К ранам души

Бинху редко докучало его одиночество. Он никогда не думал о том, чтобы завести даже какую-нибудь зверушку, не говоря уж о близких отношениях с человеком. Зачем ему эта блажь? Есть личный помощник, целый штат подчинённых и местный доктор, с которым можно выпить. Что еще нужно? — Александр Христофорович! Он поднял глаза от документов на ворвавшегося в его кабинет и знатно запыхавшегося Тесака. — Александр Христофорович! Там этот, как его… Зверь ваш! — Что зверь? — не понял тот. — Да это, ну… Мы его только в сарай, как вы и велели, а он сразу… ну, того! Бинх остановил его жестом. Когда Федя вот так нёс околесицу, запинаясь и махая руками во все стороны, легче было самому пойти проверить, что произошло. И Саша пошёл. Около недели назад кто-то начал таскать овец из общего стада. Пастухи, как ни пытались, никого поймать, да даже заметить не могли. Люди поговоривали — куда ж без этого — что в лесу завелась не иначе как нечистая сила. Однако под руководством Бинха виновника быстро выследили, это оказался обыкновенный волк. Довольно странно, если учесть, что в лесах Диканьки волки уже давно не водились, но, как выразился сам полицмейстер, не вурдалак, и то хорошо. Охотникам сразу было велено зверя изловить и доставить к участку. Хотя случай не вызывал серьёзных подозрений, Александр, как представитель спецотдела полиции, обязан был его проверить. И, судя по реакции Тесака, не зря. Возле ворот стояло несколько казаков. Все они, как один, вцепились в приклады своих ружей и мрачно поглядывали друг на друга. — Ну-ка, ребятки, расступись, — протиснулся между ними Бинх, и сам опуская ладонь на пистоль, от греха подальше. Странное дело, никто не суетился, как будто и не произошло ничего особенного. Хотя обычно, если какая-то более-менее опасная нечисть выходила из-под контроля, всё его скромное подчинение мигом превращалось в роящийся муравейник. Люди, не привыкшие да и не обученные работать с подобного рода существами, тут же норовили их пристрелить, за что Бинх частенько получал претензии сверху. Он коротко вздохнул — всё самому, всё самому — мотнул головой и размашисто вошёл внутрь. И замер. Перед ним, дрожа всем телом, стоял на коленях юноша лет двадцати — плечи в мелких порезах, болезненно выпирающие из-под кожи ключицы, казалось, вот-вот её разорвут, взлохмаченные чёрные волосы закрывали лицо. — Так ты оборотень, — изумлённо выдохнул Саша себе под нос, разглядывая тощую фигуру. То-то Тесак не бил тревогу, а лишь таращился на него шокированным глазищами, и зверь, такой осторожный и по-человечески запуганный, до сих пор никого не убил. Бинх сделал плавный шаг к нему, но паренёк весь сжался и жалобно заскулил, не в силах отползти и лишь наклоняясь ниже к земле. — Ну-ну, тише, — зашептал Саша, присев рядом. — Я тебя не обижу. Он медленно протянул руку, замер на мгновение, но нападать или кусаться волчонок пока не спешил. Бинх мягко, почти невесомо погладил его по голове, потом раздвинул спутанную чёлку и пригляделся. На него внимательно и настороженно смотрели огромные, блестящие глаза. Голубые, едва не прозрачные, словно кусочки льда в обрамлении длинных ресниц. Обычно, оборони не были так сильно похожи на людей. Звериные черты так или иначе выделялись на фоне человеческих — широкий нос, жёлтая радужка, мощная челюсть, густая растительность на лице и руках. У некоторых и вовсе выступали клыки или когти, но этот… Саша куда скорее решил бы, что перед ним сидит некий лесной дух или утопленник — бледная гладкая кожа с россыпью редких веснушек, тонкие губы, ямочка на подбородке. Красноватые веки и тёмные круги под глазами говорили о том, что он нормально не спал уже несколько дней кряду. От того и не рычал, наверное, лишь покорно и жалобно заламывал брови. — И от куда ты такой взялся? — обронил Бинх, проводя кончиками пальцев по чужой щеке, и мальчишка инстинктивно прижался к тёплой ладони, но, уже в следующее мгновение осознав, что делает, смущённо потупил взгляд. Саша улыбнулся, заметив, как смертельная бледность сменяется очаровательным, робким румянцем. Зверёк то ласковый, ручной совсем и явно не уличный. — Ты разговаривать хоть умеешь? — он убрал руку, запоздало вспоминая, что перед ним, как-никак, на добрую половину человек. Оборотень снова бросил на него пронзительно цепкий взгляд и молча кивнул. Бинх едва глаза не закатил. Всё-то из этой нечисти приходилось вытягивать, точно из детей малых. Одни изрекались не иначе, как загадками, другие просто рычали в ответ, третьих вообще попробуй разбери — шелестят, булькают, насвистывают. Просто надеясь, что хоть это чудо будет говорить словами, Саша терпеливо переспросил: — И как звать тебя? В ответ на это раздался тихий, очень похожий на дуновение ветра в листьях, но вполне членораздельный шёпот: — Николай.

***

Бинх не так уж часто встречал оборотней, особенно таких, которые не спешили нападать, а выглядели скорее, как загнанные в угол щенки. Поэтому отвести Николая к себе домой и напоить чаем — показалось идеей вполне здравой, да и, если честно, единственной, до которой он додумался. Обнимая чашку в ладонях, юноша зябко повёл плечами под тяжёлым, шерстяным одеялом. Он еще не до конца пришёл в себя после обращения и пялился пустым, жалобным взглядом куда-то в пол. Бинх решил дать ему время и пока лишь молча наблюдал со стороны, а лучше будет сказать, откровенно его разглядывал. Он прекрасно знал, что оборотни — существа, равноценно относящиеся как к миру людей, так и к миру животных, то есть долго находиться в одном из обличий не могут. Судя по состоянию Николая, тот провёл в шкуре волка не один день, а то и не одну неделю. И не обращался бы еще долго, если бы мог, но истощенное тело потребовало передышки. Саша ни разу не слышал о том, чтобы рядом с Диканькой обитали оборотни, хотя по правилам спецотдела Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, ему, как официально поставленному лицу, обязаны были докладывать обо всех зарегистрированных существах Диканьской волости. А раз не слышал — значит Николай был либо из диких, либо не из местных. Первое едва ли подходило для жмущегося к ладони вместо того, чтобы её кусать, волчонка, значит второе. Хотя, узнать наверняка можно было, только спросив у него самого. С тихим вздохом Бинх подошёл к столу, за которым сидел Николай, и опустился рядом на табуретку. — Ну как? Согрелся? Юноша взглянул на него исподлобья, словно всё еще присматриваясь, потом коротко вздрогнул и спрятал глаза в чашке, где кружились чаинки. — Да, н-нормально. Спасибо. Саша снова изучающе посмотрел на него. В рубахе и брюках Бинха, любезно одолженных и оказавшихся слишком широкими на костлявые плечи и слишком короткими на тонкие длинные ноги, он выглядел совсем нелепо, как внезапно выросший, нескладный подросток. От этих мыслей на губах проступила чуть язвительная улыбка. — Ну, тогда рассказывай. Николай, которому, похоже, совсем не надоедало вздрагивать, сделал это еще раз и недоуменно уставился на него. — Что р-рассказывать?.. Он невинно хлопал длинными ресницами, и Саша издал теперь уже короткий, снисходительный смешок. — Что-что. Кто такой, от куда взялся, вот что, — обычно он был куда более жёстким при допросах, но с этим, казалось, по-другому нельзя. Да и какой это был допрос, с чаем и одеялом? Николай смущённо прикусил нижнюю губу, зябко повёл плечами. — Яновский я. Гоголь-Яновский. Из Великих Сорочинец. — Гоголь-Яновский, — повторил Саша задумчиво; фамилия была ему смутно знакома, то ли из бумаг, то ли из слухов. — Это помещик который? Юноша кивнул. — Василий Аркадьевич, отец мой. Бинх ждал продолжения, но Николай молчал, только неосознанно постукивал ногтями по чашке. Саша мысленно вздохнул. Изъяснялся оборотень вполне понятно, это да, но те самые понятные объяснения приходилось из него вытягивать, как из невинной девицы в первую брачную ночь. Не самое удачное сравнение, конечно. Бинху захотелось взять юношу за острый подбородок, ухватить рассеянный взгляд своим, холодным и безапелляционным, но вместо этого он собрал всё терпение в кулак и сделал еще одну попытку: — И что ж ты у нас забыл? От сюда до твоих Сорочинец добрые сутки пешего пути. Как ты тут оказался, еще и в таком… обличии? И снова этот взгляд, ни то виноватый, ни то уязвлённый. Николай как-то странно сжался, на лицо наползли скорбные тени. — У меня и мать, и братья с сестрой такие. Нас раньше никто не трогал, мы в усадьбе жили рядом с деревней. А потом с Иваном случилось что-то, он как будто… одичал. В полнолуние задрал нескольких девушек, из крепостных. Люди как узнали, сразу начали охоту, усадьбу сожгли, мы с Лизой убежали только, а остальные… — тут он вдруг запнулся и прикусил щёку изнутри, с губ сорвался судорожный вздох. Бинх смотрел, не говоря ни слова. Он слышал про затворников Яновских от смотрителя соседней губернии, правда о том, что те связаны с нечистой силой, да еще так тесно, вовсе не догадывался. И про случаи внезапного бешенства среди оборотней знал уже давно. Это случалось довольно редко, однако когда случалось, последствия имело весьма плачевные. Николай обнял себя руками, нервно подрагивая. Казалось, ему было холодно даже под одеялом. — Мы прятались в лесу несколько дней, а потом Лизу поймали. Я говорил ей не ходить к дому, говорил, что там после пожара ничего не осталось, но она не послушала, упрямая, пошла. Проснулся, а её нет. Ей было всего тринадцать, я думал, вдруг, пожалеют. Он снова замолчал. Видно было, как тяжело даётся ему эта история, и как он всё равно не может остановиться — от того короткими, болезненными толчками рассказывал, точно срывая с раны присохший бинт. — Я когда за ней прибежал, она уже в сетях подвешенная лежала, даже не в волчьем обличии — в человеческом. А вокруг на земле кровь. Они её так и оставили, чтобы меня выманить. Но отец нас всегда учил, что во время охоты каждый сам за себя. Хочешь выжить — нападай или беги. И я побежал. Несколько недель скитался по лесу и всё не решался обратится человеком — вдруг, найдут. Потом вот вы… поймали. Я сначала подумал, что это конец, но вы… Вы хороший, кажется. Не знаю. Бинх посмотрел на него с нескрываемой жалостью. Странно, но мальчик не плакал, хотя и выглядел потрясённым и очень несчастным. Похоже, его еще не до конца отпустило после случившегося. Не до конца осознал, не до того было. Саша был не слишком склонен к сочувствию или другим эмпатичным чувствам в целом, но сейчас ему, почему-то, было не всё равно. Хотелось пожалеть и помочь. — А почему в участок не пошёл? — спросил он уже совсем мягко, потому что ситуация давно вышла за черты его профессиональных прав и обязанностей. — Во власти ведь не дикари. Мы на то государем и поставлены, чтобы таких, как ты, защищать. Николай пожал плечами. — Ну, нельзя же нечисти так просто покидать места регистрации. Для этого разрешение нужно. А мне где его взять?.. Бинх снова смерил его внимательным, чутким взглядом и невесело улыбнулся. Он будто смотрел сейчас на ребёнка, наивно честного и от того совсем беззащитного, обречённого погибнуть в этом коварном, ожесточённом мире. Хорошо, что он попал именно сюда, в Диканьку, подумалось вдруг. Где-то в другом месте обленившиеся чиновники сразу отправили бы его в канцелярию, толком не разобравшись. Или того хуже, пристрелили бы еще раньше, во время охоты, как дикого зверя. А он в чём был виноват? Ну задрал нескольких овец с голоду, не людей ведь. Потерял всю семью по глупой случайности. Теперь сидит вот, греет руки об остывшую уже чашку. Выглядит жалобнее некуда. — Хочешь остаться? — спросил вдруг Саша, сам себе удивляясь, но, почему-то, не сомневаясь даже. Николай вскинул на него огромные, голубые глаза. Быстрые, живые, как у всей животной нечисти. Смотрел так еще с пол минуты, точно пытаясь различить в нём угрозу, обман — так ведь не бывает, только в сказках — а потом молча кивнул. — Хорошо. У меня есть еще одна комната, — Бинх стал подниматься, но юноша вдруг порывисто выпрямился и вцепился когтями-пальцами себе в колени. — Вы правда меня никому не отдадите? Не отправите никуда? — его голос дрогнул от волнения, выбивая из сердца очередную болезненную искру. — А за что? Ты, вроде, безвредный, — пожал плечами Саша и протянул руку. На этот раз Николай не отдёрнулся, когда тёплые пальцы коснулись его щеки, напротив, закрыл глаза и прижался к сухой, шершавой ладони. Умел бы мурлыкать, замурлыкал. Удивительно. После всего случившегося он всё еще верил людям. То ли действительно сквозь плоть и кровь читал каким-то своим звериным чутьём, то ли просто родился таким — не способным противиться животной природе, жаждущей ласки. Свистни — побежит на зов, хотя лучше бы мчался прочь. Брось ему сахар — оближет руку, которую следовало бы кусать. Бинх никогда не думал о том, чтобы завести какую-нибудь зверушку, даже кота или собаку, не говоря уже об этаких. Но сейчас ему показалось, что было бы даже неплохо. Странная штука, ей Богу!