Перезапись

      По коже проносится волна дрожи. Акира сцепляет пальцы, отмечая, как болезненно ногти впиваются в ладони. Голова идёт кругом. Тело бросает в жар, а на языке крутится лишь один вопрос. Только вот озвучить его не получается. Мир будто схлопнулся. В его голове мироздание пошло трещинами.       Лицо Шики не узнать. Оно искажено злым прищуром и явным напряжением… неуверенностью? Будто конкретно сейчас всё его спокойствие разрушилось вместе с осознанием. Акире кажется, что между ними что-то рвётся с едва слышимым треском. Что-то, что сильнее отдаляет его от этого недовольного лица.       — Шики… — одними губами зовёт он, не веря, что его услышат.       Но лицо напротив становится спокойнее, в глазах появляется блеск. Будто голос выводит из задумчивости, возвращает в реальность. Это немного неожиданно. Казалось, что его слова просто проигнорируют. До слуха доносится шумный выдох. Затем лязг металла. Шики снова прислоняется к стене.       — Фигово, — отрешённо замечает он.       — Кто этот человек?       — М? — Шики поворачивает голову, мягкий солнечный свет заливает его лицо.       — Спрашиваю, о ком ты говоришь, — Акира отводит взгляд. Отчего-то так тяжело смотреть ему в глаза. Грудь отдаёт тяжестью. Почему это настолько сложно?       Шики молчит. Из-за открытых ворот доносится звон, лязг и писк: самолёты возвращаются. Но здесь, в душном ангаре, успевшим стать кляксой в жизни, кажется, что совершенно нет воздуха и звуков. Акира силой заставляет себя дышать. И каждый вдох опаляет грудь. Это всё… вызывает дрожь и лёгкие приступы тошноты.       Верно. Они ведь друг другу никто. С чего вдруг Шики отвечать? Да, напарники. Да, уже долгое время. Но их ничего не связывает. И, пожалуй, Акира вообще не должен был знать об изменении времени. Возможно, ему стоило умереть в один из тех разов.       Внезапно по ангару разносится приглушённый, чуть хрипловатый голос:       — Нас было семеро: людей, способных менять прошлое. Мы все… немного друг о друге знали. Время и убеждения разбросали по разным местам… Война сталкивала нас иногда…       Шики замолкает, словно не может подобрать слов. Весь его монолог кажется тихим и неуверенным, будто он не уверен в том, а стоит ли что-то говорить такой сошке. Акира и сам не спешит его торопить, чувствует неловкость. Он… в самом деле может такое знать? Всё это звучит крайне странно. Понять и вникнуть сложно. Но вопросы крутятся в голове. Не дождавшись продолжения, приходится подталкивать разговор самостоятельно.       — Что значит: было?       — В живых остались только двое.       — То есть ты можешь умереть?!       — Конечно. Для этого нужно повозиться, но убить меня можно.       — И… как?       Шики усмехается, подпирает щеку рукой и с прищуром смотрит в глаза. На дне его радужки мерцают блики. И он кажется таким далёким, по-своему особенным. Хочется протянуть руку, коснуться его кожи. Интересно, какая она на ощупь? Тёплая или холодная, как у мертвеца? Акира вздрагивает, одёргивает себя. Что за чушь! Ещё думать непонятно о чём!       — Так я тебе и сказал, — сладко, почти нараспев произносит Шики, в его голосе отчётливо слышны нотки игривости. — Больно много хочешь.       Акира чувствует, как лицо обдаёт жаром. И в самом деле: кто такое рассказывать-то будет? Вот дурной язык. Неловко. Хочется поскорее перевести тему, забыть об этом недоразумении. Стыдоба!       — А… как вы все познакомились? — Акира цепляется за первую попавшуюся мысль, в попытках выбраться из смущения.       — Мы жили в одном месте.       Неприятное предчувствие колет где-то под сердцем. Значит ли это, что стали такими они не случайно? Даже думать об этом неприятно, не то что открыть рот и спросить. Но Шики будто улавливает ход его мыслей и продолжает сам, без вопросов:       — Мы как бы часть программы по созданию суперсолдат. Такие эксперименты были как раз в тему с этими всеми заварушками.       — И они сделали вас неубиваемыми?       — Нет. Во-первых, я вполне смертен, просто немного не так, как ты. А во-вторых, они до сих пор не знают, на что мы способны. Для них, как и для всего мира, мы просто быстрообучаемые, гениальные особи с прокачанной везучестью. Не больше. Ни один человек в здравом уме даже не предположит, что дело в изменении времени.       — И ни один учёный ничего не заподозрил?       — Пф, ты смешной. Никто не помнит прошлого, кроме того, кто его поменял. Если ты расскажешь такой бред, тебя сочтут сумасшедшим. Сначала орёшь, что ты устал, не хочешь повторять этот ебучий день снова и снова, а потом стерильная палата и горы успокоительных с пометкой о буйности. Знаем, проходили.       Акира вздрагивает, но всё же спрашивает:       — То есть вы умирали уже там?       — Да, они проверяли нашу гениальность жёсткими тестами. И чем лучше были наши результаты, тем смертельнее становились проверки. Нас считали идеальными, но никто не знал, какой ценой эта идеальность доставалась.       Шики отводит взгляд. Акире кажется, что его голос на последних словах дрогнул. Но всё это… жестоко. Так жить в постоянном стрессе, зная, что даже поделиться эмоциями не с кем. Сколько ему пришлось пройти в одиночку?       — А другие? — осторожно спрашивает Акира. — Почему они все умерли?       — На самом деле, мы сами воевали друг с другом.       — Почему?       — Хах, Акира, что за глупый вопрос? — на лице Шики появляется слабая улыбка. — На войне люди всегда сражаются, это нормально.       Акира не может уловить мысль. Это звучит неправильно. Здесь что-то не сходится. Он едва заметно придвигается ближе, отмечает, как солнечные лучи освещают мягкие черты лица. Скулы, нос, подбородок — всё кажется таким объёмым, реальным, словно Шики и правда всего лишь уставший человек. Акира сцепляет пальцы и робко спрашивает:       — Разве вы не были в одной стране? Как вы стали враждовать?       Шики на мгновение задумывается, смотрит куда-то наверх, а затем спрашивает:       — Акира, для чего мы сражаемся?       — Чтобы защитить людей?       По ангару разливается притягательный чистый смех. Шики щурится и отвечает:       — Ты не совсем верно понимаешь суть работы. Вернее, ты не понимаешь суть нашей работы. Люди, страны, города — по большому счёту, всё это не имеет значения. Мы сражаемся за то, чтобы мир продолжал существовать. У всех цель одна, но методы разные. Наше прошлое, мечты, стремления, идеалы говорят, какой мир мы хотим видеть. И сторону мы выбираем ту, которую считаем лучшей.       — И лаборатория так легко на это согласилась? Они же вывели идеальных солдат.       — А что они могли бы сделать? В наших руках вся власть над человеческими решениями. Принудить меня к чему-то не получится, у меня есть бесконечность, а у вас один шанс. Но они и не пытались влиять на выбор. Мультикультурное общество, пацифизм и все дела. Их задачей было создать, а что дальше — не имеет значения. Так мы разбрелись по разным странам. А с войной начали сражаться друг с другом и умирать.       — Вот как…       Акира не знает, что сказать. Не знает, как вообще реагировать. В голове всё сбивается в огромный ком и катится кубарем к ногам. Шики… многое пришлось пройти. Слишком многое для того, чтобы стать собой. Возле него даже ощущается эта выгравированная временем мощь.       Но если где-то там есть противник, превосходящий в силе, будет ли это проблемой? Шики реагирует на него слишком уж ярко. Вовсе не как на человека, которого немного знает. Может, они пересекались куда чаще? И всё же? Он один именно с этой стороны? Или есть другие?       — Послушай, а в Японии ты единственный?       — Хм, сейчас — да. А вообще… Ты слышал об Эмме?       Акира наклоняет голову, пытаясь вспомнить. Имя на языке вертится, должно быть, он действительно что-то о ней слышал. Только вот… определённо не видел. Мысли потоком несутся к прошлому, пытаясь выловить там нужное воспоминание. Наконец-то в голове начало проясняться.       — Эмма, — заторможенно повторяет Акира по слогам, — богиня тактики?       Шики коротко кивает. Помнится, когда он ещё был в лагере, ходили разговоры о какой-то девушке. Она торчала в штабе, и её решения всегда получали положительный результат. Кажется, её убили месяца два назад. Может, три.       — Её действительно так называли. А знаешь, как на самом деле она принимала решения?       Акира качает головой. Да кто её знает? Хоть духам молилась, какая разница? Шики придвигается, его лицо совсем близко. Настолько, что дыхание касается дрожащих ресниц. Смотрит в глаза и тихо шепчет:       — Выбираешь любой вариант, смотришь, что будет, а потом, — он прикладывает два пальца к виску, — бам! И по новой.       Акира вздрагивает, краем глаза замечает, как Шики довольно улыбается. Будто он, чёрт возьми, доволен вызванным эффектом, будто специально тянул так медленно и тихо! Наслаждается чрезмерно крепко сжатыми ладонями, сука…       — И всё? — спрашивает Акира, надеясь, что голос не звучит слишком уж напряжённо.       — И всё, — соглашается Шики, снова опираясь о стену. — А ты чего хотел?       Ответ не находится. Да… ничего не хотел. Но можно же было то же самое сказать не замогильным голосом! Но нет, похоже, Шики забыл о сложностях и довольствуется тем, как неподобающе сильно удалось его напугать. Пф.       Акира отводит взгляд, смотрит в проём ворот, выцепляя из всеобщего движения блестящие тушки самолётов. Никто не заметил изменённого времени. Даже Шики. Тайна этих людей действительно могла повлиять на мир.       Значит, двое. Почему-то эта мысль не даёт покоя, как и брошенное в самом начале: «я самый слабый из них». Это всё не вяжется в одну картину, оседает неприятным предчувствием под кадыком, заставляет бесконечно коситься в сторону Шики.       Тот заметно напрягся. Всё былое спокойствие и игривость разметалось по ангару, оставляя только неуверенность. Он явно думает о чём-то своём. Акира не может подобрать слов, чтобы достучаться до него, как и не может разобраться в собственных эмоциях. Они наслаиваются друг на друга, больше походят на бесконечное испытание. И не понять, куда двигаться дальше.       Дыхание Шики тяжёлое, будто он только что пробежал чёрт знает сколько. И о чём он думает? Акира ловит себя на мысли, что боится. Боится, что этот болван вновь бросится решать все вопросы в одиночку, наплевав на опыт.       Хочется спросить, потребовать объяснить, в конце концов, но Акира не решается открыть рот. Их двое. И что между ними происходит — то ещё болото. Но одно всё же понятно без слов — нужно попытаться.       — И этот человек… он против нас?       — Определённо. Только вот… не похоже, чтобы он был солдатом. Те умирают чаще, а ты только сейчас заметил обнуление. Неужели получил повышение…       Акира пожимает плечами. Он понятия не имеет, что там с тем человеком. Если быть честным, даже не знает, кто это. Да и Шики явно не нуждается в ответах. Говорит, будто сам с собой. Ему не нужны собеседники. И советы тоже…       Акира обхватывает колени руками, опускает голову. Не может понять, что вызывает такую грусть. Вроде бы, всё как обычно, ничего не поменялось, но что-то… Понять не получается. Собственные эмоции кажутся какими-то неправильными, далёкими от идеала.       Бросает в дрожь. То ли от усталости, то ли от неуверенности. И Акира подчиняется этим неловким ощущениям, прикрывает глаза. Полностью фокусируется на себе, но ощущает лишь приятный запах, обволакивающий всё вокруг. Его запах.       Сквозь полудрёму доносится топот сапог. Акира открывает глаза, смотрит на штаны прямо у носа. Что за? Поднимает голову. На лице парня нет ни капли сожаления, он с каким-то диким восторгом рассматривает Шики, затем протягивает ему конверт.       — Вам письмо.       — Мне?       Шики растерянно забирает конверт, разглядывает его так, словно впервые вообще узнал о том, что люди могут общаться таким образом. Акира косится на него, пытается разглядеть надписи. И с чего вдруг ему такое интересно? Будто от подписи внезапно мир поменяется. Но конверт чистый. Без обратного адреса. Без ничего.       Шики открывает его, из толстой бумаги вываливается маленькая ампула. Она падает с тихим звяком на бетон, и катится к ногам. Лицо Шики бледнеет.       Акира осторожно тормошит, тихо окликает, но его будто не слышат. Дрожащие пальцы достают из конверта согнутый пополам лист. Шики читает. Читает, и в его глазах вспыхивают искорки ненависти. Комкает записку, едва ли не рвёт, вскакивает, наступает на ампулу.       Под тяжёлыми ботинками стекло хрустит, разлетается на сотни осколков. Акира не понимает, ничего не понимает…       — Вот ублюдок! — шипит Шики и направляется к выходу.       Акира не смеет даже пошевелиться: не может разобрать, что происходит. Пальцами тянется к клочку бумаги, валяющемуся возле осколков. Разворачивает его. Чёрные, аккуратно выведенные, округлые латинские буквы: «LOSER». Они кажутся совершенно неправильными на пожелтевшей бумаге. В углу небольшая приписка координат.       Акира подскакивает, хочет бросится за Шики, но не решается: он ведь… не захочет говорить? И навряд ли ему нужна компания. Не зная, куда себя деть, он суёт руки в карманы, вместе с запиской. Смотрит по сторонам. И что делать? И куда ему идти?       Мыслей нет совершенно. Неожиданно знакомый голос окликает:       — Ты идёшь или будешь по ангару волочиться?       Шики не ждёт, широкими шагами направляется дальше. Но Акире и не нужно дополнительное приглашение. Он бросается следом, не раздумывая. Только вот… куда? По крайней мере, несмотря на недовольство и почти что бешенство, о нём вспомнили.       — Я достану эту сволочь!       Акира перебирает миллионы вопросов в голове, но не решается их задать. Не знает, с какой стороны подступиться к чужой ярости. И есть ли вообще смысл лезть в это всё?