Драбблы: Axis Powers Hetalia (2013)

Потрёпанный китель с полуоторванными погонами, фуражка у грязных сапог. Он стоял на коленях, низко опустив голову, не смея поднять взгляд. Отвратительно. Давным давно, преклонив перед папой колено, он пообещал самому себе, что никто не заставит его сделать этого вновь. Рыцарь из него вышел неважный, но клятвы нарушать, особенно данные самому себе, для Гилберта было смерти подобно. Сейчас всё по-другому. Он должен. Терпеть, сжав зубы до скрежета. Терпеть. И сбивчиво просить, словно читая шепотом молитву о помиловании. Брагинскому молитвы не нужны: он теперь без Бога ходит, Брагинскому нужен его брат. Живой, мёртвый - какая разница. "Как и всем нам" - думает Гилберт. На его лице расцветает безумная улыбка. Совсем чуть-чуть. Он сможет всё исправить. Людвиг вернётся и начнёт новую жизнь. Это будет трудно: поднять государство из руин, вернуть потерянное уважение и доверие, но он сможет. Только теперь без Гилберта. Байльшмидт старший прекрасно понимает, что у него самого нет шансов, он просит не для себя. Слишком слащаво улыбался Франциск при их последней встрече, слишком много надменности и превосходства во взглядах Кёркленда и Джонса - они уже давно всё решили. А Советский Союз молчит. Он не особенно разговорчив - Наташе совсем плохо. Кожа её вся истончилась, просвечивая тонкие ленты вен, глаза словно у безумной, линия рта искривляется временами так, что страшно. Кажется, вот-вот завоет как волчонок. Минск гниющими нитками с её сердцем соединён, сил терпеть нет. Ни у неё, ни у Ивана. Гилберт хватает Брагинского за шинель и поднимает взгляд, испуганный, как у зверька, затравленного собаками. Он не умеет красиво говорить, дети Войны находят себе другие развлечения. Ему не держать скрипки в руках, как утончённому Родериху, и не писать стихов - всё что нужно, он скажет мимолётным взглядом. Его глаза лгать не умеют. Тихое "пожалуйста" разбивает тишину, и чудится, будто звенят осколки. Словно колосится пшеница. Закроешь глаза, и вот-вот почувствуешь запах только испёкшегося хлеба и парного молока. Иван закрывает глаза, но ничего не происходит. Всё те же потёмки в душной комнате размером три на четыре и Гилберт. Разбитый, уставший, выцветший - как и все они. Эта война не принесла ничего, кроме разочарований и бессилия. Ещё чуть-чуть, и их всех навеки будет преследовать трупный запах, они сами - разлагающиеся трупы. Гаснет, мигнув напоследок, единственная уцелевшая лампочка. Загрубевших рук от бесконечной возни с оружием касаются обветренные губы. И тихо-тихо, на грани слышимости: "Тебе никогда не стать частью Европы. Гордись этим".