Ром и шоколад

      Палец непроизвольно поддевал кусочек краски, так удачно отшелушивавшейся. В темноте не получалось особо разглядеть, насколько далеко зашло это действо. Глубокий вдох, быстрый выдох, и Эрен оставил это дело, обхватив колени руками и уткнувшись лбом, спрятав лицо. Если бы еще от всего можно было так укрыться… Крепко зажмурившись, он старался изо всех сил не проронить даже единичную слезу. Если глаза закрыты, то можно всегда представить, что сейчас он находился совсем не запертый в кладовке без света, а сидел под каким-нибудь деревом на улице. Главное — получше продумать все детали. Но в этот раз даже это не помогло. И вот зачем он взял ту машинку? Знал ведь, что она принадлежала Зику. Но так уж сильно хотелось взглянуть, что из себя представляла эта управляемая игрушка! Широко зевнув, Эрен представил, что когда-нибудь и ему разрешат что-то самостоятельно выбрать в магазине. Хотя бы на день рождения. Папа обещал, что, если будет меньше работы, то сходит с ним и купит подарок. Осталось всего несколько дней!..       От толчка в плечо Эрен вздрогнул, потягиваясь. Внезапный свет резанул по глазам, и пришлось прикрыть их ладошкой. Мама выпрямилась и, ничего не говоря, быстро ушла. Он опять что-то сделал не так? Лишь бы не закрывала снова здесь! Бросившись за ней следом, он уцепился за ее гладкий халат.       — Прости! Прости меня! Прости, я больше так не буду! Пожалуйста, мамочка, прости! — лепетал он, пока перед глазами разрасталась пелена из слез. Но так сильно не хотелось снова обратно — в темноту. — Прости! Я обещаю, буду самым хорошим и послушным!       — Ты? — Она одернула халат, тут же отстраняясь настолько резко, что Эрен чуть не упал. — Ты никогда не станешь достаточно хорошим, Эрен, пора бы уже уяснить это и смириться.       — Мама, — протянул он, всхлипывая, совершенно не понимая, что еще должен был сделать, чтобы все исправить. — Мамочка, прости…       — Какой же ты… омерзительный ребенок, Эрен! — Присев перед ним на колени, Дина убрала волосы с его лица, погладила по голове, и на какой-то момент ему показалось, что все наладилось. Что он все-таки не такой плохой. — Послушай, мальчик мой, ты должен перестать рыдать по любой ерунде. Сколько я еще должна вытирать твои сопли? Стыдно должно быть уже за такое свое поведение, никто не любит нытиков. Ты должен стать послушным и хорошим, чтобы я полюбила тебя. Согласен? А иначе… Что мы делаем с испорченными игрушками?       — Отправляем в коробку в кладовке, а потом… — Эрен всхлипнул и крепко сжал ладони в кулачки. — Потом отдаем другим.       — Верно. Отдаем другим, потому что их уже невозможно починить. — Ее голос казался таким нежным, но в то же время вызывал странный страх и чувство опасности. Хотелось убежать и спрятаться до прихода Зика. С ним мама всегда была другой — доброй, ласковой. Она даже угощала его конфетами из дальней банки. Наверное, потому что Зик радовал ее, а Эрен… Эрен только разочаровывал и заставлял ругаться. — Ты хочешь быть такой игрушкой, дорогой?       Он тут же отрицательно замотал головой, жмурясь и стараясь едва ли не дышать. Лишь бы еще хоть немного погладила его, похвалила хотя бы разочек! Но мама поднялась и, не сказав больше ни слова, ушла в родительскую спальню. Это означало, что Эрену следовало идти в свою комнату. И желательно не выходить оттуда, пока не вернется папа. Лучше бы, конечно, Зик. С ним можно было поиграть хотя бы немного… Только вот никто так и не открыл дверь вплоть до самой ночи. Слезы от накопленной обиды и вопросов «почему обо мне все забыли?» вырвались мгновенно, едва Гриша положил ладонь на голову сына. Эрен старался не шевелиться, изображая спящего. А если опять что-то сделал не так? Ведь уже поздно, ему следовало спать давно. Не расстраивать же отца. Единственное, что позволил себе Эрен, так это выдохнуть от осознания, что папа все-таки пришел посмотреть на него, проверить. Значит, не так уж плохо вел себя за этот день. Заслужил это внимание.       Стоило двери вновь закрыться, мрак поглотил Эрена, за окном шевелились тени, проползали до самой кровати и, казалось, пытались куда-то утянуть вместе с одеялом. В такие моменты он прятался с головой и зажмуривался, чтобы поскорее уснуть. Как-то раз Эрен испугался настолько, что пробрался в спальню родителей, вытирая от распирающего страха слезы с холодных щек. Дина пообещала проснувшемуся Грише уладить вопрос и даже вернулась вместе с Эреном в его комнату. Тогда он думал, что это один из самых лучших моментов. Ведь вот она — мама! Рядом. Уложила в кровать, включила ночник и даже поправила одеяло. С облегчением выдохнув, Эрен больше не боялся никакого монстра, что мог вылезти из шкафа или утянуть под кровать за ногу, стоило одеялу сбиться и оголить ее.       — Эрен, — начала она спокойно, смотря в его все еще влажные глаза. — Ты понимаешь, что твой отец работает сейчас очень много? Хорошо. Понимаешь. Но не можешь справиться с такой ерундой, как собственное воображение. Почему же тогда мы должны сейчас тратить свое время, шанс на крепкий сон, который из-за тебя случается не так часто, на такую дрянь, как твои домыслы о несуществующих монстрах?       — Но… Мама, мам, он правда там был! Дверь открылась и… — всхлипнул Эрен, сжавшись мгновенно. Вся надежда на родителей рухнула, а страхи снова поползли со всех сторон, щипали и кусали.       — Хватит. — Холод резанул по сердцу, но мама лишь прервала его попытки оправдаться одним жестом. — Почему ты не можешь быть таким, как Зик? В чем твоя проблема, Эрен? Ровняйся на брата. Если бы ты был всегда таким же, то… Не важно, ты все равно никогда не приблизишься к его успехам.       Тогда Эрен настолько крепко сжал кулаки, что всхлипнул от внезапной боли, на что получил только осуждающий взгляд мамы. Навсегда пришлось запомнить одно: он должен быть другим, не собой. Быть собой — плохо. Идеальный только Зик, но не Эрен. Такая простая истина, казалось бы. Только почему-то после этих мыслей внутри становилось настолько гаденько, хотелось выплеснуть все накопившееся, будто, если не сделать хоть что-то, — взорвется. И Эрен придумал занятие.       Вот и сейчас, обуреваемый обидой, он решился на уже привычный ритуал. Крепко сжимая маленькими ручками фонарик, Эрен вытянул из шкафа цветную бумагу и залез в темноту, в самое опасное место в комнате — под кровать. Оказалось, что и впрямь монстров никаких здесь не нашлось. Возможно, они испугались света? Сняв крышку с небольшой коробки, Йегер начал как можно тише отрывать по маленькому кусочку от листа бумаги и складывать к остальным обрывкам. Один за другим. Поочередно. Когда огрызков становилось много, он приминал их и возвращался к своему фокусу, постепенно успокаиваясь.       Когда солнце теплом коснулось детского лица, заставляя жмуриться, Эрен потянулся и сбросил с себя одеяло. Как же… Он точно помнил, что не вылезал из-под кровати. Несколько секунд раздумий… Зик! Так и не попав правой ногой в тапок, Эрен бросился прочь из комнаты к брату и моментально запрыгнул на него еще спящего.       — Зик! Зик! — кричал он, дергая его то за руку, то за отросшие волнистые волосы на макушке. Тот морщился, но улыбался сквозь сон. — Ну, проснись же! Я такое тебе покажу! Такое!       — Лучше, чем сон до обеда? — Брат предпринял попытку вновь забраться под одеяло, но Эрен не сдавался, уже спрыгнул на пол и теперь тянул его за ногу. — Какой же ты… Упрямый, Эрен.       — Ну, пожа-а-алуйста, — протянул он со всей жалобной просьбой, на которую был только способен. Знал ведь, что брат никогда ему не откажет. — Это очень быстро, обещаю! И я отстану от тебя, мешать больше не стану.       — Что за глупости? Ты совсем не мешаешь, — пробубнил Зик, обреченно поднимаясь и принимаясь одеваться, пока Эрен носился вокруг него кругами. — Вот неугомонный!       Схватив брата в охапку, Зик забросил его себе на плечо и рассмеялся, выходя из комнаты. Эрен отбивался, старался сопротивляться и даже пытался угрожать, но в итоге сдался. Выяснив направление, куда следовало идти, они вскоре оказались вновь в комнате Эрена. Опять юркнув под кровать, он оттянул матрас и вынырнул уже с рисунком, мелькнувшим красками в его руках.       — Вот! — Эрен протянул его Зику и сразу отошел на несколько шагов, шмыгая носом и проводя ладонью под ним. Единственный тапок на ноге выводил какие-то узоры по полу, пока Зик рассматривал этот подарок. — Не очень получилось, знаю, я потом обязательно перерисую!       — Нет-нет, что ты?! Все очень… красиво! Я не обманываю, Эрен. — Он улыбнулся, аккуратно держа бумагу за краешки.       Зик нахмурился лишь на мгновение, продолжая разглядывать такую дружную семью: отец, спрятавшийся за газетой, из-за которой торчала только шляпа и клубился дым; в середине — Дина с копной ярко-желтых волос. Такая интерпретация вряд ли бы понравилась маме… С краю — Зик. Он был раскрашен всеми цветами радуги и широко улыбался. Еще и умудрился держать в одной руке за нитки воздушные шарики, а во второй — щенка. Эрен всегда хотел завести собаку, и это был бы вполне неплохой вариант, чтобы помогать ему раскрываться и научиться хоть немного начать играть с соседскими детьми. Но вот только Дина всякий раз была против. Это ведь слишком огромная ответственность для ребенка! Зик бы уговорил ее, он в этом не сомневался, но не хотелось думать о том, что в его отсутствие случится с собакой… Особенно если вспоминать хоть тех же улиток, спокойно и тихо живших в контейнере под кроватью Эрена. Дина тогда так разозлилась, что выкинула все найденное из окна на глазах ребенка. Удивительно, что Эрен сумел проглотить обиду и лишь день сидел тогда в своей комнате под одеялом. Но где же сам младший братик на рисунке? Зик осмотрел все и увидел неприметную серую фигурку поодаль, которая смотрела на всех с мирной улыбкой. Наверное, он слишком сильно среагировал, потому что в следующую секунду Эрен занервничал и вытянул рисунок у него из рук, сразу сминая и выбрасывая.       — Я же говорю: плохо получилось. Исправлю, чтобы все было идеально! — Шумно втянув носом воздух, Эрен нахмурился, как это делал старший брат, и попытался забраться под кровать, но был ловко пойман.       — Зря ты так. Мне очень понравилось. Нарисуй в таком случае еще разок меня. И я обещаю, что повешу в своей комнате. Договорились? — Усадив брата на кровать рядом с собой, Зик обнял его, усмехнувшись.       — Правда? Мама говорит, что у меня не очень получается, потому что я много ленюсь. А я стараюсь! Честно-честно!       — Правда, мелкий, я же тебя никогда не обманываю. — Растрепав и без того всклокоченные волосы на макушке Эрена, Зик рассмеялся, хоть за этим смехом и скрыл некое недовольство собственной матерью.       Младший брат еще не понимал всего, что происходило в их семье. Он изо всех сил старался «вписаться» в эту странную мозаику, у которой и так было полно сколов, из-за которых Эрен всякий раз оставался будто лишним элементом. Зик не считал его таковым, он любил брата, но никак не мог заставить маму полюбить чужого для нее ребенка. Каким бы прилежным и старательным Эрен бы ни был, для Дины он всегда оставался лишь клеймом на их семье. Напоминанием о том, что Гриша не так уж и тосковал по ней во время расставания, а даже умудрился попытаться начать новые отношения. Всем, кроме Эрена, казалось, что их семья раскалывалась, разваливалась на части, словно огромный замок, построенный в неподходящем климате, за которым перестали следить. Но Дина не была бы собой, привыкшая вытягивать их из любой ситуации, только бы не выглядеть как-то не так в глазах общества. А учитывая, в каких кругах им приходилось вращаться, мнение такого окружения необходимо было поддерживать на должном благоприятном уровне.       Возможно, Гриша и не решился бы раскрыть Дине правду о мимолетном, но бурном романе, если бы финалом не стало появление на свет Эрена. И она прекрасно понимала, какая ответственность рухнула на плечи мужа, но только «понять» и «принять» — слова, имеющие разное значение. Дина все знала, даже какое-то время старалась заставить себя принять этого младенца, но он так и остался для нее лишь плодом измены и продолжением совсем чужой женщины. Женщины, что вдруг возомнила себя лучше. Стало плевать на то, что Карла сама прервала любые контакты с Гришей, стоило ей узнать о присутствии в его жизни жены и сына. И пусть он искренне говорил о разводе, но от него явно требовалось сообщить все это раньше, не скрывать на протяжении пары месяцев. Пусть Гриша и был уверен, что его отношения с Диной стремились к разводу, но никто из них так и не подал тогда заявление. Они продолжали состоять в официальном браке, хоть и приняли тогда решение разойтись. Карла такого поступка не поняла, не оценила.       Как бы Гриша ни пытался найти ее, ничего не вышло. Она будто испарилась, словно никогда ее и не существовало. Больно. Обидно. Но он не рискнул спорить с судьбой, вернувшись в уже состоявшуюся семью. Тогда всем даже казалось, что их отношения наладились. Ровно до ледяного звонка из больницы. Роженица успела сообщить один-единственный контакт, по которому и связались с Гришей. Леденящий дождь ранним утром застрял у всех тогда в памяти. Даже у проснувшегося Зика, наблюдавшего, как отец спешно пытался попасть в рукав темно-серого пальто с крупными пуговицами. Еще и шляпа так и осталась валяться на полу, упавшая с вешалки, забытая вместе с зонтом. Гриша торопился, желая успеть к ней. Сорвавшийся в непогоду, пройдя все процедуры, чтобы попасть в родильное отделение, он лишь успел увидеть мирную улыбку на ее губах, когда она произнесла тихо «Эрен».       Эрен. Это было последнее ее слово. Все остальное для Гриши превратилось в туман. Эрен. Карла оставила после себя лишь это имя, разбивающую сердце улыбку и… крохотного мальчика, кричащего в специальном боксе. Его плачь был таким… понятным. И совсем недолгим. Вскоре он замолчал, словно понял, что, едва появившись на свет, потерял нечто самое дорогое в этой жизни. Эрен. Такой беззащитный, одинокий и совсем невиноватый в том, что натворили эти глупые взрослые.       Совесть ли, ответственность или просто поспешные эмоции, но что-то толкнуло Гришу на этот шаг. Он не смог оставить ребенка одного, не смог отдать кому-то еще. Он — отец. И если Эрен потерял мать, даже не осознав ее существование, то отца потерять он не должен. Звонки Дине, объяснения, споры… Все это прошло серой дымкой мимо Зика, смотрящего на посапывающего беззащитного ребенка. Его рождение принесло очередные споры в их семью, поэтому Зик не понимал, что должен был испытывать в этот момент. Разозлившись, он хотел уже было высказать все отцу, но внезапно «мелкий ужас» всхлипнул так жалостливо, что Зик не выдержал. Взяв его на руки, он осторожно занес его в комнату, где все еще спорили родители, и протянул его Дине.       — Мама, он такой же. Такой же ребенок, как и я, только маленький. Побудь и для него мамой, пожалуйста. Я не хочу, чтобы он плакал, если он мой брат. — Видимо, растерянный вид Зика что-то дернул внутри Дины, поэтому она, казалось, сжалилась и приняла на руки Эрена.       — Боже мой, Гриша, ты даже не удосужился переодеть его, а опять решил записаться в отцы, — пробурчала Дина. На ее лице не было заметно умиления или радости, лишь очередная порция взвалившихся на ее плечи обязательств. — Хорошо. Но с условием, что я не стану вкладывать всю свою жизнь в твоего ребенка. Если вам так хочется, то оставляем, но вся ответственность за него — только на вас двоих, это ваше решение, сами и будете разбираться. Давай, нанимай уже няню, я не стану второй раз в своей жизни заниматься подгузниками и лишать себя сна.       Ее холодный взгляд скользнул по Эрену, став теплее лишь на малую долю секунды. Но и этого хватило Зику, чтобы вновь широко заулыбаться. Тогда он видел лишь то, что мама вновь вместе с папой, а еще у них есть что-то общее, помимо него самого, о ком можно заботиться. Им ведь это необходимо. И без разницы, что добавилось проблем, а свободного времени стало меньше. Главное — их семья стала больше, а значит — дружнее. Зик наивно полагал, что маленький Эрен что-то мог исправить.       Наивность проявлялась и в том, что Дина могла полюбить чужого ребенка. Она действительно старалась какое-то время убедить себя, что Эрен ни в чем не виноват, что он — лишь ошибка Гриши. Нет, ошибка той женщины — Карлы. Это ведь именно она соблазнила ее мужа. А этот ребенок теперь — как явное доказательство проблем в отношениях. Где Дина оплошала? Что сделала не так? Ведь она всегда казалась себе идеальной женой: в меру милая, спокойная, способная слушать. Да, она могла проявить жесткость, но как без этого в таком мире? Не сожрешь ты — сожрут тебя. Этим правилом она всегда руководствовалась и ни разу не разочаровалась.       Но Эрен рос, и все больше походил на родителей. Настоящих. Лишний раз напоминая своим существованием только о плохом. Дина нервничала, не имея возможности хоть что-то изменить, лишенная права выбора. Загнанная в угол, она могла лишь огрызаться. Гриша пропадал на работе. Зик… Зика она искренне любила, не желала втягивать его в свои переживания. Все копилось внутри нее, не имея никакого выхода. Она обязана была оставаться для всех хорошей. Хорошей женой. Хорошей матерью. Хорошей соседкой. Так ее воспитывали. И так она пыталась воспитывать Эрена. Наверное, всем повезло, что он и впрямь был спокойным ребенком. И это бесило. Бесило настолько, что хотелось ущипнуть его, лишь бы заплакал и проявил хоть какие-то отрицательные эмоции, а не тянул свои руки к ней, как к настоящей маме, каждый раз, когда она проходила мимо. Чтобы не смотрел на нее своими огромными глазами, полными обожания. Он искренне любил, не требуя ничего взамен. И искренне хотел ее внимания. Которое она не могла, не хотела ему дарить.       Дина пыталась. Но каждый раз ярость брала верх. Ярость и обида. Вскоре она перестала стараться. Ей не требовалось повода, чтобы как-то наказать Эрена. Больше всего он хотел ее внимания? Так это и было его наказанием. Чередуя спокойствие и приятный голос с холодом, она расшатывала его, не принося в его жизнь ничего, кроме неопределенности и страха. Ее желание исправить его, вылепить абсолютно правильного ребенка вылилось в настоящую манию. Все было не так, если это было сказано не Диной. Эрен не имел права на свои мысли, высказывания. Он мог только слушать, делать то, что позволено. А еще мог ровняться на Зика. Вот кем гордилась Дина! Только мелкий паршивец с возрастом начал проявлять характер, который так и не получалось сломать. Он перестал быть ей удобным, поэтому и наказания ужесточились. Дина намеренно подчеркивала, что Эрен всегда останется вторым. Во всем. Ему никогда не стать лучшим. Ведь даже его игрушки — то, что оставалось от брата. И так будет в жизни всегда. Эрен не достоин ничего хорошего, нового. Только то, что ему позволено.       Это все настолько засело в его голове, что однажды он все-таки не выдержал. Наверное, все началось в тот самый момент, когда Дина обозвала его самыми низкими и обидными словами. А ведь он всего лишь пришел домой с серьгой в ухе. Эрен старался не вспоминать тот день. Да и вообще не винить Дину, он считал, что она старалась, и даже понимал, как это трудно — растить чужого ребенка. Но одновременно с этим не понимал, что же сделал ей такого плохого за всю свою жизнь. Что сделал, из-за чего она настолько разозлилась? Разве то, что он не сообщил ей о внезапно возникшем порыве проколоть ухо за компанию среди друзей, стоило разорванной мочки все еще ребенка? Да, подросшего…       Эрен не хотел думать обо всем этом, не хотел разбираться в причинах, не хотел винить Дину. Он лишь хотел быть собой. Заниматься тем, что было ему близко. А еще безумно хотел найти то, в чем наконец смог бы быть первым. Это теперь касалось почти всех вопросов его жизни. Будто стать первым мужчиной у девушки; первым в учебе или первым в любых соревнованиях. Но учеба вскоре наскучила ему. Выбора никто не предоставил, затолкав на факультет, на котором его видела Дина, ведь это точно пригодится ему в будущем для управления компанией. Только Эрен прекрасно понимал, что вряд ли ему кто-то доверит даже просто отвезти бумаги на подпись. Слишком уж он… не такой. Не вписывался в эту семью, поэтому и был вынужден сбежать. Иначе точно потерял бы себя во всех этих упреках, правилах и принуждениях. Эрен не хотел никому причинять боль. Наверное, поэтому все его побеги из дома заканчивались одинаково: он возвращался, извинялся… Но после сбегал вновь, столкнувшись со все еще неизменной реальностью этой семьи.       Так продолжалось до момента, когда он наконец не принял решение отделиться раз и навсегда. Пусть нечего будет есть какое-то время, негде высыпаться, но это будет его собственная жизнь. В одну такую ночь Эрен и заявился к Зику с одной-единственной просьбой — помочь найти работу. Он упросил брата не говорить ничего родителям, согласившись стать обычным подсобным рабочим в мастерской. И ведь как все вышло! Машины быстро затянули Эрена, увлекли в свой мир, и выбираться отсюда он уже не собирался. Специфичный запах ремзоны преследовал его, не позволяя изменить свое решение. И ведь оказался способным парнем — учился быстро, и вскоре дорос до настоящего мастера. Работа шла гладко, и все это помогло Эрену начать осознавать, что ему всего лишь следовало поверить в себя, найти то, что приносило ему удовольствие.       Подкопив денег, он первым делом узнал всю информацию о матери. Теперь ее фотография хранилась и у него. Нормальная. Не та, которую сгоряча разорвала Дина, озлобившись на очередную его выходку. Эта фотография была особенной. Мама на ней выглядела счастливой. Каждую ночь, засыпая на диване в сервисе, Эрен делился с ней новостями, обещал, что справится со всем и обязательно станет знаменитым. Станет тем, кого знают именно как лучшего.       Все это давало смачные пинки Эрену для достижения цели. Он уже не мог отступить, поэтому и вкалывал, казалось, сверх своих сил. Но все это дало плоды. Смог обзавестись имуществом, приобрел первую машину… А уж сколько было счастья после первого выигранного заезда! После этого бывалые водители уже не могли назвать его «никто». Он стал «кем-то». Постепенно он становился Эреном Йегером. Тем, о ком говорили. О ком мечтали. Кого хотели. Кого любили. Эрен купался в славе. Он не знал отказов, не знал поражения… Как и не знал, что в какой-то момент и такое способно наскучить.       Только, видимо, Эрен и впрямь получал отложенное, причитающееся. В момент, когда ему стало казаться, что выше уже особо и подниматься некуда, он способен завоевать все, в его жизни появилась девушка, сказавшая «нет». Мало того, ушедшая от него. Смириться с таким он никак не мог, и тем самым только сильнее утопал в этих расставленным без обдумывания сетях. Микаса. Микаса Аккерман. Девушка, превратившаяся из той, которая сбегает по утрам, в его супругу. Любимую жену. Жену, которую Эрен поклялся защищать. Даже несмотря на все обстоятельства, на все препятствия, он точно знал, что теперь его жизнь наполнена. Конечно, все еще оставались «свободные ячейки», но для всего свое время. Вот и он не торопился. Наконец чувствуя, что сладость жизнь вот-вот обрушится на него отложенным подарком.