Moments

      Ким осторожно открывает дверь в квартиру и прислушивается к тишине, пробирающей до дрожи и расползающейся по стенам и потолку. Ему хочется включить везде свет, позвать Чэ и просто прижать его к себе, роняя голову на угловатое плечо и ощущая тонкие пальцы, зарывшиеся в волосы. И тот, прежний, эгоистичный Ким так и поступил бы, сделал бы всё, чтобы в груди перестало так жечь и давить, разъедать ядом. У него сегодня на руках снова кровь. И пусть он смыл её, едва ли не до красноты растирая кожу и подставляя голову под холодные струи, но она всё равно ощущалась в металлическом запахе, осевшем на корне языка, в фантомной стянутости на костяшках и подсыхающей, осыпающейся крошевом бордово-коричневой корочке.       Кимхан сегодня чувствует себя особенно паршиво, осознавая, что такая жизнь не для его доброго, нежного, солнечного Чэ, не для парня, слепо верящего в добро и разделяющего мир на чёрное и белое. Потому что в таком случае Ким уже не может быть тем самым кардиналом, продвигающим в мир серую мораль, где убийство – не всегда плохо.       По просьбе Кинна он отправился на встречу, которая не должна была вызвать каких-то проблем. Просто мелкие сошки с окраин Таиланда хотели продавать в их клубах наркотики сомнительного качества, забывая, что зарятся на территорию Терепаньякулов и пытаются влезть туда, куда не следует. И младший сын мафии естественно знал, что эта встреча закончится кровопролитием, был уверен, что они смогут договориться только тогда, когда кто-то из припевал получит пулю в лоб, но он не ожидал, что после будет так сложно. Точнее нет, сами переговоры прошли ожидаемо, Ким с холодной усмешкой сказал о том, кто он такой, наблюдая ужас в чужих глазах, потом рассказал о том, почему он здесь, выставляя требования о прекращении сомнительного бизнеса. Кимхан видел, как тяжело сглотнул Донью, прихвостень, которого прислали на эти переговоры, как подставную фигуру и крысу, которую не жалко.       – При всём уважении, Кхун’Ким, – молодой парень, едва старше самого Кимхана, расправил плечи, пытаясь выглядеть более расслабленным, и засунул в карманы дрожащие руки, – мы заключали соглашение ещё с Вашим отцом. Мы не вредим Вашему бизнесу, а Вы не трогаете наш.       Ким приподнимает одну бровь, улыбаясь уголком губ, и раскидывает руки в стороны, проговаривая насмешливо:       – Видишь ли, мой отец давно почил, а новый лидер отказался от любой связи с мелкими бандами, которые распространяют наркотики второсортного качества, – стоящий напротив парень неуверенно переминается с ноги на ногу, готовый в любую секунду выхватить ствол, но пока не рискует, слушая то, что говорит принц мафии, – я приехал сюда не для того, чтобы ты мне рассказывал о прошлых договорённостях. Твой лидер должен знать, что в наши клубы соваться запрещено. Можешь передать ему... – Донью таки выхватывает пистолет, но Ким быстрее и проворнее, он стреляет, даже не тратя времени на прицел и попадает точно между глаз. Тело темноволосого парня ещё по инерции задерживается в вертикальном положении, а потом грудой костей валится на пол, издавая глухой звук и будто давая сигнал для полноценной перестрелки. Всех мелких сошек парни Кимхана убирают за три минуты, оставляя в живых только одного. Он лежит на спине, мелко дрожа и держась за истекающее кровью плечо, и от боли даже не замечая, как тёплая жидкость из разбитого виска заливает правый глаз. Ким подходит к нему, опускаясь на корточки, хватает за волосы и приподнимает, заставляя смотреть в глаза.       – Передай Бонку, что так будет со всеми, кто влезет на нашу территорию, – и сразу встаёт, направляясь к выходу с заброшенного склада. Уже на улице, при свете одного единственного фонаря Кимхан опускает взгляд вниз и видит свою ладонь, измазанную чужой липкой кровью. И казалось бы, картина привычная и не должна вызывать никаких эмоций, кроме скуки и желания вернуться домой, но желудок скручивает спазмом, и Кима тошнит, до боли выворачивает, будто он собирается выблевать внутренности, а перед глазами мутной пеленой стоит собственная рука, которая сжимается и разжимается, размазывая кровь всё сильнее.       С появлением Порчэ в его жизни, Киму стало сложнее принимать эту сторону себя. И хоть Чэ не говорил ему ни слова об этом, всегда так тепло и нежно обнимал, будто перед ним был не убийца и монстр, а обычный, среднестатистический парень, с простыми человеческими проблемами и эмоциями. И Кимхан до сих пор не понимает, как это происходит. Не понимает, принимая душ и смывая с себя лишние запахи и невидимые, но ощутимые остатки крови, не понимает, когда чистит зубы и натягивает на влажное тело трусы вместе с мягкими штанами, не приходит к понимаю даже когда забирается под одеяло к Порчэ, обнимая его со спины и прижимая к себе. Парень что-то глухо мычит в его руках и начинает ёрзать, переворачиваясь на другой бок и обнимая Кимхана в ответ.       – Привет, – сонно хрипит он, ластясь к крепкому телу, словно большой кот, и утыкаясь носом в изгиб шеи, – ты в порядке, Пи’?       – Да, маленький, всё хорошо, спи, – Ким гладит Порчэ по голове и мягко, практически невесомо целует в висок, прикрывая глаза и стараясь последовать своему же совету.       И Ким действительно засыпает, медленно погружается в глубокий сон, будто в болото, но продолжает сжимать в объятиях своего любимого мальчика. Мальчика, который плачет навзрыд, держа дрожащими руками пистолет, направляет его прямо Кимхану в грудь и шепчет голосом полным ненависти:       – Ты монстр, Ким, я ненавижу тебя, я так сильно тебя ненавижу и хочу, чтобы ты умер.       Ким распахивает глаза и еле удерживает рвущийся из горла крик. Его тело липкое и влажное от пота, а сердце громыхает в груди так, будто собирается проломить рёбра и вывалится окровавленным ошмётком. Парень не знает, сколько он проспал, но на улице всё так же темно, если не считать огней неспящего Бангкока. Глаза привыкают к кромешной тьме в комнате, и Кимхан смотрит вниз на Чэ, мирно спящего на его груди. Картинка из сна кажется настолько реалистичной, что Кимхану мерещатся мерцающие дорожки слёз на чужих щеках. Он аккуратно гладит Порчэ по нежным губам и подбородку, а потом отдёргивает руку, словно получает ожог – Ким видит фантомные разводы крови на пальцах, которые не должны осквернять Чэ своими прикосновениями.       Кимхан аккуратно выбирается из-под родного тела и встаёт с кровати, прихватывая по дороге гитару и бутылку с сигаретами. Он думает о том, что давно ничего не пил и воскрешает в памяти вкус вина на чужих горячих губах, ощущение песка в мягких волосах и жаркий выдох прямо в рот. Порчэ так тянется к нему, верит, открывается сам и позволяет Киму открываться, что совсем не замечает всё то плохое, из чего состоит Ким Кимхан Терепаньякул, младший сын мафиозного клана и жестокий, безжалостный убийца. Чэ предпочитает закрывать на это всё глаза, видеть в нём Кима (а может в глубине души надеется вытащить обратно на свет и Вика), и это злит, заставляет Кимхана чувствовать себя беспомощным и уязвимым, потому что страх потерять Порчэ настолько сильный, что перекрывает все рациональные, здравые мысли, заменяя их сплошным горячечным бредом.       – Пи’Ким, – слышится позади тихий голос, а следом и шаги, почти бесшумные и осторожные, будто Чэ подкрадывается к опасному зверю. На плечи парня опускается тонкий плед, а рядом приваливается чужое тело, – почему ты не спишь? Что-то случилось? – Порчэ трёт глаза и рассматривает представшую картину – открытая бутылка рома, тлеющая сигарета в заходящихся в треморе пальцах и одиноко лежащая здесь же гитара. Чэ не знает, что творится в голове его любимого человека, но даже своим сонным мозгом он может понять – Кимхан в ужасе от чего-то. И этот ужас виден по выражению лица, которое удаётся с трудом рассмотреть, напряжённым плечам и всему излому позы, выдающему крайнюю степень отчаяния. Вместо ответа принц мафии затягивается смоляным дымом, наполняя едкостью лёгкие, тушит сигарету об пол и смотрит на свою всё ещё дрожащую руку.       – Я снова сегодня убил. Застрелил нескольких человек, которые явились на переговоры, пустил пули им прямо в головы, – его голос ровный, хриплый и низкий, будто он долго молчал или громко кричал на протяжении нескольких часов. Ким смотрит перед собой и тянется к бутылке, прикладываясь к горлышку и абсолютно не ощущая вкуса, – в живых остался один, который должен был передать послание. В его крови были мои руки, – он поворачивается к Чэ и подаётся ближе, шепча, словно в бреду, – мои руки в крови, Порчэ, и мне никогда, никогда от неё не отмыться, понимаешь?       – Ты меня пугаешь...       – Правильно, всё правильно, ты и должен меня бояться, а не любить, ты должен увидеть, наконец, какой я монстр и уйти, перестать видеть во мне только хорошее, перестать...       Кимхан не замечает, как у него начинается чуть ли не истерика, а дрожью пробирает уже всё тело. Алкоголь, адреналин, нервное напряжение и страх потерять Порчэ вылезают настолько непредсказуемо, что Киму хочется что-то разбить, чтобы выпустить этот клубок эмоций. Чэ с каждым произнесённым словом всё больше округляет глаза, смотрит на своего любимого человека и тяжело выдыхает, обхватывая шею Кимхана и вжимая в себя так, будто желает слиться с ним в одно целое, вплавить в свою грудь и никогда не отпускать. Он нечаянно задевает бутылку, которая опрокидывается и алкоголь из неё разливается по полу янтарной лужей, но парню совсем не до этого, сейчас важнее помочь Киму прийти в чувство и заземлиться. Поэтому Порчэ гладит немного спутавшиеся пряди и тихонько начинает говорить, покачивая парня в своих руках:       – Пи’Ким, я знаю, кто ты, знаю, что из себя представляет твоя жизнь. Я знаю, что ты убивал, видел это своими глазами на Ко-Тау, но я всё равно тебя люблю. Люблю всё в тебе, твой эгоизм, замкнутость, раздражительность и высокомерие. А ещё люблю твою нежность, улыбку, твой голос и ворчливость по утрам, люблю твою страсть, твои поцелуи и искренность, которую ты даришь мне, – Чэ отстраняется совсем немного, чтобы перебраться к Кимхану на колени, заглядывает ему в глаза и пытается в темноте хоть что-то в них рассмотреть. Он гладит длинную горячую шею, а потом скользит ладонями вниз по плечам и локтям, сжимая пальцы на предплечьях и заводит его руки себе за спину, прося, – обними меня.       И Кимхан обнимает, сдавливает чужое хрупкое тело, утыкаясь носом в ключицы и зажмуривая глаза. Буря внутри разрастается всё сильнее, поглощает эмоцию за эмоцией, создавая смерч невероятной силы, который может разрушить и сломать всё, что попадётся на его пути. Всё, кроме Порчэ, который мягко приподнимает его голову за подбородок и шепчет в самые губы:       – Умничка, любимый, – а после целует, в противовес своим словам и действиям, голодно и страстно, прикусывает нижнюю губу и всасывает её в рот. Ким продолжает сжимать его в своих руках, рычит в поцелуй и толкается языком, раздвигая пухлые губы, но сразу же отстраняется, когда его мальчик трётся бёдрами о промежность. Чэ ловит его дикий, эмоционально наполненный взгляд, проговаривает тихо, но чётко, уверенный в каждом произнесённом слове, – я хочу помочь избавиться от всего, что гложет тебя, хочу помочь тебе отвлечься и забыться.       А Кимхан вдруг так чётко и ясно осознаёт себя, Порчэ и окружающий мир, что ощущает, будто земля уходит из-под ног. Но слова Чэ, решительные и жаром осевшие на губах сразу же приводят его в чувство. Его настолько накрыло очередной волной неуверенности в том, нужен ли Порчэ такой парень, что он в одночасье забыл всё, через что они вместе прошли и какие трудности преодолели. И ведь Ким знает, на самом деле знает, что Чэ давно принял его, со всеми грехами и травмами, со всем дерьмом и гнилью, жившими в его душе. Знает, но так сильно любит и боится потерять, что не осознаёт размеров этого страха, пока он не накрывает с головой, словно лавина.       Порчэ снова пытается поцеловать Кимхана, но его останавливает рука, опустившаяся на губы.       – Не нужно, малыш. Лучше мы оставим это на утро и займёмся любовью не для того, чтобы я успокоился, а потому что буду с тобой и буду полностью твоим, а сейчас, – Ким разжимает, наконец, судорожно сжатую вторую руку и гладит тёплую спину, убирая ладонь с губ и нежно целуя, – если хочешь посадить моих демонов на цепь, лучше сыграй мне что-нибудь и спой.       Порчэ смотрит с подозрением, сканирует чужое лицо, пытаясь уловить признаки резко исчезнувшей паники, но не находит, будто Кима отпустило так же быстро, как и накрыло. Он отвечает на мягкий поцелуй, лижет любимые губы и отстраняется, разворачиваясь спиной к чужой груди и усаживаясь между бёдер. Ким обнимает его за талию и терпеливо ждёт, пока Чэ возьмёт гитару и начнёт играть, каждой строчкой напоминая и доказывая, что Порчэ не сделал из него идеального парня, а полюбил именно таким, каким он был на самом деле.

В параде звёзд нашей вселенной, Рисунком боли откровенной, Любовь моя начерчена.