Хрупкое счастье

      Когда дверь закрывается за Шиназугавой, Обанай со вздохом откидывается на спинку стула и устремляет взгляд на белый потолок. В какой-то момент что-то пошло не так, но в какой и что конкретно парень сказать не мог. Впрочем, была догадка: он привязался к своему пациенту больше положенного. Слишком сильно ждал новой встречи и проявлял чрезмерный интерес к его лечению, выпытывая что и как тот делает, хотя с остальными пациентами оставался доволен тем, что они следуют плану: правда это или нет — их личное дело, всё, что касается Обаная — назначить необходимое лечение и следить за его результатами, с чем он превосходно справляется. Ещё одной странностью было неизвестное прежде чувство в сердце, заставляющее его то сжиматься, то ускорять биение при виде Шиназугавы. Страннее было только подмечать про себя красоту глаз, шрамов и голоса парня.       — За что мне всё это, Кабурамару? — обращается Обанай к своей змее, что ползает в террариуме. В ответ раздаётся лишь негромкое шипение.       С новым вздохом Игуро выпрямляется, потягивается и пытается прогнать из головы навязчивые мысли. Взяв со стола толстую тетрадь, парень принимается листать её до нужной страницы, чтобы посмотреть записи на сегодня, и старается не думать, почему из всех своих пациентов он помнит только Шиназугаву. Сверившись с расписанием, Обанай кладёт тетрадь на прежнее место и поднимается со стула, а затем направляется к тумбочке со снеками, в которой, как выясняется, ничего не осталось. Тогда молодой врач, вновь вздыхая, направляется к выходу из кабинета, а потом и в столовую, чтобы взять чего-нибудь перекусить. Когда он ел в последний раз? Кажется, пару дней назад. Однако, вопреки ожиданиям, в столовой не находится ничего подходящего, на что остаётся лишь закатить глаза и отложить приём пищи до вечера.       Впрочем, после рабочей смены его простым планам (прийти домой, поесть и лечь спать) не суждено сбыться. Во всяком случае, в ближайшее время.       — Шиназугава? — заметив пациента на улице, да ещё и во время такого холода, окликает его Обанай.       — Игуро-сан? — кого-кого, а своего лечащего врача парень явно не ожидал. — Доброго вечера.       — Доброго. Что на улице делаешь в такой холод?       — Прогуляться вышел, — пожимает плечами Санеми. — Осточертело в этой больнице день и ночь проводить.       — Гулять днём и в тёплое время года нужно, а не сейчас. На кой тогда чёрт ты вообще лечишься, если гуляешь на улице во время такого холода? Заболеешь — и состояние ухудшиться. Вот и будешь потом перед братом, что из шкуры вон лезет ради тебя, объясняться почему ему нужно будет достать больше денег тебе на лекарства.       — Всё-всё, понял, — закатывает глаза Шанизугава. — Сейчас зайду. Не думал, что Вы будете переживать за меня, Игуро-сан.       — Я переживаю не за тебя, а за свою статистику и зарплату. Не очень хочется, чтобы мне её урезали из-за твоей смерти.       — Как мило с Вашей стороны, — хмыкает парень, и теперь очередь Обаная закатывать глаза.       — Ага, а теперь пошёл в больницу. Или тебя проводить?       — Не отказался бы, но Вам, полагаю, уже хочется домой.       — Неимоверно. Но пошли, — любого другого пациента Обанай послал бы идти самостоятельно, и если не дойдёт — его дело. Думать почему он так переживает за Шиназугаву не хотелось, а потому парень просто развернулся и пошёл в сторону больницы.       — Вы за всех пациентов так переживаете? — направляясь за Игуро, спрашивает Санеми.       — Я же говорю: я переживаю за свою статистику и зарплату. Да и не очень хочется потом думать, что, если бы я тебя проводил, ты бы не заболел и не помер.       — Совесть чистой сохранить хотите?       — Именно.       — Ясно, — Санеми поднимает голову и устремляет взгляд к звёздам. — Как же мне всё-таки осточертела эта больница.       — Выпишись, — Обанай совершенно не хотел бы такого исхода, но показывать Шиназугаве, что что-то изменилось не хотел ещё больше.       — А как же статистика и зарплата?       — Я отвечаю только за лежащих в больнице, а всех, кто выписывается, перенаправляю к другим врачам. Зарплата уменьшится, но хотя бы статистика не ухудшится.       — Вот как. Ну нет, больница меня конечно бесит, но выписываться не вариант. В конце концов, не очень хочется Генью расстраивать.       — Ну так сиди смирно, если не хочется. Или ты думаешь, он не расстроится если ты заболеешь?       — Я просто захотел подышать свежим воздухом.       — Днём дышать надо, а не ночью.       — Днём меня не выпускают. Говорят, что холодно и нельзя.       — То есть ты сбежал?       — Ну что-то типа.       Обанай на это лишь закатывает глаза.       — Попросил бы брата забрать тебя куда-нибудь на выходных.       — Я просил, но он говорил, что мне нужно в больнице под присмотром врачей лежать. Мелкий засранец.       — Хочешь завтра к себе заберу? — фраза срывается с языка быстрее, чем Обанай успевает подумать, и Санеми резко останавливается, что вскоре делает и Игуро, после разворачиваясь к пациенту.       — Чего это вдруг?       — Потому что лучше ты у меня отдохнёшь от больницы, чем продолжишь сбегать ночью и подрывать своё и без того слабое здоровье, — со всей невозмутимостью говорит Обанай.       — Вы всем такое предлагаете?       — У меня таких индивидов ещё не было.       — Что ж, Вы сами предложили.       — Отлично, — парень разворачивается и продолжает путь ко входу в больницу. — Завтра соберёшь нужные лекарства, и я заберу тебя на ночь под свою ответственность.       Позже Обанай ещё успеет пожалеть о своём предложении, но пока он идёт с Шиназугавой под звёздами это не имеет особенного значения.