Гора Кукуро, лето
За три столетия до наших дней
Это был праздник, который мог соперничать с любым, который Золдики устраивали в прошлом, и поэтому большая часть падокийского двора приехала в Дентору, чтобы принять участие в этом торжестве. Киллуа Золдику, наследнику самого богатого землевладельца в регионе, исполнялось восемнадцать, и на следующий день, как только взойдет солнце, он станет правителем обширных владений своей семьи. На празднике присутствовало множество подхалимов и их дочерей, надеявшихся привлечь внимание молодого лорда. Родители Киллуа были более чем благосклонны к тому, чтобы их сын попадался им на глаза: в конце концов, ему нужно будет создать собственную семью, чтобы обеспечить продолжение рода. Сам Киллуа был двусмысленен. Он покорно танцевал со всеми девушками, но после этого сразу же забывал их имена, а вскоре и их лица. Все они были похожи друг на друга: симпатичные и хорошо разбирающиеся в правильных словах, которые нужно знать молодому человеку его статуса, а их истинная сущность тщательно скрывалась о него. Никто из них не интересовал его. По правде говоря, его ничего не интересовало: управлять поместьем, быть лордом, ходить ко двору и участвовать в его нелепых интригах. Короче говоря, жить жизнью, полной традиций и скуки. Очередной танец закончился, и Киллуа поклонился своей партнерше, а затем извинился, сославшись на усталость, которая была не совсем вымышленной. Он заметил, как вытянулось лицо его партнерши, фальшивое веселье, которое она сохраняла на протяжении всего танца, сменилось грустью и чем-то еще… Страхом? Киллуа посмотрел на нее более пристально. Она была хрупкого телосложения и очень молода, вероятно, не старше четырнадцати. У нее были мягкие зеленые глаза и облако волос цвета красного дерева. Она была хорошенькой, но она была ребенком, которому здесь нечего было делать. Киллуа внезапно охватил гнев на ее родителей. Ведя ее к краю танцпола, он взглядом стал искать ее имя, нашел. — Тебе не из-за чего расстраиваться, Калла, — сказал ей Киллуа. Она не смотрела на него. — Твои родители заставили тебя танцевать со мной? — Она кивнула, все еще избегая взгляда. Он вздохнул. — Они рассердятся на тебя, если мы больше не будем танцевать? — Они побьют меня, — ответила она наконец, чуть громче шепота. «И пусть боги заберут эти жалкие оправдания для людей прямо в ад», — подумал Киллуа, чувствуя, как между его глазами расцветает головная боль. Скольким еще их этих девушек угрожали подобным образом? Он заставил себя улыбнуться ей. — Скажи своим родителям, что я считаю, что ты очень красивая, но сегодня здесь слишком много дочерей друзей моего отца, чтобы я мог уделить больше одного танца каждой. Скажите им также, что я был бы очень расстроен, узнав, что с вами случилось что-то плохое. Спасибо Вам за танец, и будьте здоровы. Киллуа поднял ее руку и поцеловал ее — больше, чем он сделал для любой другой девушки в тот вечер, и это вызвало волну комментариев по комнате. Затем, прежде чем кто-либо успел приблизиться и поинтересоваться значением этого жеста, он призвал своего слугу на помощь и исчез в мгновение ока. Киллуа не ушел далеко, только в тенистый угол, прилегающий к бальному залу террасы, сразу за последней из длинных открытых дверей, и, наконец, он смог спокойно дышать, один в прохладном ночном воздухе. Он только начал расслабляться, пока не почувствовал чье-то присутствие у своего локтя, и его хрупкий покой растворился. Ему даже не нужно было смотреть, чтобы понять, что это был его старший брат, Иллуми. Вокруг другого мужчины витал холод, который, казалось, исходил от его бледной кожи, черных как смоль волос и глаз. Так было всегда, но с тех пор, как он три дня назад вернулся из года тайных путешествий, это чувство холода стало сильнее, чем когда-либо. У Киллуа тоже был холодный тон лица: кожа такая бледная, что казалась почти прозрачной, глаза цвета альпийского озера и знаменитые серебристо-белые волосы, которые отмечали его как наследника. В семействах Золдиков в каждом поколении появлялся на свет седовласый ребенок, и он всегда становился наследником, независимо от порядка рождения. Это было и не больше и не меньше, чем было то, как было всегда, но Киллуа не мог оставить чувство того, что Иллуми возмущался этим, всегда, хотя никогда не испытывал такой горечи, как сейчас. — Устал играть в послушного бычка, младший брат? — спросил Иллуми низким, приятным голосом, который совершенно не вязался с его холодной внешностью. Киллуа вздохнул и взглянул на него. Он был одет в элегантный черный шелк, облегавший его стройную фигуру, его длинные темные волосы были затейливо заплетены в красные розы. На нем были черные перчатки до локтя, его покрытые лаком пальцы были усеяны кольцами. Он был красив, но в то же время и отталкивал, как какое-то насекомое, и Киллуа ничего так не хотел, как оказаться подальше от него. Ирония судьбы, поскольку Иллуми стал его главным советником, когда он занял место своего отца в качестве лорда Золдика. — Кто сказал, что я был готов ко всему этому? — проворчал Киллуа. Иллуми улыбнулся, скрестил руки на груди и посмотрел на своего брата. Его непрозрачные зрачки, казалось, раскололись, будто в них пропустили огненные линии, похожие на полосы света в тлеющих углях. Киллуа стало холодно: это был признак того, что его брат использовал свою магию, а это никогда не предвещало ничего хорошего. — Тебе лучше быть готовым, — сказал Иллуми. — У тебя нет выбора, кроме как выбрать одну из них, и твоя готовность сделает все намного проще. Мне показалось, что последняя понравилась тебе больше, чем все остальные. Скажи слово, и я сделаю все безболезненно. Киллуа отступил от него на шаг. — Не смей ничего делать с этим ребенком, — предупредил Киллуа, — И даже не смей играть со мной! — Тебе не придется жениться на ней, — подлизывается Иллуми. — Просто возьми ее к себе в постель на ночь и докажи всем– — Доказать что? — Киллуа зарычал. — На что ты способен, — ответил Иллуми, его голос был непринужденным. — В конце концов, это твой восемнадцатый день рождения, и все же ты никогда не был с женщиной. Киллуа покраснел, гадая, прочитал ли брат его мысли. Вместо того, чтобы отрицать это, что он и собирался сделать, он почувствовал прикосновение обжигающей холодной ауры Иллуми и понимает, что с его губ срываются слова, — Откуда ты это знаешь? Иллуми издал низкий смешок. — Это написано у тебя на лице; и, кроме того, я видел, как ты смотришь на более симпатичных мальчиков. Киллуа пролепетал, пытаясь хоть что-то сказать. — Не надо, — сказал Иллуми. — Ты уже почти признал это. Ты мерзость, ты не годишься для того, чтобы возглавить нашу семью, и единственный вопрос сейчас — как от тебя избавиться. С пылающим лицом Киллуа посмотрел на край террасы, страстно желая сбежать; но что-то удерживало его на месте, что-то обжигающее и замораживающее одновременно. Киллуа почувствовал, как его собственная аура, потрескивая, ожила в ответ. Несколько гостей обратили на это внимание, начали показывать пальцами и перешептываться. — Будь осторожен, младший брат. Я не думаю, что ты хочешь драться со мной. Иллуми положил руку ему на плечо, и в голове Киллуа, казалось, пронеслась сотня образов одновременно: плоский камень на скалистом выступе, покрытый кровью. Белая ткань, пойманная и трепещущая, как пойманная в сеть бабочка, на черной ветке дерева. Густой дым поднимался от костра, тлеющего на куче чего-то похожего на внутренности животных. Все больше и больше, и каждый ужасный предыдущего. Наконец, потрясенный разум Киллуа начал понимать их: все эти вещи были делом рук его брата. Где бы он ни был, там он продал свою душу темным силам, о существовании которых Киллуа и не подозревал, и стал гораздо могущественнее, чем он мог себе представить. — А теперь иди к отцу и скажи ему, что ты аннулируешь титул. Что ты подаришь его мне. — Это будет не так просто, — проскрежетал Киллуа, не смотря на то, что сила ауры Иллуми давила на него. — Все было бы не так, как если бы отец решил это произвольно. Это традиция, и она не изменится только потому, что ты так хочешь. — Это произойдет, когда я пригрожу отобрать титул силой, если он не отдаст его добровольно. Еще один поток образов затопил Киллуа: все гости вечеринки хватаются за животы, за горло, а изо рта у них льется кровь. Кровь широкой дельтой текла по полу бального зала, через двери, через террасу, между колоннами балюстрады жестоким каскадом. Ясное утро, неестественно тихое, если не считать жужжания жирных черных мух вокруг комнаты, полной трупов. Эти трупы десятилетиями спустя, опутанные сорняками и винограднными лозами, сплетенные в безжалостную сеть. Киллуа издал сдавленный крик. — Никто не умрет, — сказал Иллуми бархатным голосом, — если ты не откажешь мне. — Достаточно! — взревел кто-то, прежде чем Киллуа успел ответить. Их отец, Сильва, стоял в дверях. Он скрыл свою ауру, чтобы подслушать их разговор, но много ли он услышал? Судя по его выражению лица, этого было, как он и сказал, достаточно. — Иллуми Золдик, — сказал Сильва голосом, подобным раскатать грома, прокатившемуся по теперь уже безмолвной комнате, — твои слова одновременно богохульство и измена! Из-за них ты потерял право носить фамилию Золдик и любую часть нашего состояния! Ты будешь немедленно изгнан! — Но отец…– начал Иллуми. Сильва вытащил из ножен на бедре голубой, как лед клинок, и подставил его к горлу своего старшего сына. — Ты нарушил наш закон! А теперь уходи, пока я не решил, что изгнание — это слишком мягко! Иллуми отбросил клинок в сторону с замечательным самообладанием — не было магии сильнее, чем та, что таилась в клинок Сильвы. И все же в уверенности Киллуа были сомнения. Он почувствовал прикосновение силы Иллуми; действительно ли их отец все еще сильнее? Его беспокойство только усилилось, когда Иллуми сказал спокойным и ровным голосом, — Хорошо, я уйду. Но сначала у меня есть подарок на день рождение для моего брата.– Он поднял руки и сорвал одну из роз со своих волос. Он мгновение рассматривал ее, а затем одарил Киллуа широкой, холодной улыбкой. — Я дарю тебе, младший брат, долгую-предолгую жизнь в одиночестве, ограниченную этим замком и его территорией. К сожалению, я не могу позволить жить тебе так долго; но у тебя будет несколько сотен лет, чтобы обдумать глупость своих решений, после чего ты умрешь, задыхаясь от собственного одиночества. Ох, — вздохнул он, слегка нахмурившись. — Ну, потому что проклятие не действует, если не будет средств его разрушить… За этими словами последовала волна восклицаний. У Киллуа закружилась голова. Слова Иллуми были всего лишь словами, правда же? Угрозы, произнесенные с горечью, потому что он потерпел поражение. Проклятия — это сказки. Не смотря на всю свою силу Иллуми не смог бы стать достаточно сильным, чтобы воплотить сказки в жизнь… — Ты не можешь…– начал Киллуа. — О, еще как могу, — сказал Иллуми, улыбаясь и вставляя розу, которую он держал в петлице над сердцем Киллуа. — Но я дарую тебе одну милость: поцелуй истинной любви — настоящей, чистой, взаимной любви — разрушит проклятье…но это если тебе когда-нибудь удастся заставить себя полюбить. — Ты думаешь, я не могу любить? — спросил Киллуа, его голос дрожал сильнее, чем ему хотелось бы. — Неужели никто не сможет полюбить меня? — Ты не можешь любить по-настоящему, — ответил Иллуми, с нежной улыбкой, которая могла бы заморозить океан. — Что касается того, что кто-то полюбит тебя, ты не сможешь скрыть свои извращенные желания, так как же любой человек вынесет тебя? — Проваливай! — взревел Сильва. Иллуми поклонился своему отцу и брату, повернулся и ушел. Переступая порог их дома, он один раз обернулся и сказал молчаливым гостям, — Помните, вина за это лежит исключительно на моем брате. — Затем он исчез. Боль пронзила грудь Киллуа, подобной которой он никогда не испытывал. Он рухнул на паркетный пол, когда гости вокруг него начали кричать. Как раз перед тем, как потерять сознание, он понял, что они кричали не для него.