ, Темный континент. Так много событий, что здесь ещё не произошли. Так много моментов, связанных с девушкой, носящей чужое имя.       — Киллуа… — Гон сочувственно посмотрел на друга, не понимая, чем может помочь.       — Киллуа!       — Обратно… Я должен вернуться… — усмехаясь зашептал Золдик, медленно отступая назад, смотря на совсем ещё юных друзей полным болезненного осознания взглядом. Он не хочет проживать эту жизнь по новой. Не хочет исправлять свою жизнь. Не хочет видеть этот мир и понимать, что её здесь не было и не будет. — Обратно… К ней…       — Остановите его… Живо! — крикнул Курапика, понимая, что ни Леорио, ни он сам попросту не успеют. — Гон!       — Я люблю тебя.       — Знаю… — совсем тихо бормочет Киллуа, ужасаясь от одной лишь мысли, что вся его жизнь могла оказаться такой же далёкой историей, какую когда-то узнала Леорио, прежде чем открыть глаза на корабле, мчащем её на встречу приключениям и к нему. Что он мог оказаться в той истории, которую знала девушка. Что он никогда её здесь не увидит, что её здесь попросту не существует. Что все его чувства, всё, что он сделал — ничего не стоит.       Это самый страшный его кошмар.       — Киллуа, стой на месте, — попросил Гон, подбираясь совсем близко и готовясь в любой момент ухватить друга за руку и потянуть на себя. — Пожалуйста…       — Киллуа, очнись, пожалуйста…       Золдик замер, уставился на свою правую руку, ощущая тепло и нежные, такие родные ладони, обхватывающие его собственную ладонь, и чужое беспокойство. Её ненавязчивое беспокойство и безграничную веру, болезненное ожидание. Каким счастливым он себя почувствовал, поняв, что, что бы ни произошло — она всё ещё с ним, рядом, что она ждёт его и пытается достучаться.       — Ты должен ко мне вернуться, слышишь? Ты мне нужен!       Киллуа усмехается, чувствуя, как ему становится легче. Как в голове всё проясняется и приходит понимание — надо просто найти способ вернуться и всё. Выбраться из этого сна, потянуться Леорио на встречу. Он пытается сжать эфемерную ладонь в своей, ощутить её присутствие по-настоящему, сообщить, что он её чувствует, и думает лишь об одном:       «Я люблю тебя».       — Я люблю тебя.       Посмотрев на ребят, подбирающихся к нему с явным намерением удержать, он улыбается и, прикрыв глаза, делает уверенный, широкий шаг с края арены в бездну.       — Киллуа!       Рывок, всё тело вздрагивает и теряет ориентиры в пространстве.       — Киллуа! — слышит он такой родной голос сквозь собственное тяжелое дыхание. Чувствует, как его лицо обхватывают нежные ладони, а на кожу падают горячие капли. — Киллуа! Ты слышишь меня? Киллуа, не смей там оставаться! Не смей!       — Там, это где? — хрипло уточняет Золдик и с трудом открывает глаза, видит над собой заплаканное лицо Леорио и тут же расплывается в счастливой, слегка невменяемой, улыбке.       — Господи… Киллуа, господи… — девушка крепко его обнимает, тихо плача, и он с трудом поднимает руки, чтобы положить их на подрагивающие плечи.       — Ну и напугали же вы нас, — хмыкает одна из медсестер, имя которой Киллуа даже не пытался вспомнить. — Я сообщу остальным, что вы пришли в себя.       Золдик только на миг прикрывает глаза, выражая своё согласие, пытаясь при этом разобраться, какого черта произошло. Он помнил всё до мельчайших подробностей, но вот с чего это вдруг он вместо исследования руин оказался в моменте прохождения экзамена на охотника — не укладывалось в голове.       — Всё хорошо, Леорио, я в порядке.       — В порядке ты будешь, когда я скажу, — буркнула Паладинайт, намереваясь провести полное обследование охотника. — А пока что ты чудом выживший любопытный засранец. Чтоб больше никогда, слышишь, никогда не трогал подозрительные артефакты!       — А вот сейчас поподробней, — нахмурился Золдик и слегка кашлянул — в горле неприятно першило. Леорио тут же помогла ему сесть и потянулась за стаканом воды.       — Ты ухватился за артефакт каких-то местных шаманов. — Передав стакан, Леорио вновь вцепилась в его ладонь. — Согласно писаниям, он выбивает душу из тела в астрал, а уже там шаман просматривает интересующие его вещи. Прошлое, будущее, варианты событий. Без специфического нен и якорей там делать нечего, неспособный вернуться попросту умирает в течении нескольких дней. — Положив и вторую руку на ладонь Золдика, Леорио приподняла руки и прислонилась щекой к теплой ладони парня. — Ты не приходил в себя трое суток, твоё сердце то и дело сбоило, а последние несколько часов и вовсе… Я думала, что потеряю тебя.       Смотря на Паладинайт, Киллуа только и думал о том, насколько же сильно они привязаны друг к другу. Если он правильно понял, то это именно она стала его якорем и вытянула обратно, иначе он в лучшем случае застрял бы там. В худшем — пролетел бы до самого дна окружающей арену бездны.       Невольно закралось беспокойство о том, успел ли Гон схватить его за руку. Не хотелось бы причинять ему подобную боль от потери друга, но он слишком дорожил своей жизнью и своими друзьями, чтобы променять их на возможность прожить жизнь заново и исправить некоторые ошибки, заплатив при этом непомерную цену — отказаться от Леорио.       — Знаешь, а у него такие же глаза, как и у тебя, — произнес Киллуа, и Паладинайт замирает, а потом в ужасе и неверии смотрит на мягко улыбающегося Золдика. — И очки такие же дурацкие.       — Ты…       — Ага, — Киллуа усмехнулся и большим пальцем провел по щеке Леорио. — Мне не понравилось. Думал, с ума сойду.       Леорио не знала, что сказать, она не могла поверить в произнесенные Киллуа слова.       — Всё казалось жутко знакомым и чужим, а то, что тебя там не было — вовсе выводило из себя. Из воспоминаний вообще ничего не было в голове, одно только дежавю. Если бы не ты, то я бы там застрял. — Жаловался Киллуа, смотря на то, как по щекам Леорио потекли слезы, а в её чувствах начал творится полный кавардак. — Ты вытащила меня, стала тем самым якорем. Как ты и просила, я вернулся к тебе.