Несколько шагов до балкона

Лучше сделать что-то и пожалеть об этом, чем не сделать что-то и пожалеть об этом. Кто, интересно, придумал такую мудрость и как он потом собирался оправдываться перед теми, кто, руководствуясь ей, ныряет на спор в море с обрыва, впервые пробует крэк или женится пьяным в Вегасе? Другими словами — делает то, что у нормального человека всегда считалось ошибкой. Целует, например, лучшего друга. Или просит поцеловать. Если бы Моника услышала эту просьбу из уст Чендлера годом… да что там годом, десятью неделями раньше, она бы, пожалуй, просто рассмеялась и весело стукнула его по плечу кулачком. Отличная шутка, дружище! Но десять недель назад она сама имела неосторожность сказать точно те же слова, запустив в этот мир крайне колючую ветку событий и вероятностей. Которая изначально обещала быть очень извилистой и кустистой, но вместо этого упорно продолжала врастать в ее жизнь, как секвойя — по прямой, напролом. Потому что какие тут могут быть компромиссы? — Поцелуй меня, — сказал Чендлер. Негромко, невозмутимо, без единого намека на мольбу или неуверенность в голосе. И Моника так же спокойно подошла к нему ближе и провела ладонью по его колючей щеке. — Один раз и только сегодня, — предупредила она, притягивая за подбородок его лицо вплотную к себе. В этот раз поцелуем руководила она, и он был уже настоящим. Она слишком долго пыталась представить, какими были бы ее ощущения, если бы в прошлый раз их ничего не удерживало, чтобы использовать и вторую попытку на дружеский — пусть даже и неимоверно приятный, как в тот раз — вариант. Почувствовав, как ее приоткрытый рот обхватил его верхнюю губу, втягивая ее внутрь — настойчиво, решительно, даже жадно, но без агрессии, Чендлер машинально зажмурил глаза и провел языком по ее нижней губе, потом чуть поглубже, с восторгом осознавая, что она совершенно не против, наоборот, ее язык тут же упруго заскользил поверх его, изогнулся, коснулся зубов, заплясал в том влажном пространстве, которое стало вдруг общим, дразня, проникая все дальше и затягивая все глубже. Моника снова без колебаний провела одной рукой по его щеке, дотрагиваясь пальцами до уха, а другой взъерошила волосы на затылке, легонько царапая ногтями кожу на его голове. Чендлер в ответ негромко зарычал, крепко прижимая ладони к ее пояснице, запуская пальцы под край пижамной рубашки и касаясь полоски кожи. Моника отстранилась и разорвала поцелуй, осторожно прикусив напоследок его чуть припухшую нижнюю губу. Несколько секунд Чендлер сидел с закрытыми глазами, потом широко распахнул их и неуверенно улыбнулся, дотронувшись кончиком языка до того места на губе, где только что были ее зубы. Моника так и стояла рядом, не убирая рук от его головы и поглаживая по волосам на висках. — А ты, оказывается, здорово целуешься, — произнесла она тихим хрипловатым голосом. Чендлер усмехнулся. Предательски саркастичное чувство юмора сразу придумало ответ — что-нибудь вроде того, что ему уже не впервой, успел перецеловать больше четырех женщин, но трезвый разум быстро сообразил, что фраза окажется излишне хвастливой, поскольку больше четырех женщин он успел поцеловать всего лишь за этот месяц, а не за всю жизнь. Он снова потянулся к губам Моники, но она лишь решительно покачала головой. — Ты ведь осознаешь, что все люди, с которыми мы когда-либо целовались до этой минуты, больше никак не участвуют в нашей жизни? — голос ее звучал крайне серьезно. — А тебя я терять не хочу. Он только молча кивнул, и Моника с некоторой неохотой отступила на шаг назад. — С днем рождения, Чендлер, — повторила она вполголоса. — Будь счастлив. Она вернулась в свою квартиру и замерла возле зеркала в ванной, разглядывая свое отражение — взъерошенные после сна волосы, чуть припухшие губы, едва заметный отпечаток уголка от подушки на левой щеке. Обычно утро после совместно проведенной с мужчиной ночи начиналось у нее примерно на час раньше, чем у него — чтобы успеть привести в порядок и себя, и квартиру. Такие вещи, как утренний секс, казались вообще чем-то невозможным. Но сегодня она не задумалась даже ни на секунду, целуя мужчину еще до того, как почистила зубы или хотя бы брызнула в рот освежителем. И ему это понравилось — его не отпугнул ни ее внешний вид, ни запах, ни привкус. А самое странное, это понравилось ей — сама возможность оставаться неидеальной. Если бы они встречались, то этим утром у них точно был бы секс, она была в этом уверена. Еще она знала, что только достигнув такого вот уровня принятия неидеальности, есть смысл начинать думать о мужчине как о возможном супруге, иначе вся ее жизнь будет лишь вечным притворством. А вот уже мысль о том, что из всех встреченных ею парней в мужья, кроме Чендлера, ей никто пока не подходит, пугала неимоверно. Их дружба все же была очень крепкой. Они продолжали вести себя так же, как раньше, и никто из остальных друзей не замечал между ними ни малейшего напряжения. К последним числам апреля подошло время еще одной отметки в календаре — ежемесячного ужина младших Геллеров у родителей. Но в этот раз ужин должен был немножечко отличаться от обычного — Кэрол, уже на последних сроках, хотела съездить на свадьбу к родственникам, а Сьюзен в этот же день предстояла серьезная аттестация на работе, поэтому в качестве сопровождающего выбрали Росса. А это значило лишь одно — из-за его отсутствия все внимание за столом должно было быть направлено исключительно на Монику. — Придумай тоже какую-нибудь причину, — предложил Чендлер. — Свадьбу подруги, срочную работу, плохое самочувствие. Он сидел на стойке на кухне двадцатой квартиры и наблюдал, как Моника лихорадочно перемывает гору посуды, которая — по ее мнению — слишком долго стояла на полках и поэтому запылилась. — На этом ужине мама наверняка выдвинет мне миллион обвинений, — громко пожаловалась она и продолжила скороговоркой: — Я буду виновата в том, что Росс не пришел, в том, что Росс развелся, в том, что жена у Росса оказалась лесбиянкой, в том, что ребенок, который родится у Росса, будет жить не с ним, в том, что Россу все равно придется сидеть иногда с ребенком, и в том, что у меня-то самой ребенка нет и не предвидится, потому что у меня нет не то что мужа, а даже парня, и ладно бы я занимала высокую должность, так у меня и работы нормальной нет, и из-за этого у Росса тоже не получается ни с кем познакомиться, а вместо этого он таскается за своей бывшей женой и пропускает их ужин. А если я не приду, то они позовут меня через неделю, и к списку обвинений прибавится еще то, что я не пришла в прошлый раз. Чендлер сокрушенно вздохнул. Сам бы он придумал причину не приходить и на следующую неделю, но это же он. Потом чуть улыбнулся, вспомнив пункт обвинений, показавшийся ему самым важным. — Хочешь, я могу быть твоим парнем. — Что? — Моника чуть было не выронила из рук тарелку. — Ты сказала, что им не нравится, что у тебя нет парня, — объяснил он. — Я могу стать твоим парнем. Для них. Буду ходить с тобой к ним на ужины каждый месяц, пока ты не встретишь того, кого можно им показать. Это нормально, я же играю с боссом в теннис раз в месяц, так же добавлю в свои расписания и ужины у твоих родителей. Моника напряженно рассмеялась. — Ну нет! Как так можно? — А что? — брови Чендлера трогательно поползли вверх. — Я совсем не подхожу на роль парня? То есть, когда вы все говорите, что я обязательно встречу кого-нибудь, то просто врете мне? — Да нет же! — Моника положила тарелку на стол и стянула с рук перчатки. — Просто… ты не очень-то нравишься моим родителям. — Да? — Чендлер обиженно засопел. — Ну и ладно, может, так даже и лучше. Они переключат внимание на меня и не будут тебя доставать. — Я боюсь, тогда они просто попросят меня в следующий раз приехать без тебя. И список моих недостатков пополнится еще и ошибочными отношениями с тобой. — Значит, я не достоин считаться парнем их дочери? — Чендлер расстроенно опустил голову. — Ну перестань. Не вздумай переживать из-за этого, — мягко попросила Моника, погладив его по плечу. — Они тебя совершенно не знают. А я теперь буду беспокоиться еще и о том, что ты обиделся. — Я не обиделся, все нормально, — Чендлер спрыгнул со стойки и обнял Монику, ласково целуя ее в лоб. — Я буду вечером дома, заглянешь? Моника покивала головой, уткнувшись лицом ему в воротник. — Купить тебе мороженое? Ванильное с шоколадной крошкой? Она снова покивала. — А фильм какой взять в прокате? — «Бесконечную историю». Любую часть. — Отличный выбор. Мне там нравятся песни, — Чендлер улыбнулся, поглаживая Монику по спине. — Знаешь, в чем между нами разница? — тихо спросил он спустя несколько секунд молчания. — Если я кому-то не нравлюсь, я, конечно, расстраиваюсь, но считаю, что, раз я такой — ничего уже не исправить. А ты все равно стараешься завоевать любовь. Только… мне кажется иногда, что это неправильно. Настоящую любовь завоевывать не придется, она просто есть, и все. Я вот люблю тебя просто за то, что ты есть, и это никогда не изменится. Моника подняла голову. — Я тебя тоже люблю, — сказала она, прикасаясь к его губам невесомым поцелуем. — Мне уже пора собираться. До вечера… Если бы Моника все же решилась отказаться от ужина в тот вечер, то придумывать ровно через неделю новую причину отказа ей не пришлось бы — потому что через неделю все ее самые близкие люди почти целые сутки провели в родильном отделении больницы «Бет Израэль». Росс получил сообщение на пейджер в половине седьмого утра, и уже к семи часам вся их компания ждала в приемной, когда же туда доберется Кэрол, без которой сам процесс их участия в столь важном событии терял смысл. Но стоило Кэрол приехать — конечно же, не без Сьюзен — и скоро стало понятно, что процесс будет долгий и не такой уж захватывающий. Росс на правах родителя метался то и дело в палату и обратно, пока не застрял там (или где-то еще) надолго, Рэйчел ухитрилась незаметно сменить комбинезон и футболку на откровенное вечернее платье и теперь гонялась за приглянувшимся ей доктором, Джоуи сначала умял все принесенные с собой съестные припасы, одновременно ругаясь на баскетболистов по телевизору, а потом испарился куда-то, видимо, в поисках баночки колы, Фиби, разогнав предварительно песнями под гитару всех обитателей приемного покоя, тоже исчезла, и в коридоре теперь оставались лишь двое. Чендлер, устроившись поперек кресел, словно беспризорник в зале ожидания — еще и в спортивном костюме, будто бы утром его оторвали от пробежки, чего не бывало ни разу со школьных времен — вполне успешно досматривал очередной сон, а Моника, провожая тоскливыми взглядами каждого младенца, выносимого из родильного отделения, терзалась до боли знакомыми мыслями о том, что она-то сама такого счастья в обозримом будущем ну никак не получит. — Почему у кого-то есть сразу два, а у меня ни одного! — воскликнула она, когда мимо нее провезли кювезу с двойняшками. — Я тоже хочу ребенка! — Не сейчас, дорогая, мне утром рано вставать, — пробормотал, не открывая глаз, Чендлер. Она раздраженно шлепнула его по голове журналом и отправилась рассматривать рекламные фотографии малышей, развешанные по стенам. — Тут есть кто-то по имени Моника Геллер? — раздался вдруг голос от стойки регистратуры. — Есть, я! — встрепенулась она. — Вам звонит мама, которой вы так и не перезвонили, — секретарь за стойкой укоризненно покачала головой. — Перезвоните немедленно, она же волнуется. Стиснув зубы, Моника сняла трубку с телефона-автомата на стенке и набрала номер родительского дома. — Да, мама. Да, все нормально. Конечно, тебе приезжать не обязательно, с Россом же ничего не случится, он держится молодцом. А Кэрол что, Кэрол даже уже не жена ему… нет, не родился еще… что значит — мне уже поздно? Мне всего двадцать шесть, у меня еще уйма времени про запас! И что? В сорок лет тоже рожают… Нет, мама, я пока не хочу даже! Рядом остановилась на секунду женщина, поправляя на крошечном детском личике чепчик. Моника прижала телефонную трубку к груди, чувствуя, как по щекам текут горячие бессильные слезы. Откуда-то сбоку вдруг протянулась рука, вытащила из ее стиснутых пальцев трубку, и она услышала сквозь всхлипывания, как Чендлер рядом с ней пытается изобразить звук помех телефонной линии. Она повернулась к нему, уткнувшись мокрым лицом в его футболку, и он заботливо обнял ее обеими руками. — Все хорошо, все в порядке, — тихо проговорил он ей, целуя в макушку. — Знаешь что, Моника, я тебе вот что скажу — давай, когда ты поймешь, что хочешь ребенка вот прямо сейчас, но у тебя никого нет на примете, ты просто придешь ко мне. Может быть, мне потребуется некоторое время, чтобы свыкнуться с этим решением, но я буду готов. — Сколько же мне будет лет к тому времени? — всхлипнула Моника. — Сорок? — Надеюсь, что нет, — сказал Чендлер. — К сорока годам я бы хотел как минимум двух детей. И чтобы со старшим уже можно было что-нибудь обсуждать. А лучшей мамы, чем ты, у моих детей все равно никогда не будет. Моника подняла голову и шмыгнула носом. — Спасибо. Буду иметь в виду. Чендлер улыбнулся и протянул ей бумажный платок. Тут же в приемной опять стало людно, откуда-то появился взмокший от пота Джоуи, прибежал, взволнованно размахивая руками, Росс — и тягучее ожидание сменилось вдруг торопливой суетой. А еще через час, держа в руках своего новорожденного племянника, Моника подумала вдруг, что утро, когда Росс ворвался к ним в дверь с сообщением о первой схватке у Кэрол, было словно полвека назад. Там же, где и разговор с матерью по телефону. Потом маленький Бен уснул, утомленный чередой взрослых лиц, нависающих над его колыбелькой, и друзья, тоже изрядно уставшие, вышли в фойе. — Я хочу есть! — подал вдруг голос Джоуи. — Мы сидим тут почти целый день, я страшно проголодался. — Джоуи, я достал тебе из автомата уже восемь шоколадных батончиков, — Чендлер закатил глаза с деланно недовольным видом. — Сколько в тебя еще влезет? — Зачем ты позволил ему съесть столько шоколада? — воскликнула Моника, даже не повернувшись к ним. — Он же теперь будет стоять на ушах до утра. — Ну извини, — насмешливо откликнулся Чендлер. — Обычно он приходит из дома накормленным, а сегодня тебе было некогда приготовить обед. Пришлось мне справляться своими силами. — Значит, я опять виновата! — всплеснула руками Моника. — Могли бы нормально поесть в кафетерии, он, в конце концов, и твой сосед тоже! — она обернулась и увидела пять пар глядящих на нее насмешливых глаз и пять тщательно сдерживаемых улыбок. Фиби тут же подошла ближе и сочувственно погладила ее по плечу. — Моника, если ты так хотела воспитать Джоуи по-своему, зачем согласилась на совместную опеку с Чендлером? — Да идите вы все! — Моника махнула рукой и рассмеялась, чувствуя, тем не менее, что на глаза опять наворачиваются слезы. — Я серьезно, — снова заговорил Джоуи. — Я хочу есть! Давайте сходим куда-нибудь и как следует поедим. — Я пока что останусь тут, — покачал головой Росс. — Идите, отпразднуйте без меня. — Имейте в виду, у меня с собой нет бумажника, — усмехнулся Чендлер. — Только монеты для автомата и несколько долларов на такси. Ребята переглянулись и дружно посмотрели на Монику. — У меня тоже сейчас с деньгами негусто, — она виновато пожала плечами. — Да бросьте вы, это же мой день! — Росс улыбнулся и великодушно вытащил из кармана бумажник. — Возьмете мою кредитку. Только много не тратьте, — тут же обеспокоенно добавил он. — У меня же теперь полноценная семья. — Ага, даже с бонусом, — вполголоса заметила Рэйчел. — Не у всех есть в комплекте партнерша жены-лесбиянки. Они впятером вышли на улицу. Солнце уже подбиралось к горизонту, и город был залит мягким и теплым светом, медленно угасающим с каждой минутой. — Давайте пойдем в ресторан к Тони! — предложил Джоуи. — Это совсем рядом, и там, если съешь в одиночку бифштекс в 32 унции, то за него можно не платить. Возьмем на эти деньги лишнюю бутылку вина. — А дресс-кода там нет? — поинтересовался Чендлер. — А то я в спортивном костюме, меня пустят разве что в пиццерию. — Могу поменяться с тобой штанами, — тут же оживился Джоуи. — Они у тебя с резинкой, не будут давить на живот, если много съесть. Я скажу, что это моя спецодежда для их бифштекса. А пиджак можешь взять у Моники. Чендлер насмешливо сморщил нос. — Ладно, Джо, я подумаю. Они перешли дорогу и направились за нетерпеливо пританцовывающим Джоуи, растянувшись шеренгой по всему тротуару. На углу Моника немного замешкалась, поправляя застежку на туфле, и спустя пару секунд послышался ее отчаянный вскрик. Все испуганно оглянулись — из-за угла выехала поливомоечная машина, от вращающихся щеток которой по краю тротуара разлетался веер брызг. Моника, с мокрыми по колено колготками, обиженно топнула ногой. — Кажется, я догадываюсь, кому теперь переходит очередь на штаны Чендлера, — хихикнула Фиби. Все непонимающе повернулись к ней, но она лишь махнула рукой и снова захихикала. — Может, высохнут? — с надеждой спросил Джоуи, трогательно задрав брови. — Нет, они кашемировые, — расстроенно протянула Рэйчел. — Они хорошо впитывают воду. И туфли, наверное, тоже промокли, да, Моника? Моника только удрученно покивала головой. — Давай съездим домой, переоденемся, — предложил Чендлер. — Я возьму заодно бумажник, чтобы не разорять сильно Росса. А вы, ребята, пока идите к Тони, Джоуи все равно раньше, чем за час, не расправится с килограммовой котлетой. Выйдя у дома из такси, Чендлер чуть виновато поднял на Монику глаза и сказал: — Мон, ты же ведь понимаешь, что если бы Джоуи был твоим сыном, то я никогда бы не упрекнул тебя, что ты о нем плохо заботишься? Моника примирительно улыбнулась. — Я знаю. А если бы Джоуи был твоим сыном, ему бы ужасно повезло. Мало кто из родителей умеют правильно баловать детей, а детям это очень бывает нужно. Она взяла его за руку, и они начали подниматься по лестнице. Где-то на середине пути Моника все же задала вопросы, которые вертелись у нее на языке с самого утра. — А все-таки — почему ты в спортивном костюме? Неужели действительно бегал? И почему проспал целый день? Чендлер усмехнулся. — Только никому не рассказывай. Я всю ночь стоял в очереди за билетами на «СуперСкиллз Компетишн» звезд НХЛ. Росса теперь на хоккей не загнать, а для нас с Джоуи я решил взять места получше. Будет ему сюрпризом. А спортивный костюм — для того, чтобы удобнее было спать в больнице. Он мягкий, не давит нигде и не трет. Моника остановилась и посмотрела на Чендлера с нескрываемым восхищением. — Ты… даже не представляешь, как твоим детям повезет с отцом! Твое умение правильно баловать их уже сейчас на космическом уровне. Возле дверей своих квартир они снова остановились. — Ты действительно хочешь пойти за бифштексами к Тони? — немного смущенно спросила Моника. — Не очень, — улыбнулся Чендлер. — Может, останемся тогда дома? — предложила она, неловко пожимая плечами. — У меня есть бутылка вина. Я могу что-нибудь приготовить, если ты хочешь есть. — Не хочу. Посидим у тебя? Они зашли в двадцатую квартиру, и Моника, достав два фужера и бутылку «Пино Нуар», кивнула в сторону балкона, направляясь в свою спальню. Там она с облегчением наконец-то стянула с ног мокрую ткань и открыла комод в поисках подходящей смены одежды. Взгляд ее тут же упал на маленький белый конвертик, и она улыбнулась, вспоминая о том, как подписывала эту открытку, которую так и не удосужилась подарить. Чендлер тем временем пролез на балкон, поерзал немного на кушетке, с удовлетворением отмечая, насколько удобнее теперь стало сидеть здесь. Откупорил бутылку, наполнил оба фужера и с удовольствием пригубил один, после чего аккуратно поставил их на пол рядом с бутылкой. Встал, потянулся, чуть перегнулся за парапет, жмурясь от тусклого уже солнышка, чуть зашедшего за горизонт. Потом обернулся, услышав за спиной легкий шум. Моника позади него сосредоточенно перекинула через подоконник ноги, плотно сомкнув колени, спрыгнула на пол балкона и поправила левой рукой подол коротенького трикотажного платья. Правая рука была у нее крепко сжата в кулак. Чендлер чуть склонил голову и улыбнулся. — Ты босиком? Не замерзнешь? — озабоченно спросил он, протягивая к ней руку. — Нет, все в порядке, залезу сейчас под плед. — Моника провела рукой по его груди и смущенно продолжила. — А пока… можно… я спрячу кое-что у тебя в кармане? Ты только не трогай, я скажу, когда можно будет. — Она, так и не разжимая кулак, запихнула руку в один из карманов на его куртке, после чего аккуратно закрыла его на молнию. — Любовная записка? — пошутил Чендлер, рассматривая в ранних сумерках ее лицо. — Школьные воспоминания? — И много у тебя таких воспоминаний? — Моника прижалась к нему чуть ближе, пряча лицо в мягкую ткань его футболки и удовлетворенно вдыхая знакомый запах. — Вообще ни одного, — беспечно откликнулся Чендлер. — Сначала я был слишком мал, а потом попал в ту мужскую среду, где такие записки могли иметь целью разве что довести меня до нервного срыва. Ну а потом оказалось, что девчонки моего возраста уже переросли всю эту романтику и хотят большего, но опять не со мной. Моника подняла голову и погладила его по щеке. — Мы уже выяснили, что нас окружают дураки, не видящие своего счастья, — она улыбнулась и мягко дотронулась губами до его губ. Он коротко выдохнул и поцеловал ее — нежно и сильно, чувствуя, как начинает кружиться голова. Потом спохватился, что она так и стоит босиком на бетонном полу, и шагнул торопливо к диванчику. Моника устроилась на кушетке, подсунув под спину пару подушек, укутавшись в плед и положив ноги на Чендлера. Он протянул ей бокал с вином, сам отхлебнул из своего, потом поставил его обратно на пол и накрыл обеими руками ее голые ступни. Моника пошевелила пальцами — ладони Чендлера приятно согревали их, ласково, ненавязчиво поглаживая и массируя в самых чувствительных точках, до которых, как ей сейчас казалось, вообще никто, кроме нее самой, никогда не дотрагивался. Ей раньше и в голову не приходило считать ступни ног своей эрогенной зоной, но прямо сейчас она готова была согласиться, что настолько приятного начала прелюдии у нее давно уже не было. Причем, прелюдия эта со стороны Чендлера даже пока не должна была осознаваться, ведь никаких обещаний как таковых не давалось, было разве что только предчувствие, легкое возбуждение, которое звенело сейчас в воздухе между ними. Чендлер тем временем медленно провел пальцами одной из рук по ее лодыжкам, погладил колени, вернулся обратно к ступням. Моника сделала несколько глоточков вина и тоже поставила свой бокал на пол у изголовья кушетки. Поежилась под одеялом, чувствуя легкий озноб от того, что она-то, в отличие от Чендлера, собиралась сделать следующий шаг очень даже сознательно. И, подогнув колени, скользнула левой ногой выше по его бедру, зарываясь пальчиками в теплое, мягкое, беззащитное пространство под бугорком в его паху. Чендлер вздрогнул, стиснул легонько ее правую ногу и бросил на нее чуть растерянный взгляд. — Ох… в опасные игры играешь, — голос его был хрипловатый и низкий. Моника медленно кивнула головой и повторно толкнулась ногой в бугорок, чувствуя, как над ним заметно натягивается ткань его спортивных штанов. — Ага. Только тихо, пожалуйста, — еле слышно произнесла она и снова пошевелила пальцами ног, дразня и вынуждая его продолжать разговор. — В очень опасные игры, — прошептал он. — Я же с ума сойду, если ты остановишься слишком поздно. Моника убрала ногу, приподнялась и жестом позвала его приблизиться. Чендлер наклонился к ней, завороженно глядя в глаза, и она, проведя рукой по его щеке, усмехнулась: — У меня есть оружие поопаснее. — Коснувшись губами его мочки и почувствовав, как от ее горячего дыхания трепещет жилка под его ухом, она продолжила: — Я сейчас без белья… если хочешь, можешь проверить. Еле слышно застонав, он уронил голову ей на плечо и толкнул ее всем весом назад, на подушки. — Моника… жутко хочу… Она опустилась пониже, раздвигая бедра и чуть обхватывая лодыжками его ноги. Чендлер нежно, почти что трепетно провел кончиками пальцев по внутренней стороне ее бедра и, задержавшись на долю секунды, отважно нырнул ими между податливых, уже чуть влажных складочек, обрамленных аккуратным ершиком на удивление мягких волос. К некоторому удивлению Моники, он не стал повторять обычную для большинства ее бывших партнеров ошибку и сразу же лезть вглубь, вместо этого его пальцы весьма умело затанцевали у самого входа, настойчиво выискивая ту точку, при нажатии на которую она еле заметно дернулась, сбивая и без того уже неровное дыхание. Немного замедлившись, он еще раз легонько прощупал это же место, после чего уже более уверенно, с нежным, но сильным нажимом несколько раз провел по нему большим пальцем, позволяя теперь указательному и среднему проникнуть поглубже, туда, где пульсировали, ритмично сжимаясь в сладостном изнеможении, скользкие стенки влагалища. Моника, осознав вдруг, что рубеж перейден, ничего уже не отменить и не передумать, с восторгом и облегчением отдалась происходящему. Она зажмурилась от удовольствия, выгнула спину, стремясь навстречу неожиданно искусным пальцам Чендлера, и сама в ответ сунула ладошки под резинку его спортивных штанов, сначала сжав несколько раз его упругие ягодицы, а затем переместив руку вперед и погладив — с трепетом, в предвкушении — толстый горячий член, настолько отчаянно вздыбленный и затвердевший, что, казалось, чтобы обхватить его полностью, ей придется с трудом протискивать пальцы там, где он прижимается к животу. Он снова застонал на пределе слышимости, обдав ее щеку горячим дыханием. — Мон, я думаю… мне придется отойти… ненадолго… Тревога остро вспыхнула у Моники в голове — вот он, главный минус того, что они шагнули на тонкий лед, ничего предварительно не обсудив. Конечно, она догадывалась, ради чего он вынужден остановиться, но все же… есть крошечная вероятность того, что ему действительно нужно выйти, и что он все же не выдержит, запаникует, спрячется, стоит ему лишь покинуть балкон. — Все-таки, может, и не придется? — тихо спросила она, умоляюще глядя в его глаза. В них тоже плеснулось вдруг болезненное страдание, но тут же из синей глубины выплыла несокрушимая вера в лучшее. — Надеюсь, что все же придется. — Надеюсь, что все-таки нет, — облегченно улыбнулась Моника, мысленно хваля себя за предусмотрительность. — Загляни в свой карман. Чендлер немного суетливо задергал замком на кармане, вытащил на белый свет блестящий квадратик и шумно перевел дыхание, закусив губу в попытке не расплыться в улыбке слишком уж детски-восторженно. Моника чуть подтолкнула его, заставляя лечь на спину, выхватила из его дрожащих пальцев упаковку и ловко вскрыла ее. Он послушно лег, закинув руки за подушку под головой, и с немного ошарашенной блуждающей улыбкой начал наблюдать, как она аккуратно стягивает пониже его штаны и, замирая от предвкушения, раскатывает по его пенису презерватив, любуясь пропорциями и мощью органа, с которым ему — действительно, что уж скрывать — повезло. Как следует налюбовавшись, Моника забралась на него сверху, устроила кончик пениса между ног и начала опускаться, проталкивая его внутрь под привычным углом, но тут вдруг особенно резко, отчетливо, чуть ли не в панике, осознала, что они — на балконе! Открытом, незастекленном. Дразнящие, умопомрачительные ласки совершенно заставили ее позабыть, что кругом, совсем рядом, есть люди, которые, даже не видя Чендлера, могут сейчас весьма и весьма заинтересованно рассматривать ее действия откуда-нибудь из соседних домов. Она торопливо нагнулась вперед, стремясь скрыться за парапетом и одновременно впуская на всю длину внутрь себя твердый увесистый член — и застыла, ловя ртом воздух и мысленно благодаря судьбу за то, что «не так, как обычно» на этот раз оказалось «волшебно». Казалось, это случайное, неожиданное движение высекло у нее внутри целый сноп ярких искр, которые разлетелись по всему ее телу фейерверком, и теперь догорали, заставляя ее чуть ли не корчиться от невероятного чувственного удовольствия. — Все в порядке? — чуть встревоженно прошептал ей на ухо Чендлер, заметив, что она замерла в неподвижности. — Да, все отлично, — выдохнула она. — Просто не ожидала, что сразу же кончу… — Женщины… — проворчал Чендлер, безуспешно пытаясь скрыть горделивые нотки в голосе. — Вам-то этим можно хвастаться… Они полежали еще несколько секунд, привыкая друг к другу, потом он осторожно качнул бедрами, разгоняя по ее телу новую волну ощущений. Она приподнялась и тоже стала ответно двигаться — все увереннее, все размашистее. Второй раз взрывной оргазм наступать не торопился, накатывая вместо этого на нее медленными теплыми волнами — будто прибой на побережье в ветренный день, когда вода все никак не желает дотронуться до ног наблюдателя на берегу, заставляя его замирать в волнительном ожидании при каждом наплыве. Зато теперь она очень явственно чувствовала каждую мельчайшую деталь того, что вокруг происходит — то, как еле слышно постанывает Чендлер, поджимая иногда губы, потом опять размыкая их и коротко облизывая кончиком языка; как лихорадочно трепещет жилка на его шее, и как почти ощутимо колотится под тонкой футболкой его сердце; как широкие ладони на ее пояснице и спине мягко и ритмично прижимают ее чуть ближе к нему при каждом движении; как приятно их животы трутся друг о друга, и как ей безумно хочется, чтобы на них сейчас не было вообще никакой одежды, чтобы можно было почувствовать всю его голую кожу своей, прикосновения его рук, его губ, языка — везде, и самой пробовать каждую часть его тела на вкус и на ощупь. Чендлера при этом донимали примерно такие же мысли, и он, наконец, собравшись с духом, методично расстегнул все пуговицы на ее платье до самого пояса и просунул в проем ладонь. Пальцы его встретила мягкая и упругая округлая грудь, и он мысленно возликовал — «без белья» действительно означало именно это, освобождая его от неловкой необходимости искать непослушные застежки или беспомощно водить пальцами по плотной ткани бюстгальтера. Рука его ласково помассировала мягкую плоть, пальцы поиграли с твердым напряженным соском, легонько царапнули нежную кожу. Грудь Моники идеально ложилась в его ладонь, наполняла ее теплой тяжестью, тянула к себе… он приподнялся, касаясь темно-розового бутончика губами, втягивая его в рот, облизывая языком, легонько покусывая. Моника застонала, едва ли не вслух, но быстро погасила звук и только ловила ртом воздух. Чендлер довольно улыбнулся, не отнимая губ от ее кожи, повел влажную дорожку поцелуев чуть выше, по ложбинке посередине, по ее шее, ключицам, жадно, но аккуратно — чтоб не осталось следов — прихватывая ртом каждый изгиб, каждую складочку, каждую выпуклость или впадинку, почти перетекая в сидячее положение, но стараясь изо всех сил оставаться скрытым от чужих глаз. Целуя, наконец, яростно пульсирующую точку под ее подбородком, он почувствовал, как она сжала ноги, крепко обхватывая его бока коленями, и по ее телу несколько раз прокатилась крупная дрожь — и уже не смог сдерживаться, отпустил нарастающий изнутри ураган, бурно, яростно кончая в горячую бездну. Моника, наконец, дождалась, когда оргазменный прибой незаметно достигнет ее, но после первого жаркого прилива он и не подумал останавливаться, накатил еще раз, еще выше, еще сильнее. И еще раз. И еще. Пока она не почувствовала, что цунами окончательно затягивает ее в глубину океана и, теряя последние капли трезвого рассудка, не ощутила внутри себя, что и Чендлер тоже добрался до точки невозврата. Тогда она нашла его губы своими, ловя последние волнительные секунды изнеможения, и не отпускала их, пока они оба не затихли в объятиях друг у друга. Достаточно долго они просто лежали, неровно дыша почти в унисон. Первым пошевелился Чендлер, и Моника застонала чуть недовольно, не желая окончательно потерять уже значительно ослабевшую физическую связь. — Мон, — чуть насмешливо прошептал ей на ухо Чендлер. — Если я сейчас не подсуечусь, мы точно запачкаем и одежду, и одеяла. Ты меня не простишь за такое. Она неохотно отодвинулась в сторону, ревнительно наблюдая, как он поправляет одежду и оставляет растянутый презерватив на полу под кушеткой. Перехватив ее взгляд, он смешливо наморщил нос и пообещал: — Я потом уберу его, честное слово, я не забуду. — Забравшись обратно на кушетку, он обнял ее, заботливо укрывая под пледом, а она уткнулась носом ему в шею и просунула руку под футболку, поглаживая его по груди. Солнце спряталось окончательно, и теперь их освещала только настольная лампа за окном. Несколько минут они просто лежали молча, слушая в темноте свое ровное дыхание, наконец, Моника приподняла голову и поинтересовалась: — Ну так что, ты именно этого ждал от моего балкона? — Твой балкон превзошел все мои ожидания, — Чендлер, не открывая глаз, улыбнулся. — И чем же он тебя так привлекал? — задала она следующий вопрос. Чендлер приоткрыл глаз и лукаво посмотрел на нее. — А ты этого не поняла? Мне кажется, ты все сама ощутила. Он замолчал, но Моника продолжала внимательно разглядывать его лицо, дожидаясь полноценного ответа. — Во-первых, тут очень здорово чувствуется, что тебе доверяют, — начал он спустя несколько секунд тишины. — Ты же не станешь рисковать репутацией, если не веришь партнеру? А тут понятно, что тот, кто рядом с тобой, верит, что ты не сделаешь никакой глупости, будешь очень внимательным, никак его не оконфузишь. — Ага, — пробормотала Моника, соглашаясь, в принципе, с этим доводом. В этом мире, пожалуй, не было никого больше, с кем бы она согласилась повторить что-то подобное, не чувствуя себя крайне неловко. — Во-вторых, тут приходится быть очень тихими. А это, черт возьми, возбуждает неимоверно, скажи еще, что ты этого не почувствовала! — Конечно, почувствовала, — улыбнулась Моника. Сдерживать возгласы и слышать чужие беззвучные стоны действительно оказалось очень волнующим опытом. — В-третьих, меня тут не отпускает забавное ощущение, что кто-то за нами все время подглядывает, и этот кто-то — спорю на тысячу баксов! — должен нам страшно завидовать. Он все равно не разглядел ничего, но фантазий за этот вечер мы ему предоставили целую кучу! Моника тихо хихикнула. И тут он был прав. — Ну и самое главное… — Чендлер замолк, ласково поглаживая ее по волосам. — Что? — не выдержала она через полминуты молчания. — Этот балкон я выбрал только из-за того, что он — твой. Я бы ни с кем другим не смог тут заняться любовью. Моника спрятала лицо в футболку на его груди, чувствуя, как глаза ее заволокло слезами. Именно. Эти слова. Они сегодня не трахались, не совокуплялись и не занимались сексом. Они занимались любовью. Она ни за что не признается ему, что любит его, чтобы не отпугнуть — но это именно так. Это не может быть одноразово, это было не просто здоровое удовлетворение физической тяги, они — как он сейчас и сказал — занимались сегодня любовью, выстраивали первый слой сложной многоуровневой связи длиной во всю жизнь. И она этого безумно желала, не так, как раньше — просто из-за того, что так следует — а реально, по-настоящему, с готовностью поступиться многим другим в своей жизни. Он лежал рядом, она чувствовала под рукой его теплую кожу, слышала дыхание и сердцебиение, и все же — скучала уже по нему. Ей уже не хватало его, его губ на ее груди, прикосновений его живота внизу, движений его плоти внутри. Знакомого тела рядом с ней под их общим одеялом по утрам, нетерпеливого ожидания встречи после работы по вечерам, долгих душевных разговоров по ночам, перемежающихся ласками и оргазмами, неизбежных маленьких ссор и размолвок, все равно заканчивающихся сладкими поцелуями. Восхищенно-испуганных возгласов, когда внутри нее впервые толкнется ножкой их сын… — Чендлер, — осторожно позвала его Моника. — Я поразмыслила тут над твоим сегодняшним предложением… Он притих, но не замер и не напрягся. — Ага, — прошептал он чуть дрогнувшим голосом. — И я от него не отказываюсь. — Оно мне понравилось, — Моника посмотрела в его глаза, которые в полутьме, казалось, потемнели чуть ли не до черноты и потеряли насмешливый блеск. — Я очень хочу, чтобы у нас были общие дети. Давай только не торопиться. Сначала я хочу насладиться процессом зачатия. А перед этим как следует потренироваться. Он счастливо улыбнулся, целуя ее в макушку. — То есть, ты не будешь против, если я зайду к тебе сегодня ночью? — Вообще-то, я даже на это рассчитываю, — шутливо пробурчала она, легонько ущипнув его за живот. Чендлер мечтательно поднял глаза к черному небу, придумывая, что еще можно сказать, но тут где-то внизу послышались знакомый смех Рэйчел и голос Джоуи. Моника торопливо поднялась, застегивая пуговицы на платье. — Пойду все же переоденусь, пока они не успели прийти. А то наблюдательный Джоуи быстро заметит, что у меня не хватает белья. А ты пока выкинь все лишнее… Она вылезла через окно с балкона и поспешила в спальню. Чендлер поправил подушки и одеяла, вытащил сначала из-под кушетки два полупустых бокала и допил выдохшееся вино, потом выудил оттуда же презерватив и надорванный серебристый пакетик, нашел в кармане салфетку, чтобы упрятать их подальше от любопытных глаз, и сел, ожидая, когда через минуту распахнется входная дверь, и тишину на балконе разрушат веселые голоса еще минимум двоих друзей, желающих разделить с ними волшебство вечера такого счастливого длинного дня.