в самое сердце

— Можно.  Отказывать невежливо, не запираться же мне у себя и никого не пускать. Как минимум — это странно, как максимум — я боялся замкнутых запертых пространств.  Но пускать этого учителя не хотелось от слова совсем. Вот что ему нужно? Показать снова своё отсутствие профессионализма? Я и с первого раза понял, не тупой, вроде. Мне пока хватило всех этих фокусов.  Растрёпанная голова уже через секунду показалась в дверном проёме, опять с этой дурацкой улыбкой на лице, как у душевнобольного.  — Извините, что врываюсь в ваше скромное пространство, — улыбался он, пока шёл к моему столу, и говорил довольно-таки громко, отчего начинала болеть голова.  «Да он издевается…» Я удивлённо приподнял бровь, но взгляд сам скользнул на его руку. И только тогда дошло, зачем он притащился. Он нёс к моему столу стаканчик кофе. — Я подумал, что это поднимет вам настроение, — произнёс он уже чуть тише, поставив стаканчик прямо передо мной. — Ну и загладит вину за инцидент у лестницы. «Какого хуя…» Когда этот полудурок успел сгонять в ближайшую кофейню и вернуться обратно? С чего вообще взял, что я вообще буду пить неизвестную мне бурду, которую он принёс? И с чего взял, что я резко стану относиться к нему, как и к другим — нормально?  Будто моё мнение о нём, как о застрявшем в подростковом возрасте человеке, поменяется из-за стаканчика.  Я замер с телефоном в руках и, как дурачок, хлопал глазами, глядя то на стаканчик, то на биолога, который взял один из стульев из-за парты и сел напротив меня, подперев рукой голову. Ждал, пока я отреагирую хоть как-то, но то ли из-за недосыпа, то ли от удивления такому поступку, мне было трудно выдавить хоть что-то. Сидел на этом грёбанном стуле, как приклеенный.  — Спасибо, мистер… — Давайте по имени, просто Ремингтон, — перебил биолог, ребячески улыбаясь.  Господи, и вот меня Шай назвала мальчиком…  Я прочистил горло и отложил телефон в сторону, никак не решаясь прикоснуться к стаканчику, на котором было написано моё имя. А вдруг подсыпал чего туда, и потом ещё проснусь где-нибудь в канаве без штанов… После инцидента с лестницей уже можно было ждать чего угодно.  «Да нет, ну не может быть настолько конченным». — Спасибо, Ремингтон, но не стоило. Совсем не стоило. — Перестаньте, — отмахнулся парень, — я же не из желания эго потешить это сделал.  — А из какого же? — Ну говорю же: просто поднять вам настроение и вину загладить. Это ведь ещё не стало преступлением? Я снова перевёл взгляд на кофе. Ладно, отказываться невежливо, поэтому взял стакан и аккуратно, медленно и мало отпил, смакуя горький вкус на языке. Попутно пытался прочувствовать какую-нибудь подмешанную херню, от которой можно было отключиться и проснуться в канаве. Ну или вовсе откинуться.  Уж больно не доверял. Ну или, как говорится: доверяй, но проверяй. А я и не доверял, и от того проверял в два раза тщательнее, навострив все свои органы чувств, какие только мог.  — Взял эспрессо, вроде его вы пили вчера, и без сахара. Если я ошибся, то скажите.  Не ошибся. Он, твою мать, попал в точку. Я и вправду всегда пил эспрессо без сахара, потому что так лучше получалось взбодриться. Горчащий вкус застрял где-то в горле, обжигал внутренности, пока шестерёнки в организме, наконец, начинали шевелиться, пусть и со скрипом.  — Вы не ошиблись, — выдал я после довольно долгого, тягучего молчания. — Правда? Супер! — Ремингтон был, казалось, искренне счастлив тому, что не прогадал с выбором.  Да он и вправду ребёнок. Ну какого взрослого человека этот факт приведёт в такой восторг? Кто его вообще к детям пустил в качестве препода, а не ученика-переростка-второгодки? Либо я чего-то в этой жизни не догонял, хотя мне так ну вообще не казалось.  — Тогда приятного кофепития, Эмерсон. И не стесняйтесь просить что-то, если это необходимо. Ага, именно у него я что-то попрошу. У двадцати-с-чем-то-летнего лба, который на пару с детишками катается по перилам и так и просится, чтобы его за ухо отвели к директору на ковёр.  Он поднялся с места и, поправив рубашку, направился к выходу из класса. На самом пороге, когда уже был готов нажать на ручку двери, остановился и повернулся ко мне, чтобы сказать: — Хорошего дня, Эмерсон! И, даже не дав мне никаких слов в ответ произнести (если бы они у меня нашлись, конечно), вышел. Я снова остался один на один с собой, только теперь со стаканчиком в руке и ароматным кофе внутри него.  Сказать, что я был в шоке — ничего не сказать. Сначала предложить подвезти до дома, теперь этот кофе… Что за жест доброй воли? Какая-то акция помощи вечно-недовольному-злому-угрюмому преподу Эмерсону Барретту открылась, а я не в курсе?  «Цветов ещё не хватало для полного набора извинений и ”поднятия настроения”».  Разве так извиняются, разве ему не было похуй?  Просто так? Ничего не бывает просто так. Мир не так устроен. Не бывает дыма без огня. Я не дурак, чтобы этого не понимать и не знать такой простой истины.  За кого он меня держит? Этот парень оставил за собой больше вопросов, чем ответов, которые я понятия не имел, где и как искать. Бегать и спрашивать звучало как дебилизм в высшей степени, а особенно после выражений на лестнице. В голове родилась вполне здравая мысль: вряд ли я один такой, и он так взаимодействовал со всеми. Просто был показательно-дружелюбным и излишне вежливым сам по себе. Тогда уже это походило на желание подлизать всем и вся, чтобы и вправду потешить эго, мол, такой вот я хороший. Щенячьих глазок ещё не хватало, тогда, может, я и повёлся бы.  Нет, конечно я ему не верю. Ни капли.  Его улыбка и жесты выглядели натянуто: ну не мог человек быть в хорошем настроении всегда, не мог пытаться сблизиться с тем, кому на него плевать, а теперь и с тем, кто откровенно сомневался в его профессионализме. Кто дал это понять всем с первого появления чужака здесь. Это явно был спектакль и фальшь, не более того. Пыль в глаза, мол, ну посмотри, я не такой уж плохой, я не ребёнок, извини за то, что я с ебанцой, это повторится. Для него купить какой-то там эспрессо — как два пальца обоссать.  Но спорить с одним единственным фактом не буду: кофе и вправду был вкусным.

* * *

— Да ну, серьёзно?  — Нет, блять, прикол. — Я закатил глаза в раздражении. Как будто я какую-то фантастику про похищение пришельцами рассказывал, а не то, что было две перемены назад. — Я, вроде как, не фантазёр. — Ты художник по сути, так что с фантазией у тебя должно быть всё в порядке, — усмехнулся Найт, пока пил воду из пластикового стаканчика. — Нет, не подумай, я тебе верю.  — Ещё бы ты мне не верил, — фыркнул в ответ.  — Ну и? Загладил вину-то в итоге? — Ты думаешь, что после купленного кофе во мне что-то проснётся и я стану относиться к нему по-другому? — Я удивлённо выгнул бровь. Что ж, Остен и правда так мало знал обо мне… Но это точно не его вина. — Нет, конечно. Найт с неким разочарованием медленно выдохнул, одновременно с этим покачав головой в стороны. Как бы осуждал, но как бы и просто был расстроен таким очевидным моим решением. Ну а чего он ждал? Что я кинусь в объятия Ремингтона после такого «героического» поступка — покупки кофе?  — Ты непробиваемый. — Я скорпион по знаку зодиака. — Мои губы скривились в ухмылке от воспоминаний, как мой непростой характер оправдывала таким образом бабушка.  Остен засмеялся. — О да, ты прям ходячее олицетворение всех скорпионов.  — Сочту за комплимент.  Я допил остатки кофе из стаканчика, а после швырнул его в мусорку. Попал. Находившиеся с нами в учительской преподавательницы музыки и английской литературы даже обернулись в нашу с Остеном сторону с недоумением, но почти тут же, что-то между собой шёпотом обсудив, отвернулись. — И всё равно я не понимаю, чем он тебе так не понравился. — Тем, что он сам ещё ребёнок — вот чем, — наверное, уже раз в тридцатый объяснил я. Господи, ну серьёзно, разве этого больше никто не заметил? Или я реально просто придираюсь и один инцидент ничего не значит? — Какой он пример подаст детям? — Ты слишком категоричен, — насупился Найт. — Ну подумаешь, один раз по лестнице скатился. Он же извинился! — Кто сказал, что это не повторится? — логично предположил я.  Такие люди не меняются. Как были с шилом в жопе, так и останутся.  — Вы сильно придираетесь, мистер Барретт, — вмешалась в разговор преподавательница истории миссис Сара Кортес.  Это была барышня почти сорока лет от роду, которой ну вот вообще не дашь её возраст, максимум — лет двадцать пять. Она безумно хорошо выглядела абсолютно всегда: длинные светлые локоны, идеально ниспадавшие на плечи, пухлые губы и яркие, большие серо-голубые глаза. И по её поистине ангельской внешности не скажешь, что характер у неё был горячим — может, переняла от безумно ревнивого мужа, который был наполовину латиноамериканцем. — Только пришёл человек в школу, а вы его уже осуждаете, — добавила Сара. — Вы же даже толком не знакомы. — Ага, на лестнице познакомился уже, — буркнул я недовольно в ответ, отвернувшись от женской половины нашего коллектива.  Не хватало услышать упрёки в свой адрес от остальных коллег, мне хватило того, что меня не поддержал хоть какой-то мой знакомый тут — Остен. Теперь я оказался крайним, круто. И ведь расскажи я даже другую историю, мне бы либо не поверили, либо попросили снова отстать от парня, вот готов всё поставить на это! Какого чёрта?! Вселенная будто услышала меня и решила отвлечь тем, что я почувствовал вибрацию телефона в кармане. Инстинктивно достал и посмотрел в экран. Шай. «Я уеду к подруге завтра утром в гости. Люблю тебя, Эмси ♡». В ответ не было сил даже написать что-то, и выдавливать не хотел, поэтому телефон, уже заблокированный, отправился обратно в карман брюк. И, кажется, за мной всё это время пристально наблюдал мой коллега географ, потому что через несколько секунд послышался тихий, такой, чтобы слышали только мы с ним, вопрос: — Как с Шай? В принципе, как мне казалось, по моему максимально заёбанному лицу (хотя оно всегда такое, кого я обманываю) было и так понятно, что не очень, но… Мать вашу, нет, зачем кому-то знать про то, что у меня происходит? Грузить кого-то, отдавать свою ношу с плеч, чтобы потом человек думал об этом, о том, как мне помочь. Нужна ли мне вообще помощь? Подумаешь, бытовые ссоры, не в первый раз. «Не выноси сор из избы, Эмерсон, он только твой». Личное — не публичное. Моё кредо по жизни, предавать которое я не собирался. Пока что — точно.  Это ничьё дело. Мне самому нужно со всем разбираться. В конце концов, это моя жизнь, мои отношения. Разве кто-то другой сможет вот так, по щелчку решить все мои проблемы?  — Да так, потихоньку, — отмахнулся я. — Нормально, как и у всех. Остен мог видеть всё, что угодно, но ни подтверждать, ни опровергать все возможные догадки в его голове мне не хотелось, да и не собирался. Пусть думает, что хочет, но разговаривать о своих отношениях и чувствах по поводу них у меня не было никакого желания. Не при других и не в рабочее время. Тем более мы не друзья. Хорошие знакомые — да, но не больше.  — Окей, — пожал плечами Остен.  В его глазах я не мог не разглядеть любопытство в отношении меня, но подстёгивать к расспросам не стал, и он тоже больше не донимал меня этим. Я был за это ему благодарен, потому что, зная Найта, он любого достанет, но, наверное, до него дошло, что не стоит меня трогать. Захочу — расскажу, а день у меня и так не очень из-за этого сраного биолога без мозгов, поэтому настроение беседовать пропало окончательно. Время близилось к четвёртому уроку, поэтому все начали расходиться по кабинетам, как, впрочем, и я. Только голова была забита далеко не учебным материалом, а чёрти чем: неловким разговором с Остеном, сообщение Шай, вчерашняя ругань и непонимание, как можно всё исправить и можно ли, а что было бы, если бы я всё-таки выговорился коллеге... Инциденты на лестнице и с кофе уже успели забыться, и слава богу, не хватало ещё этого придурка вспоминать. Других дел было по горло, и, возле самого кабинета искусств, я тряхнул головой, как бы выбросив лишнее оттуда, и зашёл внутрь.  Вперёд, Эмерсон Барретт, ты обязательно переживёшь этот день.