1
Хибари предпочитал контролировать всё, от чего зависело его эмоциональное состояние: Намимори, среднюю Намимори, свою позицию в списке самых сильных людей. В его безупречном мире имелось две бреши: родители — но они любили его, и это делало их почти безопасными, — и Мукуро. С Мукуро ничего не работало. Одновременно с тем, как Хибари начал осваивать Облако, ему в голову стали лезть нехорошие мысли — о том, не было ли оно таким же бесчестным, как и Туман. Не был ли сам Туман таким же приемлемым средством, как не вызывавшее вопросов о честности Облако? С кольцом и быстро сросшимися костями Хибари не терпелось ещё раз сразиться с Мукуро, но ему пришлось ждать сначала его освобождения из тюрьмы, а затем полного восстановления — впервые они подрались на новых условиях в конце февраля. Даже без учёта Облака, за полгода со дня их первой встречи Хибари наконец сдвинулся с плато, на котором находился из-за нехватки сильных противников, и стал сильнее, но бой, несмотря на безумный темп, всё равно продлился несколько часов и закончился ничьёй. Это делало их первую встречу ещё более нелепой: Мукуро использовал сакуру не из-за слабости — разве что моральной, если внутри он опасался поражения, — а только потому, что он был странным. Эта идея просто показалась ему хорошей. Он мог справиться без неё. Сражения с Конём позволили Хибари за пару недель вырасти сильнее, чем за предшествовавший им год, — но это не шло ни в какое сравнение с тем, что давал Мукуро. Конь уже вырос: его стиль давно сформировался, и он уделял сражениям меньше времени, чем делам семьи, связанным с дипломатией. То ли из-за молодости и пластичности, то ли благодаря Туману — Пламени лжецов и актёров, — но на каждый удачный приём Мукуро быстро вырабатывал противодействие. Хибари не собирался ему уступать. Они постоянно адаптировались, чтобы быть эффективнее друг против друга, и эта гонка вооружений помогала росту над собой. Неограниченному. О честности Тумана, привыкнув к Облаку, Хибари думать почти перестал. Сомнения у него вызывал только Четвёртый Путь — всё-таки Туман должен был отвечать за иллюзии, а не давать физическую силу, — и какое-то время у него получалось списывать свои неудачи на него; потом это выходить перестало. Хибари не знал точно, существовал ли баланс между различными видами Пламени — как в хорошем файтинге между героями или же на примитивном уровне, как в камень-ножницы-бумага, — но даже если нет, в жизни вообще было сложно рассуждать о справедливости. Неизвестно ещё, что перевешивало: врождённая устойчивость к боли, повышенная выносливость и хорошее, способствующее всестороннему развитию детство — или способность, в дополнение к прочему немного укреплявшая мышцы. Облако, как Хибари понял позднее, делало то же самое. Под уродливой обёрткой первой встречи Мукуро оказался настоящим подарком: будто судьба твёрдо решила нарушить одиночество Хибари — и, убедившись, что отделаться меньшим здесь не получится, выдала ему идеального человека. Но в начале мая Мукуро уехал в Италию. Возвращаться он уже как четыре месяца не собирался.2
Хибари был бы рад, если бы пятое мая праздновалось в Намимори на уровне города. Не как день детей — как его день рождения. Открытием школы. Золотая неделя тянулась целую вечность. Каникулы считались частью установленного порядка, она — нет. Хибари недолго почитал, немного прибрался в комнате и позанимался уроками; в общем — день проходил бесцельно. Чтобы привнести в него смысл, следовало с кем-нибудь подраться — или хотя бы кого-нибудь напугать. С Мукуро он последний раз виделся второго мая. В принципе, можно было к нему заглянуть, но он просыпался около двух дня и потом ещё пару часов находился в полусонном, ленивом состоянии: потирал или закрывал глаза; говорил хрипловато и раскрывая рот не так широко, как обычно; потягивался. Даже в такие моменты его легко удавалось принудить к поединку, и он справлялся не хуже обычного, но, очевидно, такое времяпрепровождение ему не нравилось. Хибари предпочитал устраивать с ним спарринги, а не полноценные территориальные драки. После них Мукуро забавно, но недовольно кривился. Хибари ненавидел свой подростковый возраст — особенно с тех пор, как к причинам «потому что утро», «потому что случайность», «потому что на глаза попался сексуально окрашенный контент» добавилась «потому что проскользнула неправильная мысль о Мукуро». Хибари порадовался, что он сбросил возбуждение наедине с собой: раньше, чем он собрался пойти в Кокуё-ленд, Мукуро явился сам — в чёрных брюках вместо зелёных, без уродливого пиджака и в галстуке. В плохо повязанном, но галстуке. По его меркам это точно засчитывалось за праздничный вид; потом Хибари заметил в его руке большой прямоугольный пакет — и ещё раз вспомнил про свой день рождения. Хибари отставил пакет, чтобы потом изучить содержимое в одиночестве, переоделся — и они предались веселью. — Сейчас, подожди, — во время боя сказал Мукуро, выставив предплечье в защитном жесте. Хибари с недовольством остановился; Мукуро развеял трезубец и потянулся в галстуку. — Как люди это носят? — спросил он, с азартом пытаясь освободить шею. Хибари подошёл ближе, на ходу убрав тонфы, и тоже потянулся к созданной Мукуро конструкции. Просто завязать два узла было бы как будто осмысленнее. Мукуро убрал руки и слегка запрокинул голову, открыв лучший доступ, а потом хихикнул и резко коснулся подбородком грудной клетки. — Щекотно, — извиняющимся тоном объяснил он. Когда Хибари, несмотря на осторожность, ещё раз задел горячую гладкую кожу, Мукуро невольно схватил его за плечо. От прикосновений он то и дело дёргался — каждый раз почему-то так, чтобы оказаться ближе. Чуть позже, чем должен был, Хибари усомнился в том, насколько по случайности это происходило, — и совсем скоро Мукуро его поцеловал. Перед тем, как зайти дальше, Хибари пришлось одолеть самого утомительного, самого раздражающего противника в жизни — галстук. После долгого, насыщенного дня Мукуро, прижимаясь виском к ключице и обнимая торс, лежал головой на рёбрах. Поглаживая его лопатки, Хибари думал — удобно, что завтра ещё не в школу.1
До конца летних каникул оставались почти три недели. Хибари — теперь, спустя полгода, он мог сказать это точно— скучал по старшей школе не так, как по средней, и его слабо воодушевляла мысль о том, что скоро ему предстояло вернуться к более активной деятельности. Больше его беспокоило, что Мукуро явно задержался в Италии слишком надолго. Неясно, зачем. О том, что он вообще был жив, Хибари знал только со слов Малыша, выдававшего крупицы информации на собраниях Вонголы — насколько могли считаться собраниями мероприятия, куда пускали посторонних людей и в которых не принимал участие Хранитель Тумана. На вопрос Малыша о том, почему его интересовала именно Кёко, Цуна промямлил что-то невнятное про «самую красивую девочку в классе». Хибари не понимал этого: даже в одной их средней школе таких девочек было девять. Сам он предпочитал иметь дело с более уникальными людьми. Он бы с удовольствием сразился с Малышом. Ещё раз сразился с Мукуро. Ещё раз сразился с этим самым бешеным человеком в мире. Можно было провести ещё один внеплановый школьный фестиваль. Допустим, даже два. За вычетом расходов — всё равно получалось слишком мало. Чтобы чувствовать себя комфортно в чужой стране… таких денег в мире не существовало, но без суммы, раз в пять превышавшей то, что Хибари мог быстро собрать обычными методами, в Италию полетел бы только безумец. Родители бы потребовали объяснений и, конечно, не отпустили его одного; с Малышом, наверное, удалось бы договориться в счёт будущих услуг — но вряд ли бы он стал потом уважать человека, обратившегося к нему по такому мелкому поводу; с Дино — он, кажется, уже брал в Италию Ямамото, — пришлось бы утомительно взаимодействовать в поездке, и, вероятно, он бы приказал своим людям вести тайную слежку, как только Хибари занялся бы своими делами, то есть заставил бы избавляться от скрытых, неудобных преследователей. В итоге Хибари устроил такой масштабный рейд по окрестным бандам, что ему надоели драки, но цели достиг: хулиганам было, чем поделиться. Затем всё равно пришлось обратиться к Малышу: в Италии совершеннолетие наступало раньше, чем в Японии, но в свои шестнадцать Хибари мог полноценно жить лишь в Намимори.2
Хибари скрестил на груди руки и спросил: — С чего бы мне хотеть этого? — Италия — красивая страна, а Рим — ещё более красивый город, — объяснил Мукуро. — К тому же, мне в любом случае придётся уехать туда на неделю. Было бы веселее поехать с тобой. — Зачем тебе это? — Девятый просил меня приехать ещё в конце апреля. Я хотел поехать, но услышал, что пятого мая у тебя день рождения, и решил ненадолго остаться. Пора всё-таки выполнить его просьбу. Хибари задумался. — Твои питомцы поедут с тобой? — Моя банда, — со вздохом осуждения поправил его Мукуро. — Если со мной поедешь ты, то нет. Мы поедем вдвоём. — Хорошо, — ответил Хибари, чувствуя, что прыгает с огромной вышки в холодную воду. — Если ты приготовишь за меня нужные документы. — Разумеется. Вся организация и все расходы на мне. — Я сам за себя заплачу. — Зачем? Девятый платит достаточно. Я не буду делиться с тобой наградой, поэтому, чтобы ты не догадался, что здесь кроется какой-то обман, позволь мне, пожалуйста, позаботиться о твоём комфорте. — Я заплачу за себя сам, — настойчиво повторил Хибари. — С тебя документы. Мукуро надавил пальцами на лоб, будто у него разболелась голова. — Это очень неудобная тема, но мне придётся её поднять. Откуда ты собираешься взять деньги? — Из кого-нибудь выбью. Мукуро усмехнулся. — Хорошо. Я опасался, что ты привлечёшь слишком много внимания к нашей поездке. Раз ты собираешься выбить деньги, проще будет обратиться к Реборну. Полагаю, у него есть кто-нибудь на примете. Втягивать Малыша в личное дело Хибари совсем не хотелось. — Разве это не привлечёт к поездке внимание? — Ну, Реборн всё равно о ней узнает. К тому же, он может предложить нам какое-нибудь дело в Италии. Двойная выгода. — Он знает, что мы спим? Мукуро рассмеялся. Это не давало никакой информации — и оттягивало прямой ответ. — Конечно нет. Я осторожен. Для просьбы Девятого мне действительно понадобится помощник, и ты подходишь лучше, чем остальные Хранители. А почему я не хочу втягивать своих людей — это уже моё дело. Так что, по рукам? — Лучше я сам добуду деньги. Не хочу обращаться к Малышу. — Почему? Мне казалось, ты неплохо к нему относился. — Я не хочу выпрашивать у него подачку. — Мафия создана для того, чтобы менять риски на деньги. — Мукуро будто приготовился к своей стандартной речи — но вовремя вспомнил о цели: — Разумеется, если тебя не устраивает этот вариант, я не буду обращаться к Реборну. Хибари вроде давно крутился среди тех, кто называл себя мафией, и даже участвовал в масштабных событиях, вроде того же Конфликта Колец, — но пока Мукуро не поднял эту тему, он как-то не чувствовал себя членом семьи. Даже сейчас это ощущалось чем-то парадоксальным, нелепым, исключительно формальным. Мукуро, на удивление, относился к этому адекватнее. После разговора с Малышом Хибари остался в лёгкой растерянности. Мукуро, который шёл рядом, держался спокойно. Когда они прошли некоторое расстояние, он повернул голову к Хибари и спросил: — Что думаешь? — Слишком много за эту работу. — Это же мафия. Здесь много платят за ерунду. Ей нечего предложить ничего, кроме денег. — Потом Малыш будет использовать убийство как компромат, чтобы принуждать нас к дальнейшей работе? — Нет. После этого он будет предлагать ещё более серьёзные вещи за ещё более серьёзные деньги. Мы с тобой слишком сильны, чтобы с нами могло быть иначе. Чтобы ты понимал, Девятый предложил в десятки раз больше. Правда, заказанная им жертва серьёзнее. И поверь, они оба при этом останутся в плюсе. — Сложно поверить, — сдержанно отозвался Хибари. — От того, что ты готов заниматься этим бесплатно, бои против врагов с сильными кольцами не становятся чем-то дешёвым. Услуги профессионального киллера — это, вообще-то, предмет роскоши. Мафия явно была интереснее обычного бизнеса и выгоднее охоты на хулиганов. И ещё в ней состоял Мукуро. Как бы он вспыхнул, узнав, что Хибари записывал его в преимущества ненавистной ему системы?1
Рим был тесным и очень старым. Когда Хибари приглядывался, он видел красоту местной архитектуры, но большую часть времени — город давил на него. Желтизна раздражала; всё, кроме узких улочек, выглядело неуместно огромным. По цифрам местная погода не слишком отличалась от погоды в Намимори; по ощущениям — отличалась сильно, не в лучшую сторону. Люди шумели. На это Мукуро променял Намимори. Разочаровывало.2
Всю дорогу от аэропорта до отеля Хибари смотрел по сторонам сквозь стекло. Рим был застроен плотнее, чем Намимори, и выглядел гораздо древнее, чем Токио. Даже современные здания, такие же жёлто-белые, как и все остальные, выглядели как скромные дворцы. Хибари не хотел бы здесь жить, это был не его город — но пока он здесь находился, Рим приковывал к себе взгляд.1
День прошёл беспокойно. Хибари мог произнести и распознать на итальянском очень ограниченное количество фраз: те, которые знали все, те, которыми разбрасывались его знакомые по Вонголе, и те, которые он, из уважения к чужой культуре, быстро выучил по разговорнику. Он довольно ограниченно мог читать и писать по-английски, а также кое-как воспринимал английскую речь на слух — но разговаривал с огромным трудом. Язык воздвигал между ним и остальным миром стену — да и без этого Хибари не хотелось обращаться за помощью. Бытовые дела — разобраться с транспортом, добраться до отеля, оставить вещи, поесть, докупить нужные мелочи в магазинах, вернуться в номер, — отняли у Хибари кучу времени и моральных сил.2
В отель Хибари вернулся немного усталым. Весь день он только ходил, и физическая нагрузка, объективно, это была невеликая — но на неё накладывались впечатления, которые он получил во время прогулки. Они зашли в номер, и Мукуро сразу направился к широкой заправленной кровати; раскинув руки, он упал на неё, и пружины несколько раз качнули его вверх-вниз. — Кстати, кровать только двуспальная, — сообщил он. — Значит, тебе придётся спать на полу, — невозмутимо ответил Хибари, сделав вид, что он не заметил огромную дверь в соседнюю комнату. — Тогда у меня остаётся единственная надежда. Вымотать тебя на кровати так, чтобы ты сразу на ней уснул. — Попробуй.1
Малыш однажды упомянул, какой вид открывался из гостиницы Мукуро. Если он сказал об этом только для того, чтобы изобразить всеобъемлющий контроль над всеми Хранителями, или если Мукуро уже переехал, то шансы поймать его таяли, но Хибари надеялся зацепить след. Он чувствовал Туман издалека, особенно когда тот принадлежал Мукуро. Хибари уловил его на второй день поисков — если так можно было назвать пассивное ожидание в правильном месте. Он ориентировался по Пламени хуже, чем ожидал, и в начале ему пришлось какое-то время беспорядочно ходить по площади быстрым шагом, отмахиваясь от предложений помощи, но потом, когда расстояние между ним и Мукуро сократилось, вязкое ощущение Тумана стало отчётливым, и Хибари устремился по нему, как по ароматному следу из крови. Сердце билось быстро, сильно, приятно; с каждым его ударом Хибари приближался к цели; это волновало и возбуждало. Зрение и чувство Пламени сплелись в единой мысли, когда Хибари выцепил взглядом спину Мукуро, — «он». Хибари выдохнул, стал шагать тише — и, нагнав Мукуро, схватил его за плечо. Он мгновенно напрягся и обернулся, на его лице читалось необычно серьёзное, хмурое выражение — которое тут же сменилось широкой улыбкой узнавания. Мукуро, быстро напустив снисходительность и загадочность, повёл плечом. Хибари его отпустил; вокруг явно стало больше Тумана. — Привет, — сказал Мукуро и оценивающе наклонил голову. — Тебя прислали за мной? — Нет. Я сам. — А зачем ты в Италии? — Хотел подраться. Мукуро на вид слегка растерялся, но кивнул. — Понимаю. Пойдём. Хибари приготовился следовать за ним, но Мукуро сам схватил его за ладонь и напористо повёл сквозь толпу. Когда они вышли к менее людному месту, он, не отпустив руку, замедлил шаг. — Мы идём драться? — уточнил Хибари. — Пока — говорить. Драться, наверное, поедем на машине. По дороге Мукуро стал непринуждённо, будто он не пропал на четыре месяца, расспрашивать его о местных достопримечательностях, кафе, сувенирах и фруктах; его удивляло, что сам Хибари толком не успел уделить внимание ничему из этого списка, и щедро делился советами. Они достаточно долго шли ради обычной лавочки, стоявшей в неровной тени дерева. Мукуро уступил более прохладное место, а сам сел так, что на его ногу падало солнце. Он спросил о том, как Хибари решился на эту поездку и, затем, о том, как она проходила. Ответив, Хибари сам задал вопрос: — Почему ты переехал в Италию? — Из-за тебя. Несколько секунд Хибари пытался найти в словах смысл. Судя по лицу Мукуро, недоумения он и добивался. — Почему? — Изначально я приехал по просьбе Девятого. Потом понял, что скучаю по тебе, и решил остаться. Ты честнее поступаешь со своими желаниями. Хибари, если они говорили об одном и том же, больше одобрял подход Мукуро — настолько, что в его словах чувствовал скрытый упрёк. Мукуро осторожно положил пальцы поверх его ладони. Не найдя ничего лучше, через пару секунд Хибари спросил: — Так когда мы пойдём драться? Голос прозвучал плохо. Не убрав руку, Мукуро рассмеялся. Мукуро жил вместе со своими людьми, поэтому время после драки они провели в номере Хибари. Кровать была широкой, но, очевидно, не двуместной — Хибари почувствовал себя идиотом из-за того, что он не подумал выбрать другую спальню на случай удачного исхода; Мукуро, по счастью, шутить об этом не стал. Мукуро прокомментировал кровать уже потом — когда вынужденно лёг сверху, чтобы не тесниться на боку. Хибари не возражал. Разговаривать ему пока не хотелось, но голос Мукуро звучал приятно. Вскоре Мукуро начал рассуждать на новую тему: — В итальянском есть такое выражение, «если это роза, она зацветёт». Я и не думал, что она зацветёт так. — О чём это выражение? — О том, что если что-то является розой, то это что-то зацветёт, — сказал Мукуро и через пару секунд, слегка посерьёзнев, объяснил: — Извини. У людей с некоторыми болезнями нет способности распознавать образные выражения. Мне всегда казалось забавным то, как они объясняют их смысл. Даже милым. Есть что-то чарующее в том, чтобы слышать только то, что тебе говорят. На самом деле это выражение используется, когда речь идёт о каком-то деле, которое может привести к успеху, а может не привести. Речь о том, что если дело действительно перспективное, то со временем оно даст плоды. Прикрыв рот ладонью, Хибари зевнул. — Возвращайся в Японию. — Ты вообще меня слушал? — Да.2
Культурная программа получилась насыщенной — из-за неё они дрались только с врагами, а не друг с другом; по самому минимуму. К концу поездки Мукуро даже нашёл открытую крышу — не отданную под какое-нибудь шумное заведение, а настоящую, как в средней Нами. Здания внизу стояли совсем другие. Закат уходил в розовый, а не оранжевый цвет. Температура под вечер падала сильнее. Всё отличалось — кроме того, что здесь тоже было красиво. Голова Мукуро уютно лежала на плече. — Спасибо, что поехал сюда со мной. — Спасибо. — Ты что, меня не слушал? Нельзя бездумно повторять слова из речи собеседника. Это очень заметно. Мукуро осуждал вроде бы в шутку, и Хибари решил ничего не добавлять к сказанному. «Спасибо, что пригласил».