༄༄༄
Будто в расплату за бесконечную ночь, солнце этим утром стремится к зениту быстро и неумолимо. А значит, как бы ни хотелось забраться обратно под одеяло, придётся возвращаться в Тик’аль, пока наше с Ло отсутствие не стало причиной для язвительных светских бесед… «…и поводом для Мариселы отправить какого-нибудь полоумного прихвостня на наши поиски». Убедив себя в том, что и из дома лучше поскорее убраться, пока Лореттово настроение не испортилось окончательно, а сам я не разленился, как зажравшийся кот, я наспех доедаю свою порцию пряников. Одеваюсь. Умываюсь. И пока Ло в ванной приводит себя в порядок, я спускаюсь в кухню, чтобы забрать свёрток с едой, собранный нам с собой заботливой мамой. По-прежнему ощущаю эйфорию, несущую мои ноги вниз по лестнице легче и азартнее, чем обычно, однако, — несмотря на физическую бодрость, — душа моя словно не на месте. Всё витает в облаках, а я поймать её не могу. Кажется, всё прекрасно: птицы щебечут за окном, любовь греет сердце, — а безмятежности, как ночью, я всё равно не чувствую. «Что со мной?» Может, я подцепил эту привычку у Ло. Прежде, все невзгоды, которые меня окружали, были здесь, перед глазами и ушами и очевидными, как подсвеченные лучами зари, парящие в воздухе пылинки. Я всегда чётко видел чужой кулак, способный ударить; знал форму патрульных, которые могут поймать с поличным при краже ауры; слышал родителей, истерично скандалящих за стеной… А теперь я ничего не вижу, но, как куратор, всюду поджидаю обман. Опасаюсь иллюзий, которых вовсе нет. «Их нет!» Так бывает, наверное, когда резко и броско добиваешься желаемого и с трудом веришь своему счастью. Боишься, что не заслуживаешь его, что оно рассыплется в прах, который развеется, точно сладкий сон при пробуждении. Но это бред. Мои чувства к Ло не обман. «И Лореттовы ко мне тоже». А, следовательно, и искать выдумки смысла нет. — А ты как будто бы повзрослел. Подпрыгнув, чуть не врезаюсь в дверной косяк. Голос вырывает меня из размышлений, как удочка рыбу, когда я вхожу в кухню, и теперь моей душе вдруг становится тесно даже в собственном разуме. — Аря? — Ловлю себя на том, что таращусь. По всем моим расчётам, в кухне не должно быть никого! Однако за столом сидит Арьана. В домашнем халате, с чашкой чая в руках. Сидит вольготно и, похоже, давно, судя по разложенным перед ней тетрадям и книгам, а ещё — смотрит теперь на меня с одобрительной смешинкой в глазах. — Горжусь тобой, Еля, — добавляет сестра, окинув меня с головы до ног оценивающим взглядом. — Но выглядишь помятым. Не выспался? То ли сарказм в её голосе, то ли мой новый настрой, подозревающий подвох за каждым углом, но что-то заставляет меня тут же оглядеть себя настолько тщательно, насколько позволяет вертеть головой на плечах шея. Руки и ноги на месте, одежда есть — хоть и впрямь мятая. Даже кафф на ухе не съехал, и проверив его, я машинально поправляю волосы, чтобы спрятать серёжку за кудрями. — Почему ты не в школе? — спрашиваю, заодно одарив Арьану уже более вразумительным, недовольным взглядом, когда иду мимо стола. Всё так же непринуждённо попивая чай из кружки, Аря лишь хмыкает. — Могла бы задать тебе тот же вопрос, — говорит. — Ты же помнишь, что до недавних пор был со мной в одном классе, да? И меня, между прочим, все уже там достали, расспрашивая, где ты, что натворил и как сделать так же, чтобы их выгнали работать в Тик’аль, где не надо сдавать выпускные экзамены. — У меня будет экзамен. Шаманские Испытания, я в них участвую. — А-а, так это у вас ночью с Тэйен была репетиция Испытаний? Уже подходя было к тумбе у холодильника, где лежит мамин съестной свёрток, я опять останавливаюсь. Голос Арьаны пропитан сарказмом, причём до наглости самодовольным. «Мы с Ло ночью шумели? Сестра слышала Тэйеновы стоны? Мои стоны? — Начинаю ненавидеть воцарившийся момент тишины, понимая, что моё лицо наливается румянцем. — А что, если всё слышали все? И все знают, что мы…» Волосы на загривке встают дыбом, затылку становится жарко. Мне сейчас будет нехорошо. В голове сразу же вырисовывается не менее нехорошая картинка: того, что мама, вломившись к нам спозаранку, улыбалась вовсе не гостю Тому, а Лореттовым распухшим губам. Что Кайл испёк мне сегодня пряники, потому что Кофи уболтал его быть снисходительнее, и они в итоге ненадолго забыли свои одержимые местью планы и обоюдно решили, что их младший братик наконец уяснил… как там говорил вчера Кофи? «…где твоему члену самое место, Еля». А пряники — это презент в честь моей победы на похотливом поприще, потому что братья решили, что это был мой первый раз. Но ма… Ма тогда, что? До сих пор не гоняется за мной по дому с веником и не орёт во всю глотку лишь потому, что у неё сегодня много работы? Но завтра! О, завтра она, значит, заявится в Тик’аль и прямо у Ло на глазах будет колко, сердито перечислять все мои недостатки своим назидательным тоном. Будет разглагольствовать о том, что я неблагодарный сын, который не ценит её трудов, не учится и не работает, а вместо этого прожигает жизнь в сомнительных удовольствиях, прячась от неё за юбками мантий шаманов. «Кончишь как отец! — плюнет мне под ноги ма. — Без гроша в кармане, пропивая бабкины накопления в барах, где проститутки воруют последнее. Я не стану тебя содержать!» — А потом начнёт гоняться с веником за Лоретто. «Ох…» — При мысли о том, как моя взбесившаяся ма носится по Тик’алю за моим куратором, краска заливает меня до самых кончиков ушей. Наверное, со стороны всё это смешно и глупо — вокруг меня людей волнуют революции, кровавые стычки и трон, а я переживаю, что моя жизнь пойдёт под откос из-за маминых ядовитых укоров. «Что Ло не захочет это терпеть и исчезнет». Непонятный купаж из стыда, перерастающего в гнев, который стихает в сдавленный страх, захлёстывает меня при раздумьях об всём этом, и рефлекторно тут же хочется ощетиниться, сказать всё ждущей ответ Арьане гадость-другую… Но когда я оборачиваюсь, Аря всё ещё улыбается. Дружелюбно. Даже как-то мечтательно, покровительственно. Заметив моё скисшее выражение лица, однако, она перестаёт на меня глазеть столь блаженно. — Ночью была гроза, — добавляет Аря поспешно, уже без сарказма. — Никто вас не слышал, кроме меня, Еля. «Да, я всё-таки параноик, как Кайл. Всё и впрямь у меня впервые за долгие годы решено и хорошо, и невзгод не предвидится, а я их ищу». — Тогда и ты не могла ничего слышать, — говорю. С категоричностью, на какую только способен, и расправляю плечи, опять отворачиваясь. — Тебе всё приснилось. В это же время я тяну руки к свёртку, откуда пахнет жареной курочкой, но Аря поднимается из-за стола и подскакивает ко мне раньше. Хватает свёрток, который промелькивает у меня перед носом, и со смехом ребёнка, воодушевлённого играть в пятнашки, выбегает в коридор. Давно я не видел Арьану в таком приподнятом настроении. В первый миг даже возмущаться не хочется; порыв радостно, беззаботно броситься следом, как в детстве, лишает на несколько секунд последних тревог. — Приснилось мне, как же! — сначала хихикнув, потом ойкнув, когда на бегу чуть не врезается в стол, а потом расхохотавшись и поспешив прочь, сестра начинает меня дразнить. — Мне приснилось, как ты со своим куратором, ряженным в простокровку, шарахался по коридору в потёмках! И как ты со стулом возился, когда дверь своей комнаты подпирал. И то, что между нашими с тобой комнатами, Еля, общая стена, и твоя кровать долбилась в эту стену всю-ю-ю ночь, мне тоже приснилось, а-га!.. Аря заливается смехом, прижимает кулёк с едой к груди и кружит с ним, точно в танце, отчего подол её халата вьётся как бальное платье, а заплетённые в тугие, мелкие косички волосы развеваются будто праздничный шлейф. — Мой сварливый бра-а-атик завоевал сердце прекрасного шамана, мой драчливый братик уме-е-ет любить… — нараспев мурлычет Аря, вышагивая несуразный, импровизированный танец в коридоре. Выходит у неё с таким упоением, что она, похоже, забывает напрочь о том, в каком доме живёт и какой мир вокруг. «А я ещё помню». Что, если мамы в этот момент явятся? Их магазин как раз-таки отделяет от нашей кухни все лишь одна стена. Или Кайл с Кофи вернутся? А Аря тут воспевает мантры их заклятым врагам. «Или Ло выйдет из ванной и — услышит Арьанину песню о том, как и куда долбилась моя кровать». Как же неприятно снова и снова осознавать, что в родном доме у меня, оказывается, не меньше проблем и поводов для секретов, чем в Тик’але. — Аря! Притихни! — опомнившись наконец и я бросаюсь за ней. Нагоняю уже на лестнице, когда сестра всё в том же танце поднимается по ступенькам, незаметно направляясь на второй этаж, где прячется от суеты Ло. — Если тебя услышат… И кто бы говорил, ты встречаешься с Фарисом, Аря! И даже мне не признавалась, что он шаман. — Ты должен нас познакомить. — С кем? С Фарисом? Резко застыв после очередного оборота вокруг своей оси, Аря останавливается передо мной, когда я подлетаю, чтобы загородить ей путь наверх. Запыхавшись, тяжело дыша, улыбаясь, она смотрит на меня искрящимся, умоляющим взглядом, ещё раз прижимает свёрток с едой к груди, а потом протягивает мне как почтенный подарок. — Ты должен познакомить меня с Тэйен, Еля, — повторяет Аря, видя, что я не понимаю. — Как следует познакомить, со своим куратором, не Томом и не за ужином при остальных. Ты должен сказать, что я не просто твоя сестра, а изучаю алхимию. Что я не дурочка-простокровка, которая не понимает цены колдовства! Чего, ты думаешь, я не в школе? Математика и черчение подождут, но твой кура-а-атор! О, третий по могуществу шаман во всём Кабракане… Я не могу позволить вам просто уйти, я хочу столько спросить! — Отдав мне свёрток, она хватает меня за рукав, не давая уйти. — С помощью ауры можно летать, а? Говорить с миром мёртвых? А меня Тэйен может шаманом сделать? Взять и меня в ученицы? Пожалуйста, Еля! Я буду учиться прилежнее тебя! «Никто не будет прилежнее меня, — хочется съязвить. — Хоть днём, хоть ночью». Однако до того как я успею ответить, брови Арьаны взмывают вверх с таким трогательным видом, что я не нахожу в себе сил на неё ворчать. Вместо этого чувствую себя беспомощным и одновременно недовольным, хоть и осознаю, что сердится на кого-то, кто искренне хочет понять, как устроен мир, причин нет. «Видимо, именно так себя и чувствует Ло изо дня в день, когда я творю всякие дурости, смеюсь и ворую еду из кафетерия, а куратор вновь и вновь пытается говорить со мной на серьёзных тонах». — Сегодня неподходящий момент, Аря, — говорю я. Аря перестаёт улыбаться. Медленно хмурится. В своей голове она, очевидно, уже всё решила и расписала; выдумала правдоподобную, дотошную историю о том, что горло болит или лодыжку подвернула, чтобы мама позволила ей не ходить сегодня в школу; ждала битый час на кухне, когда я соизволю проснуться и спуститься сюда… А я, любимый, сговорчивый братик Еля, который делился с ней в детстве всеми секретами, отказываюсь теперь. — Неподходящий момент? — Отпустив мой рукав, Арьана складывает руки на груди. Делает было резкий рывок вбок, пытаясь прошмыгнуть мимо меня наверх, но я куда шире в плечах, меня не обойти. И я не пускаю. — О, ну конечно. Только у тебя все моменты всегда подходящие. — Аря… — Это тебе можно оказаться в нужном месте в нужное время, чтобы попасться Лоретто на глаза и узнать все тайны Тик’аля, в то время как мне пришлось трижды — трижды, Еля! — писать пятидесятистраничное эссе, чтобы меня хотя бы пустили туда на курсы по алхимии. — Аря. — На курсы, где, чтобы ты знал, меня уже полгода учат, в каких пропорциях смешать можжевельник с аквамаринами и сколько всё это вымачивать в ауре, чтобы стоящая рядом вода превратилась в лёд! Как будто для этого не придумали морозилки! — Аря! Ло сейчас не в настроении. Только уже произнеся, понимаю, как это звучит. Аря умолкает, и её лицо в первое мгновение приобретает выражение полного замешательства, потом в уголках её губ проскальзывает ухмылка, — когда она улавливает, что я зову куратора Тэйен Ло, — а потом обеспокоенные складки образуются у неё на лбу. — Не в настроении? — переспрашивает она. Говорит теперь осторожнее. — Ты что, плохо трахаешься? Проходит секунд пять. В немой тишине мы смотрим друг на друга. Арю, похоже, честно беспокоит этот вопрос, а меня… теперь тоже беспокоит. Плохо? Нормально? Вообще-то, отменно?.. Но на основании каких факторов вообще делается такой вывод? Если человек остался с тобой до утра, значит, и ночь была достаточно приятной, правда? Да и куратор бы мне сказал, если было что-то не так. Всегда говорит. «Паранойя. Это моя паранойя… Я счастлив. Всё хорошо». — Нормально я трахаюсь, — цежу в итоге, насупившись. — За своей личной жизнью следи, не моей. И разворачиваюсь, чтобы уйти, ставя тем самым в споре точку. — А Лоретто не в настроении, потому что ма вломилась к нам в комнату, пока мы ещё спали. В Великом храме, знаешь ли, так не принято. Лоретто ценит тишину. — Помолчав, уходя, я всё же добавляю, не оборачиваясь: — А ты вообще визжишь, как голодный ёж. Не буду я вас сегодня знакомить. Аря вздыхает за моей спиной. Слышу, как она спускается на пару ступенек вниз, идя в противоположную сторону от меня, точно и впрямь собираясь уступить, но потом опять поднимается и, догнав меня, кладёт руку мне на плечо. — Ну, а можно я с вами хотя бы до тик’альских ворот телепортирую? Молча, клянусь. Я уже сказала Фарису, что у меня выходной, и я к нему загляну, да и ауру тратить в кольце мне не хочется. — Я бы предпочёл не телепортировать, а прогуляться. Наедине с Ло. В Тик’але за нами вечно кто-то посматривает. — Скажи мне хотя бы, что ты поговорил вчера с Кофи и Кайлом. Они не нападут на шаманов? У меня холодеет спина. Чуть не выронив свёрток и замерев с уже занесённой на следующую ступеньку ногой, я внезапно вспоминаю, что да. Поговорил. Вот, зачем я на самом-то деле оставался провести эту ночь дома. «А то, о чём я поговорил…» Судорожно сунув руку в карман, я прихожу к страшному выводу: мешочка с серебряным жемчугом, который вчера мне вручили братья, там нет. В кармане лежат прадедовы часы, которые обманчиво придают штанам нужную тяжесть, но серебро, смертоносное оружие, от которого зависит, кто будет жить, а кто нет… я где-то профукал! Мысли начинают закручиваться смерчем. «Я выронил жемчуг, когда ночью раздевался?..» Или куратор его нашёл, пока я спал? Поэтому Ло на самом деле сегодня не в настроении? Думает, что ночью я воспользовался моментом в своё удовольствие, а сегодня — предам? «Или Кайл всё-таки что-то подозревает, — спешно рассуждаю, мрачнея. — И на рассвете пробрался к нам и вытащил у меня из кармана свой артефакт». Но тогда куда спрятал? Если я не могу контролировать, где и в чьих руках серебро хранится, то и революцию контролировать не смогу! А тогда Кайл точно затеет нечто, что всех нас погубит… «И я, получается, ему позволю». Что ж, выходит, не зря меня гложут тревоги. Кое-что я всё-таки упустил. — Мне следует беспокоиться? — уточняет Аря, всё стоя у меня за спиной. Тон её приобретает напряжённые, озабоченные нотки, когда я затягиваю с ответом. — Я… нет, что ты. — Ну и враньё. Но всё же, я ведь наверняка и правда зря нагнетаю, да? Если бы жемчуг попал в злые руки, птицы бы не щебетали всё так же беззаботно за окном, а Лоретто бы не захотелось делить со мной на завтрак пряники, если бы доверие между нами пало, как вражеская стена. «Тихонько обыщу комнату, пока Ло собирается. Найду серебро под кроватью, куда всё сегодня запихнул», — беззвучно уверяю себя. Взбеленившееся было момент назад сердце успокаивается, и впрямь веря. Только вот затем на меня находит какая-то неожиданная хандра. Столько тайн я храню в последнее время… от родных, от друзей, от человека, которого так люблю. От себя даже, ведь по-прежнему не уверен, как добьюсь всего о чём мечтаю, не уничтожив ничего — и никого — по пути. А любой неверный шаг может поломать всё. «Что же мне тогда делать?» — Как ты знаешь, какой выбор правильный? — спрашиваю, повернувшись к Арьане. Сестра мне всегда кажется такой уверенной в том, чего хочет и куда идёт, она мне не раз помогала. Да и рядом никого больше, у кого можно спросить. «А мне нужно, чтобы кто-то хоть чуточку меня подбодрил». Арю мой вопрос застаёт врасплох. Раскрыв рот, она несколько раз моргает, а потом, очевидно, делает не совсем верный вывод, решив, что мои сомнения навеяны Ло. «Как ты знаешь, что твои чувства не фальшь? — вот, что слышит она. — Стоят ли отношения с шаманом того, чтобы идти наперекор законам и родительским ожиданиям? Долговечны ли они?» — Ты не злишься, Еля, — говорит Аря наконец, мягко улыбнувшись. Руку с моего плеча не убирает, а наоборот, незатейливо потирает его в знак поддержки. — Мой папа всегда говорил, что те, кто выбрал правильный путь, не злятся. Не помнишь его слова, разве? Я поджимаю губы. — Он говорил это мне, когда я руку в драке сломал и ревел. Кайл вопил, что я должен отомстить, а папа сказал, что любая рана, если она не фатальная, — это опыт, которые делает твою душу мудрее. И что мудрецы понимают, око за око сделает мир слепым, а не справедливым. — Качаю головой. — Но он же сказал так, просто чтобы я опять не подрался с досады, Аря. — Нет, — смеётся сестра. — У папы и в мыслях не было, что ты опять пойдёшь драться как забияка. Он лишь хотел тебя поддержать. Чтобы ты не думал, что всё было зря. Скорее ради того, чтобы вспомнить точные слова и растянуть время, чем для красоты, Арьана оглядывает меня снова с ног до головы и долго глядит мне в лицо, облизывая губы и что-то обдумывая. А потом произносит тоном не по годам размеренным и благосклонным, каким говорил когда-то её отец: — Злость — это добро, которое просто не умеет себя выражать. Так говорил папа. Доброте приходится учиться, искать её в своём сердце, поэтому правильный путь — это путь сердца, любовь. Подлинная любовь, Еля, как истина, всегда спокойна и уверена в себе, ведь ей нечего доказывать. Она уже высшее благо. Всеобъемлющее и неиссякаемое, а оттого способное дарить счастье бескорыстно и безусловно, поэтому сколько бы ни сияла — не гаснет. «Твоя правда уже принадлежит тебе, никто у тебя её не отнимает, — вспоминаются мне слова Ло, сказанные однажды. — Так какой смысл за неё драться?» Похоже, мои детские воспоминания об Арьанином отце потускнели быстрее, чем я рассчитывал; я и не помню, чтобы Умар говорил что-то, достойное философии многовековых шаманов. Может, поэтому-то из числа тысяч завистливых, жестоких людей на земле, смерть и отняла у нас сердобольного Умара?.. «Ему стало тесно в мире, где остальные так и не смогли отыскать в своих сердцах добро, и его душа, сама того не осознавая, решила уйти». — В глазах твоего куратора благородство, — добавляет Арьана, убирая руку с моего плеча. — И трепет. Такие чуют добро и не принимают кого-то в свои объятия на одну ночь. А если любят, то по-настоящему, от чистого сердца. Поэтому я горжусь тобой, Еля, ты выбрал одного из лучших людей на свете. Я открываю было рот, потом закрываю, не зная, с чем тут поспорить. Аря подаётся вперёд и заключает меня в объятия, да так бодро и крепко, что я уже не хочу даже ничего уточнять. «Удивительно, какие разные у меня члены семьи; братья вчера чуть не погрызлись, пытаясь найти в Ло изъян и личную выгоду, а Аря просто верит». Что ж, если правда действительно у каждого своя, то я выбираю эту. Пусть Аря не ошибётся. Хоть она и не поняла мой вопрос, я рад её ответу. Может, она чувствует верно. Может, я наконец на своём пути, поэтому мне не хочется больше ни завоёвывать трон, ни ломать руки, ни доказывать своё превосходство. «Хочется лишь, чтобы и у Лоретто не было на всё это причин».༄༄༄
Вернувшись в комнату до того, как Ло закончит умываться, я — к своему величайшему облегчению — нахожу тряпичный мешочек с серебром, как и ожидал, под кроватью. Притащив утром свои штаны из ванной, где вчера сменил их на пижаму, я всё швырнул на матрас на полу, прежде чем одеться, и похоже, даже не заметил, как содержимое моих карманов рассыпалось. Злосчастный Кайлов подарок безмятежно валяется рядом с пустым пузырьком от смазки, давно потерянной пуговицей и невесть как угодившими под кровать старыми солнцезащитными очками. «Удача, что никто не заглядывает в этот пыльный тайник». Только вот неудача, что вылезти из окружения пыли я не успеваю, когда в комнату входит Ло. — Занимательный способ меня соблазнить, — говорит Тэйен, остановившись, слышу, у меня за спиной. — Задницу ты отклячивать умеешь, Еля, запомню. Но чтобы меня вот так вот завлечь, надо было тогда уж и штаны снять, не думаешь? Охнув, когда мой затылок ударяется о деревянный каркас кровати, я резко выныриваю из-под неё. Ло стоит, глядя на меня сверху вниз со своей коронной снисходительно-ленивой улыбкой, которая пляшет в уголках губ. Однако когда наши взгляды пересекаются, в глазах куратора я не нахожу того же флирта. Да и выглядит Ло теперь скромно и до трансцендентности хладнокровно, смыв с себя последний уют и вновь нацепив чёрную футболку и джинсы, а роскошные волосы собрав в непримечательную шишку на голове. И несмотря на то, что губы всё ещё чуть краснее обычного, засоса на шее, который — я почти уверен! — мне до этого не померещился, больше нет. «Наверное, какое-то маскирующее заклинание». — Я очки искал, — выпаливаю, незаметно сунув мешочек в карман и продемонстрировав вместо него найденные под кроватью очки, что держу теперь в другой руке. — Сегодня солнце. — М-м… — Ло согласно мычит. Отворачивается. Не заметив ничего странного, уже отправляется натягивать ботинки, которые стоят под столом, и резко теряет интерес к беседе, задумавшись опять о чём-то своём. Ничего больше не говорит. И ни слова я не могу из Ло вытянуть, пока мы не выходим из дома. Утро сегодня действительно солнечное — хоть в этом я не приврал. Ночной ливень смыл всю грязь с разбитых кабраканских улочек, оставив после себя огромные, сияющие в лучах приближающегося полудня лужи и свежесть, свежесть, свежесть… которая наполняет лёгкие, освобождая от всех мыслей. Замешкавшись на веранде дома, я с наслаждением делаю вдох. Наблюдаю, как Лоретто тоже останавливается и оглядывает новую обстановку, изучая наш небольшой заросший сорняками внутренний дворик с поломанными велосипедами впервые при свете дня. Кажется, находит двор вполне сносным. Не спешит уходить. Мне и самому хочется, чтобы этот момент не заканчивался. Не позволяя себе задуматься и засомневаться, я протягиваю руку и хватаю Ло за локоть. Нужно, видимо, избавляться от этой привычки, потому куратор пытается тут же вырваться, поддаваясь мнительным рефлексам, но потом просто поворачивается ко мне. Я почти что сразу отпускаю Тэйенову руку, но тогда, внезапно оказавшись без опоры, на которую теперь уже перераспределён вес, куратор… падает в меня. Лореттовы бёдра, покачнувшись, утыкаются в мои, и я, потеряв баланс, врезаюсь спиной в шершавую стену дома, оказавшись прижат к ней куратором. Мы замираем лицом к лицу. Грудью к груди. Ставший привычным прошлой ночью жар разливается по моему телу ниже пупка, там, где наши с Ло тела встретились, и у меня перехватывает дыхание. Сердце восторженно учащается. Я едва удерживаюсь, чтобы опять не потянуть руки и не утащить Ло обратно в дом и в кровать. Долгую секунду мы с Лоретто молча смотрим друг другу в глаза, никто из нас не произносит ни слова, не делает ни жеста, то ли не понимая, как так произошло, что мы опять во власти друг друга, то ли боясь последствий этой власти. Ветра сегодня нет, и лицо Ло передо мной неподвижно, задумчиво и безупречно — ну буквально картина из света и нежных теней; только отбрасываемый крышей дома сумрак тяжело опускается Ло на лоб и глаза, и их чёрно-карие радужки выглядят темнее, теплее обычно и — куда живее, чем в любой моей мечте. Лореттов взгляд успевает пробежать по моим чертам трижды, прежде чем в нём, не сдержавшись, вспыхнет тот самый, томный блеск. «Он-то не боится последствий». Так и ни говоря ничего, не спрашивая и не оправдываясь, Тэйен в следующее мгновение льнёт ещё ближе и вдруг целует меня. Я забываю, где нахожусь. Пьянею. Губы у Ло сегодня тихие, медленные, и поцелуй получается тягучим и увлекающим, но мимолётным, как миг. Глубоким, но грустным. «Словно прощальным». Надеюсь, это лишь мои ощущения, но именно так сейчас всё и выглядит: выйдя из дома, мы уже лишились своей личной гавани, где можно было быть ласковыми и уязвимыми, а когда вернёмся в Тик’аль так вообще… вообще что? Будем делать вид, что ничего не было? Снова станем куратором и учеником? Суровым шаманом и мятежным Монтехо, которым судьбой не предначертано друг друга любить? Страх, как пряничный домик, что вот-вот рассыплется в крошки, из которых уже ничего не собрать, начинает зарывать мою радость в своих до липкости сладких руинах. Наши отношения с Лоретто однозначно перешли на новый уровень, но это степень близости, которую я не обдумал. Как нам теперь полагается себя вести? Чего ждёт от меня Ло? «Чего сам я от себя жду?» Я почти уверен, что не смогу сдерживаться и притворяться флегматичным на людях так же виртуозно, как мой куратор, только вот захочется ли Ло демонстрировать наши отношения тик’альской публике? Выставляют ли они шамана с репутацией неприступности мягкотелым? Бесхарактерным? «Может, даже дают повод для глумления?..» — Ло, — выдыхаю я, когда наши губы размыкаются, — когда мы вернёмся в Тик’аль… — Ты вернёшься, — таким же шёпотом, хоть и не разомлевшим, а уверенным в отличие от меня, говорит Ло, не дав мне закончить. — Я не хочу, чтобы кто-то там видел меня в простокровном обличие. Тогда оно потеряет смысл, и я не смогу больше скрываться от чужих глаз. Больше не порываясь меня поцеловать, а наоборот, отступив и поправляя футболку, Лоретто оглядывает пустую улицу рядом. Затем протягивает мне свёрток с маминой едой, который всё это время держит, чудом, похоже, не уронив, когда мы столкнулись, и добавляет чуть сговорчивее: — Я вернусь, как стемнеет, Еля. Прогуляюсь пока, подумаю. Заодно навещу друга в Кабракане. Мой разум мигом трезвеет. — Какого друга? — Голос невольно становится громче и жёстче. Но ведь все без устали мне твердили, что у Тэйен нет никаких друзей! Совсем. Разве я мог упустить такую деталь? Заметив перемену в моём настроении, Лоретто настороженно косится на меня. — Ты что, ревнуешь? — спрашивает. — Нет. — Хорошо. Тогда просто друга. «Что значит тогда?.. Хорошо? Откуда взялся этот чёртов друг и почему именно сегодня!» — Не знаю, откуда во мне столько горькой жажды потребовать объяснений, топнуть ногой и опять схватить Ло за локоть. Нет, конечно, я не ревную. Это любопытство, слипшееся с моей импульсивность, не ревность. Ревность создана для нытиков и слабаков, а я на правильном пути, я не злюсь и доверяю Лоретто; у меня априори не может иметься причин для сомнений. Только… Только вот какой-то мерзкий, тоненький голосок в голове моментально начинает с этим умозаключением спорить. «Ты что же, думал, что эта ночь подразумевает продолжение? — шипит он, раскидывая мои мысли как шелуху в мусорном баке. — Ты, может, и научился любить, но такие могучие птицы, как Ло, не из тех, кто готов изменить свою жизнь ради иррационально чувства. Арьана права, ты оказался в нужное время в нужном месте, только и всего. Твоему куратору не нужен спутник по жизни — нужен лишь предлог отвлечься от кровавой битвы за трон на день-другой». «Единственное, что может заставить Лореттово сердце ёкнуть — твоя смерть, которая напомнит о вкусе собственной неиссякаемой жизни…» — Кажется, этот мерзкий голосок в моём подсознании принадлежит Мариселе. Даже здесь она до меня добирается. «Ведьма». Дальше же в голову закрадывается совершенно идиотская, но пугающая убедительная в эту секунду, моя собственная нечестивая идея: «Сестра беспокоилась не зря — я плохо трахаюсь. И теперь Ло, разочаровавшись вдвойне после стольких лет воздержания, но из вежливости ничего не сказав, ищет возможность улизнуть и восполнить нехватку оргазма с каким-то сомнительным другом». Сколько вообще может быть у одного человека подобного рода друзей? Близких, готовых на всё ради тебя, друзей? Я был уверен, что наша с Ло дружба неповторима! Для меня-то уж точно… — Но я же могу пойти с тобой, — не сдаюсь. Протягиваю Ло свёрток обратно. — Твой друг любит пряники? В каком-то внезапном замешательстве куратор смотрит на тщательно завёрнутую в бумагу еду. — Не знаю, — признаётся, помедлив. — Но есть точно не будет. Снова бросив осмотрительный взгляд на улицу, будто и впрямь боясь, что нас увидят вместе — и тем самым подтверждая мои тревоги, — Ло колеблется. Затем всё-таки разворачивается, выходит из тени веранды и только потом, остановившись на расстоянии, на котором я точно больше не смогу схватить за руку и убедить остаться, глядит на меня. — Если тебя не будет в Тик’але весь день, Еля, — говорит Ло, щурясь на солнце, — будет подозрительно. Это я могу пропадать неделями за запертой дверью, зарывшись в книги, а ты всегда на виду. Ты и так уже пропустил завтрак, если ещё и на обед в кафетерий не явишься и даже не покажешься в коридорах Великого храма, кто-нибудь точно пойдёт разнюхивать что к чему. Нам такого не надо, верно? — Но у меня даже студенческого браслета нет, — напоминаю я хмуро. Ло отмахивается. — Никто уже на него и не смотрит, все давно знают тебя в лицо. Я тебе вечером новый из складских запасов принесу, а если кто и начнёт приставать с расспросами днём, сваливай вину на меня. Скажи, куратор разозлился за невыполненное внеурочное чтение и с руки в порыве гнева сорвал… ну или что там обычно говорят Джая с Ялинг, когда жалуются на своих наставников? В общем, пошли всех. — Лоретто многозначительно наклоняет голову. — Только, прошу, красноречиво, Еля, не дерзко. Чтобы тебя не послали и не побили в ответ. — Что, даже Мариселу послать? «Мариселу тем более», — вижу в глазах Ло острую, как нож, искру. Но на деле Тэйен только кивает, причём очень великодушно. Все эти объяснения и решения у Ло выходят так искусно, так лаконично, что я не могу не задаваться вопросом, правда ли мой куратор так опытен в ведении дел или всё это было обдумано заранее? Когда я проснулся с утра, Лоретто не спалось, а значит, эти наставления и встреча с другом спланированы заранее? Становится совсем пасмурно на душе, когда я понимаю, что до сих пор не могу уловить мотивы Лореттовых поступков, хотя мотивы моих поступков Ло видит всегда и зачастую даже раньше меня самого. «Видит меня насквозь». Очевидно, двух месяцев знакомства мне достаточно, чтобы влюбиться, но вовсе не достаточно, чтобы научиться понимать того, в кого я влюблён. Стянув с головы солнечные очки, я подхожу и протягиваю их Ло. Вскинув было бровь, Лоретто всё же их принимает и быстрым движением надевает на переносицу. Я сразу же начинаю жалеть о своей щедрости, потому что за тёмными стёклами теперь даже не видно, какие эмоции мечутся в глазах Ло. «Однако не могу не признать…» — Тебе очки идут больше, чем мне. Ло улыбается. — Йен бы сказал даже, что ты выглядишь как мечта. — Йен? Стражник? Тот… рыжий? — уточняет Лоретто, пока мы выходим из двора на улицу. Приходится перешагнуть здоровенную лужу, чтобы не утонуть, но может, нужно было утонуть. Вдвоём. «Тогда был бы неоспоримый повод вернуться домой и раздеться». — Почему ты сейчас вспоминаешь Йена, Еля? — Потому что он без ума от тебя. И если б сейчас увидел нас, опять пристал бы к тебе с комплиментами, а мне бы пришлось прятаться за углом с корзиной нестиранных наволочек. Воцаряется пауза. Сначала мне чудится, что я переборщил с честностью и не стоило признаваться в том, что тогда я подслушивал, но потом… Ло неожиданно начинает смеяться. Приглушённо, мимоходом, всё виляя меж луж и приближаясь к перекрёстку, где нам придётся, видимо, разойтись, но всё равно без притворства душевно. Так Ло смеётся только когда мы наедине, когда ничто не сдерживает и никто больше не слышит. Когда же я не подхватываю этот самозабвенный настрой, Лореттов смех так же внезапно стихает. — Ты серьёзно? — повернув голову, Ло глядит на меня сквозь очки, в которых сверкает солнце. — Йен… без ума от меня? Я киваю. — О. — Выражение Лореттова лица тускнеет, нос морщится. «Не понимаю, однако, это отвращение или смущение?» Мыслей за отсветами солнца в затемнённых линзах по-прежнему не видать. — Хм. А это объясняет… ладно. Хотя мне казалось, Йен просто хочет использовать меня как возможность потом всем похвастаться, знаешь. «Поэтому ты не хочешь, чтобы нас видели в объятиях друг друга? Думаешь, я пойду хвастаться?» — не осмеливаюсь спросить вслух. — Как называют людей, противоположных тем, кто носит «розовые очки» и живёт в мире безопасных фантазий? — спрашиваю вместо этого, тоже пусть и натянуто, но хмыкнув. — Потому что это ты, Ло. Ты видишь цинизм везде и всегда. Считаешь, что каждый стремится тебя использовать. — Потому что каждый стремится меня использовать. — Я не стремлюсь. — Ты просто не знаешь как. Я проглатываю связавшую язык густую слюну. «Я знаю как. В момент твоего безоговорочного доверия прошлой ночью я мог бы засыпать Кайлово серебро тебе в глотку, лишив и магии, и шанса мне воспротивиться. Мог бы дёрнуть тебя за волосы и поставить перед собой на колени, сколько ты ни умоляй об обратном. Мог бы потом притащить тебя без одежды и гордости к братьям, рассказав им о том, что ты мой старикашка-куратор, шаман, подмастерье Первокровной, и раскрыть Кайлу все колдовские секреты, что я выведал у тебя». — Может, и не знаю, — говорю в итоге. Поражает, насколько беспрепятственно срывается с губ эта токсичная ложь. «Может, я действительно рождён быть злодеем». — Но тогда я счастлив не знать. Ло ничего на это не отвечает, и в тишине мы добираемся до перекрёстка. В жилом районе на улицах нет почти никого, лишь редкие прохожие суетятся у магазинчика рядом. Трудолюбивые горожане уже разошлись по работам, а ленивые в большинстве своём не жалуют пешие прогулки, когда можно телепортировать от двери до двери. Да и на узеньких переулках, где только каменные, унылые дома и ни одного зелёного садика, гулять особо не хочется. Прежде чем развернуться и уйти, однако, Лоретто вытаскивает из кармана одну из своих чёрных ленточек. Я жду, что куратор начнёт украшать ей свою шею, но Ло поворачивается ко мне. — Вот, — говорит, — дай-ка руку. — Опять свяжешь меня, как на вершине башни? — Нет. — Взяв меня за руку, на которой прежде болтался браслет, Ло четырежды быстро обвивает шёлком моё запястье и завязывает на конце крошечный бант. — Это чтобы ты не переживал, что тебя воспримут в Великом храме за чужака без меня. Все же знают, что ленты ношу я, верно? А так ты теперь точно мой. «Твой ли?» Лореттовы слова звучат так заботливо, так… интимно. Как что-то, что можно было бы прошептать на ухо ночью в постели. Однако в то же самое время они звучат и настороженно, предусмотрительно, чем в очередной раз наталкивают меня на мои глупые страхи. Хочется заключить Ло в свои объятия и никогда-никогда, никуда-никуда не отпускать. Только вот Ло не выглядит так, будто хочет обняться. Нет, Ло выглядит так, будто хочет сбежать. Но зачем? — Увидимся сегодня вечером? — спрашиваю, надеясь тонко намекнуть этим на то, что не прочь провести следующую ночь в Лореттовых апартаментах. — Увидимся, — эхом отзывается Ло, уже опять отвернувшись. Но не произносит следом то драгоценное «сегодня вечером», а сунув руки в карманы, отправляется прочь, даже не обняв меня на прощание. Тяжкую минуту я гляжу Тэйен вслед, тереблю на запястье ленту. Мерещится, что она всё ещё тёплая от прикосновения Лореттовых пальцев. Что лента — наше навеки связующее звено. И пока я с упаднической дрожью в груди наблюдаю, как фигура куратора, моё связующее звено, от меня отдаляется, превращаясь в безликий, силуэт в чёрных джинсах в конце такой же безликой забытой богами дороги, мне с каждым мгновением становится всё тоскливее. Куратор превращается в пятно, стремящаяся ускользнуть за поворотом, будто мы никогда и не были вместе. Спешит навстречу неизвестно кому. А я всё стою. «Да! Да, я ревную!» Чертыхнувшись, делаю неуверенный шаг вперёд. Ну и что с того, если я хочу знать о том, в кого влюблён, больше, а? Если я пойду сейчас и одним глазком — на секундочку! — посмотрю, что там за друг такой, мысли о котором с такой лёгкостью погасили все Лореттовы чувства ко мне и заняли мысли? Которого стоит навещать тайно? Я не буду мешать. «Молча поревную, покричу в кулак и — сразу уйду». Убедив себя в своей непогрешимости, я срываюсь с места. Бесшумно, стараясь держаться в тени, мчусь следом за Ло.༄༄༄