Очень долгий путь

Марина сидела на лавке, навалившись спиной на стену. Олег рухнул рядом: — Здорово, Нарочинская. Нейрохирург выразительно поморщилась: — Брагин, ты медведь. — А ты тогда кто? — с неожиданным оживлением уточнил он. Ну да, других-то тем для разговоров не существовало в мире. Совсем. — Здравомыслящий, в отличие от некоторых, человек, — Марина закрыла глаза. Брагин скорчил недовольную физиономию: — Фу как грубо. Ты, значит, человек, а я — животное? — Значит. Хотя нет, животные ведут себя умнее. — Какая ты неласковаяяя, — с наигранным разочарованием протянул мужчина. — Это точно, — поддакнула Нарочинская. — За лаской тебе к другим людям. — К каким? — заинтересовался Олег. Марина фыркнула: — К бабам твоим, например, которые вокруг Склифа круги наматывают. Я лично двух видела. Брагин театрально испугался: — Че, сегодня видела, что ли? — решил уже, что не хочет продолжать «общение» ни с Викой, ни с Машей, ни с Анечкой. Кого из них видела Нарочинская — осталось загадкой. Марина покачала головой из стороны в сторону, и он с облегчением выдохнул: — Слава богу. — Брагин, ты че? — Нарочинская даже глаза открыла. — Уже женщин боишься? — он же вроде еще недавно то с одной обжимался, то с другой. — Только очень навязчивых, — пояснил мужчина, и, спустя секунду, просиял. — Точно! Буду называть тебя лаской. Брови Марины взлетели к линии роста волос. — Что, прости? — А чего? — продолжал лыбиться Олег. — Похожа. — Чем? — тоном санитарки психбольницы, уставшей выслушивать бредни пациентов, спросила Нарочинская. — Такая же тоненькая красивая и большеглазая, — поведал Брагин. — На вид безобидная, но можешь загрызть. — О том, что выражение лица Марины Владимировны частенько тоже напоминало ласку, Олег Михайлович решил благоразумно умолчать. Женщина пристально посмотрела Брагину в глаза и хмыкнула: — Спасибо, что не росомаха. — В смысле? — не врубился он. — А они родственники с лаской. — Да ну тебя, — отмахнулся Олег. — Это вообще-то комплимент был. — А, — Марина усмехнулась, снова закрывая глаза. Кажется, она не была нацелена продолжать диалог, но Брагин не мог успокоиться: — Ты, конечно, Мать Тереза вообще. Всех Куликовых спасаешь. — Кто бы говорил. Я хотя бы ничего во вред себе не делаю. Олег понимал, на что намекает Нарочинская — еще бы не понять, она свое недовольство демонстрировала очень явно, но прикинулся дурачком: — Да переживу я без машины. Я же недалеко от Склифа живу, буду пешком ходить. Это полезно. Марина посмотрела на него и склонила голову набок: — Ты вообще осознаешь, кому помогаешь? Вы вообще-то из-за него с Ларисой расстались. Брагина это задело: — И че теперь? Мне надо ждать, когда он помрет, что ли?! — Нарочинская повторно поморщилась, и мужчина сбавил обороты. — Я бы кому угодно помог. — Вот это и ненормально. Не в этой ситуации даже, а вообще. Нужно уметь расставлять приоритеты, Брагин, — отчеканила Марина. — Одно дело — подарить машину во спасение чужой жизни или селиться в квартире малознакомой женщины, хотя это тоже сомнительно, — она хмыкнула. — И совсем другое — рисковать собой. Ты не всемогущий и не бессмертный. Олег закатил глаза — кто о чем, а эта зануда о своем. — Ты опять? — Снова. Вам бы комплексы свои проработать, Олег Михайлович, — из нарочито спокойного голоса прямо-таки сочился яд. — Глядишь, и убиваться не придется в попытке выставить себя героем. У Брагина потемнели глаза. Он хотел брякнуть что-то обидное, но понял, что тогда они с Нарочинской опять поцапаются, и, сжав зубы, резко вдохнул-выдохнул. Ссориться Олег не любил ни с кем. Даже с Мариной. — Угомонись, а? Лучше скажи, как отец. — Женщина неопределенно повела плечом. — Приступы? — Бывают. — Может, мне заглянуть на огонек? — Может. От мыслей о Владимире Сергеевиче у Нарочинской явно испортилось настроение, и Брагин почувствовал себя виноватым. Но не съезжать же с темы: — Сегодня можно? Марина опустила глаза на запястье с часами: — Сиделка до семи вечера, потом приходи. — Отлично, — Олег потер ладоши. — Как раз смена закончится, и подъеду. — Договорились, — Нарочинская встала и собралась уже уходить, но о чем-то вспомнила и повернулась к Брагину. — Слушай, а ты круассаны любишь? Он непонимающе наморщил лоб: — Люблю. — А киви? — И киви. Да я вообще всеядный, а че? — Папа просил купить, но он много не съест, я тоже. Если будешь, я возьму на тебя. Мужчина застыл. У него давно никто не спрашивал, что он любит. И тем более не покупал что-то специально для его прихода в гости. Нет, Олег понимал, что в стремлении Нарочинской нет ничего такого, но от него повеяло чем-то таким… таким родным, что ли, что сжалось сердце. — Брагин, ты в порядке? Он отмер: — Да, все хорошо. Бери и киви, и круассаны, если хочешь. Со мной не пропадут, — улыбнулся.

***

Брагину нравилось бывать у Нарочинских. Владимир Сергеевич достаточно быстро принял его и расслабился: тонко шутил, мог что-то посоветовать (но только если Олег просил), искренне, но ненавязчиво интересовался жизнью Брагина и рассказывал потрясающие истории. Судя по Марине, она все эти рассказы знала если не наизусть, то очень близко к тексту, но раз за разом терпеливо слушала. В лице Олега же Владимир Сергеевич получил благодарную аудиторию. Да и Марина могла расслабиться, когда Брагин бывал у них. Переставала язвить, становилась неуловимо мягче, не боялась показывать чувства. Их, как правило, было немного — Нарочинская в принципе была достаточно сдержанной, но Олег видел, что дома она другая. И его это почему-то радовало. Конечно, так было не всегда. Когда Владимиру Сергеевичу становилось плохо, было не до разговоров. Иногда приступы длились долго, поэтому после Брагин чувствовал себя разбитым. Но это не угнетало — Владимиру Сергеевичу Олег был готов помочь несмотря на и вопреки всему. Да и Марине, несмотря на ее закидоны, тоже. Угнетало другое. Осознание, что любимому учителю все хуже, а выхода нет. И Марина стекленела, закрывалась в себе, когда отцу было плохо. Впрочем, сегодня все сложилось нормально: Владимир Сергеевич чувствовал себя удовлетворительно, поэтому Нарочинская даже оставила их с Брагиным вдвоем и ушла в ванную. Едва зашумела вода, Владимир Сергеевич перешел на заговорщический шепот: — Слушай, Олег, а у вас как вообще с Маринкой? — увидел, что его не понимают, и уточнил. — Ну, у вас отношения или как? — Мы друзья, Владимир Сергеевич. По правде говоря, Брагин не был уверен даже в этом: слишком Марина была закрытой. Он не знал, чем продиктовано ее решение впустить его в «близкий круг» — только тем, что он случайно узнал больше и помогает с отцом, или чем-то еще. Но чувствовал, что хотел бы действительно подружиться с Нарочинской. Она могла сколько угодно агрессировать, отстаивать границы, прикидываться хуже, чем есть, но Брагин видел: Марина очень хороший человек. А хороших людей Олег ценил. — Жаль. Хороший ты парень, я тебя еще по институту помню, — казалось, профессор действительно расстроился. — Хотя… может, и не жаль. Может, наоборот хорошо. Ты мне главное не обижай ее, ладно? Брагин растерялся: — Владимир Сергеевич… Нарочинский перебил: — У нее жизнь и так несладкая. Ты знаешь, что у Маринки мать умерла, скоро, наверное, и я уйду. Измучилась она с нами, а близких у нее больше нет. Да и друзей тоже с ее переездами, — помолчал, углубившись в воспоминания, затем продолжил. — Была у нее одна подруга, Катя, очень тесно общались, но она тоже погибла. В аварии. Олег поежился: Владимир Сергеевич рассказывал как-то буднично, отстраненно, словно не о дочке. И от того повествование звучало совсем жутко. Профессор о мыслях бывшего ученика не догадывался: — И мужиков Маринка боится, по-моему, не доверяет им. Она вообще никому не доверяет, — с горечью заключил. Брагин кивнул — это он и сам видел. Марина выстроила вокруг себя настоящую башню, которую охранял дракон. И, что самое сложное, этим драконом была она сама. — Знаешь, когда в Штатах она у меня стажировалась, выскочила замуж за одного чинушу из местного МИДа. Джон Смит, чтоб его, — Владимир Сергеевич скривился. — Года с ним не продержалась… Он год-то, наверное, одну книжку читал, да и та — комиксы. Маринка со своим образованием, любительница Чехова, — махнул рукой. — В общем, через полгода разошлись. И он, подлец, ей рабочую визу не продлил, а у нее только что карьера пошла вверх: в Бостоне шикарное предложение было… Прошлось вернуться. Олег сам не заметил, как сжал кулаки. Так и захотелось этому неведомому Джону зубы пересчитать. У него, поди, американская улыбочка, так что вышло бы особенно эффектно. — Год на антидепрессантах держалась, только оправилась — там и Лизавета заболела, пришлось сюда переезжать. Лиза быстро умерла, за восемь месяцев сгорела. Ну и я, с ногами на шею. Брагин похолодел. Господи, как Марина вообще справляется… Олег неожиданно почувствовал, что хочет обнять Нарочинскую, пожалеть и спрятать. Ни один человек не должен такое переживать. Ни один. Только Марина ж ему лицо откусит за такие порывы. Это для Владимира Сергеевича она любимая дочка, всегда маленькая девочка, независимо от возраста и жизненного опыта. А он, Брагин, мимокрокодил. — Ты только не думай, что я тебе на жалость давлю, Олег. Просто не хочу, чтобы ты ей по незнанию больно сделал, — Нарочинский тяжело вздохнул. — Маринка, она думает, я не замечаю ничего, не понимаю, как ей тяжело… Она вообще о моем мозге думает гораздо хуже, чем он есть на самом деле, — хмыкнул. — В общем, ты понял. Помолчали. Брагин проанализировал все, что ему сказали, и уточнил: — А что за переезды были? Ну, у Марины. Нарочинский пожал плечами: — Мы с Лизой развелись, когда Маринке тринадцать было. Она долго переживала и в итоге после девятого класса решила уехать в Питер. Сепарация там и все такое, — невесело усмехнулся. — Там лицей был хороший при Медакадемии, да и фамилия наша не настолько на слуху была... Маринку всю жизнь этим попрекали, мол, я ее везде пихаю. Она даже в мед поступать не хотела, чтобы не огребать. Но любовь к медицине перевесила. Думала, выберет другое направление, но все равно не удержалась, — Владимир Сергеевич с гордостью улыбнулся. Он отвлекся, но Олегу было неловко прерывать. Нарочинский сам опомнился: — Так, о чем ты спрашивал? — нахмурился. — О переездах. — А, ну да. Окончила лицей, поступила в Академию, потом в Питере работала. Затем в США на обучение конкурс прошла — я ей не помогал, вообще не в курсе был сначала, — посчитал нужным добавить. — Потом уже, когда обучение завершила, взял ее к себе. Единственный раз помог, и тот на свою голову, — снова скривил лицо. — Потом развод, вернулась в Питер ненадолго, потом снова в Москву. Не до друзей, сам понимаешь. — Сильная она у вас. — Что есть, то есть. Брагин поймал взгляд профессора и серьезно сказал: — Я не хочу ее обижать, Владимир Сергеевич. — Ну и хорошо, — улыбнулся Нарочинский.