Гон читал большую часть дня, наконец взявшись за науку о Земле, когда у него закончились сказки. Он понял все намного быстрее, чем он ожидал, и у него даже были правильные ответы на большинство вопросов в конце глав. Однако на полпути к прочтению книги он выдохся. Он закрыл том и положил его на край дивана, а затем открыл новую страницу в блокноте и начал рисовать. Он даже толком не решил, что нарисовать, не замечая, что набрасывает старый дуб, а затем очертания библиотеки вокруг него. Он не заметил, как свет в окнах померк, как свечи, мерцая, ожили. Он почти закончил рисовать библиотеку, когда из-за его плеча раздался голос.
— Ты очень талантлив.
Гон вскочил на ноги и резко обернулся, чтобы увидеть одетую в черное фигуру Господина, стоящего прямо за подлокотником дивана, на который он опирался. Его левая рука покоилась на спине высокого пса. Он все еще был одет с головы до ног в черное, а капюшон скрывал его лицо. «Что», — гадал Гон, — «скрывается за этим? И действительно ли все так ужасно, что ему пришлось прибегнуть к шантажу, чтобы найти любовь?»
— Как долго ты наблюдаешь за мной? — потребовал Гон.
— Достаточно долго, чтобы увидеть, что тебе небезразлично то, что ты делаешь. Также, что у тебя должны быть материалы получше, чем карандаш школьника и линованная бумага. Ты прекрасно запечатлел Сенрицу.
Гон внимательно слушал, но, казалось, в грубом голосе не было иронии. Тем не менее, он захлопнул блокнот. — У меня уже есть материалы получше, — холодно сказал он, хотя на самом деле они были ненамного лучше того, что он держал в руках. Все поведение Господина вызывало у него желание поспорить с ним. — Но они в моей комнате, и я не смог их найти.
Из-под капюшона вырвался скрипучий смешок. — Думаю, поначалу не совсем легко понять этот дом.
— Можно и так сказать.
— Вот почему я сказал Канарии, чтобы она дала тебе колокольчик.
— Да дала… Но я оставил его в столовой.
— Что удобно, поскольку именно туда мы и направляемся.
Гон ощетинился от самонадеянности этого человека. — Что, если я не хочу есть?
Господин пожал плечами. — Тогда тебе не обязательно есть. Но нам двоим есть что обсудить. Пойдем.
Гон впился взглядом в его удаляющуюся спину. Собака последовала за своим хозяином на несколько шагов, а затем остановилась, снова обратила свои мягкие, вопрошающие глаза на Гона и пару раз махнула хвостом. — «Что ж, по крайней мере, один из них не мудак», — подумал Гон. Когда Хозяин понял, что ни его собака, ни Гон не следуют за ним, он обернулся с раздраженным ворчанием. — Ты уже взрослый, чтобы дуться, как ребенок.
— Ты, видимо, тоже очень взрослый, чтобы сказать «пожалуйста», — парировал Гон.
Господин недоверчиво рассмеялся. — Ты очень требовательный.
— Говорит парень, который похитил меня из-за розы.
Человек в черном издал нечто среднее между вздохом и рычанием. — Хорошо: не окажете ли вы мне, пожалуйста, честь сопроводить вас в столовую, сэр?
Он говорил с подчеркнутой иронией, которая заставила Гона захотеть отказаться, но это действительно было бы угрюмо и по-детски. Поэтому он сказал:
— Господин, я не могу сказать «нет» на такое.
Хозяин раздраженно вздохнул, свистнул своей собаке, а затем повернулся и снова зашагал. На этот раз Гон последовал за ним, пытаясь уследить за поворотами, которые они делали, чтобы добраться до столовой. К тому времени, когда они прибыли, он был вполне уверен, что сможет вернуться сам, если понадобится.
Тяжелая дверь открылась перед ними, и Господин без промедления шагнул внутрь. Гон резко остановился при виде комнаты. Он думал, что подача обеда была абсурдно формальной, но это было ничто по сравнению с этим. Льняная салфетка на столе исчезла, ее заменила серебристая парчовая скатерть, которая ниспадала до самого пола. Канделябры, полные свечей цвета индиго, стояли на всех возможных поверхностях, освещая комнату почти так же ярко, как при электрическом освещении. Стол, как и ожидал Гон, был уставлен блюдами, на этот раз вокруг огромной жареной ноги чего-то с раздвоенным копытом. На одном конце стола, друг напротив друга, были расставлены два блюда кобальтово-синего цвета, тяжелые столовые приборы из серебра и несколько хрустальных бокалов в каждом.
Хозяин занял одно из мест и указал Гону занять другое, в то время как собака отступила под стол. Гон неохотно сел, наблюдая за мужчиной, который начал убирать посуду. Большинство блюд выглядели тяжелыми, пропитанными соусом, но затем он поднял крышку супницы, и Гона поразил еще один знакомый запах, полный воспоминаний. Это была тарелка мидий, приготовленных так, как их готовят во всех маленьких кафе вдоль доков Идриси, с гарниром из лепешек.
— Ты уверен, что не голоден? — спросил Господин Гона.
— Если бы был, то на этом бы все и закончилось, — сказал он, кивая на миску с мидиями.
Человек в капюшоне на мгновение замер, очевидно, уставившись на него. — Разве это не одно из твоих любимых блюд?
— Вот именно! — Гон огрызнулся в ответ. — И ты хоть представляешь, насколько это жутко? Кто делает все это барахло? И откуда они знают, что мне понравится, когда я пробыл здесь меньше суток?
Хозяин продолжал невидяще рассматривать его несколько мгновений, а затем взял разделочный нож и начал отрезать ломтики от жаркого, складывая их себе на тарелку. Только когда он наполнил оставшуюся часть гарнирами, он ответил. — Повара зовут Менчи, и, пожалуйста, не вини ее за это. Так долго у нее было так мало дел. У нее есть… своего рода дар определять, какую еду кто-то предпочтет. Она только хочет сделать тебя счастливым.
Гон провел рукой по глазам. — Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Более или менее, — спокойно ответил тот, наливая себе бокал вина из хрустального графина, а затем предлагая его Гону. Гон покачал головой — у него не было никакого желания терять какой-либо контроль в этом месте.
Господин пожал плечами, отхлебнул из своего бокала, а затем нарезал мясо и откусил кусочек. Гон мог только разглядеть его подбородок под капюшоном. Его кожа была гладкой и очень бледной. Несколько прядей белых волос виднелись из-под капюшона. Это все, что Гон смог разглядеть.
— Еда вряд ли сделает тебе счастливыми, — сказал он, — когда ты вообще не хочешь здесь находиться. Но опять же, это не вина Менчи. Твой отказ принять единственное утешение, которое она может предложить, причинит ей боль, и ради чего?
Гон вздохнул и пододвинул к себе миску с мидиями. Он взял лепешку, откусил ее, наблюдая, как ест человек в черном, все время тщательно придерживая капюшон на месте. Наконец, он спросил:
— Почему ты закрываешь свое лицо? Я имею в виду, что ты живешь с кучей гибридов дерева и человека, которые, кажется, знают тебя очень давно. Им, должно быть, наплевать на то, что ты скрываешь. Так что не делай этого ради меня.
Хозяин перестал есть и долго смотрел на Гона. — Ты не знаешь, о чем просишь.
— А я думаю, что знаю. На самом деле это не так уж и сложно. Если мне придется остаться здесь с тобой до скончания времен или дольше, я мог бы с таким же успехом знать, как ты выглядишь.
Человек был неподвижен и молчал еще один долгий отсчет. Затем, не говоря ни слова, он откинул капюшон назад и позволил ему упасть на плечи. Гон замер — из-за всех вещей, которые, как он представлял, Господин мог скрывать свое лицо, красота никогда не была одной из них. Но если он был красив, то и знакомым тоже. Волосы, словно белый чертополох, бледная кожа, голубые глаза с темной каймой были почти идентичны глазам молодого человека, который приснился ему прошлой ночью, и того, что изображен на фреске на дальней стене.
Но они были не совсем одинаковыми. Волосы Хозяина были скорее белыми, чем серебристыми, бледность его кожи имела болезненный оттенок, щеки впали, а глаза затравленные. Но он не мог быть намного старше Гона. Также на небольшой части его шеи была странная отметина, которую Гон мог видеть: полоса тонких черных линий, тянущихся к его челюсти, как дельта реки на карте.
Человек отпил из своего бокала вина, а затем одарил Гона ироничной улыбкой. — Ну? Доволен?
Гон сузил глаза, покачал головой. — Я не понимаю. Ты… Я имею в виду, у тебя нет причин прятать свое лицо.
Господин печально рассмеялся. — Внешность может быть обманчивой.
Реальность ускользнула и накренилась, и сон Гона о прошлой ночи отчетливо вернулся к нему. Его спутник во сне говорил нечто подобное. Были ли они одним и тем же человеком, этот ослепительно яркий молодой человек и усталый, осажденный, сидящий сейчас напротив него? Но в этом не было никакого смысла. До сих пор он никогда не видел его лица. А как насчет охотника на фреске, который был так похож на них обоих? Было ли это только семейным сходством?
— Ты уверен, что не хочешь выпить?
— А… да, может быть, — ответил Гон, и Господин наполнил его бокал из графина. Гон взял его и отхлебнул, все это время наблюдая за ним. — Итак, ты не собираешься сказать мне, почему ты прячешь свое лицо?
Другой человек пожал плечами и вернулся к своему ужину. — Сила привычки.
— Это не имеет смысла.
Человек печально улыбнулся. — Для тебя что-нибудь здесь имеет смысл, Гон?
Гон взял еще кусочек хлеба и прожевал его, прежде чем ответить. — Нет. Но у меня такое чувство, что ничего бы и не изменилось, если бы кто-нибудь просто сказал мне правду.
— Правду о чем?
— О том, почему я на самом деле здесь.
— Ты здесь, потому что перехитрил меня, и ты это очень хорошо знаешь. — В этих словах отчетливо слышалась горечь.
— Это не то, что я имею в виду. Я не был тем, кто все это начал. И не вешай мне лапшу на уши о долгах крови и украденных розах. Ты хотел оставить Мито здесь, но почему? Посмотри на себя. Держу пари, что ты мог бы получить практически любую женщину, какую захотел, без необходимости шантажировать женщину, по крайней мере, на десять лет старше тебя.
Он вздохнул. — Ты слишком много обо мне предполагаешь.
— Ну, а что еще я должен делать? Ты ничего не рассказываешь мне о себе. Например, почему ты думаешь, что не смог бы найти девушку сам.
Господин сделал паузу, снова наполняя свой бокал, и в уголках его рта появилось что-то неприятное. Наконец, он сказал: — Предположим, я это сделал. Предположим, я приведу ее сюда. Ты пробыл здесь всего день, ты точно видел, насколько странный мой дом. Неужели ты думаешь, что эта гипотетическая подружка не бросила бы один взгляд на Канарию и остальных и не сбежала бы?
Гон откинулся на спинку стула, не сводя глаз с человека напротив. — Я думаю, что твои деньги заставили бы многих женщин игнорировать странности твоего персонала.
— И ты думаешь, я хотел бы иметь такую женщину в качестве компаньонки?
— Ну не знаю. Насколько это отличается от того, чтобы заставить мою тетю остаться здесь, угрожая ее семье?
Хозяин поставил свою посуду на стол и еще раз задумчиво посмотрел на Гона. — Я оценил твою тетю за то короткое время, что она была здесь. Я подозревал, что она из тех, кто смотрит за пределы поверхности, на правду о чем-то.
Гон пожал плечами. — Ты прав, она такая. Но она точно не может бросить свою жизнь, чтобы прийти и составить тебе компанию. У нее есть семья, о которой нужно заботиться.
— А твоя сестра? Разве жизнь здесь не была бы для нее лучше, чем в трущобах Идриси? — Господин скрестил руки на груди и посмотрел Гону в глаза, в его собственных была искра вызова.
— Послушай меня, — сказал Гон с едва сдерживаемым гневом, снова подаваясь вперед. — Если и существует такая вещь, как идеальное человеческое существо, то это Комуги. Она лучше, чем кто-либо другой, кого я знаю, и да, она заслуживает гораздо большего, чем та жизнь, которая у нее есть. Но ей также двенадцать лет, и она слепая, и если ты думаешь, что есть какой-то способ, которым я позволил бы ей жить с каким-то подонком в замке у черта на куличках, то все эти деньги явно выжгли тебе мозги!
Человек на мгновение уставился на него, потрясенно моргая. — Твоя сестра… та, которая просила розу…ей двенадцать? — Его грубый голос был таким тихим, что его едва было слышно.
Гон вздохнул. — Тебе не пришло в голову спросить Мито, сколько ей было лет, когда ты предложил ей эту сделку?
— Я… я предположил…
Гон печально рассмеялся. — Предположил? Когда ты, кажется, знаешь все обо всем остальном, вплоть до того, что я читал своей сестре?
— Нет, это только слуги знают такие вещи. У них есть способы и средства, которых нет у меня, и, мне никогда не приходило в голову спросить. — Через мгновение Господин повторил смех Гона. — Я был идиотом.
— Ты только сейчас это осознаешь?
Хозяин только покачал головой.
— И ты хотел, чтобы она влюбилась в тебя, — пробормотал Гон.
Человек резко поднял глаза. — Кто тебе это сказал?
Поняв, что сказал слишком много, Гон наконец опустил глаза, потянулся за своим стаканом и сделал большой глоток.
Внезапно человек в черном рассмеялся. — Нет, не бери в голову. Только Аллука могла сказать что-то подобное. — В его колючем тоне, когда он произнес ее имя, была нежность, которая удивила Гона.
Тем не менее, Гон сказал:
— Не сердись на нее. Я заставил ее рассказать мне.
Господин покачал головой. — Я бы не стал сердиться на Аллуку. Не тогда, когда… — он замолчал. — Тоесть она всего лишь ребенок, и она очень, очень одинока. Она находится во власти буйного воображения.
— Значит, ты не хотел, чтобы Мито влюбилась в тебя? — потребовал Гон.
Человек пожал плечами. — Если бы она была в состоянии любить меня честно, и если бы я любил ее, тогда, думаю, я бы хотел, наверное. Тем не менее, это было бы ее решение.
— Но ты бы в любом случае запер ее здесь.
Лицо человека напротив внезапно стало шокирующе уязвимым. Он посмотрел на свою тарелку, которая все еще была наполовину полна. — Я знаю, почему ты злишься на меня, Гон, — мягко сказал он. — Я бы тоже на твоем месте злился. Но, пожалуйста, прими то, что я уже сделал, потому что у меня нет выбора.
— Выбор есть всегда, — сказал Гон, но это прозвучало не совсем таким едким тоном, как он намеревался. Было что-то настолько реальное и грубое в тоне Господина, когда он произносил последние слова, что-то, что срезало острые углы реплики Гона.
— Хм. Для таких, как ты? Может быть.
— Такие, как я? Помимо замка со странным персоналом и кучей денег, мы действительно настолько отличаемся?
— Мы отличаемся друг от друга больше, чем ты можешь себе представить, — ответил Хозяин.
Гон покачал головой. — Ладно, неважно. Прямо сейчас все, что я действительно хочу знать, это свободна ли Мито-сан.
Человек махнул рукой. — Да, конечно.
— А я? — спросил Гон. — Ты позволишь мне вернуться к ним?
Господин поднял на него глаза. Их взгляды встретились на долгое мгновение, а затем он вздохнул. — Боюсь, что я не могу. Долг за эту розу должен быть выплачен, и ты предложил себя в качестве этой платы. Пока ты не пришлешь кого-нибудь другого вместо себя, ты не сможешь уйти.
— А когда-нибудь?
Собеседник сделал паузу, затем сказал:
— До тех пор, пока я жив.
Гон мгновение смотрел на него, прежде чем отодвинуть свой стул, убедившись, что схватил колокольчик, прежде чем выбежать из комнаты. — Мито была права, — сказал он через плечо, прежде чем захлопнуть дверь. — Ты чудовище! — И он убежал, когда попытка Хозяина ответить растворилась в замогильном кашле.
***
КИЛЛУА
Я кашляю, пока его шаги не затихают вдали; пока я не чувствую, как теплая влага пропитывает мой рукав.
Он меня ненавидит. Это именно то, чего я заслуживаю.
И все же, когда я уверен, что я один, я позволяю слезам впитывать то, чего не было в крови.
