Это абсурд, враньё:
череп, скелет, коса. «Смерть придёт, у неё будут твои глаза».
И. Бродский, Натюрморт
Мир словно схлопнулся, завис на одном моменте, вынуждая прокручивать по кругу тысячу мыслей и возвращаться к одной-единственной: «Опасно». Ситуация складывалась паршивая, и дело было даже не в вопиющей сумме денег, которая станет катализатором проблем с отцом, не в пристальном взгляде Джеймса, отрезающим от любой надежды замять дело. Причина в картине, в собственном разуме, оказавшимся не таким уж приватный местом, раз в него так своевольно умудрились пробраться. Войти и не оставить никаких следов. Убийца говорил прямо: «Я больше не намерен терпеть вашего вмешательства», будто Скорпиус пытался не просто раскрыть дело, не спасти людей, а влезть во что-то неимоверно важное, причём не один. Он утянул за собой в это болото остальных, сделал их мишенями, в который раз убеждаясь: его ошибки будут стоить чьей-то жизни. И «художник» своим очередным творением в каком-то плане действительно насмехался, доносил мысль: «В этой шахматной партии ты потеряешь для себя слишком важные фигуры, прежде чем получишь шах и мат». Если же удастся добраться до тайны, то на алтарь в качестве жертвы будут возложены все те, кто ему дорог. Это слишком большая плата, и её Скорпиус не готов платить, не в силах принять, допустить мысль о подобном. Сердце ускоряло темп с каждой секундой. Когда опустил табличку, когда услышал еле сдерживаемые всхлипы Коры и попытки достучаться до него Альбуса, когда ухо вновь начали терзать боли от серёжки. Малфой словно впал в транс, не мог снять собственное восприятие окружения с паузы, всё вокруг не сбавляло стремительного темпа, а он застрял в мыслях, не сдвигающихся с мёртвой точки. Унесли портрет, сменился лот, а в голове карие глаза продолжали неотрывно смотреть на него и благодарить взглядом за предоставленную ей наконец смерть. Руку сжали холодные пальцы. Они словно не принадлежали живому человеку, отчего только ярче в голове вспыхнул страх. Смотреть на Кору сейчас казалось невозможным, чувство вины, что за месяц успело слегка остыть, накрыло новой разрушительной волной. А чёрные волосы и голубые глаза делали только хуже, бередили старые раны, наносили новые. Сжать в ответ мертвецки ледяные руки просто не хватало сил. У него не было права быть тем, за кого Эдемс хватается в качестве успокаивающего фактора. Он был причиной всех бед. Не вправе говорить утешающие слова, но Кора не отстранялась, шептала его имя, чтобы наконец на неё взглянули, чтобы он взглянул. И Скорпиус посмотрел, а потом утонул в бездонных голубых глазах, совершенно не принадлежащих подруге. Ни отвернуться, ни спрятаться от полного мольбы и страха взгляда. Он пожирал всё внутри и в то же время отрезвлял. Как будто окунули в ледяную воду — и все хаотично разбросанные по голове мысли встали на место, шестерёнки закрутились с новой силой. — Дайсон, — позвал Малфой, и тот обратил на него внимание, пребывая в задумчивости от произошедшего. Парня не особо заботили причины, ему было откровенно всё равно на произошедшее, но делать вид, будто картина со смертью не произвела никакого впечатления, не выходило. Дайсон хмурил брови и постоянно бросал косые взгляды в сторону авроров. — Сможешь узнать, кто выставил картину для аукциона? — Это будет весьма трудно. — И опять глаза на миг остановились на Джеймсе, а потом вернулись к Малфою. — Я не спрашивал как. Кора наконец отпустила Скорпиуса, обхватывая себя руками, чтобы умерить дрожь. От холодного тона, с которым говорил Малфой, хотелось закрыть уши и полностью потерять связь с реальностью. — Смогу, — с секундной заминкой ответил Дайсон, пытаясь разглядеть в Альбусе хоть намёк согласия или не согласия, но тот молча сверлил сцену взглядом. Пришлось встать с места и направиться за кулисы, где должны были находиться организаторы. — Альбус, оставайся с Эдемс. Я пойду с ним. — Ты сделаешь только хуже. Дайсон и без тебя… — Блэк не договорил. Скорпиус посмотрел на него каким-то тяжёлым, не поддающимся никакому определению взглядом. Серые глаза словно заледенели, в них отражался буран, смертоносная вьюга, которая заденет любого на своём пути. И хоть внешне Малфой оставался бесстрастен, Альбус видел все чувства друга. Оставлять его одного впервые показалось опасным, причём для здоровья других людей. Но что делать? Рядом сидела Кора, чьё состояние было просто на грани истерики, даже если она старалась вести себя невозмутимо. Продолжила смотреть на выставляемые товары, выпрямила спину, стёрла с лица любые признаки охватывающего ужаса, но руки дрожали, губы ещё немного — и начнут кровоточить из-за зубов, кусающих их каждую секунду. Альбус остался с Эдемс. Скорпиус тем временем шёл следом за Дайсоном, игнорируя взгляды, впивающиеся в него с голодным любопытством. В чужих глазах отражалась нужда в чём-то вопиюще интересном. Купленная за баснословные деньги картина разожгла в каждом присутствующем дикий интерес, желание влезть под кожу и узнать тайну такого необычного приобретения жуткого искусства. Малфой ощущал себя на смертном одре, но не в качестве жертвы, а в качестве палача. И не мог подавить охватывающую ярость. Чтобы кто-то влез в его голову, а потом смел использовать это против него самого же без последствий? Недопустимо. Всё, что он на протяжении долгих лет строил, отгораживал и прятал, стало известно убийце. Обнажили слабости, тайны, и неизвестно, чем в следующий раз его захотят подавить. Скорпиус остановился возле двери, глубоко втягивая воздух, чтобы взять себя в руки, а потом прошёл за кулисы, наблюдая, как один из организаторов размахивает руками перед Дайсоном, доказывая ему что-то. — Вы же понимаете, что это против правил?! Наш аукцион на то и нацелен, чтобы анонимно выставлялись редкие творения! — Вы сами придумываете правила, раз выставляете такой провокационный портрет. — Дайсон расслабленно наседал на дрожащего то ли от недовольства, то ли от страха мужчину. Руки в карманах, нейтральное выражение лица, но, нависая над низким волшебником, он давил на него. — Это искусство! — Статья, если быть точным, — поправил Скорпиус, медленно приближаясь. — У нас всё законно, — возразил мужчина. — Это лишь полотно и смерть вымышленного персонажа на нём. К теме скоротечности жизни обращалось множество художников. Малфой сжал губы, сдерживая в себе желание сказать, что картина написана далеко не с придуманного человека, а с самого настоящего. — Я не думаю, что это творение вышло из-под руки великого мастера. Вы хотели выставить дешёвку под видом дорогой вещи и получить за неё деньги, — усмехнулся Дайсон, слегка наклоняя голову. — Нам сказали, что она произведёт фурор, и вот! — Он развёл руками. — Самый дорогой товар! — Кто сказал? — прищурился Скорпиус, а организатор тут же затих. — Полагаю, мне стоит поменять роль с гостя на аврора, — угрожающе проговорил Малфой. Это было опасно, потому что в ином случае придётся упомянуть о картинах и изображённых на них убитых, чтобы донести трясущемуся магу всю скверность складывающейся ситуации. — Тогда я могу упомянуть ещё и пару фальшивок, которые продали гостям, — добавил масла в огонь Дайсон, неожиданно и зловеще ухмыляясь. — Чтобы всё было наверняка, так сказать, законно. — Ведьма принесла какая-то, — быстро сознался мужчина. — На гадалку похожа была и утверждала, что картину не просто купят, а за огромные деньги. — И вам этого хватило, чтобы её выставить? — приподнял брови Дайсон. Организатор промолчал. — Идиоты. — Не переходите на личности, молодой человек! — завизжал мужчина. Его лицо стало красным, перекошенным от злости и, кажется, стыда. — Ну что вы, это всего лишь дружеское напоминание. — И Дайсон похлопал того по плечу. — Уже столько ваших аукционов посетил и заметил вот такую константу. — Как выглядела ведьма? — вмешался Скорпиус. Тратить время на пустую болтовню он не хотел. — Низкая, вся обвешанная дешёвыми украшениями и тряпками, — с неохотой ответил организатор, не спуская злобного взгляда с Дайсона. — Показалась мне иностранкой. Малфой кивнул, а потом вспомнил о Джеймсе, с которым неплохо было бы разминуться, чтобы не попасть под град его вопросов. Ещё не время для откровенных разговоров. — Авроры скоро подойдут к вам побеседовать, — не без удовольствия заметил Скорпиус и получил взгляд полного отчаяния. Что ж, если своей покупкой он и принёс кому-то проблем, то в данном случае не чувствовал себя виноватым ни на йоту.***
Альбус помог Коре укутаться в мантию, а потом достал пачку сигарет и закурил. Им удалось выйти из театра, не столкнувшись с Джеймсом, но вот любопытные аристократы так и норовили окружить со всех сторон и завести бессмысленную беседу: «Мистер Блэк, чудесно вас здесь встретить. Как ваш отец? Как вы сами? А эта милая мисс — ваша спутница? Что вы скажете о купленной мистером Малфоем картине? Какая же огромная трата!» Если бы не Эдемс с её резкими, хлёсткими — а порой даже очень грубыми — ответами, отбиваться Блэку пришлось бы долго. Кору, к счастью, вообще не заботила собственная репутация, поэтому она не сдерживалась, а посылала куда подальше любого аристократа, смеющего к ним подойти, чтобы обрушить гору неудобных вопросов. Внутри что-то тянуло, неприятно скребло и не давало искренне успокаивать подругу. Любые слова поддержки звучали как ложь и, наверное, ложью и были. Альбус после увиденного не был до конца уверен, что дальше они смогут жить, полностью забыв этот день. Угрозы не забывают, а Кора, существовавшая сейчас в окружении сплошной опасности, наверняка ощущала себя ещё более уязвимо. Только удалось вывести её из напряжения, как на плечи свалилось очередное напоминание: жить спокойно никто не даст. Блэк мог поклясться, что, если бы не парализовавший шок и ответственность за подругу, он бы сам пошёл выбивать ответы. Скорее всего, без дипломатичного подхода Малфоя. А тот, между прочим, задачу ничуть не упростил своими выходками. Покупка портрета не осталась не замеченной Джеймсом. Брат ведь пытался отыскать информацию о Коре Эдемс, а тут портрет и Скорпиус. Хочешь не хочешь, а заметишь во всей ситуации подвох. Медленно выдыхая дым, Блэк поднял глаза в небо. И ведь оно, словно специально, не меняло свой окрас в моменты тревоги и страха. Было алым, почти багровым, навевая своей окраской ещё больше негативных чувств. Солнце постепенно скрывалось за горизонтом, а небо темнело, но слишком медленно, позволяя жителям Лондона наблюдать за кровавым закатом. Протянутая Эдемс пачка сигарет вызвала на её лице сначала замешательство, недоверие, а потом принятие. Она достала дрожащими пальцами отраву и медленно зажала её красными искусанными губами. Альбус прикурил и принялся неотрывно наблюдать за первыми затяжками Коры. Глубокий вдох, а потом дым медленно поплыл вверх, к небу. — Не знал, что ты умеешь курить, — криво улыбнулся Блэк, кладя руку на плечо девушки и прижимая к себе. Он растирал её плечо, чтобы отогнать дрожь и тревоги, хоть и понимал, что тщетно, но продолжал предпринимать попытки принести спокойствие. Пускай сигаретой или объятиями, пустыми разговорами. Он хотел сделать хоть что-то. Альбус уже не мог вспомнить, когда начал считать Кору кем-то близким для себя. Когда они все вместе смотрели кино в новогоднюю ночь или после дня откровений с веритасерумом? Это было не так важно. Эдемс внедрилась в его жизнь, забавляла своим недовольством, любознательностью, глупыми порой поступками. За её безопасность Блэк переживал, боялся. Не мог отрицать, что в день, когда на Кору напали, он испытал огромный спектр чувств, начиная виной и заканчивая паникой, что та уже мертва. — Я… — Эдемс хмуро сверлила сигарету взглядом, а потом вновь поднесла её к губам, делая такую глубокую затяжку, что Блэк удивлённо на неё уставился. Ну точно не первый раз курит! — …научилась у Карея. — Вот чёрт, не успел. Кора вымученно улыбнулась. — А ты как начал курить? Мне порой кажется, что вы со Скорпиусом не расстаётесь с сигаретами. — На шестом курсе я одолжил у завхоза пачку сигарет и позвал Скорпиуса покурить на башне. — Какая романтика. — Ты всё продолжаешь завидовать? — ухмыльнулся Блэк, наклоняясь к Эдемс и прижимая её чуть ближе. Рука легла на макушку и взъерошила волосы девушки. — А ты всё продолжаешь видеть то, чего нет. — Она легонько ударила кулаком в грудь парня за наведённый на голове хаос. — Да вы себя вообще со стороны видели? Ведёте себя как… — Как кто? — донёсся ледяной голос Скорпиуса, и лёгкость атмосферы вмиг пропала. Вновь на каждого упала тяжесть произошедшего. Кора опустила взгляд на картину в руках Малфоя, и к терпковатому вкусу сигарет присоединился кислый, желчный. Благо кровавое изображение тщательно замотали тканью, иначе содержимое желудка наверняка оказалось бы на асфальте. — Как те, кто что-то от меня скрывает, — продолжил Альбус. — Например? — Скорпиус принял это на свой счёт. Вставая напротив друга, он смотрел на него всё с тем же нечитаемым выражением лица. Эдемс чувствовала назревающую ссору. Состояние у всех сейчас было паршивым, и неудивительно, что парни на взводе и готовы поцапаться друг с другом. Только это сейчас совершенно не к месту. — Ты мне скажи. — Альбус улыбнулся, и была в этой улыбке какая-то опасность, но никакого веселья или даже намёка на него. — При виде портрета твоё лицо стало слишком красноречивым. — И что же оно тебе сказало? Блэк не мог точно объяснить. Он стремился получить честность от друга, но после лживого ответа в день попыток противостояния сыворотке правды понял, что тот собирается хранить тайну до самого конца. И всё бы ничего, если бы она не затрагивала нынешнее положение вещей. Затрагивала, причём очень сильно, это Альбус тоже понял. — Что удалось выяснить? — вмешалась Кора, делая шаг к Малфою. Тот на мгновение застыл, замечая сигарету, зажатую между пальцев. На фильтре красовались красные отпечатки губ. — Портрет принесла гадалка. В лохмотьях и обвешанная бижутерией. Предположительно иностранка. — Таких в Лондоне не счесть, — цокнул Альбус, выбрасывая в урну две сигареты — свою и Коры. — Ты принесёшь мне гораздо больше… — начала цитировать Эдемс. В мыслях тут же вспыхнула одна конкретная ведьма. — Чем могла бы заплатить, — продолжил Скорпиус, кивая. — Ну вот опять, — взмахнул рукой Альбус. — Совместное проживание что, синхронизирует мысли живущих под одной крышей? Или вы мне что-то не договариваете? — Это точно та ведьма! Она нагадала мне вход в мир волшебников, что-то рассказывала о картах и созвездиях. Мы встретили её сначала у кафе, где впервые с тобой познакомились, — объяснила Блэку Кора. — А потом возле Гринготтса. Там она и упомянула о деньгах. И ведь не прогадала. — Искать гадалку будет проблематично. — Недавно она обустроила себе небольшой магазинчик в Лютном переулке. — Малфой перехватил картину поудобнее. — Откуда ты знаешь? — Приходилось следить за ней какое-то время по приказу начальства, — без удовольствия ответил Скорпиус, вспоминая очередное глупое задание. Кто же знал, что это окажется очень кстати. — И лучше нам уходить быстрее, пока Джеймс не решил продолжить свои поиски на улице. — Он ищет нас? Узнал меня? — Кора тут же прикрыла рукой лицо. — Тебя и мать родная не узнает, — постарался успокоить Альбус, но это возымело обратный эффект. Лицо подруги стало очень печальным. — Вызовем такси. — Не аппарация? — В текущей ситуации, — Скорпиус лишь на секунду обратил внимание на почти белое лицо Коры, — это будет нерационально. Эдемс не сопротивлялась. Она сама чувствовала, что перенос дастся ей ещё сложнее, чем раньше. Потому что внутри всё переворачивалось и без магии перемещения, органы стягивало в тугой узел от напряжения. Всю поездку Альбус старался отвлечь, но теперь никак не помогал, ведь покоящаяся на коленях картина вызывала неконтролируемый поток мыслей. От безнадёжности не получалось отмахнуться, а реальность, где вновь придётся не жить, а существовать с вечным страхом скорой смерти, доводила до истерики. Приходилось глубоко дышать, считать до ста, следить за проплывающими мимо домами, чтобы хоть немного заглушить рвущиеся эмоции. Уже у дома Скорпиус и Альбус достали сигареты. Они не стремились подниматься, будто в квартире реальность окончательно придавит их своей тяжестью. Но Кора слишком устала и больше не могла смотреть на тёмное небо, наблюдать за звёздами и делать вид, будто справляется. Она не справлялась, но показывать свою слабость ей совсем не хотелось. Хватало и того, что об этом просто знали. Сжимая со всей силы раму картины, Эдемс зашла в подъезд, а потом в лифт. Прислонилась к холодной стене затылком, но это никак не остужало пожар внутри. Ещё немного — и на глазах навернутся слёзы. Даже картину отдать парням не получилось, сколько бы они ни говорили оставить её на них. Словно в руках не просто полотно, а тайна, личная трагедия, которую, кроме неё, никто видеть не должен. — Чёрт, — сквозь зубы прошипела Кора, понимая, что так и не нажала кнопку этажа. И не успела. Дверцы лифта отворились, и на входе показался парень в белоснежной рубашке. Этот стерильный цвет почему-то вызывал тревогу. — Прошу прощения, я могу зайти? — А, да… Конечно. Незнакомец встал напротив, сложив руки за спиной и бросая мимолётные взгляды на Кору. При ярком свете кожа парня казалась такой же белой, как и рубашка, а чёрные татуировки притягивали внимание. Словно пятна на чистой бумаге, выведенные где-то аккуратно, а где-то слишком хаотично и рвано. Прямо плохой персонаж из дешёвого романа, по которому сохнут школьницы. Хотя было что-то в попутчике притягательное. Диссонанс образа, приятная улыбка и, наверное, аура. Впрочем, последняя также отталкивала. Кора коснулась серёжки, словно угрожая стоящему напротив человеку. — Чудесно выглядите, прямо ангел, изгнанный с небес, — обворожительно улыбнулся незнакомец, вызывая ступор сомнительным комплиментом. Не сразу удалось вспомнить, что внешность не настоящая, а с такой внешностью она не то что падший ангел, а самый настоящий дьявол. — Благодарю? — замялась Кора. — Полагаю, сегодня на двух ангелов стало меньше. — Встречный комплимент ощущался чем-то подсознательно неправильным, но слишком точным, попадающим в цель. Он вызвал смех у парня. — Ангелом меня ещё ни разу не называли. — Тот посмотрел на Эдемс изучающим взглядом. Пристальным и слишком любопытным. — Меня… тоже. — Нестерпимо захотелось наконец выскочить из лифта, только тот двигался слишком медленно, нерасторопно, словно назло. — Для друзей — Беатриче. — Он слегка склонился в шутливом поклоне. — Элизабет. А как для остальных? Может, из-за света или всех пережитых впечатлений, но показалось, что голубые радужки блеснули чистым красным цветом. Наваждение принесло очередную волну тревоги, но та быстро схлынула, стоило только дверям открыться на нужном этаже. — Надеюсь встретиться с вами ещё, — донеслось в спину. Кора быстро зашла в квартиру и закрыла за собой дверь. Сердце стучало как бешеное, а мозг прокручивал последнюю фразу: «Но в других ролях». Что имел в виду Беатриче, было непонятно. Говорил о внешности? О ситуации, при которой они смогут пообщаться дольше не в качестве двух случайно встретившихся соседей? Радовало лишь то, что её настоящего лица парень не знает. Только отчего тревога вообще возникла, ведь никаких явных признаков опасности тот не демонстрировал. Может, дело в собственной голове, которая после аукциона воспринимала всё опасным? Эдемс сняла туфли и мантию. Поставила перед собой картину и долго ходила вокруг неё, ожидая Скорпиуса. Нужна была его поддержка, его успокаивающие слова о том, что он защитит, несмотря ни на что, но минуты ожидания тянулись вечностью, а желание перебивалось мыслями о собственной ничтожности. Почему она не справляется без Малфоя? Неужели стала зависима от него настолько, что нужно видеть его спокойный, убеждающий взгляд и чувствовать себя рядом с ним как за каменной стеной? Когда наступил тот момент, после которого Кора Эдемс превратилась в размазню? С этими отчаянными мыслями она сорвала с портрета ткань. Чтобы столкнуться с собственным страхом, собственной проблемой, в которую пусть и не без помощи Малфоя, но угодила сама. Её ловушка, её катастрофа, и справляться хотя бы внутренне нужно тоже самостоятельно. Смотреть в лицо страху. Насколько бы буквально это сейчас ни было. Карие, полные надежды глаза пригвоздили к месту. Отбросили её уверенность, растоптали в прах надежду справиться. Паника усиливалась, но пока не накрывала девушку в полной мере. Тело тряслось, словно в горячке. Кора медленно сделала шаг назад. Отыскала в шкафу недавно купленные химические жидкости для уборки, пару раз взболтнула, а потом выплеснула содержимое прямо на лицо портрету. Ей хотелось, чтобы идентичные черты исчезли, хотелось не видеть себя с разодранным горлом и благодарной улыбкой. Хотелось стереть с холста сверкающие глаза, предвкушающие смерть, горящие так ярко, словно последним в её жизни стало облегчение от скорого конца. Видеть такую картину оказалось выше её сил, и теперь бумага разъедалась от химии, но, к собственному ужасу, Эдемс осознала одну простую вещь. Теперь, когда лица не видно, стало предельно ясно: она лишь очередная жертва, безликая, ничем не примечательная. Обычный использованный холст среди прочих точно таких же. И теперь истерика отрезала от всякого понимания происходящего. Кора осела на пол, громко крича и стискивая на груди платье. Слёзы размыли очертания мебели, но картина оставалась по-прежнему чёткой. Собственный вопль звучал на периферии, не принадлежал её самой и был надрывным, полным боли и отчаяния. Он знаменовал поражение. Лицо немело от слёз, голос срывался, просил помощи, а в ответ — лишь тишина. Эдемс не поняла, как оказалась в объятиях Скорпиуса, как её переместили на колени и крепко прижали к груди. Крика уже не было, остались только не поддающиеся контролю рыдания. — Всё хорошо, Кора. — Малфой раскачивался из стороны в сторону, сидя на полу. Гладил по спине и волосам. — Я рядом, ты в безопасности. Тебя никто не тронет. Всё хорошо. Шёпот возле уха успокаивал, но Кора сильнее прижалась к груди Малфоя, чтобы слышать ритм его сердца. Спокойный, размеренный — или хаотичный, вторящий её собственному, не важно. Это действовало лучше всяких слов. Если Скорпиус жив, значит, точно останется рядом. — Н-н-не уходи. — Не уйду. — Будь р-рядом. — Хорошо. Кора зажмурила глаза. Крепко стиснула костюм в руках, словно показывая, что, даже если Малфой не намерен оставаться, она его не отпустит. Она была зависима. Скорпиус продолжал убаюкивать, не отрывая взгляда от медленно восстанавливающегося полотна. Он давно не чувствовал этой щемящей боли, разрывающей на части. Весь гнев ушёл, обнажились какие-то непонятные эмоции. И сейчас они были нужными, необходимыми, как воздух. Кора была нужна. Целой, невредимой — и рядом. Чтобы просыпаться утром и сидеть на кухне с кофе в руках, ссориться по мелочам, шутить, чувствовать запах её шампуня в ванной. Просто видеть улыбку на губах и огонёк озорства в карих глазах. Но сейчас перед ним только картина со смертью, а в руках — чужая боль, ощущающаяся собственной. Нет, он точно мог сказать, что чувствует свою боль, но какого рода? Отчего сердце бешено бьётся о грудную клетку? Он тоже зависим. И возможно, даже в большей степени.