Чернее ночи

Вторая половина субботы прошла так же напряжённо, как и первая: сплетни об Амаи не утихали. Милая Таэко обедала на крыше со своей подругой Гитой, и они предпочитали говорить о музыке: в соседний город Сегава приезжала популярная певица в рамках своего тура, и они раздумывали, стоило ли идти на концерт. За обедом вокруг нас звучал гул голосов, и фамилия «Амаи» всплывала постоянно. Вчерашний любимец всей Академи сегодня был безжалостно распят на кресте человеческих языков, и стигматы от этого вряд ли скоро заживут. Если заживут вообще. — В моём классе все тоже говорят про Амаи, — бросил Кенчо, когда мы выходили из кафетерия. — По слухам, та девчонка была беременна… — А Шин сказал, что она взяла деньги в долг из-за Джуна, — Даку сокрушенно покачал головой. — А потом её начали преследовать кредиторы, и она не выдержала давления. Куша закатил глаза. — Кто-то считает, что она бросилась с крыши на спор, — вымолвил он, вытирая руки носовым платком. — Якобы Амаи подговорил её на это. Редкостная чушь, если вы спросите меня. В этих сплетнях нет ни единого слова правды, и я готов поставить что угодно на то, что Амаи вообще не имел никакого отношения к той истории, а просто был случайным свидетелем. Такая прозорливость меня удивила, и я изумлённо воззрился на Кага. Он же, тщательно протерев руки, небрежно запихал скомканный носовой платок в карман форменных брюк. — Но почему тогда его семья переехала? — развёл руками Даку. — Почему в середине учебного года его перевели в другую среднюю школу, если он был ни при чём? Куша передёрнул плечами, глядя себе под ноги и упорно не смотря на собеседников. — Тому может быть тысяча причин, — произнёс он. — Психологическая травма. Нехорошая огласка. Падение репутации школы. Необязательно в этом присутствовала его вина — вот что я хочу сказать. Кенчо хмыкнул. — Если в этом не было бы ни капли его вины, он бы не страдал так из-за того, что вся школа обсуждает ту трагедию, — промолвил он, поправляя тонкими пальцами фамильное кольцо на среднем пальце. — Он бы сразу же выступил вперёд и внёс ясность, не позволив сплетням так распространиться. Но он этого не делает: я слышал, что каждую перемену он прячется где-то во дворе, как испуганный кролик. — Каждому своё, — Куша, проводив нас до лестницы, остановился и развёл руками. — Но я бы на вашем месте не вовлекался во всё это: грязь обладает свойством пачкать всё, к чему прикасается. И с этими словами он повернулся и направился в классную комнату, оставив после себя сильный аромат карри и едва различимый примешивающийся к нему запах окалины. Даку удивлённо посмотрел на меня, потом на Кенчо, и тихо спросил: — О чём это он? — Не обращай внимания, — Кенчо передёрнул плечами и первым пошёл вниз по ступеням. — То, что мы друзья, вовсе не означает, что мы должны систематически соглашаться друг с другом. Сейчас, к примеру, у него другое мнение; и что с того? Лично я уверен, что дыма без огня не бывает, и этот Амаи наверняка… Я решил не слушать Кенчо и погрузился в собственные размышления. Пока успех мне сопутствовал: Амаи явно страдал из-за сплетен, распространившихся по школе, и даже те немногие, кто оставался на его стороне, не могли никак повлиять на ситуацию и защитить Джуна. Это в итоге могло привести к абсолютно любым последствиям, но я всё же предпочёл бы, чтобы он не убивал себя: это потенциально могло негативно повлиять на репутацию Академи и, как следствие, на её учеников и выпускников, в том числе и будущих. Но в целом я уже не переживал из-за Амаи: Таэко, судя по её разговорам с подругой, была под впечатлением того, что Джун был связан с делом о бу*линге. Она всей душой презирала подобное, и теперь Амаи в её глазах было явно не отмыться. Оно и к лучшему. Ближе к концу дня я направился в библиотеку, чтобы сделать уроки и написать Куроко от лица АА. Каменага оставила мне сообщение, которое гласило: «Анко-чан, я благодарна, что ты меня понимаешь! Я Козерог; мы с тобой можем неплохо поладить! Моё любимое выступление — это «Восхитительная любовь» на вручении премии «Голос тысячелетия». Они танцевали в этих кольчугах и при этом демонстрировали нам живой вокал — просто поверить не могу! Я очень гордилась нашими KNF, когда смотрела это выступление. Кстати, для тебя как для поклонницы Монмина там есть пара незабываемых моментов. Насчёт моей подруги ты, возможно, права. Раньше она часто звала меня к себе домой… Может, мне сегодня сделать шаг ей навстречу? К сожалению, Анко-чан, официального мерча группы у меня нет, потому что карманные деньги я целиком трачу на книги. Но у меня есть неофициальные карточки группы — я тайком распечатала их на нашем школьном принтере. На форуме можно перекупить мерч у других пользователей, но я пока не решаюсь». Перечитав письмо два раза, я направил в ответ послание примерно в таком же духе. В нём я предлагал обсудить то самое выступление, которое «милая Куроко-чан» упомянула, а также подбадривала её насчёт подруги, напирая на то, что дружбу стоит беречь и хранить. Куда уместнее было бы указать на очевидный факт: хорошо налаженные связи с богатыми и влиятельными семьями могут существенно помочь в будущем, но бабушка учила меня, что порой чересчур практический подход может быть воспринят как бестактность, особенно в неформальном общении. Поэтому про «связи» я не сказал, зато щедро сдобрил свое сообщение глупой лиричной мутью о ценности дружбы. Сделав уроки в библиотеке и немного поболтав с присоединившимся ко мне Кушей (Кенчо уже успел уехать домой, а у Даку сегодня планировалось очередное мероприятие с клубом любителей мистики), я засобирался домой: у меня в планах стояла уборка, а также работа в воскресенье. Куша тепло попрощался со мной, сказав, что ему нужно задержаться в научном кружке. На этом мы распрощались. Таэко, к сожалению, уже успела уйти: в последнее время она предпочитала не задерживаться в Академи дольше необходимого, но я уже не боялся: обе препоны можно считать устранёнными. Вскоре можно будет приступить к разработке плана по завоеванию её сердца. Улыбаясь своим мыслям, я вышел за ворота школы. Впереди меня шла группка девочек во главе с Мусуме: они звонко обсуждали что-то и то и дело хихикали. Надо бы не забыть как-нибудь оказать Роншаку какую-нибудь услугу: ведь именно благодаря ей и её длинному языку мне удалось так быстро положить Амаи на обе лопатки. Конечно, свою роль тут сыграла ещё и его слабость, но всё же… Девочки шли мимо пышных кустов и раскидистых деревьев, и вдруг рядом с ними я заметил фигуру. У одной из сакур стояла женщина — та самая, которую я видел в храме: джинсовая куртка, короткие взбитые волосы, значки. Она пристально смотрела прямо на меня, сурово сжав губы, словно чего-то ждала. Интересно, кто она и чего от меня хочет? Решив не обращать на неё внимания, я спокойно продолжил свой путь. Мимо меня лихо пробежал Асу Кен, на ходу отсалютовав и выкрикнув: «Аято, я помню, что ты записан на баскетбол! Уверен, ты сыграешь круто!». Я поклонился ему и улыбнулся, на секунду отвлекшись, а потом снова перевёл взгляд на то дерево, у которого стояла женщина. Только она исчезла. Я несколько раз моргнул. Она что, спряталась за стволом? Странное поведение, совершенно не подходящее для взрослого человека. В любом случае, иначе ей просто некуда было деваться. Поравнявшись с деревом, я осмотрел его. Нет, за мощной сакурой никого не оказалось… Значит, женщина куда-то убежала? Хмыкнув и пожав плечами, я пошёл дальше. У меня не было времени думать об этой странной особе. Да и вообще, мало ли неадекватных людей на свете? Придя домой и проведя очаровательную беседу с родителями, я принялся за уборку: эти действия всегда гарантированно помогали мне расслабиться и упорядочить мысли. На выходные у меня уже имелся план, реализация которого обеспечила бы мне очки в копилку репутации, а вот к приходу спортивного фестиваля можно было подумать и о сближении с Таэко: я уже успел достаточно хорошо узнать свою любимую и примерно представлял себе, какую тактику выбрать. Оставалось лишь хорошенько порепетировать, а потом сделать над собой усилие и постараться не заикаться и не теряться в её присутствии. После уборки я запустил большую стирку, а сам отправился в магазин за продуктами. На этот раз Вакато Мегуми не сидела за кассой — видимо, была не её смена. Товары мне отпускала совсем другая девушка с завитыми волосами и ямочками на щеках. Она тепло улыбнулась мне, когда пробивала мои товары, и я счёл своим долгом бросить вежливое замечание о прекрасной погоде. Девушка в ответ тоже отметила приятный и тёплый климат в этом мае и пожелала мне приятных выходных. Как только я, собрав свои покупки, вышел, она сразу же схватилась за телефон и украдкой (относительно и довольно неуклюже, надо сказать) сфотографировала меня через стеклянную фронтальную стену супермаркета. Я бы этого не заметил, не будь у меня бокового зрения, и эта ситуация заставила меня улыбнуться. Я не показал, разумеется, что заметил эти манипуляции: если демонстрировать, что увидел действие, которое другой человек пытался намеренно скрыть, это может смутить последнего. Потому я просто направился домой с сумкой в руках. Об Амаи я больше не волновался: он был конченным человеком. Даже если бы ему в теории удалось бы отмыться от всех этих слухов, Таэко вряд ли начала с ним серьёзные отношения, и ни на что, кроме дружбы, он не мог рассчитывать, так что эту страницу пора переворачивать.

***

В воскресенье, двадцать второго, я направился в «Мир карри» — небольшой ресторанчик рядом с вокзалом. Он располагался далеко от моего дома, но я не воспользовался автобусом, а решил пробежаться пешком: твёрдо решив вплотную заняться собственной физической формой, я совершал ежедневные сеансы бега трусцой, как правило, вечером. Но и с утра было неплохо подготовить мышцы к длинному и плодотворному дню. Вокзал города Шисута являлся довольно важным железнодорожным узлом: именно тут пассажиры из южных городов пересаживались на красивые белоснежные экспрессы, следовавшие до столицы, а многие жители наших городков и окрестных деревень — спешили на поезда до ближайшего крупного мегаполиса Сегава. Иными словами, пассажиров на вокзале Шисута было очень много в любое время суток, и потому заведения, которые располагались неподалёку, никогда не испытывали недостатка в визитерах. К таким местечкам относились кофейня «Амаи Харано» и ресторанчик «Мир карри», и если первое — современное розовенькое здание с большими окнами — привлекало по большей части молодёжь, то второй охватывал куда более широкую аудиторию. «Мир карри» открылся почти сорок лет назад, и с тех пор он не поменял хозяина: им управлял невысокий лысый человек по фамилии Маэда. Тогда ему было девятнадцать лет, сейчас — почти шестьдесят, но он не растерял своей живости и энергии, пусть в те далёкие годы он делал всё сам, а сейчас у него работал пусть небольшой, но всё же укомплектованный штат сотрудников. Само здание ресторана было не особо красивым: типовая коробка с маленькими окнами и скупой вывеской над деревянной дверью. Фото с таким фоном не особо украсило бы аккаунты людей в хостаграме, поэтому-то молодёжь заходила сюда редко. Но если заходила, то влюблялась в это заведение навсегда. Внутри ресторан был отделан деревом. Традиционная высокая стойка для экономии места была поставлена с трёх сторон — неполным квадратом. Вдоль неё тесным рядком стояли высокие табуреты с подушками самых разных цветов. Небольшие деревянные столики без скатертей занимали всю остальную территории «Мира карри», и, как правило, большинство из них была занято. За стойкой обычно стоял сам Маэда: он принимал заказы, передавал их на кухню — заднее чистенькое помещение, где семь дней в неделю работал один из постоянных сотрудников ресторана — высокий, седой и худощавый человек, фамилии которого я не разобрал; он был давним другом Маэда-сана и знал все рецепты на память. Ему помогала его супруга — улыбчивая, невысокая, полноватая женщина с добрыми глазами. Ещё в штате был их сын, который выполнял функции официанта. Правда, он не всегда мог справиться с этими задачами один, поэтому в «Мир карри» с удовольствием брали временных работников. Я довольно часто подрабатывал в этом заведении по воскресеньям, поэтому знал порядок: нужно было подойти к Маэда и высказать своё желание работать. Тогда хозяин ресторана, приветливо улыбнувшись, подзывал официанта — тощего парня с волосами, остриженными очень коротко. Он отводил меня в одно из служебных помещений, давал форменную одежду и устраивал краткий инструктаж. А потом я переодевался в форму ярко-фиолетового цвета, оставлял свои вещи в служебной комнате и выходил в зал работать. В мою задачу входило собирать заказы у клиентов, передавать их на кухню, разносить готовые блюда и мыть посуду, а иногда — и пол. И со всеми этими задачами я справлялся даже во время большого наплыва клиентов или «гостей», как их называл сам Маэда-сан. Одна смена для временного работника длилась четыре часа и оплачивалась весьма щедро. Благодаря такому графику я успевал хорошо поработать, завоевав тем самым неплохой бонус к своей репутации (ибо по выходным некоторые ученики Академи и их родители заглядывали в это заведение). Уже ближе к концу своей смены я подошёл, чтобы взять заказ у одного человека, который примостился у края стойки. Он был одет в видавший виды костюм и запыленные ботинки, а также во всей его фигуре казалось что-то знакомое. Почему так было, я понял, когда он обернулся. Передо мной сидел Руто Акон, тот самый полицейский, который чрезмерно дотошно допрашивал меня по делу об исчезновении Осана Накама. — А, Айши Аято! — увидел меня, Руто Акон отсалютовал двумя пальцами. — Так и знал, что встречу тебя здесь. — В самом деле? — я поднял брови. — Ну, да, — Руто небрежно кивнул, изучая меня своими проницательными тёмными глазами под нависшими веками. — Твой друг Даку состоит в клубе мистики и общается с моим Орочи. Когда мне понадобилось узнать, где ты будешь в воскресенье, я спросил своего сына, а тот, в свою очередь, поинтересовался у Даку. Так и выяснилось, что серьёзный и ответственный Айши Аято по воскресеньям порой подрабатывает в ресторанчике «Мир карри». Пока он говорил, я оглядывал его, при этом старательно делая вид, что не пялюсь. Руто Акон был всё так же небрежно одет, под глазами всё так же лежали тени, а рот при разговоре изгибался скобкой, как у печального клоуна. Под ногтями на сей раз было чисто, но их не мешало бы подстричь. А ещё он явно злоупотребил одеколоном, и терпкий шипровый аромат окружал его плотным облаком. — Если вы хотели со мной поговорить, боюсь, сейчас не самое подходящее время, — промолвил я, склонив голову набок. — Кроме того, допрос должен вестись в присутствии учителя или родителя, а тут… — Кто сказал, что я пришёл тебя допрашивать? — Руто улыбнулся и провёл пальцем под воротником. — Я просто хотел поговорить и передать тебе кое-что. Твоя смена ведь должна скоро закончиться? Как насчёт того, чтобы пообщаться тогда? Я с сомнением пожал плечами. Мне совершенно не улыбалось общаться с полицейским, причём конкретно с этим — с довольно сообразительным и опытным офицером. В беседе я мог проговориться или каким-то иным способом выдать себя, и потому этой перспективы стоило избегать, но не слишком настойчиво, чтобы у Руто не появилось ещё больше подозрений на мой счёт. — Вот как мы поступим, — он щёлкнул пальцами. — Сделай-ка мне лапшу с говядиной, сынок. Пока я доем свою порцию, твоя смена как раз закончится; можем вместе пойти в парк по соседству, и там я кое-что тебе отдам. Я поклонился и направился на кухню, чтобы передать им заказ. Руто старше меня, поэтому отказываться было бы с моей стороны невежливо. Оставалось надеяться, что я смогу не выдать себя в разговоре с ним. Руто Акон подгадал весьма ювелирно: моя смена должна была закончиться через считанные минуты. Это означало, что он тщательно спланировал и свой приход сюда, и нашу встречу. А вот у меня времени подготовиться не было. Что ж, стану рассматривать это как неплохую тренировку. Пусть с экспромтом у меня плохо, нужно развиваться и раскрывать в себе стороны, о каких ранее не знал. Закончив смену, я получил у другого официанта расчёт. Мы обменялись стандартными вежливыми формулировками, договорились о встрече через неделю, и я, переодевшись, направился в зал. Руто Акон как раз закончил трапезу и вытирал губы бумажной салфеткой. Увидев меня, он встал, скомкав салфетку и бросив её в пиалу от лапши с говядиной, которую он ел. В дверях я пропустил его вперёд, и он кивнул мне, обнажив в улыбке свои желтоватые зубы курильщика. Парк Шисута располагался недалеко от вокзала, и, строго говоря, это бы не парк, а, скорее, сквер: небольшая яблоневая рощица с несколькими скамейками и парой клумб. Многие из тех, кто пользовался вокзалом по утрам, любили ходить через парк — так было живописнее. Руто Акон вошёл на территорию парка спокойно. Одну руку он держал в кармане брюк, а другую согнул в локте, придерживая под мышкой небольшую узкую сумку без ручки, застёгнутую на молнию. В воскресенье в парке, как ни странно, было не так много людей: многие предпочитали Кавашима, находившийся на территории Бураза: это был настоящий парк, с цветами, аллеями, детскими уголками, мостиками, мощёными дорожками и так далее. Руто присел на одну из свободных лавок и положил сумку рядом с собой. Он похлопал по сиденью, предлагая мне присесть рядом, и я так и поступил, опустившись на лавку и вдохнув полной грудью аромат сквера. — Давность по делу Такада истекает в этом году, — вдруг заговорил Руто. — Восьмого июня, если быть точным. Я удивлённо посмотрел на него. Он безмятежно глядел вверх, на раскидистые ветви яблонь, и выглядел самым безобидным человеком на свете. На ум мне пришла одна из картин дедушки. Она называлась «Тигр отдыхает», и на ней был изображён огромный хищник, который прилёг на траву и жмурился на солнце, напоминая всего-навсего большую кошку. Но под красивой, шелковистой шкурой перекатывались мощные мышцы, а в глазах посверкивал безжалостный блеск. Отдыхавший тигр оставался тигром, и дедушке удалось прекрасно это передать через статичную картину. Какой вывод из этого можно сделать? Тигр, как известно, опасен, поэтому нужно держаться начеку, особенно в те моменты, когда он кажется расслабленным и безмятежным. — Я всегда считал, что по тяжким преступлениям не существует срока давности, — осторожно заметил я. — Так и было до недавнего времени, — Руто Акон зевнул, прикрыв рот рукой. — Но пару лет назад приняли поправку к Уголовно-процессуальному, так что теперь давность по тяжким составляет тридцать лет. И они истекают восьмого июня, так что моё начальство сказало мне сдать дело в архив. Среди документов я нашёл вот это, — и с ловкостью фокусника он извлёк из своей сумки-папки довольно объёмную книгу в обложке из коричневого дерматина. Я осторожно взял книгу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась фотоальбомом, и начал листать жёсткие страницы. Под каждой фотографией была аккуратно наклеена полоска белого лейкопластыря, на которой чётким почерком разъяснялось, что именно изображено. — Этот альбом я собирал сам, — вымолвил Руто Акон, снова зевая. — Некоторые фото взял у издательского клуба — такой тогда был в вашей школе; он отвечал за стенгазету. Некоторые — выпросил у семей учащихся. Они спокойно отдавали мне снимки, ведь тогда люди были куда доверчивее. Бросив взгляд на него, я всмотрелся в фотографии. На одной из них, подписанной «Школьный совет. Академи, май 1989 г». На меня смотрели близнецы Сайко — ни с чем невозможно было перепутать их породистые лица, властные взгляды и аристократичные осанки. Однако брат и сестра сели как можно дальше друг от друга и смотрели в разные стороны: они явно не ладили, как теперь не ладят Мегами и Кенчо. Между ними стояли две девушки и двое юношей, в одном из которых я не без удивления узнал своего отца. Странно, папа никогда не рассказывал, что входил в совет… Чуть ниже была вклеена фотокарточка, подписанная как «Инженерный клуб». Моя мама стояла на переднем плане и широко улыбалась в объектив. С одной стороны от неё сутулился тощий субъект в очках, с другой — скромно стояла девушка с милой улыбкой. — Айши Рёба была весьма одарена, — снова заговорил Руто Акон, прикрыв свои нависшие веки. — Чисто математический склад ума, однако весьма обаятельна. Очарованием она обладала просто дьявольским, и я сразу понял, что Сато-сан весьма рисковал, открыто выступая против неё. — Но мама не совершала этого преступления, — твёрдо вымолвил я, переворачивая страницу альбома. — И, при всём уважении, полиции следовало бы не слушать журналиста, который являлся профаном в ведении расследования, а организовать собственную работу. Руто усмехнулся и открыл глаза. — Ты в чём-то прав, Айши-кун, — лениво протянул он, заводя руки за голову. — Мне тогда было всего двадцать три года, знаешь ли. Я только-только окончил полицейскую академию, и Сато-сан меня пленил: он с такой страстью боролся за справедливость, что его голос нельзя было не услышать. Тем более, тогда «Шисута но ничи» была самым крупным и влиятельным источником информации, а Сато-сан занимал там высокую должность, несмотря на свою молодость. Он был всего на год постарше меня, представляешь себе? Я сухо кивнул, глядя на фотографии. На одной из страниц была наклеена большеформатная карточка, где большая группа школьников окружала высокого человека в залихватски надетой шляпе. Приблизив фото к глазам, я пытался различить черты лица на зернистом чёрно-белом снимке, но не смог: он был сделан на слишком большом расстоянии. — Он был красавчиком, этот потрясающий Сато-сан, — Руто вытянул руки вперёд и, вдруг поморщившись, потёр себя по груди. — Но в схватке с Айши Рёбой он потерпел сокрушительное поражение. И ни внешность, ни обаяние, ни журналистский талант ему не помогли: после этого он просто сгорел, как свечка. На другой странице тоже было групповое фото, но на нём лица оказались ещё мельче, так что я перевернул лист. — Адвокатом Айши Рёбы был молодой Табара, — Руто прочистил горло. — Точнее, тогда он был молодым, как и я. Мы, кажется, ровесники… В общем, это было его первое дело, и ему практически ничего не пришлось делать: он стал победителем, не участвуя в боевых действиях. Это помогло ему построить головокружительную карьеру. У него есть своя контора по оказанию юридических услуг, и, насколько мне известно, он консультирует Айши Рёбу по абсолютно любому вопросу бесплатно. Тут, на фотографии, видно его будущую жену, только я забыл, которая из них. А вот нижняя фотография весьма любопытна. Я послушно опустил глаза. На нижнем фото, подписанном как «День здоровья, 6 июня 1989», на первом плане была моя мать. Она несла на плече увесистое бревно и ярко улыбалась тому, кто фотографировал её. — Одним из аргументов защиты был характер совершенного преступления, — Руто чуть наклонился вперёд. — Бедную жертву порезали так, что вся уборная была забрызгана кровью. Некоторые раны оказались настолько глубоки, что оставили явные следы на костях. Защитник посчитал, что девочка просто физически не могла бы этого сделать; видите ли, у особы женского пола не хватило бы силы. И внезапно он ткнул пальцем на фото с бревном. — Айши Рёба была высокой и ширококостной, — сказал он, придвигаясь ко мне поближе. — И очень сильной физически. Она могла совершенно спокойно поднять это тяжёлое бревно, значит, и справиться с хрупкой Такада ей не составило бы труда. Я посмотрел на него, стараясь вложить во взгляд возмущение. Гилберт Арчер учил, что такого выражения можно добиться, чуть подняв и сведя брови у переносицы, поджав губы и расширив ноздри. Видимо, у меня получилось, так как Руто выставил ладони вперёд, словно защищаясь, и рассмеялся. — Спокойно, я просто шучу, — вымолвил он. — Интересно же рассматривать разные возможности, разве нет? Я перевернул страницу и резко втянул в себя воздух. Подпись под первой фотографией гласила: «Президент клуба кройки и шитья Такада Ёрико и её мать, ведущая местного радио Такада Сачико». Со снимка на меня смотрела худенькая девочка с короткой стрижкой и застенчивой улыбкой. Она глядела в камеру чуть исподлобья, будто извиняясь за беспокойство того, кто случайно увидел это снимок. Рядом с ней, положив ей руку на плечо, стояла невысокая женщина. В соответствии с модой восьмидесятых годов двадцатого века, её подстриженные волосы были высоко взбиты, а джинсовая куртка щеголяла обилием значков. И именно эту женщину я видел уже дважды. — Да, именно так она и выглядела, — Руто Акон несколько раз кивнул. — Такада Сачико не выдержала ужасной потери и утопилась в озере, которое недалеко от храма за деревней Итоки в том же году, как была убита Ёрико, так что убийца, кем бы он или она ни был, украл не одну, а целых две жизни. Я продолжал в шоке смотреть на фотографию, пытаясь понять, кого именно я видел. Там, в храме, а потом и близ школы, я совершенно точно видел её: то же лицо, та же одежда. И пусть фото было не цветным, а чёрно-белым, спутать с кем-то такое волевое лицо и решительный взгляд было нереально. Руто Акон внезапно тронул меня за плечо, и я вздрогнул. — Ты как, сынок? — с участием спросил он, заглядывая мне в лицо. — Может, зря я… — Нет, — я помотал головой и закрыл альбом. — Вы правы в том, что гибель Такада Ёрико привела к куда большему количеству жертв, нежели только она сама. Моя мать была подвергнута остракизму и страдала, пока на неё показывали пальцами и обвиняли в убийстве, так что наша семья тоже оказалась опалена этой трагедией. Именно потому у нас не принято это обсуждать, а мне всегда хотелось разобраться в данном деле поподробнее. Взяв альбом под мышку, я встал и низко поклонился Руто со словами: — Благодарю за альбом. Приятного вам дня. Он кивнул мне с улыбкой и произнёс: — Удачи, сынок. И этот обманчиво-ласковый тон заставил меня напрячься.