Белые цветы вишни

- То есть ты на полном серьезе между моргом и психушкой выбрала последнее? – вскинула бровь Зося, возя вилкой по тарелке, где лежали несъедобного вида овощи и каша производства местной столовки. Со стороны можно было бы подумать, что это разговор отчаявшихся людей, имеющих большие проблемы с душевным здоровьем, отчего есть только два пути решения. Однако, к счастью, а может, и нет, это беседовали студентки медицинского института, обсуждавшие свою очередную курсовую практику. - А что поделать, - пожала плечами Лина, сёрбая кофе и обжигаясь им. – Кхе… В морге с моим бронхитом я очень скоро обзаведусь собственной биркой на пальце. - Все там будем, - кисло пошутила Зося, отодвигая от себя нетронутый обед. - Вот насмотрюсь на психов, потом брошу всё и пойду кассиром работать, - подперев щеку рукой, вздохнула Романова, глядя в окно на серый мартовский пейзаж. - Давай. Разузнаешь, как там всё, и я к тебе подтянусь, - фыркнула Арсеньева. Лина подняла в согласии стаканчик с кофе, и обе одновременно выпили. *** Мрачное трехэтажное здание в самой глуши непроходимого леса, окруженное высоким железным забором с пиками на остриях. Туман стелется по земле, скрывая овраги и неглубокие впадины на территории. Везде грязь, сырость и затхлый запах давно не мытого тела. На ночь все палаты запираются, превращаясь в камеры. Иногда откуда-то из подвала доносятся приглушенные завывания… Ничего подобного в современных психиатрических клиниках нет. И чаще всего, как устало сетуют врачи, из-за века гуманизма в клинику насильно никого не кладут, так что все ненормальные ходят среди нас. Впрочем, если заглядывать в структуру этой бюджетной организации, можно увидеть, что принудительное отделение все же существует. Однако туда простых студентов общей практики не допускают. Лина, щурясь от усталости, пикнула бейджик на входе и открыла тяжелую дверь. Мельком глянув в даль пустого светлого коридора, девушка свернула в цоколь, где был гардероб. - Ты тоже здесь? – на входе Романова столкнулась со своей сокурсницей – Еленой Нижегородовой, которая обитала тут почти постоянно по профилю выбранного направления. Лена решила пойти в неврологию, но больше ее интересовала психоневрология. Говорили, что у нее дома есть полномасштабная модель человека с полным покрытием нервных окончаний. И хотя для обычного человека данный факт был бы дикостью, все однокурсники воспринимали его почти с завистью. - Выбора не было, - пожала плечами Лина. - Точно, - щелкнула пальцем Нижегородова, - у нас почти вся регистратура ушла в отпуск. У тебя профиль какой, не напомнишь? - Офтальмология. - Так тебе надо было в морг, - всплеснула руками Лена, словно искренне переживала. – Я могу договориться, хочешь? - Слушай, отстань, а? – вежливо улыбнулась Лина, не понимая, отчего та вдруг стала за нее радеть. – Приказ уже подписан и занесен главврачу на подпись. - М, - как-то сразу кисло отозвалась Нижегородова, теряя всякий интерес. – Ну ладно. Удержавшись от язвительного «спасибо», Лина повесила пальто и, подхватив сумку, отправилась в регистратуру, куда ее и определили на первое время. Хотя как и любой медик, ненавидела бумажки, стоило хорошо познакомиться с азами этой должности. Как говорится, театр начинается с вешалки, а у регистратуры больницы каждый день плачут робкие люди, не в силах понять, куда им идти. - Добрый день, - приоткрыв дверь служебного входа, поздоровалась Романова, входя в обитель архивных бумажек и историй душещипательных болезней. - Практикант? – выгнула бровь, показавшуюся из-за огромных очков (диоптрии четыре, про себя отметила Романова), уточнила рыжая дама. - Да. - Замечательно, - кивнула та без особого энтузиазма. – Телефон вот, ручка, блокнот там. К компьютеру пока тебя не пустим – приказа подписанного в глаза не видели, а вот истории будешь искать, как попросят. С алфавитом дружишь? - Лучше, чем с гистой, - вешая сумку на спинку стула, кивнула Лина. - Что ж, - фыркнула дама. – Меня зовут Лидия Михайловна. - Лина. - Посетителей немного, так что практика будет непыльная. Приказ придет, будешь нам архив в электронную базу заносить. Умеешь? Лина молча развела руками в жесте «Придется». Весело фыркнув, Лидия Михайловна отвлеклась на телефонный звонок. В морге было бы больше практики, к тому же можно послушать ценные советы из практики заболеваний и их последствий. Лина даже тайно надеялась остаться работать в морге – вот где уж точно работа непыльная, никто не ест ложечкой мозги по поводу невыполнения плана. Романова мрачно фыркнула от этой мысли: «…хотя с них станется и там установить планы». Это да, бюрократы, они такие. К несчастью, план остаться там был до того, как Лина обнаружила у себя бронхит. Где она его подхватила, неясно, но зато каждый год каждый холодный квартал лежала неделю с температурой дома, полоща ангину фурацилином и напиваясь до почечных колик чаем с малиной. Иного лечения для врача не найти. Что? Антибиотики? Ха-ха, слышали шутку про то, что врачи не доверяют своим коллегам? Антибиотик – коллега, и ему никто не доверяет. Уж поверьте*. - Ой, Лин, ты уже здесь, - рассеянно пробормотала Лена, остановившись напротив окошка. – Лидия, мне нужна коробка с теми карточками, что я у вас оставляла, помните? А, вот, вижу ее, подайте, пожалуйста! – почти наполовину утопая рукой в окошке регистрации, некрасиво тыкнула в обычную коробку, стоящую в конце стеллажей на подоконнике. Еще пару сантиметров, и она лично достала бы до этой коробки. Женщина недовольно скривилась на простое «Лидия» и переглянулась с Романовой, брови которой высоко взлетели от удивления такой бесцеремонности. - Линочка, будьте добры, подайте вон ту коробку. - Сейчас. Между стеллажами с литерами от «М» до «О» на подоконнике стояла коробка на вид большая, заклеенная скотчем так крепко, как на почте посылку не приматывают. На вес – не больше двух кило. Лина даже встряхнула – внутри всколыхнулось несколько на слух полупустых папок. К чему такая таинственность? «Небось какие-то криминальные дела», - закатила глаза Романова. - Спасибо огромное, - улыбнулась Нижегородова, перехватывая коробку в дверях регистратуры. – Тут ничего интересного, - словно считая своим долгом оправдаться, затараторила она, - просто дела давно умерших людей, мне нужно для курсовой. Закрыв за умчавшейся по коридору девушкой дверь, Лина присела на краешек стула и обвела взглядом телефон, блокнот и ручку. Мысль о карточках давно умерших людей осела на периферии сознания, оставшись там созревать. - Знаешь, девочка, - доверительно проговорила Лидия, будто читая ее мысли. – Пока не поздно, лучше бы ты бежала отсюда. Психиатрия не для юных дев. - Внутри я чувствую себя на шестьдесят, это считается? – устало пошутила Романова, кинув на нее взгляд. - Что ж, я тогда буду обращаться к тебе на «вы», раз ты старше меня, - подыграла ей Лидия Михайловна, которой было уже за семьдесят. Лина рассмеялась. - Я согласна. - Вот и славно. Без чувства юмора в нашей профессии не обойтись, - серьезно добавила женщина. Романова взяла ручку и сделала вид, что не расслышала последней реплики. Чувство юмора – это, конечно, хорошо, положительный настрой, позитивные мысли, о которых постоянно твердят эксперты (эксперты – по их же собственному мнению) в психологии. Всё это замечательно, но меркнет, когда в жизни происходит что-то, что приводит сознание к клинической депрессии, а саму личность в место, где ее лечат. Лина не помнит, когда ей стало все равно на профессию, которую она выбрала еще в седьмом классе и усиленно готовилась к ЕГЭ, ко всем университетским экзаменам, практикам и прочему учебному процессу. Просто в какой-то момент стало абсолютно неважно, чем заниматься. Лишь бы не сидеть без дела, не слушать тишину маленькой комнаты, кажущейся огромной для человека, страдающего агорафобией. Постоянная борьба с собой, мысленный приказ вести себя хорошо и уверение в том, что дальше будет лучше. И успокоительные на травах – чтобы не возникало привыкания. - В мире нет здоровых людей, - твердила пожилая профессор. – Если человек не болеет раком, СПИДом или простудой, пусть посетит психиатра – с вероятностью девяноста процентов его там уже давно ждут. Романова оторвала разрисованный листок из блокнота и, аккуратно разорвав на мелкие кусочки, выкинула в мусорку, стоявшую под ногами. Сколько там времени? Кажется, пора принять свои вторые пятнадцать капель… - Ведь в психиатрии-то как, - внезапно снова заговорила врач, заставив дернуться от неожиданности, выныривая из глубокой задумчивости. - Что, простите? – переспросила Лина. - Я говорю, вот Елена наша, например, специализируется на потенциально опасных психических больных, которые могут нанести вред обществу, - отозвалась врач, кажется, найдя для себя удобную тему для разговора. - Вот как. - Вот, например, Лина, вы знали, что любой человек изначально конфликтен? - Я думала, что это ближе к психологии, чем к психиатрии, - неловко улыбнулась Романова. - Когда психология не может решить какие-то вопросы мозга, она прибегает к психиатрии – и чаще всего в слезах, - саркастично пошутила Лидия. Повернулась к Лине всем корпусом: - Вот есть люди с моментальной агрессивностью – то есть, она отзывается на внешнее раздражение, и является своего рода защитным механизмом человека. Без этой функции агрессии человек не смог бы выжить. Лина, удивленная таким эмоциональным напором, с трудом обрабатывала новую информацию, запинаясь о мысленный анализ. - Но есть люди с геном природной агрессии. И это правда – этот ген известен и передается по наследству. Такие люди внешне ведут себя спокойно, но ты даже не представляешь, на что они способны в таком спокойном состоянии, - глаза Лидии будто светились изнутри – с таким жаром она рассказывала о, несомненно, беспокоящей ее проблеме. – Помнишь, Чикатило? Кто же не помнит неуловимого маньяка конца СССР? Лина кивнула. - Его никто не мог поймать, потому что он не был похож на типичного убийцу или маньяка. Этот природный ген агрессии делал его таким как все, но с мыслями настоящего убийцы. Чаще всего, что интересно, таких людей признают вполне вменяемыми. - Они на самом деле отдают себе отчет в том, что делают? – стало очень неприятно и тоскливо до черноты. Хотелось оказаться подальше от психушки, несмотря на вполне светлый весенний день. - Да, именно, - кивнула Лидия, возвращаясь было к компьютеру, но снова отвлекаясь от него: - Был такой случай, по-моему, даже снова у нас, - женщина, сощурилась, пытаясь верно вспомнить историю. – В общем, - махнула узловатыми пальцами, так и не вспомнив точно, - тоже давно было. С улиц начали пропадать мальчики, лет 11-13, и всегда парами. Длилось это год или два, пока однажды не поймали того, кто это делал. Им оказался молодой парень. И знаешь, что он делал? Лине не хотелось знать, и всей душой ей стало очень сильно не по себе. - Он привязывал мальчиков: одного – к стене, а второго – к столу, и второго начинал пытать прямо на глазах у первого. Любые пытки, самые жестокие, но для этого парня удовольствие было не в физических мучениях того, кого он пытал, а в моральных – того, кто наблюдал. – Лина ушла в себя, не в силах слушать об этом дальше, слыша голос Лидии как сквозь вату. –…когда нашли этих мальчиков, один был мертв, конечно, а второй полностью седой. Парня, конечно, казнили, а мальчишка в психушке до конца дней провел… …Дома встретила тишина, пустота и две улитки, уснувшие в аквариуме. Бросив сумку у порога, Лина, не включая свет, прошла на кухню, открыла холодильник, звякнувший бутылками коньяка, достала минералку. Медленно поставила ее на стол, гипнотизируя лакированную столешницу, слабо отсвечивавшую вечерний свет города с улицы. Потом медленно отошла к окну и простояла там около получаса, невидящим взглядом рассматривая смог в небе, отражающий огни. Потом, так и оставив минералку на столе, ушла спать. ================== *Не верьте