Поведай мне о своих грехах

      Я и Ты.       Кровь, засохшая толстой коркой на губах, трескалась под чужим натиском.       Я твой хозяин, ты моя собачка.       Крики жертв отчетливо звучали в ушах. Лай разъяренных судей пробирал до костей.       Я твой дракон, ты моё сокровище.       Морозный холод обнимал их обнаженные тела. Мрачные стены их укрытия поглощали прерывистые вздохи, медленно перерастающие в рычания и тихие всхлипы.       Твое тело мой храм, твои стоны моя погибель.       Перебинтованные руки обхватили обожженную шею, зарывшись в растрепанные рыжие волосы. Под ладонями чувствовались шероховатые участки кожи, а шею опаляло дыхание, способное сжечь любые преграды, проникая глубоко, в самое сокровенное, что осталось скрыто от зорких глаз охотника.       Ты так слаб, но ты моя слабость.       Клыки прорвались сквозь плоть, разрывая кожу и моментально слизывая чужую, горьковатую на вкус, кровь. Ладонь в перчатке поднималась по бледным участкам своего храма, где синели порезы и мелкие ссадины, оставляя после себя холодные полосы от кожи.       Но значит ли это, что я тоже слаб?       Пальцы, сокрытые кожаным материалом, сомкнулись на тонкой шее, лишив доступа к кислороду. Адамово яблоко содрогнулось под его хваткой, но пальцы, привыкшие убивать своих противников без оглядки, сильнее сжали хрупкую лебединую шею, вглядываясь в чужое выражение лица. Способны ли искусанные до крови губы ответить на его вопрос? Или все же в слезящихся нефритовых глазах он способен разглядеть ответ?       В твоих глазах всё ещё скрывается твой злейший враг.       Разжатая ладонь скользнула вниз по телу, впиваясь в талию своего сокровища. Свободная рука, ласкающая обнаженные бедра, подхватила ногу ниже колена и, согнув её, приподняла, позволяя мужчине устроиться между ними, соприкасаясь с телом по меньше.       Я помогу тебе избавиться от него, ведь любой порядочный хозяин заботится о своём питомце.       Тихий скулеж сорвался с окровавленных губ, когда жесткая ткань штанов потерлась о его возбужденный член, окрасив и без того твердый пресс Иакова своими выделениями. Дыхание сперло, стоило помощнику почувствовать крупный бугорок, намеревающийся вырваться из своих тисков и заполучить свой долгожданный приз. Одна из его ладоней, запутавшаяся в рыжих волосах, переместилась на широкое плечо, поглаживая кончиками пальцев ожоги, распространившиеся по руке вплоть до предплечья. Взгляд покрасневших глаз скользил уставшим взором по искалеченному телу своей смерти. Глаза нефритового оттенка старались не упустить ни одной детали чужой формы, но и не стоило подолгу останавливаться на сухой коже, покрывшейся корочкой, чтобы не навлечь ненароком на себя гнев человека, способного свернуть шею любому за секунды. Но руки так и норовились к этой самой коже, желая резкими движениями содрать целый лоскут изуродованной кожи, чтобы мужчина почувствовал каково это испытать боль, каково это — кричать во всё горло от боли, которую ты не способен остановить, посмотреть, насколько тебя хватит, чтобы самому не избавить себя от очередного приступа боли, избавить всех от своих судорог, потому что со стороны бьющееся в агонии тело выглядит отвратительно и тошнотворно.       Тшш, не бойся. Тебе нужно лишь расслабиться.       Подбородок опустился на рыжеватую макушку, сжимая меж зубов нижнюю губу не позволяя тем самым выбить из себя пару непристойных звуков, пока обветренные губы расставляли метки собственничества и вкушали сладость очередного угощения. Густая борода щекотала его трепещущий живот, а нос чертил тонкие линии по груди, посылая в мозг новые сигналы возбуждения, ведь если бы помощника не прижимали к стене и не держали в крепком захвате, его ноги подкосились бы, а тело, на подобии расплавленной массы, сползло бы по стене. Помощник переплел между пальцами влажные пряди Иакова притягивая ближе к себе, не позволяя отстранится дальше положенного. Что-то мокрое пробежалось по розоватым соскам, покрывая чувствительную половину тела вязкой слюной, что обволакивала сосок со всех сторон. Зубы сомкнулись на розовом бугорке, втягивая в рот малый участок кожи вокруг соска. Кончиком языка мужчина перекатывал во рту бутон, не забывая периодически сжимать зубы на бледной коже, оставляя багровые отпечатки своих зубов, прекрасная понимая, что позже они буду зудеть и опухать.       Толстые пальцы барабанили по нежной плоти бедер. Поглаживания сводили с ума, когда ты знал от кого они, и, что означали последующие манипуляции этими самыми руками. Ладонь медленно исследовала предоставленную ей территорию, оглаживая для начала щиколотку, вытягивая позади себя чужую ногу, а затем возвращалась на своё законное место. Она спускаясь всё ниже и ниже, пока его ладонь не достигла мягких округлений, массажируя ягодицы круговыми движениями и не сильно пощипывая, от чего пальцы на ногах сжимались до хруста. Рука, покоившаяся на талии, не прекращая касаться тела, перетекла на поясницу. Пальцы просунулись между полушариями, касаясь заветного места, пробирая до дрожи в коленях.       Думаешь я не вижу, как они на тебя смотрят?       Клыки сомкнулись под подбородком, оттягивая кожу.       Думаешь я не чувствую их скользкие взгляды на тебе?       Ладонь сжала его ягодицы, впиваясь в мягкую плоть искусанными ногтями, оттягивая ее в сторону. Неожиданный крик вырвался из губ помощника.       Что ты скажешь на это?       Язык скользнул вдоль шеи, оставив после себя влажный след. Острые волоски бороды раздражали увлажненную кожу, а тень улыбки прижалась к учащённому пульсу.       Молчишь? Как на тебя это похоже.       И вдруг тонкие руки обхватили толстую шею, обрекая себя на пристальный взгляд остекленевших глаз. Его расширенные зрачки остановились на раскрасневшемся лице, которое смотрело на него с неким высокомерием. Картина, представшая перед взором хищника, разрушила многолетнюю стену, о которой Джейкоб и не подозревал. Его взгляд не оставлял камня на камне, стирая любой намек на стену, возведенную в его подсознании. Глаза, появлявшиеся в его снах, забирали с собой обладателя голубых лагун. Искры, таящиеся в серых чертогах, мерцающих зелеными миазмами, забирали все, а взамен отдавали себя без остатка лишь тому, кто умел поклоняться сокровищу, доставшемуся за гроши таким испорченным душам.       Шепот, срывающий с обожжённого тела Иакова слои кожи.       Шепот, льющийся из кровоточащих губ, словно изысканное вино в раскрытый рот Иакова.       Шепот, захвативший чуткий слух охотника в свои заложники и не желающий выпускать из своих призрачных оков своего раба.       Твоя ревность, твоя погибель. Я же тот, кто сподвигнет тебя на смерть.       Юркий язычок облизнул губы мужчины, ладони ощутимо сжали чужую шею.       Но ты тот, кто не оставит от меня ничего.       По скулам старшего Сида скатывались слезы. Слезы, принадлежащие человеку, принявшего свою судьбу, свое место в этой истории, свой проигрыш в этой битве не имеющей не начало не конец, она была на подобии порочного круга, где исход лишь один, дрожать в руках своего врага и позволить ему отрезать от себя по кусочку, пока один из них не взмолится к небесам за спасением. Но в этом нет необходимости, ведь победитель уже давно предопределён. В тот момент, когда помощник позволил себе секундную слабость. В тот момент, когда Джейкоб позволил себе почувствовать себя желанным. В тот момент, когда два изголодавшихся по чужим ласкам солдата нашли в друг друге опору, поддержку, эта битва была окончена даже не начавшись.       Я хочу, чтобы все видели, кому я принадлежу.       Мне нужен мой хозяин.       Кровь закипала в жилах мужчины. Черные пятна застелали взор перед собой, они маячили наподобии разрадающих комаров, мешая насладится обкусанной плоти своего щенка. Отчетливый ритм чужого, бьющегося сердца стоял на повторе в навостронных ушах солдата, хоть оно и не планировала остановится, но рот наполнялся слюной от желания вкусить настоящее сердце, что будет отдаваться теплом в его окровавленных руках, оно будет так красиво смотреться в его ладонях, не знающих нежностей.       Но он научится этому, все ради своего щенка.       И когда настанет время, он предъявит права на помощника.       Нет, не так…       Джейкоб Сид всецело намеревался завладеть столь греховным созданием, что позволило схватить себя и обречь на погибель.       Это дитя самолично перерезала нити к прежней жизни, и самолично натянула петлю на собственную шею. И прежде чем отдаться в руки тьме, надела ошейник на волка в человеческом обличии, и прицепила к своему бедру, ведь нет таковой жизни в дали от своего хозяина.       Сухие пальцы растягивали напряженное колечко мышц, проталкиваясь глубже, причиняя сладкую боль, ведь по сравнению с тем, что Рук пережил и что ждет его впереди, это мимолетное жжение казалось ему милостью Божьей. Запрокинув голову назад, он подставил свое уязвимое место на милость волка, жаждущего впиться челюстями в чужую плоть, пока кровь не хлынет на его язык, пока его зубы не окрасятся в цвет собственной победы, пока мягкая плоть под его зубами не запечатлеет следы спущенного на него зверя. Ноги, обхватившие талию хозяина, сжались вокруг его фигуры от очередного пальца, проникшего в его нутро. Голые колени, согнутые позади него, прикоснулись к его напряженным лопаткам, ушибленные пятки коснулись его теплой кожи, посылая табун мурашек по позвоночнику Сида.       Ты молишь о спасении, ты просишь прекратить войну, не нами начатую. Ты слеп, ты слаб умом и телом, не поэтому ли ты нашел меня?       Потрескавшиеся губы коснулись кровоточащего следа, размазывая кровь вверх по шее, достигая мочки уха.       Разве ты не замечаешь своей двуличности, помощник шерифа?       Пальцы, ласкающие бедро, наигрывают незатейливую мелодию на упругой плоти.       Ты ведь тоже слышишь, как зверь скребет внутри тебя? Тебе нравится контролировать чужие жизни, ты жаждешь этого.       Они говорят, что твой грех — это гнев, что тебя одолевает гордыня.       В поле зрения ослабленного парня, прижатого к морозной стене бункера, попадает широкая, клыкастая ухмылка.       Но мы то знаем, что это не так.       Был ли момент их слияния столь желанным? Мог ли кто-нибудь из них предвидеть это событие? Хотели ли они предотвратить любой намек на то, что они собирались сделать друг с другом?       Отчаяние в их глазах кричало о том, чтобы это не кончалось. Их дыхания слились в унисон, губы следовали за короткими вспышками поцелуя, вкус сладкого металла сливался с безнадежностью, граничащей с абсолютным покаянием. Руки цеплялись за Джейкоба, стремясь к утешению, к защите. Помощник прислонил свой вспотевший лоб ко лбу мужчины. Его ладони спустились к израненной спине, оставляя новые царапины, причиняя боль, которая только подстегивала Джейкоба к более жестким и сильным толчкам, выбивая из его сокровища звуки, которые он с животной свирепостью втягивал ртом. В конце концов, все, что отдает его питомец, принадлежит только ему.       Ты сияешь в этом дрянном мире ярче любой звезды.       В тот день я увидел в твоих глазах твой истинный грех.       Мы с тобой похожи, и не отрицай этого, глупый щенок.       Помощник впервые растянул свои губы в подобии ухмылки мужчины и прошептал в приоткрытые, перемазанные слюной губы.       Тогда ты знаешь, что мне этого мало, хозяин.