Шахматы – игра на логику, где нужно уметь думать на холодную голову. Однажды Костя ослабил хватку, позволив себе забыться в эмоциях, и проиграл этой жизни все свои главные фигуры.
- Тебе шах!
С улыбкой мальчик ставит фигуру коня на нужную для победы клетку, так что королева белых оказывается в опасности, но совсем не смертельной. Старший Гром смотрит на сына с некой гордостью и тлеющей на больном сердце печалью. Тактика мужчины безупречна, и он может уйти из западни всего в три хода. Но не делает этого, он и так выиграл у Игоря целую жизнь. Фигура падает на доску, как символ капитуляции по доброй воле Кости, и мальчик радостно улыбается мужчине с сединой на висках и бороде.
- Поверить не могу, что обыграл тебя. – Сгребая шахматные фигуры в футляр, Игорь радостно встаёт со своего места и идет к себе в комнату – Давно ты не играл?
- Давно.
Если обернуться, всё закончится. Костя знает, кто стоит за спиной, уже не в первый раз. Но родной голос всё же ласково просит, окутывая душу цепями сожаления из холодного металла.
- Пап, ты не злись, ладно? Он не специально, - Горькие слезы всё же наворачиваются на глазах, капая на сложенные на столе руки - это случайно получилось.
Костя хочет сказать Юре, что прощает его, не винит в произошедшем. Но только он медленно оборачивается, как видит лицо друга, полное боли сожаления, с дулом пистолета у виска. Стоит губам лишь разомкнуться для одного только слова, как раздается звук выстрела, и горюющий по сей день даже на том свете Смирнов, с улыбающимся Игорем, исчезают в белой вспышке. А Костя, подорвавшись с мокрых от пота простыней, схватился за сжатое в боли сердце.
- Болит? – Чуть громче положенного раздается женский голос, осторожно касаясь руки мужчины – Сейчас, я дам лекарства.
На подушке рядом с головой лежал толстый чёрный кот, его-то Костя и обнял, прижимая недовольного, но смирившуюся со своей участью «Животное для эмоциональной поддержки» животину к лицу. Страшно, одиноко, каждый день, нескончаемая пытка холодом горя, даже спустя много лет. Катя приносит стакан воды с парой капель корволола, который Костя жадно залпом выпивает. Сердце всё чаще стало подводить, доктор ведь предупреждал - никаких нервов. Никакого курева, никакой водки, никакой лишней нагрузки. А Гром будто и не слышал, стремясь туда, где его ждали самые любимые люди, окутанный цепями жизни, тянущими назад в утро.
- Легче?
- Ага, - Выпустив из цепкой хватки кота, Гром встаёт с кровати и идёт на кухню – Сколько время?
- Четыре утра, Федя заедет за тобой в шесть, я тогда домой поеду.
- Туза покормишь пока нас не будет? – Привстав на табуретку, чтоб дотянуться до верхнего ящика кухни, где тёмная полка хранила оставленные на память вещи – Или мне соседку попросить?
- Покормлю, - Женщина с интересом уставилась на шахматную доску в пыли – Не знала, что ты играешь.
«Не играю, больше» - Хочется сказать, но Гром тактично затыкает рот. Последние пару лет он боялся говорить Кате правду, ведь она резала её до обидных слёз. Слезая с табуретки, он тихо стонет от боли в суставах и не вылеченных зубах. В доске он находит старые шахматные фигуры, в которые они любили играть с сыном. Также в пыльной шкатулке лежали карты, скреплённые резинкой.
- О, да ты шулер!
- В смысле?
Взяв колоду в руки, женщина сняла резинку и разложила карты так, чтоб было видно потускневшую от времени рубашку.
- Карты-то краплёные.
«Юра, блять» - С улыбкой Костя вспоминает старые деньки в участке, когда Смирнов обыгрывал новоиспечённых кадетов в карты на деньги. А ведь именно эту колоду он подарил Игорю - свой основной источник дохода от дураков, таких как Костя, которые не могут отличить обычные карты от меченых.
- Выпей лекарства, налей Тузу воды, чемодан я тебе собрала, - Надев поверх нижнего белья легкое платье, Катя взяла сумочку и чмокнула Грома в щёчку – Всё, до следующей недели.
- У Серёги сегодня ЕГЭ?
- Ага, всё, люблю тебя.
- Пока.
Сколько раз она это говорила: «Я Люблю тебя»? Это привычка, говорить такие слова? Это то, что испытывал Смирнов, когда слышал подобное из его уст? Костя ещё ни разу не говорил Кате, что любит её. Сколько бы лет не прошло, сколько бы они не встречались и не ночевали друг у друга, к ней не тянуло как тогда, в девяностые. Она была лишь тенью осколков жизни, жалкого существования одного конкретного душевно мёртвого человека. Гром её не любил, не любил свою панацею, поддерживающую хоть какую-то серотониновую планку в организме, не давая свихнуться от одиночества окончательно. Иначе бы Гром последовал примеру Юры и просто застрелился.
- Тузик, жрать! – Только открыв консерву с кормом, как толстый кошак кинулся ласкаться в ноги с протяженным мяяу – Ну не печалься друг мой, я всего на недельку и вернусь к тебе.
Погладив единственное существо, к которому Гром испытывал что-то теплое по спине, он посмотрел на часы. Поезд в семь утра, надо бы собраться. Чемодан с вещами стоял в прихожей, всего-то пару трусов, плавки, майки и полотенце. Первая поездка на море за пятьдесят лет, и то не отдыхать толком, а лечиться. Кардиолог сказал - нужно в санаторий, и Прокопенко, загоревшись идеей подлечить себе спину, выбил им у правительства две путевки.
Из телевизора вещали о новостях - Чумной Доктор снова дал о себе знать, подрывая очередного зажравшегося богача. Мир медленно менялся, тюрьмы наполнялись маргиналами, а богатые перестали воровать и брать взятки, боясь огненного возмездия того, кто носит костяную маску с клювом. Эти перемены пошли на пользу Питеру и впервые Гром готов сказать тому рыжему мальчику, которого он встретил много лет назад, спасибо. Сомнений в том, что под маской прятался молодой миллионер, не было. Это Разумовский, Костя еще тогда говорил, что этот пацаненок даст городу обжечься.
Такси ждёт у подъезда, Федя помогает загрузить чемодан в багажник и вместе они едут на вокзал. Время их не пощадило, как и никого другого. Старческие морщины с животами, боль в суставах и плохой сон. Такова пенсия тех, кто бежал впереди всех под пули бандитов, защищая детей от наркотиков и убийц.
Кряхтя, они заползают в своё купе, показывают молодой проводнице билеты и располагаются на койках. Федя с улыбкой достает пузырь водки, запечённую курочку и две пачки красного Доширака. Аромат свежезаваренной лапши наполняет их маленькую, стучащую по рельсам комнатку. За окном пролетают деревья в зеленой листве, частные обведшие домики с покосившимися заборами. Они разговаривали обо всём на свете, поднимая стопки и чокаясь за здоровье, за долгую жизнь и счастье. Прячущееся за горизонтом солнце окрашивает лицо Кости в цвет заката, и он смотрит на Федю с благодарностью. Его последний друг, самый лучший, тот, кто не бросил, когда Гром запивал горе алкоголем. Тот, кто не бросил, когда его хотели уволить из-за пьянок, и выгрызал за своего напарника каждое доброе слово перед начальством. Он же его лечил от алкоголизма, что мало помогло, но Костя хотя бы перестал пить каждый день.
- Как там Катюха?
- Нормально, сын младший сегодня ЕГЭ сдавал. Игорь бы тоже …
Голос дрогнул, после чего Костя прижимает двумя пальцами глаза, чтоб не дать слезам скатиться по щекам. Прошло столько времени, а солёная влага всё никак не иссякнет. С пониманием Федя хлопает друга по плечу и улыбается по-доброму.
- Гром.
- Если бы я не напугал Юру, всё бы было по-другому.
- Кость, ты был в шоке.
- Я знаю, знаю, но – Налив ещё одну стопу себе и Феде, Гром дрожащими руками выпил водку залпом – Он хотел уйти, а я не отпустил. Если бы я не был таким эгоистом, то они бы сейчас оба были живы.
Федя с пониманием относится к тому, как Гром говорит о Юре, принимая то, что между ними было что-то более интимное и личное, чем просто дружба. Он несёт этот крест вместе с ним на пару, потому что у Кости больше никого не осталось.
- Я во всём виноват.
- Ты был влюблён и под кайфом, никто не мог знать, что Игорь прячется за тем ящиком. Кость, — это просто случайность, так бывает в жизни, понимаешь?
С этой болью Костя живёт уже много лет, и сегодня она по-особенному тянет в сердце, сковывая его металлом. Когда солнце садится, Гром просит Федю выключить свет и ложиться спать. Под звук стучащих колес и баюкающего потряхивания вагона, он засыпает куда быстрее, чем дома.
Этой ночью ему снится поезд, мчащий в темноте ночи. Ему снится, как Юра стоит в дверях купе и со слезами на глазах, с дрожащими губами, что-то шепчет. Костя подрывается с постели ему на встречу, но Смирнова нет. Он стоит за дверью, где в окне видно, как он снова поднимает пистолет к голове дрожащими руками.
- Нет, - Хрипит старческим голосом Гром и, держась за перила, ползёт к двери ему на встречу – Хватит.
Стоит только коснуться ручки двери, как раздаётся звук выстрела и Юра исчезает, отдаляясь на целый вагон дальше. Вновь поднимая дуло пистолета к виску, роняя слезы на пол. Гром скулит, плачет, чувствует в сердце боль и понимает, что одна из цепей на его теле рвётся. Он идет более бодро к нему, к Смирнову, чувствуя с каждым разом, что ему становится лучше и легче. Ведь он поступает правильно…
- Юра!
Кричит Гром более молодым голосом и, разорвав ещё одну цепь, бежит за другом так, словно никакой боли в суставах и не было никогда. Выстрел, вспышка, с волос пропадает седина и морщин становится меньше, следующий вагон, всё так же стучащий по рельсам. И Костя, каждый раз разрывая свои собственные цепи вины, бежит к нему на встречу, пытаясь остановить.
Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
Рука Грома ложится на пистолет, осторожно отодвигая его от виска заплаканного мужчины.
- Хватит, пожалуйста.
- Я его не увидел, - Впервые за двадцать лет Гром слышит любимый голос и понимает, что помолодел до того момента, как его жизнь остановилась в том холодном складе – Прости меня, Кость, прости меня, прости, прости.
Забытое чувство уюта от объятий приводит Грома в чувство, он не хочет просыпаться от этого сна. Ведь это впервые, когда он может обнять своего Смирнова без страха и ужаса горя. Весь тот кошмар под названием жизнь, наконец перестал тяготить своей болью, позволяя сердцу замереть в улыбке счастья.
- Пап, смотри – Игорь с восторгом прилипает к окну поезда – Море…
Федя тормошит друга за плечо и с осознанием от происходящего молча садится на койку. Той ночью Константин Гром так и не проснулся. Обширный инфаркт сбросил его оковы жизни и позволил отдаться своим личным
цепям сна.
