Поведай мне о своих грехах

— Нет, — тест выпал из сжатых рук. — Нет, — глаза разбегались в поисках чего-то, что способно разрушить иллюзию. — Нет, — Авраам скрыл нервную улыбку ладонью и почувствовал, как в груди нарастает щекочущее предчувствие смеха. — Нет, — он медленно опустил взгляд на пол, две красные полосы, приветствовавшие его, все еще были там. — Да, — его колени подкосились под действием невидимой силы. Помощник шерифа сидел на коленях, как тряпичная кукла, уставившись опустошенными глазами на две полосы, его руки свисали вдоль тела, голова была наклонена в сторону, а на его устах застыла искривленная улыбка. Единственное, что прозвучало в тишине маленькой кухни в полуразрушенном коттедже на холме, лишенном чувств, полном апатии, прозвучало для ушей молодого парня как гром среди ясного неба. — Я…жду ребенка.       Вскоре округ Хоуп вновь ощутил вкус горького поражения, ведь их символ свободы исчез, а с ним исчезла и вера.

***

— Бумер, ко мне, мальчик, — Авраам выглянул из окна своего наспех отремонтированного дома и рассмеялся, глядя, как его друг бежит на зов с высунутым изо рта языком. Не дожидаясь, пока пес встанет на задние лапы и просунет морду в оконную раму, молодой человек побежал к входной двери и встретил Бумера на полпути. — Кто самый хороший мальчик? Ты мой самый хороший мальчик, — подхватив на руки извивающегося пса, они зашли в дом, где аромат запеченных овощей и варенной курицы окутал помещение. Персик растянулся на ковре в гостиной рядом с пухлым животом Чизбургера, умываясь от очередного сеанса утреннего сна, пока гризли продолжал сопеть. Бумер заметил отдыхающих компаньонов и радостно залаял, подняв уши, — иди к ним, я скоро к вам присоединюсь.       Первая неделя с тех пор, как Авраам узнал о своем состоянии, прошла как все предыдущие недели, когда он скитался из одного региона в другой, спасая то, что осталось от вторжения эдемщиков. По мере того как тянулись дни, он не замечал никаких симптомов, его тело не претерпевало никаких заметных изменений, состояние здоровья позволяло ему охотиться и часами бродить по окрестностям, выискивая затаившихся охотников и диких зверей. Возможно, только его пищевые привычки слегка переменились, тем самым подправив его обоняние, чтобы распознавать нежелательную пищу. Как только его нос улавливает запах раскаленного масла или пробует аппетитно выглядящий чизбургер, Авраам, который не в силах удержать кусочек во рту или запах масла в течение тридцати секунд, тут же выплевывает свой обед и бежит в туалет, проводя там три минуты, в зависимости от того, как долго он находился в контакте с нежелательными продуктами.       Последующие дни превратились в борьбу с собственным организмом, который отказывался от красного мяса и продуктов животного происхождения. Небольшие вылазки из убежища в поисках материалов становились все труднее от недостатка сил, потом с усталостью пришли боли в суставах с головокружением, к счастью, рядом была его маленькая, но верная стая, не оставлявшая его без внимания и любви. Лежать рядом с пушистым гризли, дарящим тепло даже в пасмурную погоду, было приятнее, чем в неуклюжем, наспех сделанном гнезде. Только после третьей ночи в окружении своих товарищей Авраам понял, что никакое гнездо из одеял и одежды не сравнится с гладким мехом Персика, мягким пузом Чизбургера и объятиями Бумера — его гнездо было там, где была его стая и ничто не заставит его отказаться от этого.       В тот день Авраам просидел на холодном полу кухни добрых два часа, без устали глядя на тонкую палочку, на которой застыли две красные полоски. Он думал, ещё не было ситуации, после которой он не сидел бы с бутылкой пива в руке на вершине грузовика, который он перехватил из рук эдемщиков, обычно он часто задавался вопросом «что если…», что если он поверит словам отца? Что, если бред сумасшедшего окажется правдой, и он лишит людей спасения? Что если тест оказался бракованным, может быть, ему просто пора задуматься о себе и остановиться на достигнутом, и таким образом Господь решил убрать его с шахматной доски, а что если Господь таким образом решил наказать грешника за тот хаос, который он посеял на земле своего пророка? Так много «что если…», но все они останутся без ответов.       Мысли вылуплялись одна за другой, как паразиты из своих пузырящихся личинок, успевших заразить мозг и сковать тело своими домыслами. Ответ на каждую мысль приходилось пережевывать с трудом, словно жуешь кожу и не успеваешь прожевать, как в тебя в горло заталкивают все больше, больше и больше, пока не начинаешь задыхаться и рвать волосы на голове от осознания своего паршивого положения, из которого есть только два выхода, в случае с Авраамом был и третий, но он каждый раз отталкивал его в дальний угол своего сознания, но паразиты, они такие, никогда не сдаются без боя, всегда найдут способ снова проредить себе подобных, и вот этот третий вариант находил момент чтобы паразитировать на остальных его мыслях, устраняя потенциальных соперников, дошло до того, что Авраам потерял контроль над своим телом и проснулся только с ножом в руке у своего живота, вот только он забыл, что его омежья личность никогда не засыпает, его тело сковало так, что он не чувствовал его, словно это тело больше не принадлежало ему, оно отреклось от своего истинного хозяина, волосы на загривке встали дыбом, а в ушах стоял вой разъяренного зверя, готового наброситься с обнаженной пастью на угрозу. Угроза — которой и являлся Авраам. Осознание происходящего ударило ему в голову, а потом пришла рвота, она осела в горле огромным комком, жирные слезы бездумно лились из глаз, рука отбросила оружие, и ладонь безжалостно хлестала по влажной щеке, пока счет не достиг десяти ударов.       Впервые мысль о самоубийстве посетила Авраама в двенадцать лет. Новость о двенадцати подростках, совершивших парное самоубийство, разожгло в парне, живущем в самой обыкновенной семье, где отец и мать не ругаются, пока их ребенок рядом , где все заботиться о нем, пока он ведёт себя подобающим образом , где идеальный ребенок это отдушина для идеальных родителей, пока роль отыграно хорошо, никто ничего не заподозрит, любопытство, и тогда «что если…» стало его вечным спутником. Мальчик был поклонником документальных фильмов о серийных убийцах, возможно, его любовь к историям об отбросах мира укрепилась благодаря отцу, который однажды показал ему, как легко лишить жизни того, кто никому не нужен и о ком никто не вспомнит, до тех пор: «Пока ты убираешь свое рабочее место…». Город, в котором он вырос, не был необычным, здесь были леса, много лесов, куда часто забредали подростки в поисках очередного трупа, да, город, в котором он вырос, был популярен среди самоубийц, потому что сюда никто не стал бы заглядывать… Потому что все знали, что даже если сюда заберется маньяк, то максимум он сможет затащить в свою ловушку ребенка с завязанным на шее аккуратным узелком. Авраам решил попробовать себя по ту сторону сцены, он хотел почувствовать эту грань между жизнью и смертью, настолько ли они отличаются.       Все было спланировано до мелочей. Тогда мальчик познал чувство «бабочки в животе», приятная тяжесть в животе не столько радовала мальчика, сколько разжигала его огонь. Он нашел идеальное, по его мнению, место, не сильно затененное листвой и не кричащее «Здесь мертвец», Авраам заранее подготовил место, расчистил небольшую площадку, где будет происходить основное действие, закрепил петлю и, отметив, что все готово, пошел домой переодеваться, тогда его маленький мозг посчитал, что все должно быть красиво и чисто. Вот только когда он вернулся к будущему месту преступлению все желание пропало как по щелчку.       Его место занял другой ребенок.       И тогда, глядя на посиневшее тело самоубийцы, Авраам отметил про себя. Если твое намерение покончить жизнь самоубийством серьезно, тебе будет все равно, как ты выглядишь, когда уйдешь, потому что в то место, куда ты отправишься, ты отправишься один, и там некому будет судить о твоей внешности. Вглядевшись в покрасневшие глаза, мальчик с ужасом представил себя на его месте, словно только сейчас осознал, во что собирался ввязаться. Не желая больше оставаться в этом месте, Авраам оставил тело болтаться на веревке и покинул лес, дав себе слово, что не переступит порог этого дьявольского котла. Авраам оставил свое суицидальное желание вместе с разлагающимся трупом. В ту ночь ему снились красные глаза и силуэт высокого человека, протягивающего к нему руки: «Иди и смотри», — услышал он перед пробуждением.       Убирая тарелки в раковину после сытного ужина, Авраам смотрит на часы, висящие над дверным проемом в кухню. Без десяти девять, время, когда его рация начинает мигать, а руки потеют и хочется схватить устройство и услышать, что нужно от него всем его новым знакомым, но реальность сурова, и вместо слезливых слов, в ответ его встречает голос, способный вывернуть его органы наизнанку. Он будет продолжать говорить, хотя знает, что никто ему не ответит, он будет продолжать взывать к голосу разума, как будто это Авраам изначально начал разрушать жизни невинных, он будет продолжать изливать свою душу человеку, который отверг мольбы тысячи ради себя самого и жизни, медленно растущей внутри него. Его голос не изменит своей интонации, даже если он задаст вопрос в пустоту. Но человек по ту сторону прекрасно знает, что его услышат, что каждое слово, льющееся из его рта, подобно анаконде, мысленно обвивают фигуру собеседника и не перестают шипеть над его ухом, от этого молодому человеку становится не по себе, но как бы он ни старался избавиться от этого давящего чувства, он знает, что без этого голоса он сойдет с ума. Поэтому Авраам осознанно наступает на одни и те же грабли из раза в раз. После чего засыпает в окружении своей стаи с улыбкой на лице.

***

      У него болят ноги, а огонь распространяется по легким. Он чувствует, что это надвигается на него как цунами, он знает, что не успеет спрятаться, и это пугает его, он чувствует себя как брошенный щенок, слезы наворачиваются на глаза, и в панике он ищет спасения, но все, что он видит, это огромные луга, засеянные белыми цветами. Цветы блаженства, приторный вкус оседает на языке, тело нагревается от пыльцы, слезы не перестают течь, а в голове царит хаос. Оно совсем близко, осознание настигает его, и от бессилия Авраам оседает на середине своего пути. Его грудь вздымается в панике, а ноздри втягивают все больше и больше сводящего с ума дурмана. Постепенно Авраам начинает издавать жалобные всхлипы, его охватывает паника, и от беспрерывных рыданий его сотрясает икота. Ярко-зеленые глаза разбегаются, они не знают, что ищут, не знают, куда себя деть. — Где ты?       Потные ладони начинают снимать с тела слой за слоем, тело под воздействием наркотика нагревается гораздо быстрее, но сил двигаться больше не осталось, как и сил бороться. — Подай мне знак.       Разум уже находится под влиянием блаженства, — замечает омега. Деревья удлиняются и образуют над ним купол. Они хотят защитить нуждающуюся омегу от чужаков, они будут присматривать за ней, пока не явится Он. — Я слышу тебя.       Авраам не в состоянии удержать свое тело, ложится на бутоны, раскинув руки над головой и уткнувшись в стебли цветов. Его щеки порозовели, покрасневшие глаза все еще проливали слезы, но легкая улыбка украшала его разбитое лицо. Он не осознавал, что с желанием вдыхает яд полной грудью, дрожа от жара, из-за которого ему хотелось завыть во все горло. Он поджал одну из ног, прижимая к себе, лежа полубоком. Его обнаженная грудь была подставлена легкому ветерку и взору нечеловечески блестящим голубым глазам. — Нашел.       Откуда-то сбоку донеслось довольное рычание. Омега замурлыкала, не в силах разобрать, кто посмел ее потревожить; она была слишком счастлива. Авраам повернул голову в сторону голоса, и глаза его сверкнули сильнее прежнего в туманном блаженстве. Улыбка приветствовала долгожданного гостя, его стражники пропустили того, кого сочли достойным. Влажные губы разомкнулись и произнесли то, что Авраам никогда бы не сказал Ему. — Я ждал тебя, Альфа.       Все произошло слишком быстро.       Холодные руки на талии.       Безумные глаза, в которых плясали демоны, смотрели в сверкающие глаза омеги. Обожание, собственничество, желание — все это скрывали голубые глаза, больше не прячущиеся за желтыми стеклами очков.       Губы, исследующий каждый дюйм разгоряченной плоти.       Борода, покалывающая нежную кожу бедер.       Язык, слизывающий теплые соки, вытекающие из сокровенного места омеги. Альфа впитывал все, что давал ему омега, вылизывал всё под чистую, до тех пор, пока омега в его руках не кончит от его языка. Это все возбуждало его, он хотел сломать эту непокорную омегу собственными руками. Авраам был готов оставаться в таком положении до конца своей жизни. Голова между его широко разведенных ног. Большие ладони, сжимающиеся под коленями и раздвигающие омежьи бедра. Непристойные звуки, которые он когда-либо издавал. Юркий язычок, играющий с его дырочкой как ему вздумается. Повелительный тон, не позволяющий отвернуться, пока альфа наслаждается своим пиршеством, и не переставать задыхаться от прикосновений сильного мужчины.       Клыки впивались в чувствительную кожу возле расслабленных колец мышц, укусы спускались по бедрам, распространяясь на каждый участок плоти, кровь окрашивала отпечатки зубов, которые он с готовностью слизывал и причмокивал, не спуская взгляда с омеги. — Ты готов для меня.       Крики, стоны, рычания, и звездная ночь.       Слова несли в себе не столько собственническое обожание, сколько разрушение. Омеге оставалось только кричать «Да» и отдаться мужчине, который возвышался над ним без остатка. — Ты идеален для меня. — Да! — Мы так сильно подходим друг другу. — Да! — Ты останешься навсегда со мной. — Да! — Мы возрадуем Господа нашим потомством. — Да! — Я верю, мой милый омега, что ты подаришь мне моего первенца совсем скоро, такова воля Божья, дитя, и ты не посмеешь от него избавиться, иначе последующая твоя жизнь, превратиться в ад, я лично стану твоим судьей.       На его лице застыла маниакальная улыбка, он почувствовал, как узел набухает, и начал толкаться сильнее. — Согласен, мой милый омега? — Д…да.       Омега спрятал лицо в изгибе локтя. Он так устал. — Верно, потому что у тебя нету выбора, за нас уже все решено.       Повернув голову Авраама к себе, альфа прислонил их лбы друг к другу и прошептал последние слова в приоткрытые губы юноши. — Скоро, совсем скоро.