Темный Лорд драконьего Домена

      Огромный и гулкий круглый зал наполняла тишина, давно застывшая, как янтарь. Не первую сотню лет молчат холодные каменные стены. Ветшает позолота. С тихим-тихим шелестом обсыпается штукатурка. Почернели бронзовые гербовые диски в простенках арок, отделяющих центральную часть и поддерживающих высокий, теряющийся во мраке купол.       Там, где прежде зеленел густой лес, укрывавший древнее святилище, теперь застыл камень святилища нового. Храма высокомерия, оплота гордыни. Пристанища бесславия. В центре, под куполом — девять Колонн полукругом. Девять пеньков, торчащих, как обломанные зубы старика. Та, что чернеет в центре — служит опорой каменному престолу.       Кусочку янтаря, в котором застыла муха.       Тяжелые каменные створки дверей сомкнуты наглухо и давно поросли пылью.       Властелин этого места застыл, запрокинув голову и касаясь затылком крошащегося камня Колонны Баланса. Свет, все же, проникает откуда-то из-под купола, выхватывая из мрака его фигуру, кажущуюся такой маленькой в сравнении с тюрьмой, которую он сам себе воздвиг.       Я приближаюсь сквозь тишину, как сквозь воду. Медленно. Беззвучно. Не нарушая застывшее время ни единым шагом. Взгляд выхватывает детали: крупную кисть, сжатую на изогнутом, словно коготь гигантской лапы, подлокотнике трона; гербовую пряжку боевого пояса на впалом животе; блеск черного металла брони; складки кроваво-алого плаща — так много незначительных мелких деталей, отличающих реальное существо от образа… Там смята ткань, здесь белая прядь волос естественно выбилась на плечо. Чуть гармоничнее сложение, естественнее лицо… Истощенное, высушенное лицо неизвестно сколько веков голодной нежити.       Я приближаюсь, ясно сознавая, что иду на риск.       Он ждет, но не меня. Меч прислонен к каменной лапе трона возле правой руки.       И я совру, если скажу, что мне не было страшно.       С чего начать? Как повести разговор? У меня есть только одна попытка и несколько фраз на то, чтобы заинтересовать его. А скорее всего, даже одна фраза. Я не знаю, как правильно разговаривать с безумцами и сумасшедшими, не знаю, чем все это обернется, но уже не могу остановиться и замираю у самых ступеней.       Ничего живого нет в этой статуе. Словно и не кричала заключенная в теле душа, умоляя выпустить ее на свободу.       — Каин…       Имя упало и прокатилось в тишине ало-серебряным камешком, вобрав в себя глянцевый блеск пролитой крови, и белизну волос, и блеск металла, и безудержную боевую ярость, и бешеный нрав, и эксцентричную логику, и тяжелую волю, и привычку к власти — все, что составляло его личность.       Но…       Он медленно, с огромным усилием повел головой, как человек, которому снится мутный кошмар. Но не открыл глаз.       — Ты звал, — продолжала настаивать я. — Я услышала и пришла на зов. Очнись.       А ведь у него даже сердце не билось, хотя должно было!       Снова усилие. Тщетное.       Ну да… Ведь еще не пришло время встречать демона, вернувшегося с того света.       — Каин, очнись!       Эта липкая, вязкая одурь, в которой он пребывал, начинала постепенно засасывать и меня, стоило лишь внимательнее прислушаться к этому месту. Она била по мозгам, как тяжелый наркотик, выбивая из реальности в царство галлюцинаций. Лишь слегка, мельком коснувшись его разума, я словно ухнула в бездонный черный колодец, наполненный холодно вязкой жижей из страха, одиночества, осознания собственной ненужности и голосов, что нашептывают о совершенных ошибках.       Ты хотел стать богом, гордец? Ты стал им. Властвуй. Вот твой мир — пустоши, на которых едва теплится жизнь. Ты шел к цели по головам и костям, даже верными тебе играя, как фигурами. Любая верность имеет предел. Никто не придет спасти тебя из этой гробницы, ибо кто смеет приблизиться к обители кровавого бога? Ты убил единственного, кто видел в тебе нечто иное, своими руками. На что ты рассчитываешь? На что надеешься? Некому прийти и увидеть в тебе человека. Этот трон станет твоим вечным саркофагом.       И так бесконечно. По кругу. А стены и купол давят, сжимаясь, колышась и нависая. Он спорит. Безнадежно спорит сам с собой или с демонами в голове, реальными ли, внутренними — не важно.              Я имел право решать судьбу мира! Я остался последним из своего рода! Последним настоящим Стражем!       Ты лжешь сам себе. Тобой двигало лишь желание жить. Лишь высокомерие и гордыня существа, привыкшего считать, что по праву рождения ему все обязаны подчиняться.       Это неправда!       Правда. Ты и понятия не имел о том, кто скрывается под именем Хаш’ак’Гика и ему подобных. Ты всего лишь внял сладкому яду слов Ворадора о превосходстве.       А чем люди лучше нас?! Они пытают и убивают удовольствия и власти ради! Мы хотя бы питаемся! Я делал, что должен был!       То, что хотел.       Неправда!       Правда.       Замолчи!       Убийца.       Хватит!..       Предатель.       Я делал, что должен был…       Палач.              — Каин!       Я выкрикиваю его имя, сжимаю пальцы на окаменевшей ледяной руке, направляя через аватар поток личной энергии и надеясь, что это вырвет его из замкнутого круга гласа совести и безумия. Как в бездонную яму…       Эти голоса в его голове кружились год за годом, век за веком, давно превратившись в белый шум, иногда вспыхивающий в тишине, но все реже и реже заставлявший обращать на себя внимание. Он смирился. Привык. И даже нашел себе точку опоры, уверившись в том, что двигало им не самодурство, не перепад сбойнувшего настроения и отказавшей в какой-то момент логики, а План, и этот План обязательно сработает. Потому что ну не может не сработать же!       Он забыл, когда и почему, в очередной раз придя в это место, решил остаться. Не помнил, что нашептывало замереть на троне и навсегда прекратить обращать внимание на дела Империи. А ведь в первые столетия и смертные, и бессмертные обитатели его земель еще могли отыскать в нем пусть жестокую, но справедливость. Такую, какой он ее понимал.       Потом ему начало становиться все равно, ибо год за годом ничего не менялось в происходящем по большому счету.       А после гибели Первого Паладина на Империю и вовсе стало плевать. И жизнь замерла в тягучем ожидании.              Это было так давно…       На тысячный год правления Императора. В городе Ан-Кайним. Столице Кланов.       Конная процессия двигалась по главному проспекту города в ночи, освещенной газовыми фонарями, а кое-где жаровнями. Верховые химеры, видом напоминавшие лошадей, взрыкивали и хрипели, кося алыми глазами на жмущихся по обочинам прохожих. Всадники в парадных доспехах, покрытых черной и алой эмалью с гербом Клана, привычно обшаривали взглядами двери, окна, крыши, выходы боковых улиц в поисках опасности. Это их священный долг — оберегать того, кто едет в середине каре, без брони, кутаясь в широкий алый плащ с вышитым белым гербом, напоминающим не то завиток пламени, не то чью-то пасть. Мужчина, на вид не старше двадцати пяти, черноволосый и желтоглазый, мрачен и замкнут, его мысли витают явно где-то очень далеко, а рука в черной перчатке рассеянно теребит цепи поводьев. Оружия при нем нет — против людей оно не нужно, а к Мастеру явиться с клинком наперевес — значит, выказать неуважение и угрозу. А он в последнее время стал мнителен, если не сказать… не в себе.       Первый с тревогой припоминал визит, случившийся месяца полтора назад в Цитадель Разиелим, прямо в личные покои хозяина.       Мастер явился ночью, в несвойственное ему время. Обычно он приходил днем, когда солнце загоняло весь Клан в затененные покои и спальни. Даже невзирая на то, что с каждым годом оно светило все тусклее.       — Ты плохо выглядишь, — сказал ему Разиель вместо приветствия, опуская пришедший на ум нецензурный эпитет. Он привык уже давно и к грубой изжелта-зеленой шкуре, и к трехпалым конечностям, и к рогам, изображавшим корону, но глаза… В этот раз глаза поразили его. Застывшие, с булавочными зрачками, словно он надышался дури, хотя какая, к демонам, дурь?.. Лихорадочно блестящий взгляд, впившийся в его, Разиеля, лицо. — Очень плохо.       — Я знаю, — как-то спешно отмахнулся Каин. — Скажи, ты своему Клану веришь?       — Странный вопрос, Мастер, — паладин настороженно вскинул точеную бровь. — Как я могу им не верить, если они — часть меня?       — Так же, как и мне.       — О чем ты?       — Не верь никому. Только себе. Слышишь меня?       — Что с тобой, ты нездоров, или не ел давно?       Кланы привыкли существовать в постоянной угрозе друг от друга. Это не давало расслабляться, забывать про осторожность и подготовку бойцов, да и про свои собственные навыки тоже. О доверии вот уже лет триста не шло и речи. И это не говоря еще об угрозе со стороны непокоренных смертных народов!       — Мастер!       — Даже собственной плоти!       И он пропал, растворившись в тумане Тропы и оставив после себя впечатление болезненности, словно его мозг терзала горячка.       И вот теперь им предстояло увидеться снова, только уже не наедине.