***
Непрерывная дробь костяшками пальцев по гипсокартонной двери вывела Касильяса из состояния сна, он заозирался в поисках источника шума, ошалело оглядывая комнату. Стук был ужасно настойчив, и не успев опомниться, Икер поспешил ко входу. — Ну привет! — в проёме стоял человек, который всеми правдами и неправдами отказывался покидать свое парижское пристанище. — С-Серхио?! Ты приехал? — все так же ища почву под ногами пролепетал бывший голкипер, приглашая гостя проходить. — А ты, я вижу, уже на всем готовом, — многозначительно глядя на расстегнутые джинсы мужчины усмехнулся Рамос, закрывая за собой дверь и хлопая Икера по плечу. Серхио не соизволил снять свои модные кожаные туфли, привычно бросая сумку на журнальный столик, раскидывая ключи, очки и телефон, занимая больше места, чтобы каждый уголок, каждая поверхность кричали о его присутствии. — Передумал, значит? — заключил Касильяс, разглядывая мужчину, продолжающего помечать пространство номера люкс. — Пилар, когда узнала о том, что меня хотят видеть на церемонии награждения, настояла, — неоднозначно взмахнул рукой Рамос, говоря этим «ну ты знаешь: слово жены — закон». Голкипер ощутил укол ревности вперемешку с раздражением, вспоминая два последних месяца, наполненных упрашиваниями, красноречивыми намёками и всевозможными аргументами. И тот продолжал отказываться, не желая даже обсуждать. И вот — Пилар. Опять. — Ну что ты там так и будешь стоять в углу? Или подойдёшь и обнимешь меня крепче, и расскажешь, что такого интересного делал с расстегнутой ширинкой совсем один? — постарался разрядить атмосферу Рамос. Он все чувствовал и понимал. Заранее осознавал, что Икеру будет неприятно, но оправдываться не хотел, да и смысла не видел. Касильяс не знал, как правильно поступить: он мешкал, хмурил брови. Защитник понял, что нужно брать дело в свои руки. Игриво улыбаясь, он медленно двинулся в сторону хозяина номера, без резких движений и напора прильнул к мужчине, стискивая в объятиях. И Икер тут же (вот так просто) обмяк, расслабляясь, уложив подбородок на плечо, а правую ладонь машинально на поясницу, тяжело выдыхая. — Можешь себе поверить? Буду вместе с Ибрагимовичем в одном помещении. Что за ядерная смесь, а? — после недолгого молчания усмехнулся Рамос, не отпуская из объятий мужчину. — Да, в наше время на всем делают шоу, — нехотя разлепляя губы ответил Касильяс. Серхио бережно погладил его по спине, вдыхая запах тела после долгого Катарского дня — пота вперемешку с парфюмом и дезодорантом, — столь привычный аромат, с годами почти не меняющийся, возвращающий в их золотые годы. — Спасибо тебе, — шепнул прямо в ухо Серхио, щекоча свои дыханием. Икер бархатисто засмеялся: — За что же? — За то, что принимаешь меня… Во всех планах… Даже в том самом… — Рамос доволен своим неожиданным каламбуром. Касильяс буркнул что-то про испорченный момент, но ответил на поцелуй, позволяя утянуть себя вглубь номера на кровать. Взобравшись сверху, Рамос неторопливо поцеловал мужчину, умело обращаясь с языком, одной рукой оглаживая грудь, играя с чувствительными сосками Икера. Второй рукой через боксеры он массировал промежность стонущего голкипера. Спустив штаны вместе с трусами почти до лодыжек, Серхио развел ноги Икера, устраиваясь между ними. Лицо замерло в паре сантиметров от поднявшегося члена. Рамос бережно подул на головку, довольно наблюдая за тихими мучениями Икера. Взгляд из полуприкрытых ресниц был просящим, но не требовательным, правая рука голкипера лежала на его груди, левая вжалась в покрывало. Нежно беря головку в рот, Серхио щедро смочил слюной, распределяя ее по стволу. От прикосновений Икер тяжелее задышал, разводя ноги еще сильнее, машинально подаваясь пахом вперед. Рамос же не хотел спешить. Растягивая удовольствие, он возвращался к безвольным губам Икера, оставляя член без внимания, а затем с рвением вновь принимался за просящий ласки орган. Касильяс был доведён до исступления, хватался за простыни до побелевших костяшек, сжимал до хруста пальцы на ногах — напряжение дошло до предела. И Серхио, наконец, дал ему выйти, расслабляя горло и увеличивая темп. Икер подался тазом навстречу, хватаясь за смятые покрывала, стискивая зубы, и на выдохе кончая с запрокинутой головой. Серхио выждал лишь несколько мгновений; стояк ощущался почти болезненно, что вынудило высвободить член из тугих боксеров. Перевернув податливого Касильяса на живот, он приступил к процессу растягивания, сокрушенно осознавая, что это займёт не мало времени, но и о том, чтобы входить в неподготовленного Икера не могло быть и речи. После трепетного и весьма непростого процесса работы пальцами и языком, они оба уже были на грани: каждый от своего собственного желания и от общего стремления стать ближе.***
Секс был вышел недолгий и смазанный, с обильной эякуляцией, сопровождаемый одновременно рычанием на контрасте с тихим почти ребяческим смехом. Разгоряченный Рамос мазнул сухими чувственными губами по щеке Икера, падая рядом. — Спасибо, Сесе… Касильяс, как это часто случалось после секса, почти сразу задремал, оставляя Серхио наедине со своими мыслями. — Созвонился с Кастильо, хочу урегулировать вопрос, понять, чего мне ждать дальше. Сказал, в этом году не получится. Терпеть до января, а может и до февраля, какие-то решения он там принимает. Не знаю… У меня дурное предчувствие… — через какое-то время произнес Серхио, почувствовав, что Икер начал просыпаться. Тот аж встрепенулся — весь взъерошенный, с круглыми глазами, выпрыгивая из объятий Рамоса: — Да ты чего?! Посмотри, какой ты сильный, выносливый, ты в отличной форме, тебе всего тридцать шесть. Если Луис совершит такую ошибку, значит в его сединах ни осталось ни капли мудрости, Сесе, — Серхио забарабанил костяшками по изголовью кровати. Икер знал: у Рамоса свое мнение на этот счет, все в выражении лица защитника говорило о желании поспорить, но он не решался, сдерживал себя. Икер положил подбородок на вздымающуюся грудь, целуя ее, оглаживая торс. Серхио был встревожен, ему хотелось закрыться, но одновременно чувство себя уязвленности заставляло цепляться за Икера, мудрого и терпеливого, заботливого и понимающего. Касильяс действительно знаком с подобными ощущениями, а потому старался не обижаться слишком долго, позволяя любимому капризничать, выговариваться и сердиться. Это ценные уроки, которые он смог вынести из двух последних лет психотерапии — он сам и люди вокруг заслуживают испытывать разнообразные эмоции, в том числе и негативные. Понемногу отошедший защитник бездумно гладил макушку Икера, а затем сам себе усмехнулся. Касильяс лишь поднял на него глаза, по самодовольной ухмылке стало понятно, что грядёт нечто… — А мне Серхио младший показал твой ТикТок, — как бы невзначай заявил Рамос, продолжая глупо лыбиться. Касильяс подскочил, показывая всем видом недовольство: — О, нет. Даже не комментируй! Нет я сказал! И вообще твой сын еще слишком мал для ТикТока, там бывает попадается всякое… — надеясь перевести тему заявил Икер. — Ага, например, дядя Икер, танцующий в трикошках, — заржал защитник, дергая на себя простынь, за которой Касильяс прятал наготу, возвращая того к себе в объятия. — Я там не танцую! — возмутился мужчина вновь выпутавшись из хватки, Рамос даже покраснел от смеха. Икер скрестив руки на груди стоял над ним, стараясь сохранить недовольное выражение лица. Но уголки губ предательски полезли верх от искреннего смеха раскаченного покрыто татуировками бородатого ребенка. Тот же не теряя времени, закинул свои длинные ноги на бедра любимого голкипера, увлекая того обратно к себе. — Я тебя люблю, — шепнул куда-то в шею Касильяса Рамос. — Я тоже люблю тебя, Сесе.