Из праздности любовь

Ни в ком безумье так не расцветает, Как в умном, коль в безумье он впадает. Способны ум, воспитанность, уменье Придать безумью странное значенье. Принцесса, «Бесплодные усилия любви»       Ему конец.       Потолок в проеме между опорами балдахина отливал желтоватой зеленцой, значит, Эйвери уже зажег ночник — он всегда просыпался раньше остальных в спальне. Но пока не встал.       Выходит, до разноголосых трелей будильников где-то полчаса.       Достаточно, чтобы Северус как следует оценил и обдумал беспросветные глубины унижения, в которые опустился.       Казалось бы, когда-то же он должен достигнуть дна? Но нет, с каждым разом он просто погружался все глубже и глубже…       Северус вздрогнул и плотнее закутался в одеяло, хотя в этом не было особой нужды: он, казалось, весь горел, от пальцев на ногах до макушки.       Этой ночью ему приснился Блэк.       И то, что он вытворял в этом сне, то что Северус позволял ему вытворять… более того: то, что он позволял ему вытворять с неприкрытым наслаждением…       Он с трудом сглотнул. Слюна была густой и кислой.       Откуда это вообще взялось в голове? Подобных сцен он не видел на спрятанных у отца под кроватью кассетах, не читал про них в книгах и даже близко ничего подобного не слышал в хвастливых разговорах однокурсников.       То, что они во сне делали с Блэком, было порочно, но прекрасно.       Подобные мысли заставили его крепко зажмуриться и замотать головой. Узнай о них отец, в ту же секунду пошел бы за старым дедовским ружьем.       «Ты конченый чудила, Стив. Конченый чудила», — вот что он сказал бы перед выстрелом.       Отец всегда называл его «Стивом». Отказывался использовать данное Эйлин «педрильское» имя, и никакие убеждения матери, что так называли величайших древних императоров, не помогали: Тобиас Снейп знал о Римской Империи так же мало, как и о магии.       «В конце концов, сам же и напророчил» — злорадно подумал Северус, как будто слова отца могли иметь хоть какое-то отношение к тому катастрофическому открытию, которое он совершил из-за Блэка.       К стыду и злорадству примешалась чистая, ничем не разбавленная злость.       В одно мгновение он возненавидел Блэка почти так же сильно, как прежде, и это оказалось родным, знакомым чувством, от которого он едва не прослезился.       Но мгновение прошло. Перед мысленным взором возник Блэк из сна с многообещающей загадочной улыбкой. Кровь отхлынула от щек Северуса и устремилась вниз.       Он пропал.       Это поражение, бесповоротное и неотвратимое.       Он хочет Блэка.       Он хочет, чтобы Блэк хотел его.       За что, Господи?       Надо встать. Надо попасть в ванную раньше Эйвери. Он, конечно, трепаться не будет, и комментариев сальных отпускать не решится — попробовал однажды, когда Северус только начал узнавать, что такое утренние стояки, и в ответ получил пренеприятное заклинание, от которого даже у Помфри нет лекарства. Так что теперь в открытую смеяться не станет. Но все-таки… лишние глаза Северусу ни к чему.       Из-за горящего ночника за закрытым пологом кровать Эйвери подсвечивалась, как сцена для самого скучного в мире театра теней — с единственным актером, который ворочался, лениво поправлял одеяло и иногда тянулся к тумбочке, чтобы проверить время.       Осталась всего пара минут, чтобы остаться незамеченным.       Северус босиком неслышно выскользнул в соседнюю комнату. После мягкого ковра каменный пол ванной ощущался как покрытая льдом гладь озера: холодный и отчего-то скользкий.       Пока Северус выбирался из пижамы, он изо всех сил старался не вспоминать, как хорошо выглядел во сне Блэк без мантии и рубашки, и…       Ему нужна помощь. Есть специалисты, которые занимаются внезапным влечением к законченным мудакам?       Ну почему не Лили? Почему она не являлась к нему во снах, обнаженная и сгорающая от желания, не тянула руки, не шептала на ухо бесстыдные, сладкие комплименты?       Нет, о таком даже думать было странно. Неправильно. Мозг словно ставил мощный блок, стоило только захотеть представить подобное.       Зато Блэку, очевидно, плевать было на ментальные блоки, как и на все остальное, в принципе. Северус мог сколько угодно убеждать себя не думать о нем — но Блэк все равно нагло заявился в его сон, чтобы утянуть прямиком на чертовы ящики в чертовой подсобке!       Северус загребнул полные ладони ледяной воды и плеснул на лицо.       — Да чтоб оно все провалилось к дьяволу! — в сердцах прошипел он.       — Если бы я получала пенни за каждое такое высказывание, уже бы щеголяла золотой рамой, — прокомментировало его зеркало.       Северус залез в промерзшую душевую кабинку и выкрутил кран с холодной водой на полную. Кожу как будто обожгло. Он тут же вспомнил кадку с водой, которую набирала из колодца мама — отец частенько пропивал деньги, которыми должен был оплатить электричество и дрова для камина, а пользоваться палочкой маме не разрешал. Ей приходилось мыть сына колодезной водой, всегда почти ледяной, независимо от времени года.       Холодная вода сделала свое дело — непрошенное возбуждение пропало.       Но теперь его от плечей до коленей била крупная дрожь, и зуб на зуб не попадал, сколько бы он не растирался полотенцем.       Он всегда знал, что цена избавления от Сириуса Блэка будет непомерно высока.       В дверях он столкнулся с Эйвери, который аж подпрыгнул от неожиданности — не привык, чтобы кто-то просыпался раньше.       — Ты чего встал? — хрипло спросил он.       Северус пожал плечами.              — Забыл сделать домашку.       Эйвери нахмурился. Будь на месте Северуса кто угодно другой из парней, он наверняка не упустил бы возможности противно осклабиться и протянуть что-то вроде «ну-ну, дрочил, небось?» Но воспоминание о непроходящем на протяжении недели зуде в мошонке остановило Эйвери от неосторожных слов. Он сделал вид, что поверил, и кивнул.       Надо использовать освободившееся до уроков время разумно. Всякий раз, когда в голове навязчиво начинала крутиться одна и та же мысль — или один и тот же смущающий, неуместный, захватывающий дух образ — Северуса выручало одно: зельеварение. Постоянный контроль, четкость действий, необходимость сконцентрировать все внимание на котле и творящейся в нем магии, не требующей дурацких взмахов волшебной палочки… Это была любовь иного вида. Очищающая, постоянная. Настоящая.       Любой человек, которому Северус по глупости своей мог отдать сердце, способен его разбить. Но любимое дело, к которому у него был талант, дар, гений — никогда.       И когда Северус собрал в сумку необходимые учебники, переоделся в школьную форму и стал подниматься по лестнице на второй этаж, настроение пусть и чуть-чуть, но улучшилось.       — Привет, леди Гвендолен! — поприветствовала его из сливного бачка Миртл и захихикала.       — Привет, — буркнул в ответ Северус.       Что ж поделаешь, если теперь он и впрямь, как образцовая леди Гвендолен, грезит ночами о своем горячем шотландском лорде-убийце? Глупо отрицать очевидное.       А ведь если подумать, Блэку пошел бы наряд шотландских горцев…       О, нет.       Северус зажмурился, с трудом сглотнул и стал перечислять в голове состав Феликса Фелицис.       Минуту спустя он смог вздохнуть без позорного придыхания.       Так не пойдет.       Это что, сердце теперь всякий раз будет заходиться в этом диком барабанном ритме? А кровь приливать ко всяким частям тела?       Блэк — сам по себе страшное проклятье.       Черная магия.       Уголки губ невольно дрогнули в улыбке.       В таком случае, должно быть, неудивительно, что…       Северус остановил разогнавшуюся мысль волевым усилием.       Он пришел сюда не для того, чтобы продолжать думать о Блэке. Для этого, в конце концов, спальня подошла бы куда как больше.       И он принялся доставать из сумки ворох смятых записей, сделанных прошлым вечером, разложил вокруг спрятанные в кабинке ингредиенты, разжег голубоватый тусклый огонек под маленьким, черным от копоти котелком… как будто поставил перед потоком мыслей надежную плотину, направив их в верное русло.       У него есть луноландыши. Они — основа, базовый компонент. Что усилит их действие, скорректирует возможные побочные действия и подчеркнет из сотни возможных магических качеств именно то, что нужно Северусу?       Когда прозвенел колокол, приглашающий учеников на завтрак, у него уже был окончательный список трав и порошков из минералов, которые могли бы, подобно изысканной золотой оправе, выгодно огранить бесценный бриллиант.       Северус воспрял духом.       Настроение стало таким хорошим, что он даже перехватил в Большом зале пару сдобных булочек, намазав их маслом и вишневым джемом, хотя обычно пропускал завтраки. А отправляясь на урок Трансфигурации вместе с сонными однокурсниками, в порыве невиданной душевной щедрости отправил Блэку бумажную птичку-записку, сообщив о своих успехах.       Так что впервые его появление а заброшенном туалете сразу же после уроков не стало неожиданностью. Хотя сердце Северуса все равно пропустило удар, а потом еще и непривычно екнуло при первом взгляде на широкую нахальную улыбку и небрежно расстегнутый ворот рубашки.       — Это оно, — сказал Северус, когда обрел способность говорить, и вскинул вверх руку с рецептом зелья, — я уверен!       Блэк, который еще и слова не вымолвил, удивленно вскинул темные брови, взял тонкий пергамент в руки и внимательно изучил. Все это время на его губах продолжала играть улыбка, но Северус вдруг понял, что она неуловимо меняется: из нахальной становится растерянной, а потом восхищенной и как будто… нежной?       «Не позволяй воображению играть с тобой злую шутку, Северус. Держи себя в руках, а сердце — в тисках, потому что иначе Сириус Блэк разобьет его, даже не обратив внимания.»       Но как же хотелось поверить. Поддаться. Хотя бы на миг…       — Впечатляет, — хрипловато произнес Блэк.       — Хочешь помочь приготовить его? — выпалил Северус прежде, чем понял, что натворил.       Но серые глаза просияли, как звездная россыпь, а ответ «Конечно!» прозвучал так воодушевленно, что он даже не подумал пожалеть об этом.       Безнадежно. Капля внимания, просто намек на расположение и доброту — и Северус уже готов раскрыть душу нараспашку, отдать все, что может, и больше. Даже ему. Даже Блэку, его личному проклятью с первого дня в школе. Также, как мать, отмахнуться от всего, что было раньше, только потому, что у чертова засранца миллион оттенков в улыбке и глаза могут вот так сиять от простых слов.       — Ну… начнем? — осторожно поинтересовался Сириус, смущенный повисшей паузой. Северус кивнул.       — Вернее, покончим, наконец, с этим недоразумением.       Слова вырвались с горечью, но это было то малое, что Северус еще в силах сделать: да, пусть он признал собственное поражение и провал, посмотрел самому себе в лицо и не стал лукавить… но все еще мог — и должен был! — не дать Блэку узнать о возникшей в его голове путанице. Тот и так уже знал слишком много. Залез не под одежду, но словно бы прямиком под кожу. Вытянул из Северуса то, что тот и вслух не решался произносить. Почему рядом с Блэком он становился таким? Как будто выпил разом сыворотку правды и зелье эйфории, и запил залпом Амортенцией.       Нет.       То, что у Северуса появилась брешь в броне, не значило, что теперь нужно вложить в руки Блэку оружие и самому направить острие.       Сириус недоуменно моргнул. Улыбка, хоть и не исчезла вовсе, заметно померкла.       Северус почувствовал себя страшно виноватым.       Надо сделать так, чтобы Блэк перестал смотреть.       — Если не передумал, тогда давай за дело, — ворчливо бросил Северус, отворачиваясь. — Это тебе не мазь от ожогов, за три часа не сваришь.       Он доверил Блэку шинковать корень мандрагоры уже с несколько угаснувшей уверенностью — вдруг сделает слишком толстые ломти? Или нож будет уводить, и вместо ровных ломтиков выйдут только кривые огрызки?       «Надо было дать задание попроще», подумал он, с почти священной нежностью выкручивая стебелек луноландыша, чтобы получить пару капель драгоценного сока, «или сделать все самому».       — Готово, — прервал его мысли непривычно тихий и блеклый голос Блэка.       Обиделся, что ли?       Северус обернулся, уже готовый раскритиковать результат в пух и прах.       Но корень был нарезан идеально. Ровно, аккуратно, кругляшок к кругляшку, как россыпь монет.       Он удивленно моргнул и от неожиданности даже забыл, что хотел не смотреть на Блэка без крайней необходимости.       Разумеется, Северус теперь точно знал, что Блэк далеко не пустоголовый болван, каким любил предстать. Он всегда получал хорошие оценки, пусть даже больше половины — скорее за обаяние, чем за выученный урок. Но заклинания давались ему легко, как всякому чистокровному, на Трансфигурации Блэк на пару с Поттером частенько проявляли недюжинную фантазию, не просто превращая зубочистки в иголки, но и создавая на них сложные резные узоры, а еще он с раздражающей точностью помнил исторические факты, хотя на уроках Биннса или спал, или не появлялся вовсе.       Что до зельеварения — Блэк никогда не проявлял там должного усердия. Шептался с Поттером, мимоходом кидая ингредиенты в котел, хмыкал над тем, как дружок пытается в очередной раз привлечь внимание Лили, или сам строил глазки какой-нибудь девице… и тем не менее зелья у него всегда получали хорошие оценки.       Северус был уверен: это от того, что Слизнорт пресмыкался перед ним, как перед любым волшебником с громкой фамилией.       Теперь же, после всей полученной информации…       Он легко мог поверить, что этот невыносимый, раздражающий, до зубовного скрежета впечатляющий гриффиндорец мог бы при желании и ему дать фору в зельях.       И вот что странно — это было едкое, щедро сдобренное завистью открытие, однако оно словно подсвечивалось изнутри едва уловимым восхищением, появившимся непонятно откуда.       «Так ли уж и непонятно? Ты только вспомни, что Блэк вытворял своими пальцами во сне, когда…»       Господь милосердный.       Только не сейчас.       — Я могу сделать что-то еще?       «О, да…»       Нет.       — Кхм, — Северус прочистил горло и попытался спрятать пылающие щеки за волосами, — Да… да. Возьми вон тот порошок из лунного камня и смешай его с соком луноландыша, который я получил, а я пока…       Мимолетный взгляд выхватил напряженное, мрачное лицо Блэка.       Красивое, как на картинах в галерее, где художник изображал падшего ангела с пылающим взглядом.       — Но ты не обязан, если не хочешь, — добавил Северус, запнувшись.       Блэк моргнул.       — Я боюсь, что могу что-нибудь испортить.       Из горла вырвался недоверчивый смешок.       — О, не переживай! Твою мандрагору можно хоть сейчас в музей эталоном, ни к чему лишняя скромность…       — Нет, ты не понял, — Блэк вдруг посмотрел ему прямо в глаза, словно прожег насквозь мощным заклинанием, — я боюсь, что могу захотеть что-нибудь испортить.       Северус замер. Само время как будто застыло, повисло в воздухе и легло ему на плечи тяжелым одеялом. Он с трудом приоткрыл рот, но вопрос «почему?», набатом бивший в голове, на выходе превратился в едва слышный выдох.       И все, что он мог — смотреть в ответ, пытаясь передать вопрос мысленно.       Где Миртл с неуместными комментариями и писклявым хихиканьем, когда она так нужна? Где Лили, невовремя решившая проявить внимание?       Хоть что-то, способное сдвинуть это бесконечно замершее мгновение с места прежде, чем Северус совершит непоправимую ошибку?       Блэк моргнул еще раз и дернул головой, разметав по плечам отросшие темные волосы.       — Извини меня, пожалуйста, — дрожащим голосом произнес он.       — Все в порядке. Ты не в первый раз несешь явную околесицу, — Северус торопливо отвернулся и перевел внимание на ждущее своего времени масло из лепестков черной розы. И добавил с толикой насмешки: — и совершенно точно не в последний.       Займи чем-нибудь руки. Займи чем-нибудь голову. Освободи разум и не думай…       Пусть даже Сириус Блэк так близко, что можно учуять запах вишневых леденцов и можжевельника сквозь густые ароматы зелья.       Северус справился — он всегда справлялся, в искусстве отвлечения самого себя ему не было равных. Через секунду он задумался о том, хватит ли трех капель масла для нужного эффекта, а через пять — уже тянулся к блокноту, чтобы перепроверить записи и вывести новые переменные исходя из возникшей идеи. И едва не пропустил достаточно тихое, но очень твердое и уверенное:       — Нет. Я прошу прощения за все, что причинил тебе раньше.       Северус решил было, что ослышался.       — Что? — глупо переспросил он, от неожиданности вновь повернувшись, и едва не уткнулся носом Блэку в подбородок.       Тупица.       «Что?»       Столько лет в надежде наконец услышать эти слова от школьных недругов, поверженных и опозоренных, столько тщательно отрепетированных снисходительных отказов и отточенных насмешек — только для того, чтобы в тот самый момент выдавить из себя лишь идиотское невнятное «что», прозвучавшее скорее как жалкое кваканье.       — Я сказал: я прошу прощения, — повторил Блэк.       Теперь ему достаточно было просто шептать — он стоял так близко, что Северус в любом случае услышал бы. А нет — прочитал бы по губам: те как раз находились ровно напротив глаз, и можно было до мельчайших подробностей запомнить то, как они двигались, складывая тишину в бесстрашное «извини».       И разумеется, Блэк не был бы Блэком, если бы остановился лишь на этом.       — Я много думал об этом в последние дни. О том, почему именно ты. Почему когда-то мне хватило одного взгляда, чтобы невзлюбить тебя. Это было так просто тогда: ты сидел в купе Хогвартс-экспресса, в поношенной мантии и протертых до дыр ботинках, худой, сутулый и бледный, и все в тебе кричало о бедности и тяжелой жизни… но в тебе чувствовалось то же, что было в них. В моих родителях и Регулусе. В друзьях семьи и родственниках. Вот эта присущая чистокровным богачам уверенность в собственной значимости, в собственной исключительности… высокомерие, если хочешь.       Северусу захотелось возразить, но он не сумел выдавить ни слова, загипнотизированный хищным серебром глаз напротив.       — А потом ты заговорил, и искорка неприязни вспыхнула факелом, — сглотнув, продолжил Блэк. — Ты и звучал как все они. «Слизерин то, Слизерин это»… я никогда не мог причинить боль родителям или брату, не мог выместить свою злость и разочарование на них… но зато легко мог на тебе. А то, что ты всегда бил в ответ, словно возвращая мне собственную ярость… это как будто снимало с меня ответственность. Ты казался истинным воплощением слизеринца — холодный, надменный, злой и вероломный…       — Я такой и есть, — слабо выдавил Северус.       Блэк хмыкнул, обдав теплым дыханием ресницы.       — Врешь. Лишь хочешь таким казаться. Но, сражаясь с тобой, я представал в собственных глазах героем — эдаким Годриком Гриффиндором, сражающимся со злом. И в итоге настолько поверил в придуманный образ, что совсем забыл, что за ним скрывается всего лишь мальчишка, возможно, такой же потерянный, как и я сам. Я прошу прощения, хотя и понимаю, как нелепо это звучит — никакое раскаяние не сотрет все то, что тебе пришлось пережить по моей вине. И все-таки я хочу, чтобы ты знал: будь у меня возможность повернуть время вспять, я бы как следует навешал оплеух тому идиоту, которым был в одиннадцать.       Северус рвано вдохнул. Как это… по-Блэковски — предотвратить насилие другим насилием.       — Блэк, я… — начал он, точно не зная, что собирался произнести: мысли все еще разбегались в стороны, как проворные тараканы, и даже проникновенная тирада Сириуса вспоминалась лишь отрывками.       — Не надо, — покачал головой тот, — я сказал это не для того, чтобы получить ответ. Просто… так надо было.       — Хорошо, — кивнул Северус.       Так… странно.       Он ждал от этого события триумфа или злорадного удовольствия — в общем, чего-то, что неизменно возникает, когда видишь, как враг сдается и признает поражение — но почувствовал лишь смятение. Необычная нелепость произошедшего: полуразрушенный женский туалет, бульканье кипящего котла под ногами, Блэк в школьной мантии, с расстегнутым воротом рубашки и едва заметной щетиной на худых щеках…       Как будто сон.       Впрочем, будь это на самом деле сном, Северус бы решился протянуть руку и дотронуться до лица Блэка, чтобы проверить, будет ли покалывать кончики пальцев.       Вместо этого он смущенно опустил взгляд и вернулся к варке зелья как ни в чем не бывало.       Ну да, ничего же не случилось — перед ним всего-то извинился самый злобный из мучителей, да-да, тот самый, которого этой ночью он вылизал с ног до головы в очень непристойном и горячем сне.       Обычный вторник.       — Говоришь, смешать порошок лунного камня с соком луноландыша? — мягко спросил пресловутый мучитель за спиной.       В груди вновь встрепенулось теплое приятное чувство — запомнил ведь!       И Северус, не сдержав улыбки, надежно скрытой от посторонних глаз густым дымом от котла, кивнул.       Отныне даже работалось иначе — легче, спокойней, быстрее. Казалось бы, что такого сказал Блэк? Что-то там про злобных лицемерных слизеринцев? Но ему было жаль. Искренне. По настоящему. Пусть только сейчас, пусть завтра все это могло развеяться с первым глотком ими же сваренного противоядия — но это были нужные Северусу слова, никогда ранее не слышанные от тех, кому следовало бы их произнести. Поттер и Блэк, Слизнорт с его холодным равнодушием, Лили с вечными обвинениями, Петунья, мальчишки из младшей школы, прятавшие его вещи в сточных трубах… отец.       Если уж Блэк сумел извиниться… может, и с остальными все не так безнадежно?       Размышляя, он следил за паром, поднимающимся над котлом. Тот постепенно светлел, истончался и покрывался едва уловимым мерцанием, а потом и вовсе превратился в мягкую витиеватую дымку.       — Зелье готово, — понял Северус.       Блэк от неожиданности смахнул склянку со стрекозиными крыльями локтем. Те рассыпались по полу перламутровыми чешуйками.       «Красиво», подумал Северус, глядя на разноцветные пятнышки света на высоких скулах.       Он мог бы попросить Сириуса кинуть пару крылышек в зелье — от этого пар свернется густым клубом болотисто-зеленого дыма, пахнущего тиной и подгоревшими орехами. Зелье будет испорчено. Им придется еще раз добывать луноландыши, а для этого — целый месяц просто ждать.       Просто…       Северус вздохнул. Вот в чем самая большая опасность любовных зелий — они соблазняют тебя и дальше держать разум человека в узде, опьяненным и обманутым, лишь для того, чтобы вдоволь насытиться его вниманием и безграничным обожанием.       Но шутка вот в чем — ты никогда не насытишься.       Жажду любви магией не утолить.       И если сейчас Северус испортит зелье — или, вернее, позволит Сириусу это сделать, — что он получит взамен? Еще месяц сладкой лжи, смущающих откровенных разговоров, прикосновений, словно бьющих током? Или даже поцелуев, жарких объятий, снов, ставших явью?       Нет. Всего лишь месяц отсрочки до предсказуемого презрительного взгляда и брезгливого «Нюниус», произнесенного так, словно он — какой-то особенно мерзкий слизняк, вздумавший залезть к Блэку на ботинок.       Северус медленно вдохнул полной грудью: Блэк пах леденцами и дымом, а зелье — цветочным вином.       — Ему нужно настояться еще сутки, а потом ты наконец-то будешь свободен от моей компании. Доволен?       — Но мне нравится твоя компания, — пожал плечами Блэк.       Северус заставил пробежавшие было по спине мурашки рассеяться.       — Посмотрим, что ты скажешь завтра.       И только тогда вспомнил, что «завтра» — это канун Валентинова дня.