Kind of magic

Повисшее напряжение — уже родное и обыденное — именно сегодня касалось чересчур нагнетающим, будто над императорским троном повисли грозовые тучи, готовые градом обрушится на провинившегося. — Ты рассказал? Дейдара сидел на полу, пугливо поджимая ноги к себе. Искал в Орочимару поддержку, но тому наплевать на судьбу другого человека. Легче найти то, на что ему не наплевать. Встать на колени — унижение. На что не пойдет человек ради сохранения жизни, которая объективно важнее гордости. Дейдара уже мало думал о чести, когда прижатый страхом и паникой, трясся как маленький одинокий листочек на берегу в сильный шторм, сносящий все на своём пути. — Клянусь, Ваше Величество, это был не я! Я ничего не говорил принцу Саске! Фугаку в это не верил. Вопрос был задан больше из вежливости — не разбираясь в правде, негласный суд уже нашёл козла отпущения и вынес приговор. В преддверии важного события совсем не хочется расследовать неудавшуюся смерть Харуно. Сейчас эта девчонка сидела в тюрьме без возможности выбраться. Фугаку дал себе слово, что как только заполучит тело Итачи, непременно разберется с ней, проучит маленькую преступницу. Как именно — он ещё не решил. Просто отправить на войну как пушечное мясо вместе с отцом — скучно и неинтересно. Продать — так же история. Было бы неплохо сделать её женой нового Итачи. Давно император не развлекался с юными девушками, отчего сладкое предвкушение заставило усмехнуться и на секунду потерять нить повествования Дейдары. Или, вернее сказать, его оправданий. — Пожалуйста, поверьте мне! Я сделаю все, что угодно! — Раз это не ты, значит это был Итачи? Обвиняешь моего сына? — слушать сопли о верности до гроба — наименьшее, чего сейчас желал император. Он едва ли не зевал от скуки и усталости, свалившейся на больное тело. — Нет, что вы! Если позволите, я выясню, кто за этим стоит! Клянусь, я… — Достал! — рявкнул Фугаку, подпрыгивая с места. Очень зря. Голова мигом закружилась, кислорода перестало хватать, и он обессилено упал обратно в огромное кресло, названное троном. Пару служанок уже столпились около него, но приказным тоном были выгнаны из зала. Орочимару со странной улыбкой проследил за картиной. — Лучше узнай, зачем Сакура бродила в такой час по дворцу, — Фугаку потер виски, наделся тем самым улучшить самочувствие. — Если узнаешь, я подумаю насчет помилования. Крохотная надежда вызвала улыбку на лице Дейдары. Так наивен он был в этот момент, что поверил словам императора, кланялся в ноги, полз целовать обувь, но был грубо остановлен ещё одним криком, потому, чтобы не нарываться на бóльший гнев, мышью выбежал из зала. Орочимару все так же улыбался. — Что ты хотел сказать? — лениво обратился к нему Фугаку. Секундная тишина рухнула на плечи тяжким грузом, выводя из равновесия. Император умело скрывал эмоции, однако болезнь подрывала его репутацию хладнокровного правителя. — Ваш младший сын жив. Бред. Такого быть не может. «Может», — взгляд Орочимару очень красноречив. Учиха чудом не подпрыгнул второй раз — только боль во всех мышцах остановила физическую активность, уступив место умственной, от которой лицо враз покраснело, а глаза налились дьявольским гневом. Искривленное лицо — гримаса ужаса и безумия — жутко блестело в темноте, и лишь наполненные жгучей яростью глаза светились ярче солнца в ясный день. Орочимару оставался спокойным. — Его укрыл господин Какаши на окраине города, — будничный тон, ни капли страха. Орочимару раздражал этим ещё больше, но отказаться от него. — Пока мы не объявили о смерти принца Саске, давайте остановимся на испытание. — Как ты мог такое допустить? — крик эхом прошелся по огромному украшенному золотом, бриллиантами и шелковыми коврами залу, разрушая аурой ненависти изящную красоту архитектуры. — Прощу прощения, Ваше Величество, — Орочимару даже склонил голову, чтобы выказать раскаяние, но и сам император видел, как же ему безразлично. Может, он уже смирился с поражением в этом бою и строил новые планы для победы во всей войне. — Уже ничего не изменить, потому предлагаю придумать, как нам поступить. — А как нам поступить? Убить моего сына за предательство? — Фугаку сорвался на крик. — Он посмел меня предать. Да ещё и таким образом! Какаши повезло, что у него такая армия магов, если бы не она… — Поэтому я и предлагаю провести испытание. В таком случае шанс избавиться от принца Саске очень велик. Это идеальная возможность, — Орочимару оставался спокойным. Монотонность голоса очаровывала, и каждая фраза, словно пары магических духов, вводила в мистический глубокий транс, удушающий волю жертвы. — Итачи с ними заодно? — Нет, Ваше Величество. Гадкая, но довольная усмешка. — Хоть кто-то на привязи. Бессилие накрыло с головой. Фугаку еле сдерживался. Хотелось разрушить все — трон, зал, дворец, весь мир в конце концов — и создать ту реальность, которая подходила бы величественной душе императора и его властной сущности. Пока все вокруг — лишь представление шута, недостойное его внимания. Учиха готов терпеть это ради высшей цели — стать величайшим правителем. — Ты знаешь, где именно Саске укрывается? — голос звенел от напряжения. Этому мальцу мало не покажется, он непременно ощутит на себе всю власть Фугаку — утонет в пучине отчаяния, не в силах сделать хоть что-то, чтобы сохранить свою жалкую жизнь точно так же, как и его неудавшаяся невеста, отбывающая срок в камере. Они оба получат то, чего заслуживают. — Да, Ваше Величество, — Орочимару улыбался. Как бы он не пытался скрыть довольство, маска безразличия не могла перекрыть его истинные эмоции. Фугаку и это раздражало. Как можно радоваться, когда план провалился? Орочимару всегда относился к делам империи легкомысленно, но, несмотря на это, был прекрасным союзником — а нет ничего лучше союзника, следующего каждому приказу и придумывающего превосходные планы для укрепления репутации императора. Но сейчас тот редкий случай, когда Фугаку недоволен его действиями, и будь очков уважения у Орочимару чуточку меньше, Саске и Какаши не дожили бы до испытания. — Веди меня, — сквозь зубы процедил Учиха.

***

Стрелы, летящие прямо в лицо, звук скребущего металла, оглушительные крики, кровь, оставляющая алые капли на одежде и коже — Саске помнил всё. Постановочный бой или нет — бились они по-настоящему, чтобы не вызвать подозрений. Ранить своих же солдат и не подать вину, как от этого паршиво, — да после такого Саске мог и правда идти в актеры. И пускай всё давно закончилось, каждый из пострадавших уже получил необходимую помощь, воспоминания никуда не делись. Крики, стрелы, кровь — этот повторяющий кошмар, от которого нет снадобья, душил все сильнее, и в пустом заброшенном доме где-то у окраины столицы в идеальной тишине отвлечься не на что. Саске претило просто смотреть в потолок и лишь изредка перевязывать рану. Итачи постарался хорошо, сил не пожалел — плечо будто в огне до сих пор, а отражавшаяся боль отнимала у Учихи всю руку и даже часть спины. Возможно, странно жаловаться на подобное, когда прошло несколько часов с момента боя, но накопившаяся тревога за Сакуру, предстоящий план по срыву задумки отца и теперь ещё частичная недееспособность — в совокупности эти факты давали настолько мощную ударную войну по моральному состоянию, что легче остановить песчаную бурю голыми руками, чем успокоить Саске. — Живой? Источник звука подлил масла в огонь негативных эмоции — по правде, этот огонь уже на грани пожара. — Как видишь, — Саске внимательно следил за тем, как Итачи проходит вглубь комнаты, останавливаясь напротив него. — Рад. Боялся, что переборщил. Кривая ухмылка как попытка показать, что все в порядке, разрушилась на мелкие осколки — разбросанные по полу они не давали пространства хотя бы для одного безопасного шага. В любой другой ситуации Саске спокойно бы надел маску хладнокровия, но сейчас эта маска утеряна где-то в бесконечном водовороте риска и опасностей, оставляя после себя лишь жалкое подобие. — Все-таки переборщил, — Итачи тяжело вздохнул. Виноватый взгляд лучше слов демонстрировал его эмоции, но промолчать было бы слишком неправильно. — Прости. Я найду снадобье, чтобы тебе стало лучше. — Для этого нужна Сакура, — горькая усмешка — такая яркая и неподдельная — утяжелила разговор. Саске и не заметил, как она слетела с губ. — Орочимару, кстати, заходил к ней. Солдаты сказали, что вышел крайне недовольный. Совершенно новые и необъяснимые эмоции — то, что Итачи мог создавать за секунду. И если раньше он делал это намеренно, чтобы продолжать играть в злого старшего брата, то сейчас он, очевидно, пытался осторожно докладывать новости, но не учел один момент — все, что касалось Сакуры, раскрутит волнение Саске до предела. Итачи неловко отвел взгляд куда-то в зашторенное окно, заинтересованно разглядывал. Конечно же, старые и кое-где плешивые гардины выглядели ужасно, они не заслуживали ни единого беглого взгляда — Саске это прекрасно знал, потому даже не пытался выяснить, что такого там нашел Итачи. На деле он не был заинтересован ни в одном предмете в этой комнате. Неловкость и вина — вот причины. Саске не нужно спрашивать, чтобы понять, как сильно старший Учиха переживает о происходящим, не нужно быть гением, чтобы понять, как тяжело жить с мыслью, что ты обманывал дорогого человека, пускай ради его же блага. Оправдания ошибкам нет. «Будь я чуть умнее, сознался бы во всем, а не трусливо отсиживался в сторонке, готовясь к верной смерти. И если бы не Сакура, которую он даже не может вытащить из тюрьмы…» — Саске почти слышал эти мысли, несмотря на повисшее молчание. Злости уже давно нет. Возможно, в тот вечер, когда Харуно постучала к Саске в покои, убегая от преследовавшего её Итачи, раскрывшаяся правда стала ударом и потрясением, от которого, как он думал, не оправится никогда. Но удивительно, как рядом с Итачи, Саске помнил не годы, прожитые в вымышленной вражде, а тёплые моменты из детства, тренировки у Какаши и бесконечные обиженные перепалки, ставшие своеобразной шуткой. И сейчас, будучи пораненным именно Итачи, Саске думал лишь о одном: «Как же хорошо, что Итачи оказался ужасным актёром». — Как ты хотел поступить изначально? — хотелось бы поговорить о Сакуре, узнать, как она, но, доверяясь спокойствию Итачи и внутренней потребности восполнить годы холодного противостояния, Саске спросил именно это. Неожиданно спокойно и вкрадчиво. Итачи на секунду замер, медленно развернул голову к Саске, пытаясь понять шутку. Оказалось, это и вовсе не шутка. — Имеешь в виду до того, как ты узнал правду? — так осторожно и боязливо первому принцу не под стать разговаривать, но что делать, когда брат будто бы совсем его не слушает? Лёгкий кивок окончательно сбил с толку — глаза растеряно бегали по поверхностям, прежде чем Итачи собрался с силами, чтобы ответить: — Не дать Орочимару убить тебя на испытание, а потом умереть в Кубе Смерти. Так бы отец не провел Рокировку Душ. Саске не подходит на роль нового тела Фугаку — их магическая совместимость, являющая главным условием заклинания, практически равна нулю. Гены матери выиграли, то ли дело Итачи — идеальный кандидат на ритуал, которого император ни один год готовит на эту миссию. Безжалостно и несправедливо — Фугаку уже давно потерял человечность в погоне за властью, ведь главный постулат семьи Учиха: кто у трона — тот и лучший. Вселить эту мысль в головы своим сыновьям, как когда-то делал собственный отец, у Фугаку не получилось. Многолетняя система рухнула как хрупкий песочный замок, встретившийся с агрессивным и непокорным ветром. Гора насилия и конкуренции, наконец-то, сдвинулась, что совсем не в пользу нынешнего императора. — А что сейчас будешь делать? — Саске очень хотел обрушить яростную тираду на брата, показать ему, как неправильно отдавать свою жизнь, не попытавшись изменить ситуацию, но вовремя осёк эмоциональный порыв. Когда страна медленно умирала изнутри и каждое словно имело вес, нельзя поддаваться чувствам. — Отсиживаться в сторонке, — усмехнулся Итачи, поймав непонимающий и очень недовольный взгляд Саске. — Притворишься мной и пойдешь на Рокировку Душ. Отец потратит последние силы, чтобы закончить ритуал, а по итогу ничего не выйдет. Заканчивать предложение и вслух говорить, что Фугаку умрет, никто не стал. Отец из него ужасный — это факт, но опускаться до его же уровня — все равно, что стать его второй копией. Нельзя радоваться смерти. — А если выйдет? — мучительную паузу нарушил Саске. — Боишься, что мало взял от матери? — Итачи повеселел, но вот Саске совсем не до смеха. Взгляд становился жестче и настойчивее, безмолвно прося ответа сверлящими зрачками, потому Итачи пришлось оставить роль шута до лучших времен. — Мы уже провели расследование. С тобой у отца точно почти нулевая совместимость, ничего не выйдет. — Раненного человека отправите на поле боя? — попытка отвертеться. Саске знал, что она заведомо неудачная. — Можем отправить Сакуру. Шутка не оценилась по достоинству. Вместо этого Саске испепеляющим взглядом впился в лицо Итачи и чуть наклонился корпусом вперед, демонстрируя готовность встать и дать подзатыльник. На деле наклон — максимум его возможностей. — За остальными Орочимару ведёт наблюдение. Уверен, они рассматривают вариант того, что меня кто-то может подменить. Тем более ты мой брат, а значит лучше всех сможешь повторить мою магическую энергию. Саске не мог не согласиться. Желания участвовать в планах у него больше не было, но позволить себе ничего не делать — намного хуже проигрыша. Сакура в неволе, а в любую минуту ситуация может измениться и никакой безопасности не будет. Поручить кому-то другому спасать её — немыслимо. Девушку, которую он любит и ради которой готов пойти на всё, спасет именно он и никто другой. Мыслил Саске, конечно, пафосно, но на деле понимал, что происходящее слишком нестабильно. Зная Харуно, она поди сама выберется, если ещё не сделала этого. — Мне пора, — резко выдал Итачи, отчего дымка воспоминаний о Сакуре развеялась по ветру. На душе снова пусто и тихо. — Карин послала сообщение, говорит, меня ищет Дейдара. Саске понимающе кивнул. Побыть одному и поддаться мыслям о Сакуре — лучшее времяпровождение, чтобы восстановить раны и не думать о надвигающейся буре. Было бы намного лучше физически ощущать присутствие Харуно: слушать её голос, чувствовать лёгкие прикосновения к телу и вдыхать нежный аромат, напоминающий цветущую сакуру. Никогда раньше Саске не слышал запаха иноземного дерева, но был уверен, что Сакура пахла именно им. — Удачи, — едва улыбнулся младший Учиха вслед уходящему брату. Дверь закрылась, шаги стихли. Вот оно — одиночество. Теперь Саске сомневался, что это именно то, чего он хотел. Слушать завывания ветра — так однообразно, но, наверное, все же лучше, чем сидеть на холодном полу в темной камере. Им с Сакурой одинаково не повезло. Пустота непременно заполнила бы их сердца, если бы не постоянные мысли друг о друге. Воспоминание о первой встрече — сумбурной и неожиданной, о драке в библиотеке, о пересечение на балу, после которого образовался альянс. Это было всего два месяца назад, но казалось, что прошла целая вечность, за которую произошло невообразимое количество изменений. Саске себя не узнавал. Холод и закрытость сменились теплотой к близким и яркой улыбкой при виде розовой макушки, дерущейся с Наруто за очередную сладость; а изматывающие тренировки, которые раньше были серыми и однообразными, окрасились во все цвета радуги, где преобладающим был — как же неожиданно! — снова розовый. Саске не мог сдержать скучающую улыбку. Все дороги вели к Сакуре. Почти каждое светлое воспоминание, которое, оказалось бы, совсем её не касается, неизменно приводило к ней. Даже примирение с Итачи являлось заслугой Харуно, принесшей в жизнь Учихи ожившую, восставшую из глубин сердца любовь к брату. И так, по крупинке собирая приятные моменты, Саске с головой погрузился в ярким и приятный мир воспоминаний, дарящих надежду и стимул продолжать сражаться. Ничего не способно стереть улыбку с его лица, ничего, кроме… — Ты и правда жив. Голос, от которого ненависть захватывала тело в железные кандалы. Нет, Саске не расстроен, что его нашли; он расстроен, что образ Сакуры разрушил именно он. Самый презираемые человек. Самый злой человек. Дьявол воплоти. Человеческое обличие мерзости. Фугаку Учиха. Порой Саске стыдно носить эту фамилию, стыдно быть сыном того, кто без сожаления собирается разрушить тысячу жизней и не испытать ни малейшего укора совести. Кровь закипала, обжигала тело до ужаса неприятно и больно, отчего глаза, налитые гневом, не открывались от холодных и безжалостных глаз отца. — Я прощу тебе предательство и объединение с Итачи, я ведь все-таки твой отец, — искренности в словах не было. Их отношения уже давно не родственные, и никакая кровная связь это не изменит. Для Саске странно притворяться, будто все иначе, но Фугаку очевидно нравилось выглядеть жертвой в глазах окружающих. Хорошие отец и плохой сын — Саске будто сам даёт повод так думать. — Но на испытание милости не жди. Наконец-то, жизнь покажет тебе твоё место. За спиной Фугаку стоял Орочимару — утопающий в радостных чувствах, отчего змеиные глаза по-особенному ярко, будто переливающиеся на солнце драгоценные камни, сверкали в полумраке ветхого домика. Саске впервые пожалел, что остался жив.