На своём месте

      Жизнь, которой Кейшин Укай боялся в детстве, незаметно стала его рутиной во взрослом возрасте. Раньше он не любил трудиться на ферме и в поле, и занимался этим исключительно из угрызений совести, а теперь почему-то вставал ни свет ни заря и сам инициировал всю эту неблагодарную работу. Хоть не женился — должна же в этом мире остаться хоть капля приверженности своим принципам? Наверное, он еще не так стар и вполне себе может развернуть всё на триста шестьдесят. Но как вырваться из этой кабалы?       — Как? — спрашивал он у котика, свернувшегося на пассажирском сиденье. Кацу приподнял мордочку, не разлепляя глаз, и отвернулся к противоположному от водителя окну. Кейшин расценил это как предательство.       — Толку от тебя, — пробурчал мужчина, газуя на появившийся только что зеленый цвет. — Только корми, за ухом чеши и везде таскай с собой. Ни поддержки, ни благодарности…       В последнем тренер привирал. Рыжий плут полюбил его больше, чем кого бы то ни было, поэтому нагло переехал сначала в салон авто, а потом домой, не спрашивая даже разрешения владельца сего имущества. Просто закинул спальный футон в приоткрытое от духоты окно машины и с некоторым трудом, вызванным откормленным пузиком, забрался туда сам. Кейшин почесал-почесал светловолосую макушку да и принял всё, как есть. Члены семьи оказались не против нового соседа, волейбольный клуб всё так же регулярно тискал свой пушистый талисман, а сам Укай поздними вечерами водил теперь уверенней, ибо кот не позволял дремать и отвлекаться от дороги. Осталось только приучить его помогать на ферме, но по ней Кацу пока что предпочитал носиться, как угорелый, да ловить жужжащих насекомых — и куда только девалась его почтительно-возрастная степенность и ленность? Кейшин поворчал ещё немного себе под нос, погладил блестящую шерстку по загривку и потянулся за сигаретой к бардачку. Когтистая лапа тут же сделала выброс вперед, оставляя на запястье глубокие красные борозды. Мужчина зашипел, дёрнул руль в одну сторону, потому в другую, восстанавливая управление, потерянное от неожиданности. Хотелось гаркнуть на этого засранца и щёлкнуть его по носу, чтоб неповадно было, но Укай знал, что в первую очередь виноват он сам. Котик не любил запах табака, поэтому приходилось курить при нём поменьше.       — Тебе дед за это платит, что ли? — раздасованно морщил нос тренер, сворачивая на заправку. В баке оставалась лишь одна треть топлива, да и посмолить там можно, если зайти за угол.       Ночь была тихой и звездной. Кейшин покинул авто почти с наслаждением, отбросил светлые пряди с лица, делая пометку, что нужно приобрести новый ободок взамен погрызанного его новым другом. Дверь машины почти захлопнулась, но мужчина успел услышать резкое, надорванное мяуканье.       — Я сейчас, — оправдывается перед рыжим надзирателем, как подросток перед строгой матушкой. — Посиди тут. А, ты прогуляться хочешь? Ну иди…       Кацу пулей вылетел из салона, мощным прыжком оттолкнувшись через водительское сиденье, и сразу устремился в противоположную сторону от бензоколонки. Пробежал метров десять, остановился, оглядываясь, и заорал так, будто хозяин угрожал ему кастрацией.       — Хватит вопить, несносная ты животина!       Пушистый старик не считал блондина правым в этой ситуации. Он продолжал издавать звуки, похожие на сигнализацию, пока мужчина не подошёл к нему почти вплотную, а затем ломанулся дальше. Укай понял, что он его куда-то зовёт.       — Только попробуй потеряться, наглая морда, — угрожает шёпотом, переходя на бег. — Найду и вправду из тебя тонкацу сделаю!       Кот сменил направление, поворачивая к холму. Наверняка где-то рядом должна быть лестница, по которой можно подняться и таким образом очутиться уже на другой улице, но рыжего беглеца такие формальности не беспокоили. Как и то, что он не оставил Кейшину времени запереть его драгоценное транспортное средство.       «Ну гадёныш… Да я тебя…»       Путь лежал по бурно зеленеющей в это время года траве. Мужчина матерился про себя, не слишком громко, потому что тревожные завывания кота сейчас были его единственным ориентиром — сумерки спустились на землю достаточно давно, а фонари в этом районе стояли на большом расстоянии друг от друга. Как бы не сердился сейчас молодой человек, он боялся потерять питомца в темноте.       Укай-младший запыхался достаточно быстро, потому что взбирания в гору, иногда практически на четвереньках, лучше всё-таки проводить после хоть какой-нибудь разминки, да и физической работы он сегодня выполнил много. Далеко впереди брезжил свет фонаря; глаза всё равно слепило, однако под ногами наконец-то появился асфальт — гонка за котом привела его прямо на проезжую часть. Кацу ускакал вперёд, и мужчина из последних сил пытался нагнать его. Задание, кажется, подходило к своему финишу — тревожные, рычащие мяуканья становились всё ближе, можно было различить и чей-то тихий плач.       Когда Кейшин узнает, что заставило животное пройти через эту полосу препятствий, он, конечно же, не станет на него ругаться.       ***       Глаза Куроо от долгого залипания в экран слезились, но пальцы упрямо скользили по джойстику, заставляя игрового персонажа лавировать в локации узких подземелий. Руки парня удобно устроились на макушке его лучшего друга — Тецуро лежал на кровати на животе, а Кенма сидел рядом, опираясь спиной о каркас, поджав под себя ноги. Он явно был более подготовленным, чем Куроо, а потому обходил его в этой гонке по каменному лабиринту. Тишина опустилась на комнату достаточно давно и прерывалась лишь тихими выстрелами из виртуального оружия да клацанием кнопок управления. Козуме почувствовал, что друг не в духе, сразу же, как только тот завалился к нему, и не решился тревожить расспросами. Куроо никогда не нуждался в советах, но и ему, такому сильному и самостоятельному, тоже порой требовалось чувство поддержки.       — Делай комбо, — подсказал Кенма, противореча своим секундноназадным мыслям о самостоятельности. — Зажми треугольник-форвард-рб.       — Дельта-гамма-альфаштрих, бета-сигма-дельта-гамма…       Тецуро в порыве распылённой, какой-то бессильной злости зарылся в волосы костяшками так, что Кенме стало больно. Пальцы принялись дубасить ни в чём неповинные кнопки, вынуждая героя на мониторе беспорядочно выбрасывать атакующие удары и бегать кругами. Черта показателя выносливости быстро сошла на нет, и кибермарионетка замерла на месте, не собираясь слушаться своего хозяина какое-то время. Куроо швырнул геймпад, перекатился по пледу и свалился на пол. Кенма добрался до сундука, из которого можно было добыть редкий лут, но, покосившись на лежащего лицом вниз друга, просто закрыл приложение.       — Хочешь, пойдём мяч побросаем? — предложил он тоном, который почти не выдавал беспокойство.       — Я не знаю.       — Побегаем? Хотя нет, это я не хочу… Можем другую игру включить.       — Я не хочу. Я…       Куроо издал горестный стон и принялся колотиться лбом о деревянное лакированное покрытие. Получалось достаточно медленно — из такого положения напрячь шею и грудь, чтобы получить размах побольше и силу удара поприличнее, было затруднительно. Парень успел сделать четыре удара, прежде чем Кенма смог подсунуть свои колени прямо ему под лицо.       — Голова заболит.       — Плевать.       Смена ролей ощущалась непривычно. Обычно Куроо всегда заботился о Кенме, следил за его питанием, режимом дня и достаточной социализацией. Он опекал и более взрослого Яку, и своих старших сестёр, и бродячих кошек, и Цукишиму Кея, которого видел несколько раз в жизни. Сейчас, когда Тецуро самому нужна была помощь, Козуме терялся. Что сказать, чтобы не задеть его чувства? Подтолкнуть к правильному решению, а не к ещё большему погружению в пучину бессильной злобы. Может быть, лучше просто помолчать?       Капитан Некомы опять вздохнул, вызывая в груди Кенмы неприятное ноющее чувство, которое можно охарактеризовать как переживание, и повернулся на бок.       — Может, пойдём спать? — неловко предложил Кенма. — Уже поздновато.       Время едва перевалило за полночь. Куроо горько рассмеялся, и этот звук и отдалённо не был похож на то безумное каркающее уханье, которое он издавал обычно.       — Когда это полпервого ночи для тебя стало «поздновато»? Раньше в четыре утра тапками в постель приходилось загонять.       — Ну, — робкая улыбка. — Повзрослел.       Тецуро тяжело сел — для этого пришлось немного поупираться в разъезжающиеся локти. Он завёл одну ногу, согнутую в колене, под середину бедра, и теперь заваливался набок из-за неустойчивой позы.       — Домой пойду. Завтра на работу.       — Оставайся.       — Нет, — закряхтел юноша, чувствуя себя замученным восьмидесятилетним стариком. — Не хочу.       Кенма тоже поднялся, схватил Куроо за край футболки как-то по-детски, зажимая её в кулаке, и смутился этого. Он не умел подбирать слова, утешать, говорить что-то правильное и вдохновляющее, но лучше околесица, идущая от сердца, чем красивое, равнодушное молчание.       — Расскажешь? Может, выговориться… Эээ…. Мне. И будет полегче.       Тецуро недоуменно моргнул, а потом усмехнулся — уже более искренне, чем было до этого. Козуме совсем покрылся красными пятнами, которые сливались в слово «неловкость».       — Что?       — Ничего, — устало потрепала кисть длинноволосую голову. — Ты милашка.       — Я не милашка! — парень скривился, бодая жесткую ладонь. Гиперемия скул приблизилась к помидорочному оттенку. — Это что, так странно, что я хочу поддержать друга? Так странно, да?       Куроо упёрся затылком в древко кровати, скрестил руки на груди. Изо рта посыпались тихие, красивые смешки, только в них не было жизни.       — Лучше бы тебе рассказать мне всё прямо сейчас, — прятал смущение за агрессией Кенма. — Я не шучу, Тецуро!       — Вот мы и нашли друг друга, — криво ухмыльнулся юноша. С его губ сам по себе сорвался длинный судорожный выдох. — Ты не шутишь, а я, наоборот, веду себя как клоун. Только клоуны всех веселят, а я…       — Ты тоже всех веселишь. Ну то есть ты, кхм… Не то что бы над тобой ржут. Ты даришь всем радость. Вот.       — Тогда почему? — Тецуро захрипел, и Кенме стало страшно, что он сейчас задохнётся. — Почему… Ха… Ха-ха-ха…       Спроси любого, и он тебе скажет, что самый не тактильный человек в Токио, а может, и во всей Японии зовётся Козуме Кенмой. Его друг лежал ничком всего в одном несчастном метре и горько посмеивался, иногда сбиваясь от икоты. Кенма чувствовал тошноту от своего бессилия. Он поклялся, что пересмотрит все видео на ютубе, в которых рассказывают о техниках самой эффективной моральной поддержки, но первый шаг к овладению этим мастерством придётся сделать уже здесь и сейчас.       Руки Козуме были слишком худыми на фоне хорошо сложенного Куроо, но сила в них пряталась приличная. Они обхватили чёрноволосую голову на уровне затылка и крепко стиснули — странные объятия, но Кенма только учится. Потом локти съехали ниже, потелепали сотрясающееся мелкой дрожью тело, приподнимая, чтобы иметь возможность обхватить плечи. Костлявые пальцы порой неприятно сдавливали кожу, но это только от переизбытка чувств.       «Тецуро, ну зачем же ты взвалил на себя так много?»       — Если ты сейчас же не расскажешь, я… Я тебе больше ни одного паса не отдам. Вот. Давай, начинай же!       Пройдёт много времени, прежде чем Куроо наконец-то всё поведает другу сбивчивым шёпотом. Пройдет мало времени, прежде чем тот поймет, что нужно делать, и даст потрясающий в своей простоте совет.       — Тут как в математике, Куроо. Тебе просто нужно всё ей доказать.       ***       — Расскажешь, что случилось, Ячи?       Кейшин повторял этот вопрос уже в который раз, но ответа так и не добился. Сейчас он совершал достаточно большой крюк, потому что спуститься по первоначальному маршруту с девушкой на руках, закутанной в его куртку, было бы очень проблематично. Кацу семенил впереди, напряженно размахивая по дуге рыжим хвостом, и Укаю чудилось в этом что-то гипнотическое. Он прислушивался к каждому дуновению ветра, к каждому вздоху своей подопечной и, хоть органы чувств работали сейчас на износ, мысли его сейчас были где-то далеко. Может быть, это был защитный рефлекс, ведь мужчина даже подумать боялся о том, что стало причиной такого состояния Хитоки. Он ощутил, как выступивший на лбу пот охлаждает лицо и ускорил шаг. Ноги Ячи прикрывало только вечернее платье, а тренеру совершенно не нужно было, чтобы его менеджер подхватил простуду.       Кейшин спускался с крутого поворота прямо по проезжей части, поскольку тротуаров на этой стороне дороги не имелось. В трехстах метрах горели огни одинокой заправки. Авто стояло на месте, и это подарило облегчение. Укай собирался доставить Ячи в больницу, и если бы транспортного средства у бензоколонки не оказалось, это значительно усложнило бы всем жизнь.       Шаг был ровным. Мужчина двигался к намеченной цели уверенно, поэтому чуть было не попал под колёса машины какого-то идиота, выскочившего не пойми откуда наперерез. Он выехал из-за спины, неужели не видел пешехода, прижавшегося к краю обочины? Накупят дорогущих корыт и думают, что им всё можно. Кейшин было заматерился, но плохое слово не договорил — оно всё-таки не для нежных девичьих ушей. Он бы популярно объяснил автохаму, что такое поведение недопустимо, но Ячи… Вот это воспитатель из неё, конечно. От всех плохих привычек сразу отвела и ни одного слова ведь не сказала!       — Я отвезу тебя в больницу, ладно?       — Нет! — наконец-то подала более-менее громкий голос Хитока. До этого её однообразные ответы «со мной всё нормально» были не громче кошачьего мурлыканья. — У меня ничего не болит. Только кожу на ногах стесала.       — Это ничего, не переживай. У меня есть аптечка. Сейчас зайду куплю воды, и мы всё промоем, идёт?       — Извините, Укай-сан…       Инфинити, чуть не снесшая на полном ходу их с Хитокой, припарковалась у бензоколонки. Водитель, по всей видимости, зашёл внутрь — в салоне его не было. Кейшин сгрузил Ячи на заднее сиденье, оставил ей в качестве охраны рыжего старика и направился к операторской. Плечи немного ныли от долгой статики. Особенно это стало ощутимым в тот момент, когда Укай толкнул боком стеклянную дверь. Нужно будет полежать в горячей воде.       — …скажи мне, какого хрена? А?       Входной колокольчик заглушил начало предложения своей трелью. Молодой человек в дорогом костюме тыкал пальцем за спину немного испуганной продавщицы — туда, где располагался стенд с бутилированными напитками.       — Успокойтесь! — женщина явно не собиралась терпеть унижения, хоть и боялась. — Я сейчас полицию вызову!       Кейшин шагнул вперёд. Он понял это не сразу, но для этого человека слово «полиция» пустой звук. Хоть верховный суд. Он всех их сможет купить.       — Йошито, — окликнул Кейшин бывшего одноклассника. — Сколько лет прошло, а ты всё такой же напыщенный козёл.       Смех заклокотал в горле. Укай и без того знал, как сейчас выглядит отвёрнутое от него лицо — глаза смотрят в пустоту, рот растянут в самодовольной ухмылке. Ещё Ито часто вываливал язык, когда корчил такую рожу. Этот видок был просто омерзительным, и тем приятнее было стряхивать всю спесь кулаками на спортивной площадке после уроков. Правда, её в запасе у юноши имелось столько, что на следующий день он всегда возвращался с тем же багажом.       — Кукай, — развернулся мужчина, засовывая руки у карманы брюк. Он картинно топнул ногой, завершая оборот; каблук с неприятным звуком скрябнул по полу. — Сколько лет прошло, а ты всё такой же… Человек второго сорта.       — О, спасибо. — Кейшин поправил ворот футболки так важно, будто стоял сейчас в дизайнерской рубашке. — Я, в отличие от некоторых присутствующих здесь, сам сдавал контрольные по математике. Знаешь, не покупал на родительские деньги — вдруг тебе не известно значение слова «самостоятельность» — а именно сам. Так вот, благодаря этому мне известно, что второй сорт получше, чем нулевой… Потому что ноль — это пустота. Без своей семьи ты — никто.       Обмен любезностями начался так резко, будто и не было всех этих лет после выпуска из средней школы. Между Кейшином Укаем и Йошито Ито всегда была эта искренняя, взаимная неприязнь, полное отсутствие какого-либо уважения и непреодолимое желание поставить другого на место. Йошито всегда утверждал, что среда обитания «Кукая» — помойка, Кейшин же частенько удивлялся, когда не обнаруживал Ито в сливном отверстии унитаза. Их, наверное, свела сама судьба — Укай научился драться, подбирать слова перед руководством и брать ответственность за младших, подвергающихся нападкам, Йошито же раз за разом убеждался в безграничной любви своего отца.       Сын господина Мэзэки Ито попал в обычную среднюю школу спустя три дня после своей бытности первогодкой в элитной Сендайской. Его отчислили за то, что он вылил суп на голову преподавательницы по риторике, которую принял за обычную девчонку из-за достаточно юного облика. Она оказалась дочерью директора и получила приличную компенсацию за лёгкий ожог и испорченный имидж, а Йошито благодаря этому оказался учащимся самой захолустной, по его мнению, школы. Там и начались их практически ежедневные бодания с наглым тупым идиотом, который лез не в своё дело и не позволял сыну важнейшего человека в префектуре лапать девушек за коленки и раздавать пинки направо и налево по причине плохого настроения. Ито же в отместку увёл на последнем году обучения у него возлюбленную, наплетя с три короба о бандитском образе жизни и беспорядочных половых связях Укая.       — Видел ведро какое-то здесь недалеко стоит. От него ещё помоями несло… Сразу про тебя вспомнилось.       — Я понимаю, конечно, что ты плотно сидишь на папкиной шее, но может ты не будешь так сильно нарываться на посещение стоматолога? Это в любом случае больно.       — Больно — это твоя жизнь, ничтожество…       — Так, ну всё! — хлопнула в ладоши женщина, о существовании которой молодые люди за эту минуту уже успели позабыть. — Покупайте, что хотели, и уходите.       — Здравствуйте, милая леди, — Укай прошел вперед, чуть задев одноклассника плечом. — Мне, пожалуйста, бутылку воды…       — Я бы попросил его сначала деньги показать, — хмыкнул Ито за спиной. — Вдруг он не потянет покупку предметов роскоши?       — …и влажные салфетки. Большое спасибо.       Кейшину не хотелось оставлять продавщицу здесь наедине с этим полоумным, который, по всей видимости, пытался купить отсутствующий в прайсе алкоголь до его прихода. Тело, оказывается, хорошо помнило, как отвести плечо назад, как толкнуть стоящего на пути мерзавца — вроде бы случайно, а вроде и сильно, так, чтобы нарушилось равновесие. Йошито возбужденно усмехнулся. Он знал, что сейчас услышит.       — Пойдём-ка выйдем.       ***       Наступивший вторник был ознаменован некоторой ясностью ума и внеплановой пижамной вечеринкой. Температура тела вернулась в нормальные значения, легкие вспомнили, как дышать, но слабость по-прежнему была моей постоянной спутницей и сопровождала меня во всех перемещениях по квартире. Прошедшие дни вспоминались смутно — миссис Рен доставила меня домой, а Даичи вызвал сиделку и медработника. Оба этих человека носили одну фамилию — Иваизуми; так стало известно, что мама Хаджиме работает медсестрой. Я совсем по-другому представляла наше первое знакомство, потому чуть не грохнулась в обморок. Эта же участь постигла и моего молодого человека, причём два раза. Сначала — когда увидел меня в состоянии, которое он позже охарактеризовал как «при смерти». Второй раз случился вчера. Хаджиме приехал проверить меня после уроков, а я, полусонная и температурящая, намулевала в его тетради по экономике маленького миленького ящера-убийцу, пока он делал чай и болтал на кухне с принесшим мне домашнее задание Сугаварой. Эти истории я пересказывала сейчас своим гостьям, а именно Кохэку и Шимизу, и они, обычно сдержанные, встречали их красивым смехом и даже небольшой толикой аплодисментов.       — Аккуратно, — Кохэку подула мне на свежеокрашенные ногти и закрутила крышку лака. — Разъедини пальцы.       Я послушала её совет и растопырила ладонь на манер хищной когтистой лапы. Окумура, облачённая в мою пижаму, сидела на кресле, а я лежала на кровати к ней головой. Шимизу устроилась у меня в ногах, скрестив лодыжки на турецкий манер, и бездумно гладила шёрстку игрушечной собаки. Её наряд состоял из незаменимых плотных колготок чёрного цвета и моей длинной футболки, прикрывающей бёдра до середины. Девушки пришли проведать меня, не сговариваясь, и я немного переживала о возможной неловкости в общении, но она была минимальной.       — У тебя хорошо получается, — прокомментировала Киёко, когда я продемонстрировала ей преобразившуюся руку. — Планируешь заниматься маникюром?       — Спасибо. Нет, я просто так, для себя. Хотите, и вам накрашу?       — Мне нельзя, — грустно опустила уголки губ менеджер. — Скоро выпускные экзамены. Придётся и серьги снимать, не говоря уж о запрете макияжа и других…       — … декораций, — сказали мы в один голос. Так часто говорила преподавательница по литературе, видя на губах у кого-то даже прозрачный блеск, хотя сама она грешила зелёными тенями и ношением массивных колец на всех фалангах.       — Точно. Извините, я забыла, что вы школу заканчиваете. Эти правила немного странные, вам не кажется? Почему считается, что украшения или косметика отвлекает от занятий? Я не говорю о тех случаях, когда ученик начинает приводить себя в порядок прямо на уроке, но всё остальное…       — Ага, — грустно соглашаюсь я, трогая себя за прядь волос, свисающую со лба. — Видели бы вы, с каким боем я отстаивала своё право на цвет, с которым родилась! Ну не хочу я красится в чёрный! Это полный абсурд.       — Насколько я знаю, школьная форма изначально было привилегией, показателем отношения к особой группе людей, — припомнила уроки истории Шимизу. — Но в Японии слишком сильна сила традиций. Хотя в Карасуно с этим не особо строго, в других местах вообще могут выгнать, если придешь в свободной одежде.       — Кажется, Ноя — это наш либеро, Кохэку — говорил о том, что ему очень нравится здешняя женская форма. Вот он, наверное, расстраивается, когда девочки надевают что-то другое…       Мы с Киёко синхронно улыбнулись, представляя, как Юу рвёт на себе волосы. Взгляд Окумуры упал на картину по номерам, где я пока что заштриховала только несколько окошек.       — Что там нарисовано? — прищуриваются красивые глаза в попытке разглядеть рисунок. — Кажется смутно знакомым.       — Источник Исосимидзу, — воодушевляюсь, вспомнив о том, что это событие мы с подругами ещё не обсудили. — Это мне Хаджиме подарил. Пригласил поехать после экзаменов туда и ещё в пару интересных мест. Я хотела сразу раскрасить, но решила сначала увидеть всё в живую.       — Там и правда очень красиво, — кивает Кохэку. — Родители любят туда ездить на годовщину. Правда, получается не всегда — отцу редко дают отпуск.       Стук в дверь бесцеремонно оборвал нашу болтовню. Мы напряглись –о своём намерении заглянуть на огонёк никто не сообщал.       — Я посмотрю, — поднимается Шимизу. — Лежи. Тебе надо отдыхать.       — Может, Ячи? — выдвигаю предположение. — Её как раз очень не хватает.       — Это не она, — уверенно бросает старшеклассница от дверей. — Хитока даже смены в клубе убрала на ближайшие две недели, после уроков сразу домой. Сказала, что нужно помогать маме.       Мы с Кохэку переглянулись и, хоть она знать не знала Ячи как человека, её взгляд тоже выдавал подозрение. Однако, возможно, я увидела в нём лишь отражение своих мыслей.       — О, Киёка-сан, вы тоже тут?       — Здравствуйте!        — Ребята, — голос Киёки, раздававшийся из прихожей, приобрёл оттенок строгости. — Вы, конечно, молодцы, но сначала нужно было спросить разрешения.       — А нам Сугавара-сан сказал, что Даичи-сан сказал, что ему тот злой из АобаДжосай сказал, что ему его мама сказала, что болезнь как у сома! Не заразная!       Хината выпуливал слова с чрезмерным энтузиазмом. Мне, конечно, не было его видно, но он стопроцентно сейчас размахивал руками и активно жестикулировал.       — Соматическая, то есть, –пояснил Цукишима. — Извините за вторжение.       — Пошли, Кохэку, — я уже опустила ноги на пол и теперь стояла, ожидая, когда пройдет головокружение. — Настало время познакомить тебя с нашим табором.       «Табор» оказался не очень большим, но очень шумным. Прибывший со сборов Кагеяма, на правах самого частого в этом доме гостя и человека, которому я всегда говорила не предупреждать о своих намерениях нанести визит и просто приходить, уже разулся и теперь намыливал руки в ванной. Танака кланялся Шимизу и что-то тихо ей говорил; Юу подпихивал Цукишиму пяткой по седалищу, чтобы тот раздевался быстрее и не занимал место на пороге. В этом безумии Ямс выглядел как самый здравомыслящий человек — сложив руки на груди, он смиренно ожидал рассасывания пробки у входа, прислонившись к косяку. Я хихикала, наблюдая за ними через щёлочку, но приступ кашля выдал моё укрытие.       — Ага! — Рюноске повернулся на звук, как профессиональный боец, сжимая руки в кулаки у груди и громко опуская стопу на татами в выпаде. — Мы тебя засекли! Выходи!       Я открыла дверь, и громкие улюлюкания заполнили комнату. Это было странно, учитывая, что в последний раз мы виделись всего лишь в пятницу, но широкая улыбка всё равно поспешила осветить моё лицо.       — Привет, мальчишки.       ***       Электропоезда Ойкава не жаловал. В них было душно, многолюдно и, самое главное, они отвозили его в нелюбимую в течение уже нескольких лет больницу. Парень знал, что такое обвинение звучит глупо и сопоставимо с претензиями к ложкам в том, что они делают людей толстыми, но нужно же ему выставить виноватым в своем плохом настроении хоть кого-то? Врачей, которые усиленно помогали ему восстанавливаться, выставлять виновным было как-то глупо, а себя Тоору чехвостил по поводу и без около тридцати раз в час, и теперь разум требовал хоть какого-то разнообразия. В практически пустой сумке болтался туда-сюда обед — пачка чипсов нори — но желудок чуть скрутило от волнения и есть теперь не хотелось. Сегодня решится вопрос, который, без сомнения, повлияет на всю его жизнь — доктор вынесет решение о возможности или невозможности поступления Тоору в японский университет по спортивному направлению. Казалось немного несправедливым то, что к образованию в его стране предъявляют такие высокие требования, но, наверное, это можно было бы назвать логичным — конкуренция слишком сильна и разумно давать возможность обучаться и представлять команду именно тем людям, которые имеют больше всего шансов в этом преуспеть. В странах Америки и Европы с этим как-то проще — больше выбор заведений, твоё здоровье является только твоим личным делом ну и, самое главное, ты платишь за всё это дело денежки. Возможность попасть в небольшую группку счастливчиков, получающих стипендию, существовала, но Ойкава спохватился практически в последний момент, потому что не планировал уезжать из страны, да и работать над получением таких внеземных благ пришлось бы не покладая рук. А сколько таких, жаждущих плюшек, ребят, по всему миру? Ива-чан, желая подбодрить друга, в моменты таких обсуждений начинал приводить в пример свою девушку, которая приехала сюда как раз-таки по гранту. Ойкава знал, что Хаджиме преследовал цель поддержать Тоору, когда вбрасывал подобные фразочки, но парень чувствовал себя так, будто его сравнивают, и это сравнение он явно проигрывает. Во-первых, они с подружкой Ивы-чана находились в абсолютно разных ситуациях: она выбрала редкую специальность для изучения и обязана была успешно поступить в Токийский университет и отработать вложенные в неё средства после его окончания, а это исключало понятие свободы. Мало ли как изменятся взгляды на жизнь за это время? Во-вторых, и в-самых-важных, в последнее время девица начала раздражать Тоору и слышать о ней он хотел всё меньше и меньше. Хаджиме, планирующий покинуть страну, уделял девушке каждую свободную и несвободную минуту, оставляя Ойкаве лишь крупицы. Юноша твёрдо отдавал себе отчет, что дело здесь не в личностных качествах объекта его агрессии, а в нём самом, семимильными шагами теряющем относительно хрупкое душевное равновесие. Тоору всё чаще одевали вспышки краткой безпричиной злости, всё дольше терзала клеточки тела усталость, всё сильнее вечерами душила тоска. Ойкава ежедневно сражался с этим, стискивая кулаки и растирая лицо до горения кожи, но не мог избавиться от ощущения бесполезности этих мер. Ему нужно было только знать, что он сможет заниматься любимым делом и дальше, а для этого требовалось положительное медицинское заключение. Иногда юноше казалось, что он не справится с собой и приставит нож к горлу своего врача, лишь бы получить желаемое, и эти мысли его невероятно пугали.       Телефон завибрировал, останавливая проигрывание музыки. С Тоору пытался связаться абонент «Мистер Бодрячок». Парень тупо смотрел в экран, не отклоняя звонок, но и не принимая. Ему хотелось поговорить со звонящим и одновременно не хотелось. Сердце требовало, чтобы приятель уверил его, что всё будет хорошо, что всё задуманное обязательно реализуется, но разум имел иное мнение на этот счёт. Он напоминал Ойкаве о всех вываливаниях своих проблем на серебристоволосую голову, о том, что, вообще-то, у Сугавары и у самого всё не так-то гладко. Тоору испытывал отвращение о мысли о том, что кто-то будет его утешать, но отчаянно в этом нуждался.       — Станция «Больница Иссин», — по слогам протянул женский голос через селектор. Ойкава сглотнул камушки, неожиданно появившиеся в горле. Может, просто сбежать, никуда не идти? А потом просто подделать эту справку? Попросить подружку Ивы-чана стянуть у доктора печать Ханко и больницы заодно, у неё вон, опыт есть… Ладно. Сейчас металлические двери разъедутся с тихим шипением и Тоору выйдет через них, и никто не увидит его настоящих эмоций. Пусть он самый последний, самый никчёмный, самый омерзительный человек на планете, но он, по-крайней мере, не трус.       Не трус.       ***       — …а я ему такой: «Ты хотел сказать, лучше бы позвали нас двоих, да?», — Хината довольно рассмеялся, открывая рот в приступе восторга особенно широко. Цукишима и Кагеяма на секунду синхронизировались в закатывании глаз. Танака расхохотался, хотя несколько минут упрекал своего рыжеволосого друга в том, что они уже слышали эту историю сегодня.       — Какой же ты придурок, — простонал злюка-связующий. — Как хорошо было, когда я не слышал твоих визгов.       — Звучит почти как признание в любви, — ухмыльнулся Цукишима. Я щёлкнула пальцами и согласно закивала, обозначая поддержку выдвинутого тезиса. — Ну хватит бубнить, Ворчеяма-кун, — Нишиноя любовно обхватил удивленно-раздраженно лицо за щёки и покрутил черноволосую голову туда-сюда. — Хочешь кусочек шоколадки?       Тобио смиренно потерпел проявления нежных чувств в течение тридцати секунд и резко повёл подбородком, отклоняясь назад. Руки Юу, испачканные в лакомстве, подхватили из шуршащей фольги наполовину откусанную дольку и теперь имитировали самолётик, стараясь повысить привлекательность угощения в глазах Кагеямы. Вредный ребёнок-малоежка не стал прятать за каменной мимикой шок и раздражение, а просто встал с татами и перешагнул через мои ноги.       — Не хочу.       — Кагемяу! — я чуть не подавилась чаем от такой вопиющей выходки. — Что ты делаешь! Я же теперь не вырасту!       — И навсегда останусь на таком же низком уровне умственного развития… — печально договорил за меня Цукишима.       Я схватила принесенное в качестве гостинца желе в маленькой пластиковой таре и швырнула его в сторону Кея. Прямоугольная упаковка пролетела сбоку.       — …и меткости.       — Ах ты гад!       — Правильно говорить «гуд», — неожиданно заступился за находящегося под обстрелом товарища Кагеяма. — Ты же сама меня учила.       — И что было дальше, Хината? — отмахнулась я. — Что тебе сказал этот парень?       — Мы подружились, — гордо ткнул себя в грудь говоривший. Он явно считал приятельствование с кем-то из такой сильной школы, как Шираторидзава, полезным знакомством. — И номерами обменялись.       — Тоже мне событие, — хмыкнул Тобио. — Хотя для тебя, даже не приглашенного…       — Ой, не ревнуй, Кагемяу.       — Да-да, Тобио, — Рю надул губы и прищурил веки в попытке сделать строгое лицо, но из него получилась только подслеповатая учительница. — Это ты у нас хмурый и угрюмый, наверное, на сборах и не разговаривал ни с кем. А Шоё со всеми найдёт общий язык!       — Мой кохай! — излишне сильно потрепал макушку мандаринового цвета Нишиноя. Хината чуть не подавился куском только что откушенной булки.       — Цуки тоже друзьями обзавелся, — вставил Ямагучи. Кей, не ожидавший такого предательства, оторопело повернулся к нему. — Коганегава ему теперь каждый день написывает.       Все рассмеялись, и даже Кохэку, прижимающаяся к моему боку, немного улыбнулась. Поначалу она с трудом вникала в нашу беседу, но и ей было понятно, что Цукишима небрежно относится ко всяким знакомствам.       — Ничего он мне не написывает!       — Да ты сам жаловался!       — Удивлена, что ты ещё телефон в окно не выбросил, Кей, — не могу удержаться от подколов. — Хотя тогда тебе не с чего музыку будет слушать.       — Когда я вижу входящие сообщения от вас, то испытываю такие порывы…       — Ну конечно. Я же знаю, что ты меня лю-ю-юбишь, — растягиваю гласные так сильно, что это похоже на какое-то канючание. — Что я у тебя записана как «Самый лучший ме-е-е-неджер»…       — О, — подняла бровь Киёко. — Ну ясно.       — Киёко-сан, не переживай, — Танака принялся говорить с набитым ртом, и его щёки сейчас шевелились особенно смешно. — Я тебя запишу как «Самый-самый-самый лучший менеджер»!       Я исподтишка скосилась на Шимизу. Она выглядела совершенно обыденно, но пальцы, ставящие на поднос стакан с водой, немного дрогнули.       — Окумура-чан, — Нишиноя сложил ладони в молитвенном жесте. — Давай к нам в команду! Мы будем тебя ценить, уважать и помогать убирать спортзал! А наши соперники с ума от зависти посходят от того, сколько у нас красавиц!       Цукишима фыркнул, а Кагеяма дёрнул щекой. Они старались быть дружелюбными, но пока не могли забыть, что девушка раньше тесно общалась с Асукой, которая доставила мне немало проблем.       — Не получится, — Кохэку чуть втянула шею в плечи, но тут же выпрямилась, придавая себе слегка высокомерный вид. Я точно знала, что так она прячет своё стеснение. — У меня занятия по танцам и… Дома. Дела.       — Жаль, — торчащая белобрысая чёлка слегка поникла от разочарования. Танака поспешил сгладить образовавшуюся неловкость.       — У меня тоже история есть! — юноша поспешил подняться на ноги и выйти из-за «стола», чтобы рассказать всё в красках. — Иду я значит, вчера, на обеденном перерыве к Укай-сану за ключом…       Рюноске скрючился, прокрался на цыпочках к вешалке, демонстрируя, как именно он отправлялся на опасную миссию. Рука прижалась к бровям — доблестный молодой человек оценивал обстановку; тишайшие шаги, которым позавидовали бы ниндзя, помогли добраться незамеченным. Укай-сана на рабочем месте не оказалось — рот парня приоткрылся в немом удивлении, а ладони, ударившие по щекам, дополнили идеальную пародию на картину Эдварда Мунка. Отважный добытчик, крадучись, добрался обратно до спортзала — нельзя было попадаться на глаза Даичи-сану, который тщательно бдит за соблюдением нормы рабочих часов — и доложил грустную вещь ожидающим его кохаям…       — Я не твой кохай, Рю!       — …ожидающим его кохаям и Нишиное-сану, — исправился рассказчик, отвешивая дурашливый поклон грозящему пальцем либеро. — Блин, Ноя, ты меня сбил!       — Да дальше нечего рассказывать, — перехватил инициативу Тобио. — Тренировки не получилось. Только после уроков удалось позаниматься.       — Кеша-сан пришёл после обеда? — уточняю я.       — Нет, его вообще не было, — ответил Танака, опускаясь обратно на своё место. — Ни вчера, ни сегодня. Мы с Даичи-саном общеукрепляющие упражнения делали и доведения мяча отрабатывали.       — Заболел, что ли? — размышлял Ямс. — Или устал? Работы-то у него ого-го.       — И Хитока после школы сразу домой бежит, — вставил Шоё. — Как-то скучно без неё.       Цукишима фыркнул, но Хината даже не смутился неожиданного признания, а только принялся выводить вымышленные узоры по татами костяшкой мизинца. Танака, явно недовольный тем, что заданное его повестью веселое настроение немного подупало, вернулся к ораторской деятельности.       — Так вот. И стоило мне расслабиться, выпрямиться, как Даичи меня за шиворот хвать! — и давай отчитывать. Что молодежь подбиваю, что отдыхать не даю! Нет, ну где это видано, а? Лучшие игроки со сборов вернулись! Гордость Карасуно! Нужно же отметить внеочередной игрой!       Распылившийся парень так сильно шлёпнул ладонью о пол, что стаканы опасно закачались. Мы не обратили на них внимания — начиналось самое интересное.       — Он меня вот так вот за горло схватил, — руки обняли шею настолько крепко, что язык вывалился изо рта. А может, это был актёрский приём. — Начал трясти, как Гомер из Симпсонов своего сына, Брата…       — Да не было такого, Рю!       — Точно, не было!       — Подождите, — с неожиданным энтузиазмом подался вперёд Цукишима. — Вы правда думаете, что Гомер назвал своего сына братом?       Мы с Шимизу переглянулись. Плечи подруги мелко тряслись от сдерживаемого смеха.       — А ну не перебивайте! — горячо крикнул Рю. — Откуда мне знать, как он его назвал? Суть-то не в этом!       — А в том, что ты балабол, Танака…       — Помолчи, Ноя!       Я всхлипнула. Это было слишком забавно, чтобы можно было удержаться.       — Что с тобой? Плохо?       — Всё в порядке, Кагемяу, — я шумно выдохнула, чтобы унять одолевающий приступ веселья и иметь возможность сказать важную мысль. — Ребята. Кажется, вы меня вылечили. Я теперь готова умереть не от болезни, а от смеха…       — Не надо, — испугалась Шимизу. — Я год заканчиваю и ухожу, у Ячи дела дома, кто за клубом-то будет смотреть?       — Окумура-чан, похоже, придётся тебе!       — Да не могу я. У меня же…       — Ха… Ха-ха-ха-ха!