Рябина да золото

Добрыня размахивал косой с таким напряженным мрачным молчанием, что жаркий воздух трещал от этой атмосферы, а поднеси огонь – прогремит взрыв как из пушки. - Слушай, Добрыня… - попытался Елисей, снимая шапку, больно жарко под ней становилось. - Нет. Это ты послушай, Е-ли-сей, - обернулся Добрыня. Парень оробел, сник, когда раздувшаяся от раздражения фигура сильного воина вдруг приблизилась. Да при желании, мужчина мог ему одной рукой все кости переломать, да схоронить в канаве и искать никто не будет. Забава поплачет немного, да вновь будет красотой сада наслаждаться. А там и князь партию ей подыщет подходящую, все ж наследница, а не девка деревенская! – Все-то у тебя не так! В ученики мне набивался, а команды исполняешь абы как. Болтаешь без толку. Коня и то найти не можешь! Какой прок, что взял тебя с собой? Елисей глаза округлил и вытянул шею тощую. - А может, ты и учиться вовсе не хочешь, м? – угрожающе надвинулся Добрыня. От него веяло по́том, по лицу стекали капли от жары невыносимой и работы активной в поле. Левый рукав белой рубахи сполз немного с покатых плеч. Он надвинулся так, что тень отбросил на гонца, что за корень каблуком зацепился и на задницу упал больно. - Это все ради Забавы, - оправдался гонец. – Жениться хочу на ней! А она твердит, что я должен героем стать. А как же не стать спасителем, коли к Змею Горынычу идем? Добрыня помолчал немного, погрустнел и сник на миг. Но потом все же брови заново свел к переносице. - Молодой да глупый ты еще, чтобы жениться. Тем более на княжне, - вынес вердикт Добрыня. Елисей хотел было беззаботно возразить и продолжить перепалку с богатырем, но холодные светлые глаза по-звериному сверкнули, и он передумал. В руки прилетела коса, больно хлопнув по животу. - Твоя очередь, - протянул богатырь, отирая лоб от пота и погладывая на небо. – Да… Как бы гроза не разыгралась, больно душно что-то! - Ты же половину поля выкосил! Неужели не хватит? - Я сказал косить, значит косить! – отрезал Добрыня. Елисей вздохнул, а потом выгнул грудь колесом, словно по ковровой дороге Киевской идти собирался. Стянул с себя пояс шелковый с бисерным украшением – подарок Забавы, да зипун красный, оставаясь в рубашке белой да легкой. Чтобы пот сошел, вытянул из штанов край рубахи, а та такая легкая оказалась, что тут же раздулась, пропуская свежий ветер, гоняющийся в поле. Елисей даже замер на мгновение, прикрыв глаза, потому что для горячего тела ласковое прикосновение прохлады было почти восторгом! Потом за работу принялся. Руки тотчас же забились, стали каменными и неподъемными. Под левой лопаткой жгло нещадно и чесалось. - Эй! Гонец, - позвал Добрыня, разбирающий что-то в сумке, которую в дорогу собрал еще в казарме. – Что с тобой? - Как «что со мной»? Но не успел богатырь ответить, как небо треснуло и разразилось громким грозным ворчанием. Ветер взметнулся ввысь, подгоняя тучи с близкого горизонта, которые вот-вот проглотят солнце. Надвигалась гроза, и только дурак будет встречать ее в поле. Ну, или Елисей Силович, разница невелика!.. Тучи клубились и ширились, в воздухе уже пахло дождем, деревья заскрипели на другом конце широкого поля. Даже верблюд беспокойно заметался, привязанный к хилому деревцу. - То-то тишина и духота стояла, - отвернулся от грозы Добрыня. – Идем скорее, надо укрыться, а то вымокнем или молнию поймаем. Опасно в поле грозу дразнить. Он отвязал Васю, подхватил под подмышку пояс широкий и кольчугу многотонную. Елисей тоже свои вещи похватал, да на правое плечо косу длинную взвалил. - Шагай шире, - скомандовал Добрыня, когда первые слабые капли, подхваченные порывом дикого свободного ветра, бросились им в лица. Гроза почти-почти намочила им пятки. Елисей и так шагал, как мог, но когда богатырь еще ускорился, то просто перешел на бег. Через мгновение они оба влетели в еловый густой лес, пробираясь вперед. - Сюда! – крикнул Елисей, разглядев своими огромными глазищами небольшой настил из туго перевязанных еловых ветвей да тонких деревянных труб. Вася прибился к густой елке, которая скрыла его вытянутую вверх фигуру, и прикрыл глаза, словно собирался так и заснуть в этот час. Глупое чудное животное. Богатырь и гонец шмыгнули под кров как раз вовремя, небо снова грозно громыхнуло, и тяжелые редкие капли ощутимо забарабанили по земле русской. – Наша еда!.. - Куда?! – гаркнул Добрыня, стараясь схватить за рубаху. – Елисей! Вот ведь, тц!.. Но гонец как не слушался его, так и с чего бы вдруг начинать стал. Рванул с места, стараясь успеть, пока стена ливня не прибила все живое вокруг. Он в пару прыжков по мясистой траве и сосновым иголкам добрался до верблюда и отвязал тяжелую сумку богатыря из мягкой затертой кожи. Повернулся, чтобы назад прыгнуть и успеть уйти от дождя, но скользкая лавина только того и ждала, чтобы окатить тонкого княжеского посланника точно водопад. Смурной, гонец вернулся под настил, отрывая от себя сумку. Добрыня тихонько улыбался в усы. Елисей убрал с лица воду и сбросил золотые пряди с лица, которые точно нитки вились на лбу и липли к щекам. - Вот что ты за человек такой, - причитал Добрыня. – Ничего не слушаешь! - Я думал, что успею, - он вдруг громко чихнул, чувствуя, как приятно защекотало в носу от облегчения. А потом ощутил, как промокшая рубаха ледяным покрывалом объяла его тело, и затрясся мелкой дрожью. - Снимай мокрые вещи, иначе простуду подхватишь, - смягчился богатырь. Елисей непослушными холодными пальцами нашел брошенный зипун, такой теплый, все еще сохранивший солнечные лучи. Развернулся спиной к богатырю, стянул с себя мокрую тряпку рубахи и… Вздрогнул, отскакивая в сторону. – Да не пужайся, - примирительно выставил ладони богатырь. Для его роста укрытие было низким, поэтому он на коленях стоял. – У тебя рана на плече, я еще в поле заметил, да сказать не успел, гроза погнала нас. Елисей неуверенно дернул плечом, прижимая теплое пальто к груди. Признаваться не хотелось, но ведь богатырь не отстанет, да и смысл скрываться-то. Гонец вздохнул, убирая волосы вбок. - Это мы к Хану Бекету когда шли, с неделю назад, - проговорил он. Стараясь рукой нащупать порез. Ладонью смазал разводы крови и посмотрел на окровавленные пальцы, коротко вздыхая. - Когда тот украл тебя у меня? – кивнул Добрыня, но прозвучало как-то странно, поэтому глаза отвел, наблюдая за стеной дождя ледяного. Неплохо было бы развести огонь да согреться, а еще сырость прогнать, потому как богатырю хворь была ни по чем, а вот хилому мокрому гонцу могла и смертью подлой обернуться. - Похоже на то, - кивнул парень. – Они все спрашивали, какие вести несу. Ну, а я не отвечал. Так… В общем, синяки сошли, а вот порез опять разошелся… - Ох… И что мне с тобой делать, вот скажи? – грозно нахмурился богатырь, хлопнув ладонями о колени. Даже жена его Настасья и то к жизни была приучена лучше, за хозяйством следила, дом в чистоте содержала, и мужнину работу выполняла тяжелую, когда тот на службе пропадал. Елисей же вроде муж по принадлежности, а хуже женщины. - Почему ты обязательно что-то должен делать? – воскликнул гонец, раздраженный постоянным вопросом богатыря. Словно бы он вообще ничего не умел! Может, способностей в нем мало, но это не умаляет достоинств, которые при нем имеются. Да хотя бы та же горячая кровь, которая сейчас жгла его плечо и заливала розовыми каплями спину. - Потому что ты бы помер уже давно, - зарычал Добрыня. Слабость он мог понять, но глупость редко прощал. – Навязался к Хану со мной, слушаться не стал и попал в плен. Коли меня не было бы, или реши я, что ты сбежал, Бекет на барабан бы твою шкуру натянул, или еще чего, пытал бы для радости своей. Они это умеют, проклятые басурмане! - Ага, если бы да кабы… Это приказ Князя, - разозлился гонец. – Я не навязывался тебе! То-то мне радость была, вместо того, чтобы с Забавой миловаться, я у черта на рогах с мужиком таскался. Зубы гонца клацнули, только он закончил свою раздраженную реплику. Добрыня засопел громко, недовольно. А гонец вмиг погрустнел, сникли его плечи, мокрые золотые волосы висели склеенными прядями. Помял он в руках свою одежду, да отвернулся от богатыря, чтобы еще чего злого не сказать. Повисло неловкое молчание. Добрыня принялся сухие ветви под ногами ломать, в дальнем углу оказались свалены сухие лесные дровишки. Стоило бы после поблагодарить людей, которые оставили это для них, да запасти новых, ведь кому-то это тоже может пригодиться однажды. Костер разгорелся быстро, прогоняя полумрак и серость, сжирая на своем пути сырой аромат хвойного леса. Елисей что-то пытался найти в сумке, очевидно полагая подкрепиться немного, да улечься спать. Дождь шуршал, а однотонное седое небо предвещало долгий дождь и долгую сырую ночь. Тяжко бы им пришлось, если бы не укрытие, кем-то добротно сделанное. - Болит? – прогудел Добрыня. За собой почувствовал раздражение неоправданное. Ведь действительно Князь приказал взять гонца с собой, а тот и умереть мог в плену у басурман, если бы Добрыня не спросил про него. Повезло. Да и сейчас, инициатива Забаву спасать от Елисея пришла. И от жены он его спас, да от скуки в приключения вытянул. Почувствовал вину за собой далекую воин, поэтому первый на контакт пошел. Парень оторвал взгляд усталых глаз от играющего огня. Добрыня видел, что думает гонец, как сказать лучше – правду да опять словить упрек, или соврать, чтобы не продолжить ссоры. - Ну не обманывай, не буду строжить, - вздохнул Добрыня. Елисей повесил подбородок на руки, захватив поближе колени, чтобы хоть как-то согреться. – Надо бы закрыть порез. Может и прижечь немного, а то от сырости и зараза какая попадет. Покажи, что там у тебя, вижу же – мучает! - Сначала нормально все было, потом поясом от сумки с письмами натер, сейчас от косы опять закровила, - вздохнул Елисей, разворачиваясь спиной и скидывая одежду. Добрыня подивился тому, каким тонким был гонец. Высокий юноша, хорошо сложен, да массы не так много. И мышцы имеются, да только как канаты витые, без жиринки. На левой лопатке красная кожа вздулась. Глубокий порез раздраженно уродовал молочную кожу и рассекал россыпь веснушек на плечах. - Н-да, - вынес вердикт Добрыня. – Мазями здесь не залечишь. Просушить бы, да аккуратно прижечь. А там, доберемся уже, тугую повязку наложить надобно. Ты же правой рукой орудуешь? - Так точно, - сник гонец. - Не боись, - зашуршал Добрыня. – Больно всего несколько секунд, хорошо кругом прохладно, горячую боль притупит. Зараза страшнее, Елисей, так что терпи. Добрыня коснулся спины прохладными пальцами, а парень заерзал, что-то замычал, точно уже пытают его страшными пытками. - Погоди-погоди! Я не готов еще! – отпрыгнул он в сторону. - Да и не делаю я еще ничего, - хмыкнул в усы богатырь. – Просушить надо, да пока меч накалится… Хотя, у тебя стрелы были, давай сюда одну! Она и быстрее нагреется, и тоньше орудовать. Елисей побледнел, поджал губы, а глаза его сделались такими большими, как у самого страха. Добрыне почти жалко стало юного посланца. Но коли в ученики хотел, да дух свой укрепить, то без выдержки никак и не натренируешься. - Ты уже делал такое? – зачастил гонец. Добрыня ветку сломал как рогатку, воткнул в землю над танцующим пламенем, чтобы тот только расплющенную голову стрелы облизывал, до красна калил. Потом в сумку свою залез, копаться начал, отчего-то вдруг Настасью вспомнил, а та ведь всегда ругалась, что Добрыня весь ободранный со службы приходит и никогда запасные вещи на случай не берет. А тут вот – взял рубаху льняную зачем-то, просто та на глаза в казарме попалась, решил прихватить. - А сам, как думаешь? – прогудел он. – Все, сиди смирно, и на, вот, зажми зубами, так боль легче терпеть, - он сунул ему свой пояс кожаный, рукой повернул Елисея, а другой чистым платком Настасьиным собрал влагу от раны. Вот ведь женщины на Руси, все точно ведьмы с их прозорли́востью и предсказательностью. Дурак тот, кто не слушает их! - Добрыня… - тонко выдохнул гонец, напрягаясь. Богатырь даже через ладонь свою, которой удерживал юношу, почувствовал, как того жар и пот пробил от ужаса. Ничего не поделаешь, все в жизни обжигались – о печь, о сковороду или углем случайным. Не обманешь тут, что не больно, что малость пощиплет чуть-чуть. Жалко мужчине стало его, да жалостью ничем не поможешь. Пожалеет потом, а пока дело надо сделать. - Терпи, гонец, - спокойно пробасил. – На счет три: раз, два… - а три и не было. Зашипела кожа красная-красная, задымилась, кровь обуглилась, свернулась, превратившись в запекшуюся корочку, закрывая сразу доступ заразе в тело и убивая всю грязь, что попасть успела. Вдоль спины пот прокатился, канаты мышц так вздулись, что вот-вот переломают спину бедному парню. Но Никитич держал крепко, ловко орудуя раскаленной сталью. Да только вопль глухой даже и из палатки их не вылетел, потому что стена шумного дождя не позволила звуку просочиться. Равно как завопил бы он в море бушующем. – Ну… Теперь все, молодец. - Все? – глупо поинтересовался он, поворачивая свою лохматую голову. Волосы высыхали и начинали виться от влаги, да топорщиться в разные стороны. – Отлично… Улыбка плавно сползла с тонких белых губ, и он завалился вперед, смачно уткнувшись носом в еловые ветки, лишившись чувств. Распластался белый гонец по настилу, казалось, безмятежный и чистый весь, да только беспамятство его продлится недолго, Добрыня знал. Но гонец удивил его, не брыкался и не дрался, тихонечко выл сквозь зубы белые да его поношенный затертый ремень. Если выздоровеет, то сильнее станет. Добрыня отложил кольчугу в самое сухое место, чтобы не заржавели кольца стальные. Выглянул на улицу, тихо ругаясь погоде беспросветной и сырой, чуть подпрыгнул, хватая склоненную к ним ель, да вход чуть прикрыл, чтобы сырость меньше несло. Оглянулся на распластанное, почти светящееся белое тело юноши, прикинул что-то в голове, а потом подложил еще несколько дровишек в жаркие угли. Оторвал кусок от подола длинной рубахи льняной, чистой, пахнущей домом и ромашками, в которых часто замачивала одежду его женушка сильная. Ощутил странное сжатие в груди, непонятное. Обычно в такие моменты он начинал скучать да тосковать по любимой, а тут вроде и грусть, но странная какая-то. Богатырь осторожно поднес рубашку чистую к лицу, вдохнул аромат дома и чистоты, прикрывая глаза. Чувство странное и попустило вроде. Потом оторвал еще один лоскут от подола и перевязал туго плечо Елисея. Тот и не шелохнулся, видно глубоко его унесла боль от раны, что он даже признаков жизни, кроме как дыхания, и не подавал. Потом расстелил его пальто красное, закутал парня в свою рубашку льняную и в теплое место уложил. А сам сел к углям, а сна ни в одном глазу. Утром его разбудил какой-то разговор странный. Добрыня открыл глаза, вскидывая голову растрепанную со сна. Он даже и не понял, когда задремать глубоко успел, потому как сидел вот у костра, да так и заснул, всматриваясь в изгибы танцующего на углях огня. Вились ему то красные, то золотые всполохи… Он уже и не помнил о том, какие мысли мешали заснуть и никак не хотели пускать сон. Встал богатырь, отодвинул ветку в сторону, чтобы посмотреть, что с погодой творится. - Вот так, Вася, - говорил Елисей странным голосом. – Сейчас подседлаем тебя… Добрыня проснется, нам, наверное, еще немного осталось… - Елисей? – удивился мужчина, почесав в затылке. Солнце только-только поднималось и окрашивало росу отблесками радуги. – Как ты… Так. Елисей повернулся к Добрыне, улыбнулся криво, а тот так и замер, рассматривая мрачный вид гонца. Синие круги под глазами, бледная кожа, сгорбленная спина и вьющиеся местами волосы, криво собранные под красную малахай-шапку. Никитич шагнул агрессивно пару раз, ладонью лоб потрогал, да по лицу грубо мазнул. Гонец отстранился, щелкнул по руке, недовольный. - И тебе доброе утро, Добрыня, - кивнул он, продолжая неуклюже суетиться. – Раз ты проснулся, нам к Горынычу бы поскорее добраться! - Ну-ка хватит суету наводить, - поймал он его за пояс шелковый, драгоценный. Свел богатырь брови белые, глаза васильковые блеснули грозно, усиливая эффект – в такое мгновение он становился раза в три выше и шире, нависая над нервным юношей. – Дай посмотреть на тебя. Вперился своим сильным взором в вытянутого струной посланника, а тот и покраснеть успел от взора пристального, близкого. Над верхней губой скопился пот, к спине лип сыроватый зипун, надетый на голое тело. Рубаха так и не высохла. Елисей сглотнул, опустил глаза, чуть голову отворачивая. Что говорить, Добрыня не дурак-то, и так заметит немощное состояние. Так что поделать? До Горыныча быстрее добраться будет, чем обратно в Киев возвращаться. Стыдно стало юноше, что так глупо наставника своего подводит, да богатырю мешает дело важное делать. Что спаситель из него никудышный. - Прости, Добрынюшка, - расстроенно сник юноша, едва ли сдерживая слезы от досады и собственной слабости. Богатырь каменным сделался. Вновь это странное чувство тоски образовалось где-то не то в сердце, не то в животе, как в уши имя его собственное попало, да только ласковое, эмоциями пропитанное, будто медом. - Н-да, дела, - выдохнул он, снова голову почесывая, да оглядываясь вокруг. – Верно, до Горыныча добираться будем. Нельзя медлить! - Можешь меня как приманку использовать! – вдруг громко и торжественно выпалил бледный, но такой благородный в своем порыве Елисей. Добрыня брови поднял от удивления, вместе с Василием уставившись на демонстрацию. – Помру хоть смертью храброй, а не от хвори! И тебе обузой не буду, чай, Забаве скажешь, что героем голову сложил… - Балбес ты, Елисей Силович, - обреченно вздохнул богатырь, надевая кольчугу. – Едем. Посадил он гонца вперед, чтобы не съехал с горба по пути, да не умер по дороге, «герой» несчастный. И не собирался ему Добрыня объяснять, что к Змею он едет как друг старый, а не как воин русский. Но было любопытно наблюдать, как гонец храбрился перед ожидаемой неминуемой смертью, как периодически делались огромными его глаза от осознания, что через пару десятков километров его растерзают три пасти огненные. И как сгинет он, даже страсти первой незнавши. Добрыня слушал.