Сказание о семи принцах

Второй принц не просто так оставил лагерь. Братья собрались вместе впервые за много месяцев, и в честь этого Третий устроил пирушку. Это была обычная семейная встреча в его поместье, из братьев не явился только Седьмой, которого не отпустила мать, опасаясь, что компания старших не подходит для ребёнка. Однако напрасно она волновалась. Бывшим принцам было не до разгульного веселья. Музыка и пара бочонков лорингамского — вот и всё развлечение. Пятый сидел на широкой скамье под раскидистым деревом рядом с беседкой в саду, чуть в стороне от остальных, и на поверхности вина в его чарке уже осели крохотные летучие семена. Он задумался и вздрогнул, когда его плеча кто-то коснулся. Это оказался Шестой, присевший рядом, почти вплотную к нему. За полгода он здорово вытянулся, и уже не был таким угловатым подростком, превратившись в тонкого изящного юношу. Его сорочья страсть к украшениям и побрякушкам наконец утихла, он научился сочетать их в своём облике умеренно и со вкусом. В мягких длинных темно-каштановых волосах виднелись драгоценные нити, делая его похожим на фею. Ни одна девушка Пяти сторон теперь не могла бы сравниться с ним в красоте и изяществе. Вот только было ли это достоинством для принца? Шестой прильнул к плечу старшего брата и обнял его руку. Раньше он все время лез на колени, как маленькая обезьянка, но теперь, когда подрос, кажется стал стеснительнее. И Пятый был этому рад. Его тоже смутило бы, вздумай его обнять такой взрослый юноша. Все же хоть Пятый и любил возиться с младшими братьями, из-за разницы в возрасте не был с ними особо близок. Не то что с Настоятелем, единоутробным братом Шестого, что сидел в своем золотистом облачении в благопристойной позе, прикрыв глаза, словно погруженный в медитацию. Он напоминал божественное изваяние, тонкое лицо казалось строгим, несмотря на мягкие линии черт, чисто выбритая голова будто светилась возвышенной святостью. Пятый невольно улыбнулся. Он помнил своего любимого брата с такими же длинными как у Шестого чёрными как вороново крыло волосами. Помнил, как бабка, сокрушаясь, говорила, что только в его голову могут приходить такие тёмные мыслишки. Кто бы мог подумать в дни их весёлой юности, что Четвёртый в семнадцать лет изберет путь монаха, и всего в двадцать станет Настоятелем? Пятый скучал по нему больше всех. И ждал с нетерпением, когда они смогут встретиться наедине, чтобы поделиться с ним тем, что скопилось на сердце за эти месяцы. — Пришлось пойти за оборотнями вдвоем с Реганом. Мерель с парнями присоединился на окраине, — рассказывал Третий, расхаживая перед братьями. Каждое его упругое движение выдавало сдерживаемую звериную силу. Пятый всегда невольно любовался им, зная, сколько усилий потребовалось их Наставнику, чтобы научить его собранности и концентрации. Третий был не самым талантливым военачальником в армии Пяти сторон, хоть и несомненно из лучших бойцов, но солдаты были ему преданы, с радостью шли за ним в бой. К тому же он при всем своем горячем нраве всегда прислушивался к советам Второго и Наставника. Потому слава Ястреба гремела наравне со славой Тигра. — Мерзкие твари как всегда выскочили словно из-под земли! Нас давили массой. Второму даже ребро помяли, да и у меня нога, я думал, вот-вот хрустнет… Но теневые дозорные все же настоящие демоны. Каждый не меньше пятерых за раз уложил, а Мерель так восьмерых, наверное. — Тогда ты кто, братец? — растянул тонкие губы в улыбке Первый. Он сидел во главе их компании, держась так же безупречно, как и раньше, словно все еще был наследником. Но теперь он был одет скромнее других, без единого украшения, без оружия, в простой одежде знатного господина. Пятый видел в его глазах бесконечную усталость. — Ты сам уничтожил пятнадцать. — Я — это я, — без тени смущения возразил Третий, однако признал: — Я бы и двадцать положил, если бы не кончились, а теневые дозорные пришли уже под конец. Проклятые Манастари, надо было зачистку сразу доверять армии! Или бы вон монахов на худой конец отправили бы. Если бы мы не пришли, одной смертью среди горожан не обошлось. Что-то Манастари с этими оборотнями мутят воду. Нельзя с ними договориться, правильно Наставник говорил! Братья не могли сдержать улыбки, но каждый по своей причине. Настоятеля явно повеселило, что Третий пренебрежительно высказался о монахах, Второй фыркнул от нежного восторга в его низком голосе, когда он упомянул любимого наставника. Первый с печальной улыбкой покачал головой, ведь именно мать Третьего сама была из семьи Манастари, но он как никто позволял себе грубые высказывания в их адрес. Пятый же был поражён, как смело Третий ставит себя на голову выше теневых дозорных, и его пахвальба, хоть и не слишком наглая, показалась забавной. Только Шестой приоткрыл рот. В его голове не укладывался этот рассказ. В детстве он воспринимал боевые истории старших как чудесные сказки, но после переворота, когда на его глазах перерезали всю охрану, стал реальнее смотреть на вещи. — Сколько же их там всего было? — пролепетал он, чуть теснее прижимаясь к плечу Пятого. — А оборотни правда звери? С шерстью, когтями и клыками? — Это люди, — закатил глаза от его наивного вопроса Третий. — Рядятся в шкуры, чтобы народ боялся. И ведут себя хуже любой нечисти. Четвертый кашлянул и Первый вмешался, с вымученной улыбкой обращаясь к Шестому. — Боевые монахи полностью зачищают Пять сторон от нечисти. Настоящего оборотня, который сам способен стать зверем, последний раз здесь встречали еще до твоего рождения. А это мятежники, фанатики. Только их главари-шаманы и меченые призрачным миром видящие по-настоящему опасны, но единицы тех, кто может приобрести черты зверя. — Лучше учи историю, — отрывисто бросил Второй, которому тоже не понравился такой невежественный вопрос от юного принца. — Отряды оборотней то и дело появляются еще со времен основания Семи сторон. Про них ходят легенды в народе, но ты должен знать правду. Шестой не привык, чтобы братья его ругали. Он с младенчества был баловнем и всеобщим любимчиком. Растерявшись, Шестой сильнее вцепился в руку Пятого, взглядом попросив помощи. Тот, помедлив, похлопал его по взмокшей ладошке. — Вины Шестого в этом нет, — заметил Пятый. — Все же у него до сих пор нет Наставника, как у нас всех. Первого так и вовсе учил сам отец. Он отдал отцу дань уважения, хотя все понимали, что боевой монах, выбранный в свое время матерью Второго и занимавшийся не только им, но заодно и Третьим, Четвертым и Пятым, был лучшим наставником, которого можно пожелать. — Ты прав, — согласился Второй. — Я давно об этом думал, но никак не могу найти время, чтобы выбрать подходящего. Может, ты этим займешься? У Шестого вытянулось лицо. Он вовсе не ожидал, что помощь Пятого приведёт к такой неудобной для него теме. — Если бы только вашего Наставника не отлучили от работы с юношами… — задумчиво покачал головой Первый. Третий закатил глаза и отвернулся, будто не помнил, чьими стараниями были разрушены целомудрие и репутация Наставника. Но прежде чем кто-то успел что-то добавить, Четвертый мягко усмехнулся и чуть поклонился братьям. — Моя вина, что вам приходится заботиться об этой проблеме. — Его голос звучал тихо, но заставлял внимательно вслушиваться. — Мы сыновья одной матери, я должен был позаботиться о Наставнике для Шестого раньше. — Настоятель, нам всем известно, что нет никого, более занятого, чем вы, — встревоженно возразил Первый, словно опасаясь, что Четвёртый решит, что братья его упрекают. Пятый заметил это, но не мог понять причину. Только после этих слов он осознал, что Второй смотрит на Настоятеля как-то суровее, чем обычно. — Каждый из нас трудится, не покладая рук, — улыбнулся Четвёртый. — Решено. Я лично займусь воспитанием Шестого. Шестой вздохнул. И с облегчением, и с досадой. Пятый его понимал. Конечно, Четвертый был лучше, чем посторонний суровый вояка, но он славился особой строгостью и любовью к монашеской скромности. Разумеется, все знали, в чем истинная, очень простая причина создавшейся ситуации. Мать Четвертого и Шестого не хотела отдавать младшего ребёнка на воспитание солдафону. Она сама выбирала ему лучших учителей, исходя из его природных склонностей к музицированию и живописи, а от политики и боевых искусств старалась уберечь. Словно воспитывала принцессу, а не принца! — Раз так, то и воспитанием Седьмого тоже пора заняться, — подал голос Третий. — Брат, возьмешь их обоих? Вместе учиться веселее, помните, какие у нас были приключения? Помните, как мы коней на руках таскали? Первый опустил взгляд. Ему всегда становилось неловко, когда младшие братья пускались в воспоминания о совместной учёбе. А у Четвертого чуть дернулось веко от предложения Третьего. Но он не стал возражать против второго ученика. И в этот момент наконец девицы-служанки, скромно поклонившись, покинули их, унося тарелки из-под закусок. В беседке остался лишь один посторонний — юноша в светло-розовых длинных как платье тонких одеяниях. Его кудрявые волосы были красиво уложены в низкий пучок, глаза с необычным чарующе красивым разрезом были подведены. Он неспешно касался изящными пальцами струн цитры, услаждая негромкой мелодией слух принцев. И при нем они уже могли говорить свободно. — Куда девались твои слуги? — спросил Пятый, наконец отставляя в сторону бокал с недопитым вином. — Матушка сменила их ещё до того, как я вернулся в столицу. Тео их едва отыскал потом. Ничего, я их пристроил пока что в хорошие места. Но раз теперь мы выходим из подполья, я всех верну в поместье! — мрачно заявил Третий. — Так значит… Проклятие снято, — задумчиво сказал Второй. — И что это значит? Чем это вообще для нас обернётся? — Хо-хо, девиц любить не начнём! Я, во всяком случае, не начал! — Третий расхохотался. — Ночью мне все еще нет никого милее Наставника… Да, и тебя, конечно, Тео… Он тронул подбородок кудрявого музыканта, который был самой знаменитой шлюхой Брика, и тот мягко улыбнулся, потрепетав ресницами. Ему с юности повезло ублажать принцев в постели. Впрочем, Пятый в отличие от старших братьев избегал даже смотреть на него. Он не понимал, зачем люди пользуются услугами куртизанок. От мысли, что его коснулись бы руки и губы парня, делившего ложе с его старшими братьями, Пятого едва не мутило. — Возможно, все изменится в следующем поколении, — предположил он. — Если у Первого родится дитя… Пятый осекся, почувствовав на себе странные взгляды. — Ты не знал… — Первый прикрыл глаза. — Супруга оставила меня сразу после переворота. Ко всеобщему удовлетворению. Пятый округлил глаза. Развод в Пяти сторонах был довольно позорным делом. И если мужчина мог потребовать развод как за измену, так и за отсутствие наследника, женщинам позволялось оставить супруга только в случае его полного бессилия. При этом за годы проклятия, правящий род внес поправку в закон, чтобы мужеложцы, если здоровы и лишь не способны к близости с женщиной, все равно не считались бессильными. Воистину супруга опозорила Первого на всю страну. И все же Пятый как никто понимал облегчение, которое испытал брат. — Кхм… Возможно… — Пятый решил сменить тему и с улыбкой взглянул на Шестого. — Возможно наши младшие братья еще не ощутили на себе действие проклятия, и потому исцеление начнётся с них?.. Шестой неожиданно покраснел и еле заметно покачал головой. Нет?.. Пятому даже стало неловко, а братишка наоборот смущённо зарылся лицом в его плечо. — Очнись, Шестой у нас уже взрослый парень! Со всем он там уже определился! — фыркнул Третий. — Насчет Седьмого не уверен, он, кажется, еще из игрушек не вырос. Ладно. О наследниках думать рано. Нам пока и наследовать нечего. А все же Герой этот меня удивил. Что значит, он не поможет нам вернуть престол? Зачем тогда это все? Чем нам поможет, если он пару лет всего у нас побудет? Пятый не знал, что ответить. Радость братьев от его благополучного возвращения вчера сразу сменилась недоумением и даже унынием. — Он не хочет войны. Это понятно. Ее никто не хочет в Пяти сторонах, — негромко произнес Второй. И братья замолчали. Понимали все — начнись в Пяти сторонах любая междоусобица, и страна разрушится до основания, никто не получит власти. Только бескровный переворот был возможен, и то благодаря проклятью Дарени, от которого устал каждый пятисторонец. — Но два года! — снова не выдержал Третий и вдарил кулаком по резной деревянной колонне, поддерживающей крышу беседки. — Что мы успеем сделать за эти два года? Против Манастари, против Закатного царства, у которого к тому времени свой выблядок от Марона созреет… У Пятого на скулах от злости надулись желваки, от внезапного бешенства кровь ударила в голову. Он не мог слышать такие слова в адрес Натаэля, и даже уже вскочил, но в беседку просеменила служанка и с поклоном сообщила о новом госте. Третий, поморщившись, разрешил его пригласить, а Пятый, вынужденный промолчать при служанке до хруста сжал кулаки. Четвёртый медленно поднял на него взгляд и прищурился. И едва девушка ушла, снова прервал его, когда он открыл рот, чтобы огрызнуться на Третьего. — Нет смысла спорить, братья, — тихо сказал он. Третий смотрел на Пятого в недоумении, не понимая, что того так разозлило. — Вы забываете важную вещь. Вспомните слова Наставника. Тут уже никто не решился произнести и слова. Если Настоятель напоминает им слова Наставника, значит они действительно забылись в своих измышлениях. Четвёртый помолчал, прежде чем усмехнуться и продолжить. — Двух лет более чем хватит. Настоящие наследники Пяти сторон справятся и за год. — Он даёт нам возможность, такую хорошую, что мы о ней не могли и мечтать, — задумчиво подтвердил Второй. — Раз такой мудрый, то пусть и советом поможет, — буркнул Третий, усаживаясь на свое место. — Я пока не вижу, как выпнуть задницу Манастари из дворца. Пятый тоже сел, но говорить ничего не стал, стараясь успокоить себя дыханием. Требовать от Третьего, чтобы он не оскорблял Натаэля и в самом деле бесполезно. Тот и родную тётку не пожалеет. А если Пятый вступится за их будущего врага, за того, благодаря кому войско проклятого Закатного царства обретет крылья, разве у братьев не возникнут вопросы? К принцам в беседке присоединился генерал Калим, и Пятый молча спустился в сад, не желая снова отвечать на расспросы о путешествии. Прохаживаясь среди изящных клумб, за которыми наверняка ухаживали садовники, нанятые матерью Третьего, он изучал цветы, заодно экзаменуя себя по ботанике. Оказывается, за полгода он ничего не забыл, и даже смог узнать те растения, с которыми ознакомился в книгах Северной горы. Пятый отвел глаза от пышного золотого бутона. Именно такой был изображён на обложке учебника юного Героя. Он означал роскошь и власть, данную небесами. Неудивительно, что Манастари так любили эти цветы. Пятый поднял взгляд на братьев, оставшихся в беседке. Со стороны было заметнее, как сильно изменились между ними отношения. Второй почти не скрывал бешенства при взгляде на Четвёртого, при этом и слова ему не сказал за все время. Настоятель же делал вид, что не замечает этого. А Первый вел себя как обычно, но казалось, что силы по капле покидают его тело. Пятый заметил траурную ленту на его одежде, и из всех братьев только Четвёртый тоже еще носил на облачении Настоятеля знаки траура по безвременной кончине Государыни. Как ни погляди, со дня ее смерти еще не прошло полугода и это было не слишком красиво — не соблюдать траур даже для вида. Впрочем, принцы недолюбливали ее, даже Четвёртый и Шестой, хотя их мать была ее близкой подругой и наперстницей. У Пятого же эта женщина в раннем детстве вызывала страх до заикания, а когда подрос, он старался с ней не пересекаться без необходимости. И все же ему стало неловко перед Первым братом. — Прежде всего, раз уж Божественный герой на нашей стороне, надо вернуть из горного монастыря государя, — рассуждал Калима, по упрямой привычке назвав их отца прежним титулом. — Он провел там зиму, холод мог подорвать его здоровье. — Мы об этом уже говорили с Настоятелем, — подал голос Первый. — Я отправлюсь за ним. — О? Вы уже поговорили? Здорово, все решилось! — обрадовался Третий и даже потрепал Первого по плечу так же бесцеремонно, как и младших братьев. — Конечно, кому еще ехать за отцом, как не тебе. Ты же его любимый сын! Третий говорил без задней мысли, но на лицах Первого, Второго и Калима застыло странное выражение. Пятый прикрыл глаза и потер переносицу. Это все конечно слухи, но… После слов Марона он уже не мог убеждать себя, что за ними ничего не стоит. Грязные слушки о распутных связях в правящей семье были любимой пищей для гнилых ртов сплетников. И хотя в прошлом подобные случаи действительно были, и история сохранила память об этих жутких скандалах, в последних поколениях принцы и правители в таком замечены не были. Пятый знал только о детской любви Четвертого к Третьему, и то был убежден, что дальше случайного поцелуя или чего-то наподобие они зайти не могли. Все остальное было полным бредом. Того же Пятого постоянно обвиняли в беспорядочных связях со всеми старшими братьями, и вместе, и по отдельности. Слухи о том, что государь Дарени питает неподобающие чувства к старшему сыну, несомненно, были из той же песни. И все же… Если проклятие действительно звучит так, как говорил Марон, не значит ли это, что слухи — не всегда лишь слухи?.. Пятый осознал, что над одними слухами у них в семье только смеялись, в то время как другие вызывали ярость и даже могли закончится поимкой и жестоким наказанием шутника. При отце никто не смел и заикаться, конечно, об этом, а вот Первый всегда менялся в лице, слыша рассказы о нем и о себе. Пятый похолодел. Беспомощно взглянув на безмятежного Четвертого, он понял, что должен обо всем его расспросить. Кто как не Настоятель знает все подробности? Когда братья постепенно начали расходиться, Пятый так и оставался в саду, неспешно прохаживаясь по тропинкам, выложенным белым камнем. Увидев, что Первый медленно идет между деревьев, тоже избрав уединенную дорогу к выходу, Пятый вдруг захотел поддержать его. — Брат, — он появился перед ним, и Первый поднял на него задумчивый усталый взгляд. — Сожалею, что меня не было рядом, когда скончалась матушка. С запозданием, прими мои соболезнования. Пятый чуть поклонился. — Тебе пришлось тяжелее всех, но теперь, вернувшись на родину, я готов разделить твои заботы и печали, — довольно искренне сказал он. Губы Первого тронула улыбка. — Ты сделал для семьи и страны куда больше моего, и твои испытания были намного тяжелее, — возразил он. — Спасибо. Мне жаль, что мы не успеем побеседовать до моего отъезда. Я хотел услышать подробности о твоем путешествии. Пятый не знал, что ответить. С детства они никогда не были откровенны друг с другом, хотя Пятому и приходилось называть государыню матушкой, так как именно она воспитывала его почти с младенчества. Первый со всеми братьями был холоден, как и полагалось наследнику, но всегда помнил об их нуждах и оказывал помощь. И все же никакой близости между ним и младшими не было. Пятый даже не знал, о чем с ним можно побеседовать кроме государственных дел. А путешествие к горе стало для него слишком личным, все, что он мог рассказать посторонним, он уже рассказал. — Когда вы с отцом вернётесь, уверен, мы еще соберемся всей семьёй, — наконец заверил брата Пятый. — Да, конечно… Кстати. Мы об этом не говорили, но раз проклятие снял именно ты, не тебе ли суждено прервать его? — Первый подошёл ближе, улыбаясь уже искреннее. — Я знаю, что ты никогда не испытывал желания близости с мужчинами. Так может дело в том, что именно тебе суждено обратить свой взор на женщин? — Н-нет… — Пятый заморгал. — Нет, я… Я уже точно могу сказать, что… Он запнулся. Мысль Первого была понятна. Пятый считал себя мужеложцем, как и его братья, но на самом деле ни к кому не испытывал влечения. Не трудно заподозрить, что он был готов первым сбросить с себя оковы проклятия. — Можешь точно сказать? Это значит, что ты уже встретил мужчину, которого полюбил? Ох… — Первый увидел, как изменился в лице Пятый и ухватил его руки, зажимая их в своих прохладных ладонях. — Кто же он? Ты встретил его в путешествии, так? Или это была не любовь, а одна любовная встреча? Пятый покрылся мурашками. Подобный разговор с Первым вгонял в панику, его прикосновение оказалось слишком неуютным. Именно потому что казалось каким-то интимным, переступающим границы. Но Пятый подавил желание немедленно вырвать задрожавшие руки. — Это… Ничего серьёзного не было. Я просто убедился, что действительно… предпочитаю мужчин, — немного сдавленно проговорил Пятый, моля про себя, чтобы Первому хватило тактичности не интересоваться, как именно он в этом убеждался. Тем более сейчас тот держал его руки, и это положение казалось Пятому все более неподобающим. — Вот как. — Первый похлопал его по тыльным сторонам напряженных кистей. Конечно, он не был из тех, кто любит вгонять других в краску. — Хорошо. Как скажешь. Надеюсь, этот опыт не причинил тебе боли. Взгляд его на мгновение стал еще печальнее, но даже смущенный Пятый осознал, что Первый подумал о чем-то своем, а не заметил его неловкость. И это было к лучшему. Пятый не просто не желал шарахаться от брата, но и опасался, что тому его реакция покажется больше подозрительной и неподобающей, чем оскорбительной. Наконец Первый его отпустил и кивнул ему. — Я отправляюсь завтра утром. Я рад, что мы напоследок поговорили. Пятый только когда он ушёл осознал, что брат будто прощался навсегда.