Киса

«Дорогой Сэмми, я сейчас сижу возле твоей могилы на зелёной траве. Глупо скучать по тебе, но они меня понимают в этом. Мне жаль, что произошло все это, но неизбежные вещи случаются. Надеюсь, Сатана припас для нас совместный котёл в аду. Но умирать я ещё не собираюсь, а ты можешь подождать. После того, как ты умер и мы похоронили тебя, я даже близко не подходила к этому месту. Я хотела ненавидеть тебя и все, что связанно с тобой, но не чувствовала это. И вот, спустя семь месяцев я сижу тут и странным образом общаюсь с тобой. Видимо я постарела, раз пишу дневник. Это расслабляет и помогает разложить мысли по полочкам. Сижу я, кстати, не одна. Четыре месяца назад в моём животе появился второй ребёнок. Мне хочется смеяться во все горло, ведь когда-то я тебе же и говорила, что никаких детей больше. Мне хочется верить, что это будет девочка. Я назову её Перл, в честь мамы. У неё будут очаровательные голубые глаза и тёмные волосы. Мы с Нэнси плели бы ей косички и одевали в платьица. Мерл тоже был рад, когда узнал. Но ещё больше я удивилась, когда он встал передо мной на одно колено. Это было в мае. Мы дежурили с ним на вышке и после того, чем нельзя заниматься на дежурстве, в момент когда я натягивала майку, он окликнул меня по имени. Я обернулась и увидела его с серебряным кольцом. Кстати, это был первый и последний раз, когда он назвал моё имя. Почему последний? Потому что он сам же и заявил об этом сразу после того, как надел кольцо на мой палец. Свадебное платье мы не смогли найти и Нэнси взялась сшить его самостоятельно. Ткань тоже еле нашли, но нам хватило. Платье получилось самым чудесным, потому что это было моё платье. Оно теперь лежит в коробке под нашей кроватью. Я даже надрала себе букетик в старой городской клумбе. Красные розы без ухода стали мелкими, но не совсем страшными. Правда все пальцы мне искололи. Вся тюрьма там была и, наплевав на ходячих, они вопили «Горько!» как в последний раз в жизни. На следующий день пришлось идти бить ходячих у сетки. Не мало вылезло, наверное, тоже захотели посмотреть. Я замечаю, что с годами их меньше становится. А может это мы всех перебили. Мы с Мерлом все шутили про медовый месяц где-нибудь на Аляске, но в июне, когда я узнала что снова беременна, стали шутить про свадьбу по залету. В этой суете мне казалось, что я живу. Я и сейчас живу, не существую, как раньше. Ребята с отряда теперь у нас, да и все население Вудбери тоже. Сначала мы хотели переехать туда, но в городе странным образом оказалось много ходячих. Теперь ребята ездят туда «подчищать» и уже осенью мы переедем туда. Все-таки город, условия для жизни лучше, чем в сырых камерах. У меня часто бывает такое, что ищу тебя среди них глазами, но уже через несколько секунд вспоминаю. Если бы меня спросили о чем я жалею, то я ответила бы, что жалею о том, что сделала с тобой. Мы бы решили это, я уверена. Хотя, может, я говорю так потому что тебя как раз и нет. Мёртвые не нуждаются в слезах, о них не говорят плохо, вот и я не говорю и не плачу. Я наконец-то избавилась от своего кошмара, теперь меня окружают любящие люди, моя семья, и остаётся просто плыть по течению. Я счастлива.» Эшли поднялась с травы, отряхнула широкие спортивные штаны, а затем смяла листок на котором писала и подожгла. Записи помогали, но она не хотела, чтобы кто-то их видел. Это личное. Когда комок сгорел, она потопталась на нём, пачкая светлые кеды, и пошла в помещение. Волосы, отросшие чуть ниже лопаток, развевались на ветру. Говорят, волосы хранят воспоминания, пусть даже они с проседью на висках. Прохладный коридор, который привёл её в родную камеру, где братья Диксон играли в карты. Мимолётный взгляд на сверкающее серебро на пальце Мерла, и она встаёт за его спиной, кладя руки на плечи. Он сразу отрывается от игры и прижимается щекой к выпирающему животу, а затем целует. Эшли садится рядом и они раскладывают карты заново.