Несколько шагов до балкона

Чендлер в который уже раз за последние десять минут посмотрел на часы, на недопитый кофе и на маленький кекс, которому на тарелке было почти так же одиноко, как и ему самому в бессовестно недешевом кафе в фойе кинотеатра. Потом откинулся на спинку кресла и расслабленно улыбнулся. Сейчас, по крайней мере, ему не обязательно терзать себя размышлениями о том, почему его в очередной раз оставили с носом на втором свидании. Во-первых, свидание уже не второе — он сбился со счету, каким его можно считать, а, во-вторых, сегодня они даже не договаривались обязательно встретиться. — Давай сходим завтра в кино, — небрежно бросил он прошлым вечером, целуя ее перед дверью ее квартиры. — На шестичасовой сеанс? — Я не уверена, что освобожусь к этому времени, — ответила она. — Но постараюсь. — Ну, я тебя в любом случае буду ждать в кафешке внизу, — улыбнулся он. — Если тебя не будет, съем твой десерт и посмотрю кино самостоятельно. В ее глазах тогда заискрилась такая лукавая усмешка, что Чендлер был практически уверен, что она придет. Но — и это никак нельзя списывать со счетов — у нее, кроме любимого парня (наверняка же, любимого! все признаки налицо) есть еще и работа. А он совершенно не хочет казаться в ее глазах эгоистом, которому наплевать на карьерный рост собственной девушки. Тем более с этой девушкой у него настолько здоровые отношения (впервые в его жизни!), что можно даже и не переживать о том, что она не пришла. В конце концов, ему через три недели исполнится двадцать семь лет! Давно пора завести именно такие отношения, в которых все кристально ясно и понятно — она любит его, он любит ее. Если она не пришла — то не из-за того, что он полнейший неудачник в любовных делах, а просто потому, что не смогла улизнуть с работы. А в какой-нибудь из следующих разов и ему тоже не придется посыпать голову пеплом, если он опоздает на свидание. Чендлер в очередной раз посмотрел на часы, на кофе, на тарелку — опять в той же самой последовательности — коротко вздохнул, запихал кексик в рот, с легкой досадой отметив, что в прошлый раз, в два укуса и с горячим кофе, он был чуть повкуснее, и встал с кресла. Ладно, из сегодняшних плюсов — не обязательно смотреть сопливую девчачью комедию, можно выбрать другой, подходящий самодостаточному мужчине сеанс с брутальным боевичком, а то и вообще с какой-нибудь документалкой, ну, например, про испытания атомной бомбы возле Аламогордо… Из минусов — ему, вообще-то, нравятся романтические комедии. А если смотреть их в компании девушки, которая при этом еще и прижимается к твоему плечу, громко дышит под ухом и ненароком поглаживает по колену, то удовольствие от просмотра заодно можно и не скрывать от друзей. Вместо этого у него появилось бы полное право с гордостью похвастаться Джоуи, что он в четвертый раз пересмотрел «Красотку» и теперь точно знает, в какой сцене и на какой секунде лучше всего прошептать на ухо девушке непристойное предложение, не опасаясь немедленного отказа… Потоптавшись возле касс, Чендлер признал окончательно, что настроения смотреть фильм в одиночестве у него нет — ни заумную документалку, ни последний блокбастер, ни все остальное. При любых, даже самых здоровых взаимоотношениях, ему может стать грустно — и это нормально! Такое бывает у всех! Он просто соскучился, и она наверняка тоже скучает по нему где-то совсем недалеко. Чендлер бесшумно поднялся по лестнице на свой этаж и, доставая ключи, привычно прислушался к тому, что происходит в соседней квартире. Спустя несколько секунд тишину вдруг взорвал безумно знакомый звук сразу за дверью — резкий всплеск смеха, который могла издавать лишь одна персона в этом городе. Чендлер суетливо задергал ключом в замке, почувствовав вдруг, как по его спине стекает ледяная струйка пота, сковывая движения и замедляя течение мыслей. Закрыв, наконец, позади себя дверь, он вздрогнул, мотнул головой и бросился в ванную, расстегивая по пути ремень. Стянув до колен брюки, он перевел дыхание и прислушался. В дверь постучали, толкнулись, постучали еще раз… Только прослушав пару минут абсолютной тишины, Чендлер позволил себе пошевелиться. Во рту у него пересохло, уши пылали, колени над спущенными штанинами мелко подрагивали. Дурацкая все же привычка — притворяться правдивым наполовину. Штаны были сняты только ради того, чтобы можно было заметить при случае: «не мог подойти, сидел на горшке». Как будто бы то же самое нельзя было сказать, даже не прячась за дверь туалета. Еще через десять минут Чендлер осторожно выбрался в коридор и снова прислушался, потом, набравшись смелости, толкнул дверь двадцатой квартиры. Моника, вытиравшая обеденный стол, подняла на него голову и осклабилась. — Ха, угадай, кого я сегодня встретила в нашей кофейне? — Я слышал ее, — нахмурился Чендлер. — Загадки не получится. — Да? — Моника насмешливо прищурилась и скрестила на груди руки. — Тогда угадай, кого же все-таки Дженис намеревалась встретить в кофейне вместо меня? Чендлер виновато зажмурился. — Она перепутала. Мы собирались идти в кино, поэтому договорились встретиться в кафе внизу в кинотеатре, ну никак не в кафе внизу нашего дома. Туда бы я ее звать не стал. Я ждал ее в кинотеатре. — И как тебя угораздило в этот раз? — в голосе Моники жалость боролась с легким презрением. — Мне начинает казаться, что ты получаешь от этого удовольствие. — А почему нет? — Чендлер слегка ощетинился, защищаясь. — Я вообще иногда думаю, что с Дженис у меня самая надежная связь. Мне всегда есть, к кому вернуться, есть, с кем встретить праздник, есть, с кем поговорить… с продолжениями, не так, как с тобой. В этот раз мы столкнулись в Музее Гуггенхайма. Сколько знакомых мне женщин гуляют в обед по музеям? И скольким из них будет интересно гулять там со мной? — Я знаю достаточно мужчин и женщин, которые специально ходят в музеи, чтобы на выставках с кем-нибудь познакомиться, — Моника снова прищурилась. — А что там делал ты? — На работе давали билеты со скидкой, а мне нравится читать фамилии неизвестных художников, — признался Чендлер, усаживаясь на диван. — Встречаются очень смешные. Почти как сам Гуггенхайм. Зато Дженис действительно интересуется искусством, и как раз решила устроить себе в тот день личный Фестиваль Музейной Мили. Нам повезло столкнуться где-то на средних этажах музея, и дальше мы пошли уже вместе. — В Метрополитен-музей? Или что там следующее на Музейной Миле? — Нет. К ней домой… Чендлер мечтательно вздохнул и откинул голову на спинку дивана. Моника посмотрела на него с легкой завистью — давно она не замечала у него такой непринужденной позы и блудливой улыбки. Но он очень быстро снова вернулся к обычному состоянию — насторожился и ощетинился. — Мон… — голос его зазвучал тихо и глухо, — мне кажется, я снова совершаю ошибку. — Опять не представляешь, как будешь отделываться от нее? — легкомысленно ухмыльнулась Моника. — Нет… Я тут подумал… Девушки, с которыми я знакомлюсь, обычно не слишком торопятся знакомить меня со своими друзьями. Как будто бы я из тех, кем не хочется хвастаться, что-то такое, что хочется спрятать, что-то постыдное. А мне, например, всегда хочется показать всем, с кем я встречаюсь, но только не Дженис. Я не стал приглашать ее к себе или в нашу кофейню, я позвал ее в кинотеатр подальше от дома. И я ужаснулся, что она пришла именно к нам, сюда. Не значит ли это, что я отношусь к ней так же, как девушки относятся ко мне? И не значит ли это, что я ее потеряю, как только попробую заикнуться о своих чувствах к ней? Я бы сам испугался до чертиков, если бы кто-то сказал мне, что хочет развития отношений… Он взъерошил волосы и посмотрел на Монику глазами, полными мольбы о помощи. — Ты хочешь развития отношений с ней? — тихо и очень серьезно поинтересовалась Моника. — Мне кажется, это уже происходит, — прошептал Чендлер. — Я должен с ней поговорить прямо сейчас. Он вскочил с дивана и бросился к двери. Моника проводила его растерянным взглядом, села на то же место, где только что сидел он, и крепко стиснула переносицу пальцами. В этом мире происходило что-то совсем странное. Жизнь одного из ее друзей перестраивалась прямо на ее глазах. И ей нужно было собрать воедино все свои силы, чтобы поступить правильно — помочь ему, самой не сойти с ума и не навредить им обоим, совершив что-нибудь опрометчивое. Поднявшись с дивана, она подошла к окну, ведущему на балкон. Все остальные пока что не видели этого — несколькими часами ранее она попала на подобие гаражной распродажи на втором этаже их дома, где один из жильцов избавлялся перед отъездом от ненужных ему вещей. Когда она подошла уже в пятый или шестой раз к странной помеси кушетки психолога и пляжного шезлонга, сколоченной из гладких лакированных дощечек, старый хозяин заметил ее интерес и моментально развеял все сомнения, сообщив три главные вещи. Первое: он согласен отдать это даром, лишь бы не платить еще и за вывоз крупногабаритного мусора. Второе: лежанка очень устойчивая, а если накидать на нее одеял и подушек, то заодно и уютная. И третье: по размерам она как раз подходит для балконов некоторых квартир этого дома. Теперь кушетка красовалась на ее балконе, занимая почти все свободное место, и вытеснив в чулан столик и стул из крученых металлических прутьев. Сразу же после ее приобретения Моника вытащила из шкафов ворох пледов и, немного поколдовав, устроила действительно очень удобное место для отдыха, на котором и провалялась почти целый час в приятном уединении, разглядывая кусочек серого неба между проводами так и не снятой рождественской гирлянды и прислушиваясь к полуденной жизни города за пределами балкона. Теперь, если у кого-то возникли бы вопросы о новой мебели, у нее был готов ответ. Правда, потом пошел дождь, и ей пришлось спешно спасать мягкое теплое гнездышко от возможного намокания, но проверка уже была выполнена — она могла поклясться себе, что приобрела бы эту кушетку, даже и не подозревая о балконных фантазиях Чендлера. Но прямо сейчас отмахнуться от этих фантазий не получалось. Поэтому Моника собралась с духом и выполнила вторую часть задуманного ею плана — достала из сумочки купленную несколько дней назад маленькую открытку и написала в ней своим четким наклонным почерком: «Ты получаешь право на 1 (одно) занятие сексом на моем балконе. С Днем Рождения!» В конце концов, почему бы и нет. Почему Джоуи разрешено дарить всем девчонкам подряд абонементы на «сеансы любви» с ним самим, а ей нельзя подарить другу право осуществить смелую фантазию с использованием ее имущества? Да и к тому же — у нее есть еще три недели на то, чтобы поменять решение. *** — Дело даже не в том, что она милая, она… очень, очень, очень милая! Чендлер, пожалуй, не испытывал такого волшебного чувства влюбленности с тех самых пор, как к девятнадцати годам вырвался из застенков школы для мальчиков и попал в общежитие колледжа. Тогда-то он прекрасно умел влюбляться — самозабвенно, до обморока, до потери рассудка. Сейчас он, пожалуй, даже не вспомнил бы второе имя или цвет волос той прелестной феи, которая впервые позволила ему ощутить под пальцами обнаженную женскую грудь, а тогда… да, тогда он готов был бросить весь мир к ее ногам. Или к длинным ногам той неприступной красавицы из группы поддержки баскетбольной команды… Или даже к кедам той вокалистки местной панк-группы с глазищами изумительного зеленого цвета… Потом оказалось, что весь женский мир не делится исключительно на красавиц и уродин, и в его жизни начали появляться очень хорошие девушки, в которых влюбляться не стоит или не хочется — например, Кэрол. Или Моника. Тогда-то Чендлер и научился сдерживать чувства, позволяя себе терять самоконтроль лишь в ограниченных пределах и без ума влюбляясь разве что в совершенно недоступных Ясмин Блит и Джилл Гудакр. До нынешнего дня. Сегодня он просто отказывался выкинуть из головы Нину Букбайндер. Ее ладная фигурка, длинные вьющиеся волосы, пухлые губки и вздернутый носик заставляли его кровь яростно бурлить внутри вен, сметая все мыслимые и немыслимые преграды между ними. И он тоже нравился ей! Не потому, что он ее босс, не потому, что от него одного зависит, оставят ли ее на работе. Он видел в ее глазах, в белозубой улыбке, что ее искренне веселят его шутки, а разрумянившиеся от его нескладных комплиментов щеки явно показывали, что она тронута его вниманием. А уж эти изящные пальцы, которыми она схватила его за бедро, пока он подыскивал слова, чтобы объявить об ее увольнении… о котором, конечно же, теперь и речи быть не могло. И она согласилась поужинать с ним. Сразу же, с радостью. Теперь он готовился к этому ужину, строя планы, как ненароком показать свое сокровище всем остальным, простым смертным, чтобы она этого не заметила. Монику это весьма раздражало. Не сам факт того, что Чендлер идет на ужин с очень красивой коллегой, а то, что он оборзел настолько, что стесняется показать ей своих друзей. Посмеиваться над Дженис, которую он не спешил приводить в их компанию, было забавно, разглядывать тех редких женщин, которые соглашались на встречу с его друзьями, тоже достаточно интересно. Но восхищаться издали этой принцессой, знакомством с которой он даже не хочет делиться с самыми близкими ему людьми… это уже оскорбительно. В тот вечер открытка с подарочной подписью перекочевала из сумочки Моники в нижний ящик комода и не покинула его даже после того, как горячий служебный роман Чендлера закончился кровавой травмой от степлера на кисти его левой руки. У него оставалось всего две недели, чтобы исправить положение, и немного хвастливый рассказ о том, что он чуть не лишился руки (и сердца) сразу же после того, как сделал предложение, ничуть его не спасал. *** — Я вам говорю, наше первое свидание скоро в школах начнут изучать, как эталонное. Никто не умничал, не выпендривался, мы просто были сами собой — оба милые и славные. — Так ты уже позвонил ей? — Чтобы она догадалась, что нравится мне? Ты с ума сошла? Чендлер был снова влюблен. Именно так, как нравилось Монике — отчаянно и — вполне может быть — безнадежно. Придумывал, что сказать своей пассии при следующем разговоре, страдал, что она не спешит перезвонить ему, крутился у всех под ногами, как бесплотная тень, каждую минуту сокрушенно выдыхая имя новой возлюбленной. — Даниэль… Пожалуй, так было даже справедливо, он не протестовал. Он слишком легко отказался от Дженис, поняв, что не в силах прожить две отдельные жизни — с друзьями и без. Он слишком легко забыл Нину, которая сразу, при первом знакомстве, находилась на том уровне недоступности, на который ему удалось ненадолго попасть лишь благодаря положению начальника и невероятному везению. Теперь он был внутренне готов страдать столько, сколько потребуется, чтобы в их дружной компании навечно обосновался седьмой человек. Даниэль… Монике почему-то казалось, что она сама для кого-то тоже была такой же вот «Даниэль», для какого-нибудь симпатичного и совсем не нахального парня, которому не хватило лишь дружеского совета, чтобы позвонить ей, пригласить на второе свидание, признаться в любви, предложить выйти замуж и начать придумывать имена для детей. Если она убедит Чендлера не сдаваться, то где-то в одной справедливой вселенной кто-то так же подтолкнет и ее идеального мужчину сделать шаг ей навстречу. И Моника приступила к этой вселенской задаче с огромным воодушевлением. Когда Даниэль на следующий день появилась в кофейне — именно такая, как ее и представляла себе Моника — элегантная, аккуратная брюнетка с добрым открытым лицом и искренней улыбкой, на секунду всем показалось, что Чендлеру никогда уже больше не придется переживать за свою личную жизнь. И Моника готова была не только отдать им открытку с пропуском на балкон, но и собственноручно приняться за подготовку их свадьбы по лучшему из сценариев в ее персональной коллекции. — Ну, не знаю, ребят… — Чендлер светился от радости, но только вот определенно не из-за того, что увидел свою Даниэль, а скорее, из-за того, что мог больше не чувствовать себя отвергнутым. — Не смогла дозвониться… специально приехала узнать, все ли у меня в порядке… Вот не лень же было! Это вообще как — я ее последняя надежда, что ли? Все дружно взвыли. Моника с размаху треснула Чендлера газетой по спине, окончательно похоронив для него все шансы что-то исправить за последнюю до дня рождения неделю. *** Настолько активная череда успешных попыток закадрить кого-нибудь — три раза за три недели — еще и в исполнении главного неудачника их компании — заставила остальных встряхнуться и тоже приступить к поиску новых партнеров, дабы не чувствовать обездоленными уже самих себя. Ладно, может, не всех остальных… Рэйчел, разобравшись, наконец, с метаниями Барри, заняла выжидающую позицию, Росс все так же продолжил попытки переключить ее внимание на себя, Фиби, после отъезда Дэвида принявшая было флер романтичной тоски, ничуть не стеснялась одновременно строить глазки всему офису Чендлера, кроме него самого, а Джоуи… у Джоуи в плане секса или романтики ничего не менялось в худшую сторону примерно с тринадцати лет. То есть, если быть совсем честными, на тропу войны вышла только лишь Моника. И, как всегда, целеустремленно и с полной отдачей, выбрав в качестве стартовой площадки место, успевшее хорошо зарекомендовать себя в этом месяце в отзывах у друзей — Музей Гуггенхайма. Результат не заставил себя долго ждать. Отвергнув в мыслях нескольких откровенных охотников, оценивавших ее плотоядными взглядами, Моника, наконец, выбрала цель — молодого широкоплечего шатена, задумчиво покусывающего кончик карандаша, которым он время от времени заносил заметки в блокнот в кожаном переплете. По всей вероятности, подающего надежды репортера независимой прессы, имеющего допуск (скорее всего, с пометкой «+1») на все богемные мероприятия в городе. Выстроив в голове цепочку приятных событий на ближайшую пару недель — ужин в недоступном для простых смертных ресторане, совместный выход в свет на закрытую вечеринку, первый секс в каком-нибудь романтичном месте (уж точно не на балконе старой манхэттенской многоэтажки без лифта)… знакомство с родителями, которые будут впечатлены тем, как легко их дочь умеет находить общий язык с красивыми, умными и перспективными мужчинами, не размениваясь на серую массу… Моника включила свою самую обворожительную улыбку и шагнула вперед. Реальность, конечно, оказалась немного другой, но все же… в пределах погрешности? Шатен был обрадован знакомством с Моникой куда сильнее, чем она ожидала, в глазах его она прочитала влюбленность уже на четвертой минуте общения, а свидание было назначено на шестой. Причем, сразу второе свидание, поскольку первое состоялось немедленно — в ближайшей к музею закусочной. — Свидание с юным Итаном? И сколько же юноше лет? — ухмылка Джоуи сочилась сарказмом не хуже, чем у соседа. — Столько же, сколько и нам, — Моника очень старалась казаться невозмутимой. — Когда нам было по… — подключился Чендлер, закусывая губу в попытке не улыбаться слишком ехидно. — Отстаньте! Он уже колледж заканчивает! Ну да, пусть расклад и не идеальный — но это сейчас! В конце концов, все именитые журналисты когда-то писали эссе по абстрактной живописи, пока учились в своих колледжах. И с родителями его она пока знакомить не станет, по крайней мере, до той поры, пока не сознается, что двадцать два года ей было, когда он заканчивал школу… Зато стремление заниматься сексом должно быть что надо. Пусть для начала и в ее неромантичной спальне. — Хо-хо! Кто-то достал свечи и приготовил лазанью? Юному Итану сегодня перепадет! — Джоуи восторженно потер ладони, ничуть не смутившись укоризненного взгляда Росса. — Этот этаж ночью будет гудеть от сексуальных утех! — У тебя тоже свидание? — поинтересовалась Рэйчел. — Нет, я пойду искать подвиги на стороне. Наша квартира останется в полном распоряжении Чендлера. Угадай, кого мы сегодня встретили? — Дженис? — хором предположили Рэйчел и Моника. — Нет! Аврору! — не удержался Росс. — Мы трое пошли на баскетбольный матч в подарок Чендлеру на завтрашний день рождения, и встретили там ее. И представляете — у нее никого сейчас нет! Даже мужа! И она так обрадовалась! У нее было лишнее место в первых рядах, и их с Чендлером даже показывали там на экране — как они целовались! Представляете, вот это подарок! — Да, вот это везение! — согласилась Моника, стараясь, чтобы ее лицо не выглядело слишком кислым. Проводив друзей, она выглянула в коридор и тоскливо окинула взглядом хлипкую входную дверь соседней квартиры. Если бы ее уже угораздило подарить Чендлеру ту открытку, то у него замечательно получилось бы досрочно выполнить все свои пожелания. Аврору долго уговаривать не пришлось бы… Эти же мысли крутились в ее голове весь вечер, пока она усилием воли не заставила себя переключиться на своего гостя. — Итан, ты будешь вино или текилу? — Моника покачала в воздухе двумя полными бутылками. — Я… не знаю, — растерялся он. — Мне завтра с утра писать тест, я не знаю, как на меня действует алкоголь… — Ты что, ни разу не пил? — удивилась Моника. — Тебе точно двадцать один? Все мои знакомые еще в школе старались добыть поддельное удостоверение. — Точно двадцать один, — Итан торопливо закивал головой. — Просто у нас очень строгие правила. В колледже. Будут ругаться. Он очень престижный. — Напомни-ка, что за колледж? Ни разу не слышала, чтобы студенты ни разу не пробовали напиться. — Ну-у… вообще-то, там не совсем колледж, — почти прошептал Итан. — Скорее, школа… Северная академия искусств… в Миддлтауне. — Что? — Моника, практически запаниковав, вскочила со стула. — Ты учишься в школе? Сколько же тебе в самом деле лет? — Во… семнадцать. Будет в августе. — То есть, ты меня младше почти что на девять лет? — взвизгнула Моника. — Ты пытаешься склонить меня к преступлению? Сделать из меня старую бабку, спаивающую и совращающую малышей? Пошел вон! — Можно я хотя бы лазанью доем? — заискивающе улыбнулся Итан. — Моя мама так вкусно никогда не готовит. — Твоя мама и ноги не бреет, когда тебя дома ждет, — простонала Моника. — Доедай и проваливай. Убрав свечи и вымыв посуду, она села на диван и замерла, осознав вдруг, что пытается уловить хоть один звук из квартиры по другую сторону коридора. Мысли настойчиво продолжали крутиться вокруг того, что может там происходить прямо сейчас. Пожалуй, в следующий раз ей стоит пойти не в музей, а на баскетбольную игру. Или теперь фортуна везде будет только на стороне Чендлера? Окончательно впав в отчаяние, Моника набрала горячую ванну с пеной и солью и погрузилась в нее, прихватив с собой стопку свежих журналов из комнаты Рэйчел. Там звуки, доносящиеся из соседних квартир, слышались еще четче, и она несколько раз вздрогнула от особенно громко хлопнувших где-то дверей. Иногда за музыкой и бормотанием телевизоров были слышны смех и громкие возгласы, но знакомых интонаций в них она не уловила, из чего сделала вывод, что Чендлер еще не вернулся домой — или же просто не издает громких и членораздельных звуков. Потом в гостиной зазвонил телефон — но голоса автоответчика слышно не было. Может быть, Росс или Рэйчел решили проверить, как у нее успехи. Пусть теперь думают, что она занята. Что это именно благодаря ей их этаж — как там говорил Джоуи? — гудит от сексуальных побед. Никакие Авроры тут ни при чем. Через час, уронив один из журналов в воду, Моника, наконец, вылезла из ванны. Высушила голову, натянула чистую бежевую пижамку, включила телевизор и съежилась перед экраном, размышляя, как лучше — пойти сразу спать или притащить сюда одеяло и посмотреть какой-нибудь фильм, доедая лазанью и опустошая одну из бутылок со «взрослым» напитком. Пока она взвешивала решения, опять зазвонил телефон. — Да! — чуть не рявкнула она в трубку, но вовремя спохватилась и произнесла уже куда благосклоннее: — Моника Геллер слушает. — Мон, — голос в трубке был безумно знакомый, чуть хрипловатый и очень грустный. — Прости, если отвлекаю. У тебя нет случайно таблеток от головной боли? Лучшее средство от головной боли — секс. И твоя девушка это знает, поэтому, если у нее заболела вдруг голова, то она просто хитрит. — Мон? — Да, у меня есть. Сам зайдешь или мне занести? — Занеси, пожалуйста. У меня не закрыто. Моника вытащила из тумбочки пачку таблеток и, как была, в пижаме и тапочках, пересекла коридор. В квартире напротив было темно, свет шел только от телевизора в гостиной, звук на котором был выкручен до минимума. Она подошла к нему ближе и только тогда заметила, как на диване кто-то зашевелился. — С тобой все в порядке? — она взволнованно опустилась на колени, разглядывая в полумраке лицо Чендлера и убирая волосы с его лба. — Ударился головой? Температуры нет? — Все в порядке, живой, это не сотрясение и не алкогольное отравление, — прохрипел он, садясь на диване. — Высокой температуры нет, наоборот, ниже нормы. Замерз. И, кажется, давление тоже упало. Голова жутко болит. Моника достала таблетку, принесла из кухни стакан с водой, потом сходила к Чендлеру в спальню за одеялом и поплотнее укутала его, подоткнув уголки под подушку. — Посидишь со мной? — попросил он слабым голосом. — Или я тебя отвлекаю? — Да, ты меня оторвал от просмотра повторов «Коломбо», — призналась Моника. Чендлер высунул из-под одеяла руку, нащупал на полу рядом с диваном пульт и несколько раз переключил каналы, пока на экране не появился Питер Фальк в старом знакомом сером плаще. Прибавив немного громкости, он обессиленно уронил голову на подушку и улыбнулся. Моника ласково провела ладонью по его волосам и устроилась рядом с ним поудобнее, подобрав под себя ноги и пошевелив замерзающими пальцами. — Тебе холодно, — виновато пробормотал Чендлер. — Лезь ко мне под одеяло. Моника послушно откинула край одеяла и легла рядом с ним, прижимаясь к нему спиной. Тут же почувствовала, как его теплые ступни бережно обхватили с обеих сторон пальцы на ее ногах, и улыбнулась — настолько интимным и добрым было это движение. Потом он несколько раз нежно погладил ее по плечу ладонью, чуть повернул голову на подушке — так, что она почувствовала кожей на шее его дыхание — и замер. Наверное, подействовали таблетки, дали ему уснуть, отключив боль. Опять все то же вечное проклятие — значит, не только ей запрещено устраивать ему праздник… Моника досмотрела серию, выключила телевизор и задумалась, разглядывая изредка мелькающие по потолку огоньки от проезжающих за окном машин. Уходить совсем не хотелось, Чендлер еле слышно сопел у нее за спиной, и с каждым его выдохом по ее шее пробегал едва ощутимый рой мурашек. Ее спину и его живот разделяли всего два тоненьких слоя хлопковой ткани, тепло их столь близких тел смешалось уже в одно общее, согревая равномерно их обоих. Голая кожа соприкасалась только ниже колен — там, где заканчивались короткие штаны ее пижамы, а его чуть подогнутая нога приятной тяжестью наваливалась на ее бедро, не вызывая совершенно никакого дискомфорта. Его левая рука покоилась где-то под их телами — наверняка с утра будет страдать от онемения, а правая лежала сверху на ее боку, слегка касаясь кистью округлости ее груди. Моника повернулась всем телом, самую-самую малость, на долю градуса — так, чтобы в спящие мужские пальцы попадала вся ее правая грудь, тут же ставшая вдруг тяжелой и упругой, и самым краем сознания ощутила вдруг, как едва заметно изменилось дыхание Чендлера. Он, практически не шевелясь, перекатил на ладонь всю ее округлую тяжесть, пальцы его чуть дрогнули, и подушечка большого пальца уже явно, с нажимом, провела по самому центру набухшего соска. Моника еле сдержала стон, чувствуя, как глубоко внутри нее, зародившись сначала в груди, а потом опускаясь все ниже, мелко вибрирует какая-то струнка, задевая нервные окончания и оставляя за собой, затухая, томное сладостное послевкусие. Чендлер повторил движение большого пальца, легонько сжимая все остальные, и Моника ощутила затылком, как разомкнулись в легкой улыбке его губы. Ей стало вдруг невероятно страшно, что прямо сейчас она почувствует за спиной его растущее возбуждение — в принципе, очень в эту минуту предсказуемое — и волшебный момент сразу же закончится, заменится на необходимость срочно решать, как им поступать дальше, делать выбор между их многолетней дружбой и мимолетным влечением. Она перевела дыхание, тут же поняла, что его ладонь снова лишь нежно, успокаивающе, поглаживает ее грудь, и мягко прижалась задницей к его животу, уже не опасаясь, что он перейдет границу. Чувство безмерной безопасности рядом с телом именно этого вот мужчины, перемешанное с близостью на самой грани интимности, захлестнуло ее волной, и она провалилась в глубокий сон до самого утра. Проснувшись утром почти одновременно, они лишь обменялись улыбками и тут же встали — без излишнего смущения, как и раньше, когда засыпали рядышком на диване под особенно нудные фильмы. Моника сочувственно посмотрела, как он крутит затекшей рукой, поставила чайник и сбегала в свою квартиру за выпечкой, приготовленной вчера для планировавшегося первого утра с Итаном. — С днем рождения! — она чмокнула Чендлера, сидящего за кухонной стойкой, в макушку, ставя перед ним тарелочку с тонким хрустящим печеньем и баллончик со взбитыми сливками. — Подарок я принесу вечером. — Утро с тобой наедине — уже замечательный подарок, — улыбнулся он. — А прошлая ночь для меня вообще была лучшей за этот год. — Потише там с обобщениями, — проворчала она. — Думаешь, мне не обидно, что лучшей ночью со мной у мужчины считается это вот все? Таблетка от головы, неудобный диван и наполовину пропущенная серия детектива? — Не лучшая ночь с тобой, а моя лучшая ночь вообще, — возразил Чендлер. — А то, что ты способна на большее, сомнению не подлежит. — Ладно, — примирительно улыбнулась Моника. — И у тебя еще есть шанс рассказать, что ты хочешь в подарок. Чендлер поднял на нее глаза, и она поняла вдруг, что за смешливыми синими искорками в них таится целое море абсолютной серьезности. — Поцелуй меня.