Из праздности любовь

Я тебе в глаза, хлыщу, Самый крепкий сок впущу, Так что ты потом вовек Не сомкнешь влюбленных век. Пак, «Сон в летнюю ночь»       Весь день Северуса не покидала мысль, что за ним следят.       Это, конечно, не первый такой день. И определенно не последний, пока он находится в одном замке с этой гриффиндорской шайкой.       Это стало уже таким привычным: острое, как игла, ощущение холодного взгляда у основания шеи, обнаружение чужого присутствия по легкому колебанию воздуха в коридоре, немедленная реакция, кричащая: «Беги!», при определенном звуке — мягком, обманчиво-безобидном смешке, резком окрике, вкрадчивом, почти интимном зове (такой мог бы, пожалуй, даже задеть неизвестные ему самому струны души, если бы этим тоном не произносили обычно проклятое «Нюниус»)…       Он выучил все это еще задолго до того, как судьба столкнула его с мародерами из Гриффиндора. Задолго. Правда, в Коукворте домишко был помельче, а враг нерасторопнее, но так ведь и набираются опыта? В будущем он, быть может, станет шпионом мирового уровня и будет ускользать от преследователей по всем пяти континентам, кто знает.       В общем, если бы вдруг узаконили охоту на людей, как у Шекли в «Седьмой жертве», Северус Снейп не стал бы легкой добычей, нет.       И тем не менее, за пять лет неприятная, колкая изморозь от враждебного взгляда ничуть не притупилась, все еще рассыпалась искрами по позвоночнику и заставляла думать не об уроках, а о нацеленных на него зрачках в окружении серебристой радужки.       Блэк, разумеется. Только он умел стрелять глазами не только, чтобы заставить безмозглых девиц упасть перед ним на колени, но и на поражение.       Первый взгляд — за завтраком. Блэк был чем-то до бледности напуган и смотрел на него так, словно только узнал, что Северус прошлой ночью перебил всю его семью. Впрочем… нет, для Блэка аналогия неподходящая. Случись такое на самом деле, он бы, чего доброго, объявил его своим лучшим другом, сдвинув с пъедестала пустоголового хвастуна Поттера — собственное семейство мудила ненавидел до зубовного скрежета.       Но тогда он решил, что это может быть стечением обстоятельств. Мало ли, что гриффиндорцы там обсуждали своей львиной когортой? Мало ли, почему башка Блэка дернулась и повернулась, почему серые как небесная хмурь глаза замерли именно на его переносице? Это же Блэк, в конце концов. Выяснять причины его поступков так же бессмысленно, как тщиться привить хорошие манеры Корнуэльским пикси.       Однако дальше стало только хуже. Все занятия — как назло с Гриффиндором, будто МакГонагалл была в плохом настроении, когда составляла расписание. И все занятия Северус чувствовал себя под прицелом, хоть рисуй красную точку прямо между лопаток.       На ЗОТИ даже Мальсибер, с которым они в паре практиковали Эверте Статум, в конце занятия остановил его, потирая ушибленные ребра:       — Опять с мародерами поцапался?       Северус неопределенно дернул плечами. Он находился в состоянии непрекращающегося «цапанья» с гриффиндорскими придурками. Вопрос Мальсибера был неуместен.       — Блэк в тебе едва дырку не прожег глазами, — пояснил тот, нахмурив кустистые брови. — Будь начеку.       Это плохо. Очень плохо.        На зельеварении он впервые — впервые! — за всю свою жизнь перепутал последовательность добавления ингредиентов и едва не испортил зелье, положив веточку руты прежде, чем порошок из слизней. Его спасла Лили: одним легким взмахом палочки уничтожила руту до того, как та успела коснуться поверхности безупречно-сиреневого зелья.       — Что это с тобой сегодня? — нахмурилась Лили.       Северус поджал губы и мотнул головой. Бесполезно говорить о своих подозрениях. Словно мальчик, который слишком часто кричал «волки», он за пять лет так надоел своими обвинениями в адрес Мародеров, что теперь, стоило ему лишь произнести, например, «Люпин», у Лили непроизвольно закатывались глаза.       — Ничего.       — Рута перед слизнями? Тебя на Защите Мальсибер приложил, что ли?       Северус оскорбленно фыркнул. Его? Приложили? Как ей такое вообще в голову пришло? Она что, ни разу на него не взглянула? Иначе бы знала, что это именно он приложил Мальсибера — несколько раз, да так сильно, что у того синяки до следующей недели не сойдут!       — Все в порядке, просто отвлекся.       Лили это не убедило.       Ну, а что он мог сказать? «Кажется, что Блэк весь день на меня пялится?» Она только предположит, что у него снова разыгралась паранойя и посоветует выпить ромашкового чаю. Вот только это не было плодом разыгравшегося воображения. Нет, он чувствовал его прямо сейчас — неуютный, щекотный, прошибающий позвоночник короткими разрядами проклятый взгляд Блэка. Черт возьми, да Северус многое бы отдал, чтобы это было всего лишь паранойей!       И от ромашкового чая, который у Лили был панацеей от всех душевных болезней, его чаще всего тянуло блевать.       — Ненавижу ромашковый чай, — прошептал себе под нос Северус, сверяясь с рецептом, чтобы не оплошать еще больше.       Лили бросила на него недоуменный взгляд, гадая, к чему была эта ремарка, но потом устало хмыкнула:       — Ты вообще хоть что-то в этом мире любишь?       «Тебя», тут же захотел ответить он. Но сдержался и, смутившись собственного порыва, спрятал отчаянно покрасневшие уши и нос под партой — как будто искал в сумке что-то срочное для занятия.       Но ведь Лили невозможно было не любить! Она была всем хорошим, что вообще когда-либо случалось в его жизни — ярким солнечным лучом, запутавшимся в зеленой кроне ивы, тихим журчанием ручейка, сладким вкусом ванильного молочного коктейля в единственной кондитерской их городка, запахом типографской краски нового издания в книжном магазине… Он чувствовал к ней так много, но никто не учил его выражать все это безграничное, затапливающее с головой, теплое и сладкое, что в нем рождалось и, разумеется, Лили неоткуда было узнать, что она для Северуса важнее всего на свете.       Впрочем, даже в самых смелых фантазиях он никогда не мог представить, что его любовь выражается романтически. Что они ходят по Хогвартсу за ручку, как подружка Лили, Алиса, и Фрэнк Лонгботтом, или целуются вечером, прощаясь у входа в гостиную, или…       Нет. Северусу не нужны были дурацкие напоминания Поттера и Блэка, он и без того прекрасно знал, что рожей не вышел рассчитывать на что-то. Он знал свое место. Его удел — быть с Лили рядом, но не вместе.       Его это устраивало. Что угодно, как угодно, лишь бы по-прежнему иметь возможность выбешивать Поттера одним только фактом своего присутствия рядом с ней.       Жар в щеках немного спал, и Северус решил, что можно выбираться. Но перед этим против воли посмотрел на заднюю парту, где царили Поттер и Блэк — зелья в их котлах плевались и искрились, как фейерверки. И незамедлительно наткнулся на пылающий, словно жаждущий сжечь его заживо, серый взгляд.       Дыхание перехватило. Да что ж это такое?       Блэк просто издевается. Это всего-навсего новый способ пытки. Северус никак не отреагировал на его нелепые шуточки в пятницу, вот он и решил довести его другим способом. Всего лишь нарывается на драку. Подстрекает его напасть первым. Хочет, чтобы Северус весь извелся, гадая, что у этого придурковатого на уме. Остановится ли он на тупых, раздражающих взглядах? Или это — всего лишь прелюдия, скорое обещание расправы, безмолвный совет осторожнее ходить по темным коридорам?       Блядский Блэк, с ним всегда так!       Хер поймешь, что в его башке творится. Безумнее мартовского зайца.       Северус упрямо сжал губы и с вызовом впился глазами в расширенные черные зрачки.       Ну? Давай!       Блэк вздрогнул. Нож, которым он вроде как шинковал коренья, соскользнул, едва не отрезав ему палец.       Довольный результатом, Северус победно ухмыльнулся и гордо распрямился. Но триумф длился недолго.       — Ай, бл…       Из глаз посыпались искры, затылок зазвенел как медный котелок, по которому со всей силы шарахнули половником. Надо же было так опростоволоситься, просто забыв, что находишься под партой!       Подземелья огласились громким хохотом. Разумеется, этим животным лишь бы поржать лишний раз, а Северус для них — любимая цирковая обезьянка! Вон, даже Лили невнятно фыркнула, прикрыв рот ладонью, прежде чем спросила, в порядке ли он.       Северус не стал утруждать себя ответом. Он потирал ладонью ноющий затылок и все еще жмурился. Разумеется, он в полном порядке, разве она не знает, что таким образом все уважающие себя зельевары проводят ритуал по улучшению качества зелий? Ну честное слово.       Смешно им. Животы надорвешь. Сдается, если он однажды поскользнется на лестнице и сломает себе шею, все вокруг просто задохнутся от хохота.              За задней партой что-то громко хлопнуло, заставив нескольких девочек взвизгнуть и тут же залиться новым приступом смеха — наверняка, очередной залп из котлов придурков.       Северус обернулся, как бы невзначай, чтобы никто не подумал, что ему действительно есть дело до гриффиндорцев и их унылых попыток превратить урок в клоунаду.       И тут ему по-настоящему стало страшно.       Потому что Блэк не смеялся.

***

      После такого Северусу наконец пришлось отнестись к своей безопасности со всей ответственностью.       Блэк не смеялся? Серьезно? Блэк, которому куриную лапку на зельях покажи, и он аж хрюкать начнет от ржача?       Блядь, во что же он вляпался?       Остаток занятий Северус мучительно вспоминал, когда и чем успел насолить Блэку настолько, что тот поклялся довести его до безумия. Ничего не шло в голову. Не мог же Блэк узнать, что заклятье ослиных ушей на прошлой неделе на него наложил Северус? Да даже если и так? Заклятье ударило не в полную силу, и вместо здоровенных и волосатых получились лишь чуть вытянутые, словно эльфийские, уши, которые невероятным образом сделали этого остолопа еще красивее. Казалось бы, куда уж больше.       От злости Северус едва не скрежетал зубами. Возможно, проще было бы подойти к Блэку, ткнуть палочкой в грудь и прямо спросить, что ему надо и чего он прицепился, но наверняка именно этого он и добивается! Нет уж, Северус не даст ему выиграть так просто, пусть не думает, что может управлять им так же, как всеми вокруг…       Поэтому оставалось только одно, единственно верное решение.       И Северус позорно прятался от Блэка и компании до самого ужина.       Это привело к паре весьма двусмысленных ситуаций, когда другие ученики обнаруживали его боязливо выглядывающим из-за гобеленов у кабинета предсказаний, спрятавшимся под скамью во внутреннем дворе или вжавшимся в ржавые доспехи, чтобы стать незаметным. Впервые в жизни Северус порадовался собственной репутации странного и опасного любителя Темных искусств — это избавило от неудобных вопросов и нелепых догадок о том, почему его так тянет обниматься со статуями.       Но теперь он мог, наконец, ходить свободно, не прижимаясь к стенам в попытках прикинуться портретом.       Северус даже отказался от ужина ради возможности выскользнуть из замка до отбоя. У него уже несколько недель зрела в голове идея по улучшению напитка живой смерти, но для того, чтобы уточнить придуманную гипотезу, нужна была полынь из теплицы номер один — на прошлом занятии травологии он как раз отметил, где она растет, и теперь хотел тайком стянуть пару веточек. Не слишком благородно, разумеется, но это не считается воровством, если пойдет на развитие науки, так?       На улице его тут же схватил за нос цепкий мороз — ближе к ночи температура опускалась почти до минус пятнадцати, и без помощи заклинаний старое пальто и поношенные ботинки не справлялись, но Северус был доволен. Он был человеком холода, любил закутаться в толстые школьные одеяла и слушать треск камина в гостиной, которая и летом-то была на порядок холоднее других частей замка из-за близости озера. Ему нравился льдистый воздух, сковывавший ноздри. Он был чистым. Свежим. Прочищал мозги лучше любого Умострильного. Куда лучше летнего жара, от которого кожа становится горячей и влажной, а волосы липнут ко лбу.       Снег, за день утоптанный сотнями ботинок, в темноте казался ярко-синим и позволял четко видеть все вокруг даже несмотря на поздний вечер. Северус украдкой, вдоль замковой стены, пробрался к узкой тропинке, которой обычно пользовались только Хагрид и профессор Спраут. Оглянулся, проверяя, нет ли запоздавших с квиддичной тренировки игроков, пониже опустил голову, прячась в складках капюшона, и поспешил к теплицам, призывно маячившим теплыми огоньками во тьме.       Тихое поскрипывание снега, далекое уханье сов в башне, искристые блестки звезд в мрачной синеве зимнего неба… неудивительно, что он расслабился. После того, как Северус ловко вскрыл амбарный замок с помощью одолженной у Лили шпильки (так надежнее, если вдруг после обнаружат пропажу и проверят его на использованные заклинания), он пробрался в жаркие, наполненные сочными травянистыми запахами теплицы и сорвал несколько веточек горькой полыни. Его захлестнула такая гордость от собственных находчивости и неуловимости, что он беспечно позабыл о событиях дня. Терзавшие его вопросы отступили, сковывавшее предчувствие опасности исчезло, и он наконец- то сумел вздохнуть полной грудью.       Назад в замок он возвращался по-другому: легким шагом, специально наступая на края расчищенной тропинки, чтобы услышать хруст свежего наста, наслаждаясь тихой бесшумностью ночи и предвкушая огромную чашку какао, которую можно выпросить у кухонных эльфов в обмен на привезенные из дома семена пажитника.       Только поэтому он не заметил слежки. И только поэтому вместо того, чтобы решительно наслать на нападавшего темное заклятье из арсенала собственных, он позорно пискнул, абсолютно забыв про лежащую в кармане палочку, и позволил утянуть себя в непроглядную тьму пустой на ночь Тепличной башни.       Он не видел ни черта, зато нос — просто так он, что ли, такой здоровенный? — тут же учуял сладкие цветочные ароматы и запах влажной земли. А еще — терпкие древесные ноты чьего-то одеколона и яркий, дразнящий запах вишневых леденцов, от которого во рту непроизвольно появилась слюна.       Ему конец.       Он понял это в тот же миг, когда глаза немного привыкли к темноте, и он сумел различить смутный силуэт — высокий, с широким разлетом плеч.       На него в упор смотрели серые, цвета потемневшего серебра на слизеринском гербе, глаза Сириуса Блэка.       — Пусти, — сказал Северус тихо, но твердо.       На самом деле, ему хотелось кричать, ругаться, махать кулаками в попытке заехать гриффиндорцу по носу или отвратительно выразительной скуле. Но он повел себя так, как принято, когда в темном переулке натыкаешься на огромного бродячего пса: напряженного, опустившего голову, глухо рычащего. При виде такого сразу понимаешь, что стоит тебе дернуться, и он нападет и вцепится острыми зубами в лодыжку, так что единственное верное решение — это двигаться медленно и говорить спокойно.       Черт. Не надо было на зельеварении смотреть в ответ. Дернуло же его, решил в бесстрашного поиграть!       Дикий, готовый к нападению непредсказуемый зверь — вот кем был Блэк. Вот почему Северус, пусть никогда и не признался бы в этом вслух, чувствовал себя увереннее, когда вокруг крутились и остальные Мародеры. Тогда стычки становились нечестными за счет количества нападавших, но… говоря по правде, один Блэк, которого некому остановить, был опаснее остальных трех, вместе взятых.       Никого из них рядом не наблюдалось. Ни громкого, самодовольного Поттера, ни отводящего глаза Люпина, ни Петтигрю, давящегося раболепными смешками.       Только Северус, который никому не сказал, куда идет, и Блэк, весь день высматривавший его как охотник добычу.       — Пусти, Блэк, — повторил он, осторожно дотрагиваясь до напряженной ледяной ладони, вжимавшей его плечо в холодное стекло.       Тот не ответил — продолжил сверлить его взглядом, медленно проходил от носа к губам, потом к глазам и скулам, будто в поисках ответов на незаданные вопросы, и это движение ощущалось таким осязаемым, словно Блэк водил по его лицу пальцами.       Северус нервно сглотнул. Надо бы осторожно дотянуться до кармана и достать палочку…       — Ничего, блядь, не понимаю, — произнес наконец Блэк, голос у него был низкий и хриплый, как простуженный.       Так. Хорошо. Он способен к диалогу. Значит, есть возможность договорится. Значит, есть мизерный шанс, что завтра Северуса не объявят пропавшим без вести на веки веков.       — Что именно? — мягко спросил он, подавив естественную как дыхание потребность съязвить, что ничего не понимать — нормально для такого идиота. — О чем ты говоришь?       Блэк шумно втянул ноздрями воздух. На мгновение Северус поверил, что сейчас гриффиндорец отморозит себе мозг, и он сможет сбежать, а то и шарахнуть в отместку чем-нибудь болезненным. Но чуда не произошло. Ледяные пальцы сжались, больно впиваясь в кожу даже сквозь плотную ткань пальто.       — Почему оно все еще действует? — лихорадочно зашептал Блэк, нахмурившись. — Ни одно зелье не держит эффект так долго, даже если я выпил целый стакан, обычно через час-два чары развеиваются и все, что остается, это непроизвольная дрожь при имени, а тут… какая-то катастрофа. Целый день! Меня как магнитом тянет, я не могу не думать о тебе, не могу не смотреть на тебя, не могу… — он метнул безумный взгляд на свою ладонь, крепко вцепившуюся в плечо Северуса. — Ты такой горячий… я думал, ты будешь холодным как ледышка.       Северус затаил дыхание. Он уже вжался затылком в стекло теплицы так сильно, что еще чуть-чуть — и стена пойдет трещинами, а Блэк продолжал с каждым словом приближать лицо. У него всегда были проблемы с личным пространством: то почти залезет на колени к Люпину, передавая через него пергамент, то повиснет на Поттере, как влюбленная девица, а о его поведении с влюбленными девицами и упоминать было неловко. Но в отношении Северуса он раньше неизменно выдерживал брезгливую дистанцию, то и дело напоминая, как не хочет измазаться в жире, грязи или чем-то подобном.       — И оно еще действует так… по-настоящему. — Горячий шепот почти опалял щеку. — Как будто я — это по-прежнему я, но во сне, где все возможно и все допустимо, даже… даже хотеть тебя.       Что он несет? В животе как будто перевернулась глыба льда, заморозив внутренности.       Он безумен. Блэк свихнулся и теперь… Гиппогрифье дерьмо, теперь Северус прямо-таки надеялся, что он захочет его всего лишь убить!       Прежде, чем он успел хотя бы подумать об ответе на такое немыслимое заявление, Блэк сделал то, от чего Северуса прошиб холодный пот: он вдруг повел скульптурно-прямым носом, слегка поморщился и… уткнулся его холодным от мороза кончиком прямо в шею Северуса.       Пожалуй, даже упавший прямо сейчас на них метеорит не произвел бы такого впечатления. Северус застыл, словно обратился в соляной столп, раскрыл в ужасе глаза, слепо уставившись на мясистые стебли экзотического растения в центре теплицы. Легкие заполнились теплым, чуть пьянящим ароматом вишневых леденцов и дымного дерева. Блэк повел кончиком носа от горячей кожи над самым краем ворота вверх, к чувствительной точке под ухом и там замер, чуть слышно, почти жалобно застонав.       Никто и никогда не касался его так. Не был настолько близко. Не только губами — даже пальцами. И, хотя Северус несомненно был в ужасе, хотя зубы его все еще были напряженно сцеплены, а ногти впивались в ладони до кровавых отметин, по его телу против собственной воли пробежала волна удовольствия. Контраст холодного носа Блэка и его горячего дыхания, тяжесть чужого тела, жаром прижимавшего его к ледяному стеклу…       — Чем ты пахнешь? — спросил Блэк ему в шею, послав по спине очередную россыпь мурашек. — Почему это настолько потрясающе, как… словно… я даже не могу подобрать слов.       Северус хотел ответить, что это полынь — он тер шею пальцами, после того, как срезал стебли, — но горло сковало немотой. Да и какой смысл был говорить с этим сумасшедшим, который пять лет воспринимал его не иначе, как засаленного болванчика для отработки заклинаний, а теперь вдруг понес ахинею про желание и… и запах.       Вместо этого он прошептал:       — Ты в своем уме?       Блэк вдруг низко зарычал, напомнив ему недавнее сравнение с диким псом, и отшатнулся. На лице его была написана самая настоящая мука: он зажмурился и мотнул головой, отгоняя напавшее наваждение.       — Я? — он расхохотался немного безумным хриплым смехом, мрачно отразившимся от стеклянной клетки теплицы. — Совершенно точно нет, скажи за это спасибо своей рыжей подружке, блядь! Что, она не нашла времени упомянуть, что опоила меня, да? Что я теперь на тебе помешан? Ебучее любовное зелье, только представь, Нюн… черт! Ее, нахуй, в Азкабан загребут, если я ее сдам, она хоть это понимает? Понимает, что нельзя относится к одноклассникам, как к блядским лабораторным крысам! Поить их какой-то самодельной бормотухой, только потому…       Северус понял: это лучшая возможность. Блэк разошелся не на шутку, он орал, размахивая руками, вцепляясь пальцами в длинные растрепанные волосы. Северуса больше никто не вжимал в стену.       Прежде чем Блэк успел бы заметить, он нырнул дрожащей рукой, скользкой от пота, в карман, выхватил палочку и вскинув, быстро произнес первое, что пришло в голову:       — Эверте Статум!       Нельзя оборачиваться. Несмотря на грохот и треск разбитого стекла, на болезненный стон Блэка — раз стонет, значит, живой — нельзя.       Северус выскочил из Тепличной башни, едва не ослепнув от неожиданно яркого лунного света, отраженного снегом, проехался подошвой по скользкой ледяной корке, едва не упал, размахивая руками, но выстоял. И помчался к замку изо всех сил, с трудом удерживая на подмерзшей наледи разъезжающиеся ноги. Быстрее, еще быстрее, пока Блэк не очнулся и не решил нагнать его, чтобы… да какая разница! Ничего хорошего от него все равно ждать не приходится.       Плевать, если его поймают Филч, МакГонагалл, да хоть сам Дамблдор! Все равно их наказание не страшнее, чем то, что случится, попадись он Блэку.       Он затормозил только когда оказался в относительной безопасности школьных подземелий. С трудом переводя сбившееся дыхание, с щеками, горящими от мороза и быстрой пробежки, с вымокшими до самых колен брюками, он и сам наверняка казался безумным многочисленным портретам, мимо которых пронесся.       Все в порядке. Он почти у гостиной. Здесь никого нет. За ним никто не гонится.       Северус согнулся пополам, уперся ладонями в колени и сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая колотящееся сердце и унимая ревущий шум в ушах.       А потом нахмурился.       Постойте-ка…       Что там этот псих говорил про Лили?