«Я не умру, потому что ни в рай, ни в ад меня не пустят ;)»
Колиста, как всегда, ошиблась. Ей это свойственно. Было. Эппс помнил, как клялся себе вырастить из Колисты достойного их отряда солдата, и, черт возьми, он натаскал девчонку очень даже неплохо. Кто же знал, что его мечте так предательски поставят подножку. И больше он не хотел на неё натыкаться. Работать с новобранцами перестало ему нравится сразу после успеха Рэведж. Что там с новобранцами, общаться с подростками ему не улыбалось совсем. Есть, правда, одно единственное исключение — Николь. Дочь самых близких его друзей, Рассел так вообще считался ему названным братом. Сложно считать человека, вытащившего тебя из-под горящего танка в Ливии своим «случайным знакомым». И Роберт гордился называть его своим другом. А его жена, Скарлет, добрейшей души человек чуть не вогнала ему пулю в лоб за глупую сексистскую шутку. Таких девушек надо брать сразу, Рассел преуспел в этом очень даже неплохо. Иначе то, что через два месяца их знакомства Скарлет взяла декретный отпуск объяснить было нельзя. И родилась у этой невероятной пары личная любимица Роберта — пепельноволосая кареглазая красотка Ник. Добрая, но до ужаса робкая и застенчивая, вечно ожидающая чужого одобрения и нуждающаяся в признании каждого мимо проходящего человека. И Роберту нравилось растрепать ей распущенные светлые волосы, сунуть в руку банку колы и отвезти смотреть на прекрасный алый закат с парой коробок пиццы на заднем сиденье. Родителям не скажем, ещё и пива возьмем попробовать.***
Эппс сжал кулак до побелевших костяшек, всем видом дав понять юному юристу, что если тот сию же минуту не объяснит, какого хера он приперся к нему в квартиру в долбанных девять утра, то следующим он сожмет его горло с характерным хрустом. В мятых черных боксерах и белой майке Роберт выглядел, как военный, готовый убивать без приказа. И растерявший всю свою уверенность парнишка убедился в этом по одному взгляду на темнокожего вояку. А взгляд Эппса был весьма красноречив. Тот самый взгляд, которым человек ищет что-то тяжелое, чтобы раз и навсегда прихлопнуть объект, потревоживший его в такую рань в первый день отпуска. Ему с головой хватало каждый месяц просыпаться в шесть утра, если не раньше, и проводить больше суток на ногах, сбиваясь между миссиями, поисками нормального кофе и спорами с Кроссхейрсом, который, ко всему прочему, устроился соседом в квартире сержанта. И меньше всего ему хотелось, чтобы ещё один недовольный раним подъемом мужчина вышел в коридор со стволом наперевес. Но кто на небе будет слушать его переживания? — Слыш, Эппс, какого шлака ты шарахаешься в такую рань? Вспомнишь солнышко, вот и лучик. В зеленых боксерах и черной футболке вывалился из гостиной в коридор. Юрист, кажется, тихо пискнул и крупно вздрогнул, или Эппс все ещё не проснулся. Меньше всего ему сейчас хотелось думать об этом, так что кинув другу, чтобы шел лесом и сварил им кофе, складывает руки на груди и сверху вниз смотрит на стушевавшегося парня. Тот, кажется, успел пожалеть обо всем в своей жизни. — Ну, — мужчина, наконец, освободил дверной проем, пуская служителя закона в полутемную квартиру, — Если у тебя там простая повестка, то давай сюда и не расшаркивайся. — Меня зовут Генри Мейхам, — мальчик, потому что иначе у сержанта язык не поворачивается его назвать, поправляет очки в тонкой оправе и тушуется под тяжелым взглядом военного, взглядом ясно говорящим, что Эппс не только не собирался спрашивать его имя, но и в принципе говорить с ним не очень-то хочет, — По завещанию мистера и миссис Барнс, которое было вскрыто по их предписанию в конторе сразу, как стало известно об их смерти, вас, мистер Эппс, просят назначить опекуном их единственной дочери Николь Барнс. Сейчас девочка находиться дома, но если вы откажитесь, то через два дня её заберут в детский дом до совершеннолетия. В кухне, сойдя с ума аккурат с сержантом, неистово засвистел чайник. Кроссхейрс, силуэтом высунувшийся из проема между кухней и коридором, присвистнул вместе с несчастным кухонным гарнитуром и поспешил, шаркая тапками, выключить беснующийся «шайтанов кипятильник». Эппс нахмурился, протянув руку в немом приказе передать ему бумагу. Генри Мейхам немного засомневался, но в требовательном молчании военного ясно слышался безоговорочный приказ, так что все же вложил документ в протянутую ладонь. Они точно ошибались. Кто-кто, а этот хмырь всегда оставался живее всех живых, да ещё и Скарлет. Они точно что-то спутали, мало ли сколько Расселов и Скарлет Барнс с дочерями Николь Барнс проживают в Лос-Анджелесе. Даты рождения, обстоятельства смерти, идиотская приписочка от Рассела, что, если бумага вскрыта, значит «Эппс, брат, не поминай по чем зря, читая это помни, что ты выиграл пятеру, у меня в сейфе дома возьмешь». Тварь, у него в завещании такая же строчка, досмеялись. Скарлет не видела этой бумаги, повезло ему, умер бы гораздо раньше. Роберт поднял не верящий взгляд от бумаги на посерьезневшего мальчишку, потом снова вернул его к документу. Обстоятельства смерти скрыты, значит… Значит надо было выпустить Сайдсвайпа с базы, а не поить транквилизаторами, чтобы перебил всех иноземных тварей. И надо было бы поехать с ним, хотел же. Теперь уже делать нечего. Барнсы мертвы. — Умерли… Сука, Рассел… — Роберт передернул плечами, протянув бумагу обратно парню, прерывисто выдохнул, — Твою мать, хорошо. Ладно, черт с тобой, где нужно подписать, что я получил твое извещение? Оставалось добавить «Быстро, пока я не сломал тебе что-нибудь», и Генри снова на лету схватил не озвученную угрозу, смышленый мальчик. Коротко объяснив, что нужно приехать вместе с девочкой в отдел органов опеки, который находиться «я черт знает, где это, погуглим, когда заберем Николь» и подписать несколько бумаг, официально закрепляющих за ним право опекунства. — Все? Спасибо за оперативность работы, свободен. И Генри не стал спорить и острить, молча кивнул и оставил военного наедине со своими мыслями и Кроссхейрсом, который сочувственно хлопнул сослуживца по плечу и бросил, что пошел собираться. И как бы Эппс не любил его вечную болтовню, шутки и пироманьячные наклонности ко всему, что движется, а что не движется, не грех подвинуть и взорвать, сейчас ему как никогда хотелось, чтобы Кросс поехал с ним к Николь. Пустых разговоров ему сейчас не хотелось, а обсуждать с Кроссом вскрывшуюся мозоль утраты товарища Эппсу не улыбалось от слова совсем. Но присутствие рядом ещё, слава богу, живого напарника немного, да делало легче. Кросс не стал ничего говорить, шутить, предлагать, просто молча сочувствовал. Даже не стал включать радио на любимое волне, а там сейчас как раз должен был быть гороскоп. В тишине они покинули квартиру и в той же тишине Роберт сжал кожаный руль спорткара.***
Двое солдат синхронно шли по улице строевым шагом. Оба в официальной форме, оба с нашивками на рукавах рубашек, где виделись четыре буквы — «NEST». Они не хотели ничего обсуждать, они не хотели ничего говорить в принципе. Солдаты неприятно выделялись на общем фоне спокойного района с милыми коттеджами, перед которым за белыми заборчиками видны были ровно скошенные лужайки с пластиковыми фламинго или гномами у дорожек. Наконец первый солдат прерывисто выдохнул, подтверждая догадку мимо проходящей женщины с коляской, что, все-таки, они не роботы. — Ненавижу говорить «Доброе утро» или «Добрый день», если ничего доброго они не несут. Второй придерживается молчания, в котором первый нашёл согласие со своими словами. Они прошли мимо дома с красивой табличкой у двери «32», обошли два раскидистых тенистых клена, где так мило расположилась лавочка у дороги, и свернули к светло-бежевой калитке, доходящей им до поясов. Там-то они и остановились на секунду. — Сегодня её день Рождения, — первый снова тяжело вздохнул, открывая калиточку, которая жалобно скрипнула под натиском сильной руки солдата, и пустила обоих на чистую дорожку к дому, а вдоль неё, как почётные рядовые, красовались гномики в изумрудной траве, — Стоило принести ей хотя бы тортик. Второй выразил молчаливое несогласие с товарищем. Девочке сейчас будет слишком… Не до тортика. К скольким семьям они не приходили с такими новостями, всегда на пороге их встречали жёны. Но все бывает в первый раз. Хотя этот лучше бы никогда не наступал. Первый несколько раз настойчиво-вежливо стучит в белую деревянную дверь с позолоченными цифрами на ней «37». И та мгновенно распахнулась, явив солдатам яркую улыбку, обрамленную белокурыми локонами с сияющими серо-зелёными глазами на нежно-розовом личике.***
Николь сидела на крыльце уже порядка трех часов, как получила извещение о смерти. Сегодня её день рождения, и не такой подарок она хотела увидеть утром. Ей нравилась работа родителей, ей нравилось видеть их улыбающимися в баре со своими друзьями, ей нравилось слушать истории о страшных и опасных миссиях, о бойкой девушке из специального отряда, о её крутом напарнике, о том, как они с папой защитили путь отхода для их отряда. Ей до безумия это нравилось. Даже в тринадцать лет, когда сверстницы пытаются найти подобия отношений, она пыталась удержать миску попкорна на коленях, пока папа во всех красках описывал ей новые и новые миссии. Как же это было прекрасно, и заканчиваться не имело право. Но, как показала жизнь, имело. Двое мужчин в военной форме с нашивками и логотипом базы на правом рукаве рубашек застали её растрепанную утром на пороге дома, извинились и передали бумаги. Даже ждать не стали, когда девочка прочтет извещение, молча кивнули, передали соболезнования и ушли. Хлопая глазами, Николь вскрыла пакет, а потом… ей захотелось вскрыться самой. Они мертвы… мама и папа… они не приедут с тортом и подарком, они не улыбнуться и не сфотографируются на полароид все вместе. Они больше не будут с ней вместе. Мама и папа… их больше нет. Ник осела на крыльце и тихо заплакала. К ней, кажется, заглядывали соседи, что-то говорили, что-то спрашивали, что-то желали и что-то хотели. Кто-то что-то принес, кто-то что-то передавал. Но они все были за пределом её зрения и ощущения. Все вокруг было покрыто белым туманом опустошения, тоски и непонимания, что словно пробирался в самую глубь души, съедая изнутри девочку заживо, не оставляя ни единого здорового места, покрывая всё опаляющими язвами. Почему она? Почему в такой день? Почему они? Николь потерялась в вопросах, невнятных словах, ватных ощущениях и липких догадках. И никто не спешил её вытащить из них, никто не интересовался, что же чувствует сама Николь, не стремился помочь, освободить от терзающих мутных раздумий, все только торопились узнать «А что и почему случилось?». Даже тень двух раскидистых кленов у дороги сползла с неё, позволив утреннем солнцу затопить её вместе с непониманием.***
Николь очнулась, когда перед домом заурчал мотор машины. Она подняла припухший красный взгляд на вышедшего из блестящего спорткара мужчину. В обычный день она бы кинулась к нему на шею с радостным смехом, но сегодня не обычный день. Сегодня она только вяло моргнула, как пригретая солнцем ящерица, успокоила снова дрогнувшие губы и сипло позвала: — Дядя Роб… Мужчина обернулся сразу, как услышал тихий голосок девочки. Николь была ему как дочь, так что горе, свалившееся ей на плечи, которые и так потряхивало от, видимо, очередной панической атаки, он готов был не то, что разделить с ней, а полностью перенять себе. Но едва ли он покажет ей, что ему грустно, и он сам готов пропустить пару слезинок по дорогим Скарлет и Расселу, ведь «дядя Роб» сильный и крутой. В конце концов, так ему говорила Коллиста, а ей он привык верить на слово. Эппс, закусив губу, вошёл за открытую калитку, прикрывая её за собой, и прошёл по тропинке к крыльцу. Он опустился на лакированные деревянные ступеньки и аккуратно приобнял девочку за плечи. Ей сообщили об этом, наверное, несколько часов назад. И за это время девочка как будто осунулась, мгновенно отощала, стала бледнее и тускнее. Военному совершено не нравилось то, что сейчас он видел рядом с собой. Нужно обязательно показать Николь доктору. От этой мысли его отвлек тихий хрип девочки: — Дядя Роб, ты уже слышал?.. — Слышал, — рука опустилась на пепельную макушку, нежно растрепав её, а взгляд прорвался за оконное стекло, туда, где по коридору развешаны семейные фотографии, выстелен темно-бардовый ковер по дубовому полу и нежно-зеленые стены просторной гостиной заливает солнце сквозь панорамные окна, — Мне жаль, кроха… Они были прекрасными солдатами и друзьями… И родителями… Лучшими из всех, кого я знал… А Роберт, на самом деле, знал не многих родителей. Но из всех, не считая Леннокса, Рассел и Скарлет действительно были потрясающими, которые даже под шквальным огнём десептиконов умудрялись обмолвиться о собрании в школе, о том, что видели они таких учителей в гробу и о том, что их дочке нужны новые шорты, старые порвались после их последнего похода. Зачем он помнил эти подробности? Эппс понятия не имел. Но она чем-то домашним и заботливым щемила душу капитана, что самому за себя становилось неловко. А потом он переварил такое с Колистой… — Я хочу уехать… — девочка подняла тоскливый взгляд на мужчину, — Мы можем уехать прямо сейчас?.. Она уткнулась ему в плечо, тихо всхлипнув, и сжала рукав его футболки. Спина вдруг болезненно заныла, где-то в районе лопаток возникло ужасное чувство покалывающей боли, но как же было плевать на это, когда за плечо её к себе прижимает дорогой человек, в немой заботе обещая защитить от страха перед смертью. Навсегда. Ник чувствовала, как дядя Роб сам держится из последних сил, но ему, военному с многогодовой выдержкой перед теткой с косой, куда проще принимать такие факты. Проще ведь? Эппс быстро проморгался, кинув взгляд на машину, и нехотя отстранил девочку от себя, ответив после затяжной паузы молчаливых соболезнований: — Конечно, пойдем, — он, наконец, обратил внимание на листы, что девочка держала в руках с такой аккуратностью, что разъевшие капли от слез слова на них смотрелись слишком неестественно, но что было делать, — Иди-ка к машине, поедем, распишемся насчет тебя. Запрыгивай, я скоро вернусь. Девочка послушно залезла на пассажирское сиденье и мгновенно щелкнула ремнем безопасности. Конечно, когда отец водил, как лихой шумахер, грех не пользоваться хоть каким-то способом себя приберечь от его крутых виражей. Хотя Эппс и водил в разы аккуратнее, Ник предпочла обезопасить себя. Николь Барнс обожала спорткары. И тот, на котором приехал дядя Эппс, покорил сердце за считанные секунды. Блестящий, гладкий, изящный Chevrolet Corvette с чистейшим салоном вызвал у неё неподдельный восторг, желание пересесть за руль росло в геометрической прогрессии. Рука сама потянулась к приборной панели, прошлась по идеально гладкой поверхности, чувствуя прохладный пластик, несмотря на то, что на улице было довольно тепло; пальцы спустились по всем кнопкам вниз, к коробке передач и, как бы случайно, поднялись к рулю. — Какая же красивая машина у дяди… — Я ещё и кофе могу тебе купить, мелкая.***
Из транса воспоминаний Эппса выдернул высокочастотный вопль с улицы. Оторвавшись от совместной фотографии семьи Барнс, он перемахнул через диван и пулей пронесся по коридору к распахнутой (слава богу) настежь двери. Рука по выработанной привычке легла на рамку пистолета в кобуре, но, черт, ничего в поле зрения необычного не было. Снова пронзительный визг и Эппс, наконец, видит источник. Николь, запертая в машине, истошно бьющая по стеклу и всячески привлекающая к себе внимание военного. В подтверждение догадки Эппса, машина, извиняясь, моргнула фарами и, наконец, открыла дверь на пассажирское сиденье, откуда Николь выкатилась кубарем на траву и тут же отползла от спорткара на несколько метров. Эппс очень хотел, но не мог позволить ухмылке растечься по лицу. Все-таки, Ник простительно такое поведение, первый раз бывает у каждого, никто никогда не знает, какая будет реакция. Хорошо уже то, что она не упала в обморок или не разбила Кроссу лобовое. В порыве истерики эта девочка могла и руку кому-нибудь сломать. Эппс был свидетелем, больше не хотелось. Задавать вопрос «Что случилось?» было максимально глупым, но, кажется, он Николь и не требовался, чтобы судорожно сжать запястье мужчины и сбивчиво тараторить о говорящей машине. — Ник, Ник, дыши, — военный взял её лицо в ладони, вынуждая целенаправленно смотреть в свои темно-карие глаза, — Слышишь меня, дыши, все нормально, — «Да, он говорит, скажи спасибо, что шутить не начал», — Все нормально, я все тебе сейчас объясню. — Этому есть объяснение?! — Николь пытается вырваться из полуобъятий военного, но едва ли ей это поможет, потому что спорткар вдруг гостеприимно распахнул дверь, так что девочка оставила попытки освободиться, и сама вцепилась в дядю, — Почему машина сама работает?! — А что мне… — Замолчи, — рявкнул Эппс, прекрасно понимая желание Кроссхейрса самому влезть и все по полочкам раскидать, но не сейчас и не тогда, когда рука девочки уже тянется к кобуре. — Так, Ник, никаких пистолетов в твоих руках в мою смену. Давай сядем в машину, и я… — Куда мы сядем?! — … Все тебе объясню, пожалуйста, перестань, я не дам тебе пистолет, Ник, пошли. Долго заставлять Барнс не пришлось. Одно потрясение сменило другое, лучше, как Эппс посчитал, и быть не могло. Девочка кинула военному жалобно-испуганный взгляд загонного в угол кролика и перевела его на машину. Надо сказать, что вся любовь к этому спорткару испарилась моментально, и теперь ей хотелось убежать в дом, закрыться в комнате, обложиться подушками и ждать, когда в дверь робко постучит либо смерть, либо органы опеки. Трудно было догадаться, кто из них придет быстрее. Потому что если машины говорят, то женщина в черном халате с косой теперь не учительница математики, а самая настоящая Смерть. Едва передвигая ногами в сторону пассажирского сиденья, Ник ещё раз кинула боязливый взгляд на блестящий корпус, на поджавшего в извинение губы Эппса, и снова на машину. — Садись, красотка, я маленьких девочек за бочок сильно не кусаю. По крыше резко прилетел поучительный удар кулаком, так что шипение из колонок Николь расценила за признак боли, класс, он ещё и физически все ощущает. И стыдно, и интересно. Но факт того, что «машина», черт возьми, живая, говорящая и, похоже, умеющая спорить и острить, оставалось фактом. И Николь этот факт совсем не радовал и не расслаблял. А когда спорткар на угрозу Эппса быть лишенным доступа к оружейному складу ответил угрозой выкинуть военного с борта самолета… То в машину Ник села с пятой попытки.***
В коридоре было душно, и Роберт искренне хотел прострелить окно. Во-первых, черепахи-работники превратились бы в зайцев-работников, во-вторых, здесь стало бы гораздо легче дышать. Ощущая себя на раскаленной сковородке, плотно закрытой стеклянной крышкой, военный нервно хрустел костяшками пальцев и кидал ежесекундные взгляды на часы. Те, наверное, уже устали от заигрываний военного, но спастись от них не могли никак, в конце концов, не начать же им крутить стрелками быстрее. По сраному талончику им нужно было войти в кабинет 307 через пять минут, но через минуту он свяжется с Кроссом и разрешит разнести все здание к чертям собачим. Сраный первый день отпуска. Здорово отдыхает, просто невероятно. — Знаешь, что, — он хлопает ладонями по коленям, поднимаясь с твердой пластиковой сидушки стула, — Я знатно ужарился, погнали разворошим это змеиное гнездо и свалим в Мак авто, как смотришь на это? — О, да, круто, — после секундной паузы отвечает Ник и поднимается вслед за Эппсом, пустым взглядом упираясь в пол, — Давай… — Хей, заяц, — военный улыбается, прижимая к себе ватное тело девочка, — Тебе сегодня исполняется шестнадцать лет, и ты правда хочешь себе позволить грустить? Представь, как сейчас хмурятся твои родители! Не думаю, что они были бы охренеть как счастливы, если бы узнали, что вместо праздника ты по ним поминки устроила. Да, оторваться не получиться, но А — ты сегодня не одна, а Б — у дяди Роба есть крутейшая идея. Девочка, наконец, поднимает голову и слабо улыбается, показывая большой палец вверх, и Эппсу этого достаточно. Сейчас он разнесет сраный 307 кабинет, а потом поедет разносить кабинет Леннокса с ребенком на перевес. Как никак, и Леннокс любит Ник, пусть отрабатывает полтора года скуки без Колисты, тем более, у кого-кого, а у отца трехгодовалого ребенка опыт в работе со слезами гораздо больше чем у человека, который сует под нос платок и приказывает перестать реветь, что, чаще всего, срабатывает как раз таки наоборот. Определенно, у Уилла неприлично много шансов, чтобы поднять девочке настроение. Но 307 кабинет его не радует. — Вы издеваетесь?! — Вы — военный, как вы сможете гарантировать безопасность девочки во время своего отсутствия. Ей нужен постоянный опекун рядом, а не периодический. С таким успехом мы могли бы и не извещать вас, а предоставить девочку саму себе, — старичок за заваленным бумагами столом издевательски хмыкает, поправляет очки прямо за толстые линзы и выжидающе смотрит на Роберта, у которого уже испарина на лбу появилась, прямо над горящей надписью «убивать», — Если у вас есть что-то убедительное, то я жду. Пока я не вижу причин следовать завещанию. О да, у Эппса было кое-что убедительное. Первое, он уже отослал Кроссхейрсу разрешение на подрыв этой чертовой государственной коробки в центре города; второе, сейчас он наберет Ленноксу; третье, двоих военных этот старик не выдержит.***
— Я говорю ещё раз, молодые люди, вы можете быть кем угодно, но девочке после такой психологической травмы нужен человек, который будет рядом в любую минуту. А где гарантия, что вы не будете на какой-нибудь миссии или задании? Что же, ей каждый раз переживать стресс, когда она захочет поговорить, а вас не будет рядом? Эппс страдальчески закрыл лицо руками, заглушая в них стон и помощи. Леннокс, подпирая бедром спинку стула Роберта, возвел глаза к потолку и заложил руки за шею, стирая с неё получасовой пот, пережитки сраного душного кабинета. Николь с опаской кидает на закрытое окно мучительные взгляды, она либо зажариться в этом кабинете заживо, либо в это окно со звоном залетит самонаводящаяся ракета, потому что дяди уже несколько раз прошептали угрозы на голову этого старика. Мир ещё не видел врага страшнее государственных органов. И Леннокс готов был вызывать Айронхайда. Они, начальники военного специального подразделения по работе с инопланетными формами жизни, спасшие Землю несколько раз, пережившие всевозможные правительственные гонения и оправдавшие свой отряд бесчисленное количество раз, работающие в самых адски условиях… они не могут справиться с неугомонным дедом ростом с бочку энергона и характером ужаснее, чем у Мегатрона. Мир ещё никогда не был с ними так несправедлив. — Так почему я все ещё не могу достать пушку в целях убеждения? — Эппс, не сводя с гаденыша замученного взгляда, пока тот наливает себе стакан стопроцентно теплой воды, чтобы запить какие-то лекарства — пусть поперхнётся ими — шепотом осведомляется у друга. — Потому что иначе её достану и я, и Николь точно достанется этому сраному деду. Николь становится ещё страшнее.***
Леннокс хрустит затекшим плечом, Эппс разминает спину, Николь с характерным «сюрп» допивает свой милкшейк, Кроссхейрс недовольно шипит на масляное пятно на капоте от пакета из Макдональдса, Айронхайд устало вентилирует. Наконец-то эта война за опекунство подошла к концу. Удивительно, но имя Генри Мейхам все-таки пригодилось Роберту, и парнишка подоспел как раз к моменту, когда военные готовы были щелкнуть затворами на пистолетах. Двое государственных представителей закона сцепились в юридической схватке не на жизнь, а на смерть. И тогда майор и сержант смогли выдохнуть. Через двадцать минут закидыванием друг друга статьями, законами и документами, Роберт все-таки крутанул ручку меж пальцев и чиркнул ей по черте «для росписи опекуна». Слава Праймусу, просто слава Праймусу. И, совсем чуть-чуть, но слава Генри Мейхаму. — Ну, — Леннокс трет переносицу, опираясь поясницей о капот внедорожника, — Я так понимаю, мы отдохнули? — Дядя Роб обещал мне какой-то сюрприз, — девочка кидает боязливый взгляд на спорткар, где стоит её пакет еды, и неуверенно поворачивает голову к Роберту в немой просьбе подать тот самый пакет, — Он вызвал вас с этим сюрпризом? — Правда? — Леннокс театрально выгибает бровь и сверлит друга пронзительным недоумевающим взглядом. — Слыш, Уилл, я с утра не в отпуске, это сюрприз тебе, а тебе, — Эппс передает пакет девушке и смахивает крошки от картошки с капота машины, — А тебе… Хочешь прокатиться на вертолете? Уилл, мягко говоря, очень сильно удивился. Николь, мягко говоря, загорелась от предложения. Кроссхейрс, мягко говоря, обнаглел. — Красотка, учти, вертолет тоже будет разговаривать. Жаль, что Ник допила свой милкшейк, иначе, Эппс готов поклясться, он бы швырнул его в лобовое остряку.***
Со «смерти» Колисты прошло полтора года
— Мне уже надо идти, — фем улыбнулась, отпуская чужой манипулятор, — Брат с ума сходит, наверное. — Конечно, — вторая фем зеркалит её улыбку и отходит от дверей Гранд Тауэр, пропуская Колисту, — Я все ещё не верю, что провела с Правителем целый вечер! — Это не то, чтобы чудо, — Прайм пожала плечевыми сегментами, прогоняя навязчивой чувство неловкости, — Спасибо, что помогла с альтформой. Махнув манипулятором, Колиста, наконец, бросила «Пока» через плечевой сегмент и зашла за стеклянные двери башни. Многоярусное здание, ставшее жемчужиной Иакона, встретило фем вакуумным шумом с верхних этажей, что заставило её страдальчески провентилировать. Она и забыла, что сегодня очередная «пятница». Освещение на нижних этажах уже отключили, потому добираться до пика торжества и света пришлось в полутьме стеклянной кабинки лифта. Колиста прикусила губу, готовясь к долбежки нарастающей музыки по аудиосенсорам, ибо звук был выкручен, зачастую, практически на максимум, что очень неприятно резало по процессору. И чем выше поднимался лифт, тем хуже становилось Колисте. Ионные прожектора крутились во всех направлениях, разбрызгивая яркие разноцветные искорки и равными пестрыми бликами освещая последний этаж, где был «пентхаус» Правителей. Казалось бы, общий дом самых главных трансформеров Кибертрона, важных персон, строгий стиль и подобная чушь, а на самом деле дорогой клуб, который без упрёков совести Родимус открывал каждую неделю. Колиста вышла из лифта, и свет тут же ударил в фейсплейт. Какой-то трек в стиле техно нещадно долбил по стенам и окнам так, что те трещали и звенели. Светлые стены, щедро украшенные разлившимися светящимися красками, периодически отдавали яркие импульсы под бешено мечущимся светом прожекторов. Колиста подоспела к самому разгару. Сразу же схватив с фуршетного стола открытый кубик слабозаряженного энергонного коктейля, она протиснулась сквозь толпу, временами отбиваясь от знакомых фейсплейтов извиняющейся улыбкой или слабым хлопком по плечевому сегменту. В общей картине это выглядело обычной тусовкой, которые фем могла посетить максимум на пару часов, дальше процессор отказывался воспринимать происходящее. Зато у меха, который гордо танцевал что-то похожее на дедовский стриптиз на втором фуршетном столе, процессор явно отключался после слова «вечеринка». Делает Родимус, стыдно Колисте. Проследив за братом взглядом, фем решила ретироваться, пока не поздно, ибо светиться в обществе нетрезвых мехов и фем ей хотелось меньше всего, так к тому же и с новой полировкой и цветом корпуса. Мало ли, какой-нибудь бот, будучи уже не совсем трезвым, испортит покрытие… Но пятно жёлтого крупного прожектора вдруг остановилось на ней, а за ним сразу раздалось: — О-па… Моя дорогая сестричка!.. — Родимус, под звон кубов, свалился со стола. — Шлак.***
— Всем спасибо, что пришли, — Колиста поочерёдно провожала оставшихся «гостей» к лифтам, чуть ли не битком распихивая ватные корпуса по кабинкам, — Надеюсь, вы не врежетесь по дороге домой ни в кого, хорошего вечера, до свидания. Да, я обязательно приду к вам… Ого, сэр Старблейд, и вы здесь. Была рада вас увидеть, — фем проглотила комок отвращения. Этот мерзкий тип никогда не вызывал у неё не то, что симпатии, тут даже положительные чувства к такому проныре было тяжело откопать в себе, — Прощайте… Нет, в вашем случае прощайте… Прайм прикрыла окуляры, отправив ещё нескольких мехов последним лифтом, и позволила себе измученно провентилировать. В комнатах сзади неё уже горел мягкий медовый свет, но погром «вечеринки» все ещё набатом бил о себе в процессоре Колисты. Уборкой сотрудников она напряжет завтра, сейчас надо выловить беспроцессорную тушку брата и отвести в его комнату. И с первым проблем не возникло. — Иди сюда, — Колиста обходит стол, поднимая упавший пустой куб, и ставит его обратно, не сводя взгляда с красно-оранжевого корпуса Родимуса, — Брат-алкаш — горе в семье. Фем возвела окуляры к потолку, — и лучше бы она этого не делала, потому что там каким-то образом обнаружились следы от сервоприводов, — и страдальчески чуть ли не стонет. Родимус нашёл недопитый куб сверхзаряженного. — Поставь где взял! Тебе хватит на сегодня, негодяй, — Колиста одним махом перепрыгнула через стол и, — будь проклят Правитель с его тусовками, — приземляется на что-то мокрое, напоминающее лужу разлитого энергона, поскальзывается и триумфально летит на пол, сопровождая все действие громким «Блять!», — Да твою дани, это какое-то издевательство! — Это потому, что ты не пила, — мех, залпом осушив куб, кидает его за себя, и как только тот со звоном приземляется на светлый стилизованный под мрамор пол, развязной походкой матроса во время качки подходит к сестре, — Давай помогу… И падает рядом. — Да блять.***
Колиста опустилась на тёмную низкую платформу, разминая шарниры в манипуляторах, когда Родимус, той же фирменной походкой, прошатался к панорамному окну. Мех гордым расфокусированным взглядом обвел город под собой и круто развернулся к сестре. Фем поймала на себе его взгляд в отражении зеркала и махнула брату манипулятором. В приглушенном медовом свете их яркие корпуса как будто поблекли, стали темнее и мягче. Но общая картина расслабляющего окружения ни капли не действовала на неугомонного Родимуса. — Ко-лис-та… — разделяя по слогам имя фем, мех проковылял к столу и упёрся об него бедром, Прайм едва успела подавить смешок на его ночные шатания, — Слыш, я сегодня был просто… Звездой! — Ты-то? — фем все-таки позволяет смешку сорваться с губ, — Ну я тебя поздравляю. — А я тебя, — он ухватился одним манипулятором за край стола, едва успев поймать баланс, а второй отвёл в сторону, показывая все свои необъятные чувства к Колисте, — Я тебя люблю. Фем фыркнула под себя «Я знаю» и поднялась с платформы. Нужно уложить этот неугомонный корпус в горизонтальное положение, пока Родимус не начал приходить в себя. Но старший выставил манипулятор перед собой и вяло улыбнулся. — Давай споём вместе что-нибудь? — Колиста даже ответить не успела, что не хочет, как брат начал что-то подвывать себе под нос и, шатнувшись ещё раз, все-таки опустил манипулятор, пуская к себе фем, — Все, я устал… — Конечно, столько хлестать в один фейсплейт весь вечер, алкаш, — Колиста, наконец, подводит брата к платформе и буквально скидывает его на неё, и довольно осматривая валяющийся корпус, гадко ухмыляется, — Утром припомню тебе. — Ладно, ладно, — бубнит старший, отворачиваясь от фем, — Только сделай свет выключенным и это… Процессор мне сейчас не того… Короче, давай… Иди отсюда…***
Каждому живому существу свойтсвено во что-то верить. Хомяк верит, что успеет запастись на зиму пропитанием, и его не сожрёт орел. Орёл верит, что хомяк не будет слишком осторожным в поле. Охотник верит, что ему улыбнётся удача, и он сможет поймать красивого орла. Человеку вообще свойтсвено верить во что-то, чтобы оправдывать свои неудачи или успехи. Кому-то помог Бог, кому-то подставил подножку Чёрт, кто-то курит ради своего бога Шивы. Трансфрмерам тоже свойственна эта вера. Не только в удачи, но и в их личных Богов — Создателей. Подтверждения того, что такие существуют, имеются на Кибертроне в достатке. Например, Правители. Два юных Прайма, на чьих плечевых сегментах держится мир и процветание планеты. И никто на планете не догадывается, что на Родимусе и Колисте, по мимо всего прочего, также держится тёмная тайна прошлого. Не такого уж и далекого, но окутанного серыми туманностими и расплывчитыми очертаниями. И имя этой тайне — Великая война за Кибертрон. Воскресив планету и всех умерших, Правители отправили в небытие часть их памяти. Никто здесь не помнил о Мегатроне, Старскриме. Никто не помнил десептиконов. Странные нашивки, припаянные к разным частым корпусов, оправдывали легендой о каких-то выборах. Колиста сама не верила, что удалось убедить подавляющее большинство в том, что это правда. Поэтому теперь Кибертрон жил в мире, не всегда взаимной любви, и, частично, во лжи. Но их Создатели были таким раскладом даже больше, чем довольны. До определённого момента. Почти полтора ворна им не приходилось задумываться о новых глобальных проблемах, в которых потребуется их прямое вмешательство. Они не сильно увлекались отслеживанием происходящего на Земле, теперь зелёная планета не несла для них никакой смысловой нагрузки. Но все это до поры до времени. — Что значит «Утечка данных»? Это нас касается? — Хотелось бы мне, чтобы обошло стороной, — мех устало вентелирует, разглядывая испищренный белыми кибертронскими символами датапад, — Но вмешаться, все же, придеться. — Для этого существуют Правители, — другой высокий мех лениво махнул манипулятором в знак приветсвия, входя в просторный белоснежный зал, — Нам нужно только им сказать об этом. И что за проблема, что объявили общий сбор? Не слишком ли часто мы стали с вами видеться? — У десептиконов на Земле появилась… — мех с датопадом на несколько секунд засомневался, как лучше сообщить свои тревожные подозрения, поэтому через мгновенье над столом медленно вращалась темно-голубая голограмма какого-то кейса, — Вот это. — Удивительно, теперь мы будем обсуждать весь шлак, который они подбирают? — Это не просто «шлак», — мех поморщился, здесь никто никого почти не уваджает, что говорить о том, чтобы воспринимать всерьёз, — Это, по моим сводкам, общие данные одного из медиков, который создал корпус Колисты. Его наработки, исследования, заключения — теперь это в манипуляторах Мегатрона. Теперь-то в зале повисла угнетающая тишина. Здесь каждый молчал по-своему, но общее неспокойное биение искр и плотно сжатые дентопласты формировали под куполом зала негативный сгусток искрящейся энергии. Одна из причин, почему Создатели не любили подолгу собираться под одной крышей. Высокий, темно-синий мех поднялся, подходя ближе к голограмме. — Эта вещь должна быть знакома Колисте. — Я уже вызвал к нам обоих.***
Родимус мало верил в случайности и совпадения. Молодой Прайм предпочитал придерживаться логики: «Я так и задумывал, если что». Но когда и его, и Колисту вызвали Создатели, он задумался. Ещё и Колиста с вечным: «Я говорила, твои пьянки не пройдут бесследно!» не делала лучше от слова совсем. Процессор все ещё гудел, переваривая вчерашний вечер. В таком состоянии он максимум, что готов был сделать, это дальше лежать в оффлайне или, на худой конец, доплестись до личной мойки, которая была этажом ниже. Но долг Правителя не позволял остаться в комнате. А ещё не позволила бы сестра, которая без него никуда не ходит. — И дёрнул их Юникрон, — причитал Прайм, волочась за сестрой по длинному белому коридору, окуляры резало от насыщенной белизны колонообразных стен, — Праймуса ради, почему нельзя устроить виртуальное собрание, шикарная же практика… — Ты и так не алё, — Колиста, как будто специально, стучит пальцами по колоннам, мимо которых проходит, — У тебя в процессоре сейчас грехов на пару пожизненных. Родимус что-то бубнит, возводить окуляры к потолку и прикрывает их, пытаясь спрятаться от ослепительного белого света. И почему здесь должно быть все таким ярким, действительно богоподобным. Когда-то Колиста сравнила это место с Раем, Земное утишение для людей, и если в Раю все точно, как здесь, то Роди не горел бы желанием туда попасть. Правители появились в зале заседаний через несколько минут после вызова, хотя Родимус готов был превзойти все ожидания и лимиты терпения каждого Создателя, свалиться где-нибудь под колонной и отключиться от мира сего. Колиста передернула плечевыми сегментами, ощущая мощные потоки энергии в зале. Неприятное ощущение, будто несколько тонн тратила болтаются над говой и готовы свалиться в любую секунду. Фем, кинув проверяющий взгляд на немного взбодрившегося брата, прошла к столу и склонила голову в знак приветсвия и уважения. Глупая формальность, от которой никто, кроме неё самой, не хотел избавляться. — Что случилось? — Прайм взглядом пробежалась по недовольным фейсплейтам Создателей и глянула на поровнявшегося с ней брата, который только пожал сегментами, опуская уголки губ. — Сколько вам нужно до полного восстановления? — игнорирование вопросов — конёк этих ребят. Колиста сводит надбровные дуги, рыская по задворкам своего процессора в поиске личных характеристик. — У меня где-то 67 сейчас, у Рыжика 58 от силы, — Колиста удивлённо оборачивается на брата, уже пристроевшегося на одном из кресел и закинувшего сервоприводы на край стола, откуда-то в манипуляторах у него появился куб чистого энергона, — Значит, ещё где-то ворн, или полтора, как пойдет. Как будто вы сами этого не знали. — Нужно было убедиться, — отвечают Родимусу с весьма укоризненной ноткой недовольства, но едва ли его пошатнет эта волна молчаливого приказа вести себя подобающе, мех только отпивает свой энергон с характерно громким «сюрп», — Колиста, тебе знакома эта вещь? Над столом снова высвечивается голограмма. Она поднимает окуляры, сканируя информационное поле. Ей хватает секунды, чтобы застыть немом шоке. А потом ещё секунды, чтобы придать голосу уверенный тон для вопроса. — Откуда у вас эта информация? — Значит, знакома, — темно-синий мех медленно обходит стол, Родимус лениво следит за ним, потом быстро оценивает состояние Колисты и поднимается на сервоприводы, оставляя недопитый куб на столе, — Этот кейс содержит весьма конфиденциальную информацию. В руках оставшихся десептиконов он может стать их новой надеждой, а для нас новой серьёзной угрозой. И когда я говорю «для нас» я имею в виду весь Кибертрон. — Вы запретили мне контактировать с Землей, — стойко отбивается Колиста, её корпус мелко потряхивает от перезагрузки общих системных блоков процессора, проще говоря, мысли в хаосе беснуются и паникуют, — Мы с братом можем только усилить внешнюю защиту планеты. — В этом нет необходимости, — «Как и защиты», — мелькает в процессоре Родимуса, который забыл её установить, — Вы должны вернуться на Землю. Вашей системы хватит для жизни на пару Земных месяцев. Этого времени должно быть достаточно. Колиста хотела возразить. Колиста хотела протестовать. Колиста хотела устроить скандал. Все, что угодно, но не билет на Землю. Она ещё не была готова. И по метавшейся оптике Родимуса она могла смело сделать вывод, что брат тоже не горит желанием посетить её планету. Правители обречённо провентелировали, когда за ними закрыли двери зала. — Пиздец… — Полный…***
Колиста посмотрела на свою голограмму. Фем выглядела весьма… похожей на свою создательницу. Её живая голубая оптика медленно сканировала пространство зала и комнат в башне, загружая в процессор необходимую информацию. Оранжево-красный корпус блестел в теплом свете ламп, иногда пропуская свет сквозь себя. — Фокус удался, — Родимус поровнялся с настоящей сестрой, проводит свою голограмму взглядом, — Сколько осталось? — 51, — Фем подняла шлем, стадальчески глядя на брата, — Сущие копейки. Я даже не подорву «Немезис» с такими-то процентами. А у тебя? — Правительственная тайна, — подмигнул мех и легонько стукнул Колисту кулаком по плечевому, — Раньше начнем, раньше закончим. Приключение на Землю на… Неделю, да? — Ага, — Колиста подошла к изумрудно-голубой воронке у выхода на балкон, — На 15 минут… — Тогда дамы вперед. Глубоко провентелировав, фем, на подрагивающих сервоприводах, шагнула в портал и растворилась в ядовито-белом центре воронки. За ней исчез оранжевый корпус Родимуса. Несколько мгновений в зале стояла тишина. Голограмма Колисты пустым взглядом сканировала место Космического моста. — Нам нужно заняться их обязанностями. — Ну типа, — голограмма Родимуса извлекла из-за стойки бара большую бутылку со слабым голубым свечением, — Моя первая обязанность — выпить это. Голограмма Колисты ещё раз стадальчески закатила глаза, как обычно это делал её неповторимый оригинал.***
— Ник, ты не поверишь! Девочка тут же отрывается от просмотра какого-то ролика на Ютубе, поднимается с дивана и спешит подойти к перилам, чтобы чуть ли не свеситься с них вниз головой. — Ты сегодня рано вернулся, — она улыбается, когда серебристый манипулятор опускает её до уровня плечевого сегмента бота, — Ничего не нашли? — Ну почему ничего сразу, — обиженно фыркнул он, — Мы с бро нашли новую шахту. — Повод для гордости? — Ещё какой, — Сайдсвайп, проезжающий мимо, подмигнул девочке, — За такой непостижимый труд нужна соответствующая награда. Николь задумчиво хмуриться под насмехающимися взглядами двух гонщиков. — Похвалы от Оптимуса вам разве будет мало? — Я сделаю вид, что не слышал этого, — недовольно отвечает Джаз, Сайдсвайп кивает в солидарности с другом, — Два горячих шоколада, и мы сделаем вид, что ты придумала это сама. — Ах ты.! Но спорить с Джазом всегда было бесполезно. Николь оказалась на полу раньше, чем успела возмущённо задохнуться от недовольства. Этот автобот был для неё вне зоны понимания. Непостижимый, большой, но такой крутой и интересный. Иногда она спорила с ним просто чтобы поднять себе настроение, посмеяться над его напускным оскорбленным видом и получить пару шутливых подзатыльнков. Ник была счастлива рядом с ним. И рядом с другими трансформерами, которые уже как практически полтора года перестали вызывать страх и желание спрятаться в своей комнате под одеялом, чтобы происходило первые пару месяцев. Но, как показала практика, эти ребята очень даже не старшные. Единсвтенное, что все ещё не давало ей покоя — пустующая комната в жилом отсеке. В неё, почему-то, почти никто не заходил, кроме лейтенанта Уитвики, иногда майора Ленокса, ещё реже дяди Роба, и совсем уж редко — Сайдсвайпа и Бамблби. И сколько бы она не спрашивала, что случилось с владельцем, и почему в комнату не заселят кого-то другого, ответ всегда был один — это сложно. Что именно было сложно, Ник не понимала. Она однажды туда заглянула. Комната была… обычной. Заправленая кровать, светлый ковер, стол с отчётами и записками, полароидные фотографии на стенах, шкаф с одеждой, как военной, так и обычной. Ничего удивительного и сверхъестественого. Но ни инициалов владельца, ни одного намёка на то, что он здесь бывыет, Николь не нашла. И тогда она просто пожала плечами и, устав от вечных недомолвок от старших, Ник на время успокоилась с поисками.***
— Как наш шоколад? — Джаз, потягиваясь и разминая затекшие суставы, входит в кухню за Сайдсвайпом. — Вон, на столе, — Николь лениво махнула рукой в сторону двух дымящихся кружек и снова уставилась в экран телефона, — Вы уже читали новости? Джаз и Сайдсвайп синхронно оборачиваются к девочке. Обычно Ник посвящала их в «последние новости» её любимых музыкальных групп, так что, делая вид самых больших фанатов, они только согласно кивали на её возмущения или радости. Но здесь на её лице отразилось… Удивление. Парни подошли к девочке, зажима её с двух сторон, и заглянули в экран телефона. Глаза медленно полезли на лоб. — Я к Ленноксу. — Я к Прайму. — Чего?.. Ник даже спросить не успела, недопитые кружки с шоколадом уже мирно стояли на столешнице за ней, а оба автобота просто испарились с кухни. Ей никогда не объясняли ничего из происходящего.***
Любители раидоволн в Небраско зафиксировали аномальные всплеск энергии и бешеных волн. Профессионалы в «NEST» зафиксировали сильнейший всплеск энергона за прошедший год. Что-то определённо начало происходить, и почему-то это что-то очень радовало Эппса. Потому что, как мы помним, все люди во что-то верят. И Роберт верил, что это была та самая долгожданная удача.