Тёмная луна

Мне кажется, что я сижу дома. В своей комнате. Она — не такая, как эта, пусть эта и точнейшая копия моей комнаты. Если не открывать шторы, за которыми солнечная Япония, то никто бы не отличил. Но я отличаю даже с закрытыми шторами, потому что это — не моя комната. Эта комната, она чужая. Другая. Чувство, будто я заняла чье-то место. Интересно, задумываюсь я, а была ли на самом деле какая-нибудь Чара Фокс? Настоящая. Та, которая должна была быть здесь, и чьё место я заняла. Или это я — она? Или… Голова раскалывается и я иду на самодельную кухню — в своей комнате я с делала перегородку и сделала вид, что там кухня, — и ищу в нижнем шкафчике таблетки. Я помню, что они там, потому что в очередном приступе «кто я вообще такая?» я создала и положила туда, куда надо, все, что я помнила где было. «Странная конструкция» — думаю я, а потом спрашиваю себя, почему у меня такие мысли. Мысли — странные. Словно бы я читаю глупый роман, где я черной ручкой на полях отмечаю, что нужно было написать не так. «Боже, да что ж это такое?» — думала бы я, держа в одной руке роман, и, думая о том, как странно автор формулирует, наливала бы себе чай, а в ушах были бы наушники, и за окном был бы дождь, и я думала бы, что мама ушла и сказала сходить за продуктами, но вернется она еще не скоро, может, потом… Что-то такое. Бытовуха. Простая и легкая, чудесная в своей обыденности. Я беру таблетку из нижнего шкафчика и делаю глоток воды из стакана, стоящего на деревянном столе. Таблетку я проглатываю сразу и думаю, что это реально преимущество — раньше, еще когда я была не Чарой (а кем я вообще тогда была?), мне требовалось, ну, глотка три воды, чтобы проглотить чертову таблетку. По крайней мере, как я помню. Что если это все ложь? Все мои воспоминания, что если они неправильные и так не было? Было ли что-то вообще? Почему я вообще тут? Я кладу ладонь на лоб. Разве это мой лоб? Нет, точно нет, точно. Я просто… У меня нет челки, нет и не было, и волосы у меня не такие ярко красные, и вообще не кудрявые, нет, нет! Мне хочется закричать. «Кто я? Где я? Что происходит? А! Эй! Кто-нибудь, пожалуйста?» — прошу я, надеясь на помощь, но вместо крика я шепчу. Тихо шепчу, даже если бы вы стояли рядом со мной, то все равно не услышали бы. Это плохо — так тихо бормотать. Так, по крайней мере, мама говорила. Она говорила — «Лера, не бормочи, ты что, там кого-то проклясть пытаешься?». Да, именно так, точно. Точно. Я решаю, что стоит прилечь. Буду чувствовать себя получше, да. Точно. Я не могу понять, почему я думаю об этих вещах. Я схожу с ума? «Нет, Чара, никаких вопросов», — напоминаю я себе. Нужно просто занять себя чем-то и отвлечься. Может, опять поспать? Боже, ненавижу воскресенья. *** Я резко открываю глаза. Темно. Я, кажется, заснула где-то часов в восемь вечера. Или когда-то тогда. Смотрю на экран телефона — четыре утра. Рановато. Ну, что ж, сделаю побольше за это время. Я подхожу к углу кухни. Ставлю на маленькую плиту чайник и открываю маленький холодильник. В этой комнате все какое-то слишком маленькое. Нет, не так. Конечно, для комнаты одного человека она большая. Но я тут создала целый дом — маленький кукольный домик, глупую копию моего настоящего. Только вот чего-то вечно не хватает — то того, то этого, то потрескавшейся штукатурки в углу, то неровного потолка, и… семьи. Моей семьи. Запаха маминого (и моего тоже) любимого блюда — курицы с яблоками, бабушкиного «ну, иди обними бабушку», когда она приходила и постоянного трепания передач по телеку. Тут… тут было не так, тут не было этого ощущения сплоченности, семьи. Ну логично, семьи-то рядом нет. Я, открыв холодильник, смотрю на молоко, сосиски, яйца и парочку огурцов. У меня, кажется, где-то была лапша, можно сварить молочную лапшу, как ее варила бабушка. Я помню, я всегда любила эту лапшу, и просила бабушку варить ее почаще, но она отказывалась, так как считала, что это плохо таким питаться, и т.д. Не знаю, может быть. Я вздыхаю. Думаю пойти обратно, поспать, но не получится, наверное. Я уже хорошо так поспала, не получается никогда больше. Так что я наливаю закипевшую воду в кружку и беру чайный пакетик. Чай с ромашкой, и, по сути, должен расслаблять, но нет. Никогда не расслаблял и не расслабляет. И чего я вообще ожидала? Я часто ожидаю чего-то невозможного, ожидала и ожидаю. «Ты», — говорила Кира, моя подруга, — «слишком многого ждешь. Того, чего ты хочешь, не бывает» Тогда я всегда обижалась, и мы ссорились, и все такое, а сейчас я думаю, что она всегда была права про это. Все, кому я говорила про свои мечты и желания, наверное, тоже так думали, просто только у Киры была смелость сказать про это. Ну почему же?.. Снова смотрю на часы. 4:17, афигенно. Ненавижу утро понедельника. Я в принципе много чего ненавижу. Утро понедельника, воскресенья, просыпаться рано утром, истерики, изнуряющие тренировки, невозможность вернуться домой, эту глупую комнату — список можно продолжать вечно. Я думаю о том, что стоит что-то сделать. Потренироваться, что ли? Или почитать. Или, может, что записать в своем блоге — и все равно, что кроме меня у канала еще лишь максимально два просмотра. И пусть, я не хочу популярности. Я никогда не хотела такой популярности — из-за странички в социальных сетях. Нет, считала я всегда, если и быть известной — то из-за того, что стану великим супергероем. А если супергероем не получится, так пусть полицейским или кем-то около того, всегда считала я. Год за годом мне вбивали, что это глупо. Оказалось, что нет. Иначе почему же я сейчас в Юэй? Все было возможно. А были ли те слова про невозможность? Все было возможно. Точно. Я путаюсь в своих мыслях. *** Я сажусь на свое место на последней парты сзади Яойрозу. Я сажусь на стул, который уже считаю своим, и кладу на стол тетрадь и ручку. Ставлю сумку под стол. Яойрозу уже сидит передо мной, но это и не удивительно, эта девчонка очень пунктуальна. Она всегда входит в класс четко в восемь пятнадцатью и никогда не задерживается ни на минуту. Мне кажется, что даже если наступит апокалипсис Момо придет и сядет на свое место в восемь пятнадцать, потому что это правильно. Вот бы мне так же следить за временем и собой — быть такой же аккуратной, всегда носить по три ручки (синюю, черную и зеленую), два простых карандаша и еще две дополнительные тонкие тетради, кроме обычных, всегда приходить в восемь пятнадцать и носить красивый черный хвостик. Но я так не умею. Мне сложно приходить вовремя, или правильно что-то распределять, или быть такой же правильной — нет, мне обязательно надо что-то испортить. У меня не аккуратный маникюр Яойрозу — у меня обгрызенные короткие ногти, у меня не аккуратный прямой черный хвостик — у меня растрепанные красные волосы, периодически собранные в пучок, у меня не ровно поглаженная школьная форма — у меня смятая юбка и пятно на рубашке от чая, которое я старательно прикрываю пиджаком. Я вовсе не аккуратная и не правильная, но… Меня отвлекает Мина, весело подбегающая к моей парте, о чем-то щебеча. Я киваю головой и начинаю вникать в ее слова. — Ну, и, короче, я и говорю, что если ей это не нравится, то пусть идет она… — Мина оглядывается и замечает Ииду, стоящего рядом, на расстоянии где он мог бы услышать Ашидо, — сама понимаешь, куда. Привет, кстати, ну так вот… Мина снова вовсю трещит, и слова не вставишь, и я совсем не поспеваю за ее мыслью. — Привет, — говорю я, пытаясь понять, о чем болтает розоволосая, но вскоре сдаюсь — в этом потоке слов ничего не поймешь, и просто иногда киваю. Я снова думаю о своём, погружаясь в свои мысли, и вскоре уже Мина кричит мне «Приве-е-е-ет, Чара!», — ась? — Ты как-то застыла, и вообще ни на что не реагировала, а сейчас урок начнется, ты окей? — в голосе Мины нет ни сочувствия, ни беспокойства — лишь интерес и желание продолжить «говорить» (потому что разговором это никак не назвать) со мной. И отправиться на своё место. Поэтому я никогда не любила Мину — она никогда не была какой-то реально сочувствующей другим. Она могла интересоваться и переживать — но не долго. Так что да, Мина по большей части была веселой и милой, но эгоисткой. И это было тем, что ее портило. — Да, всё хорошо, — отвечаю я и улыбаюсь, — просто задумалась, Мина. Я сажусь поровнее, пытаясь подготовиться к уроку, а Мина идет к своей парте, сказав «ну ладно». «Ну ладно» — прокручиваю я про себя. Ну ладно. Кажется, она обижена. Или нет? Я плохо разбираюсь в таких вещах. Учитель спокойно ведет урок и я слушаю его, надеясь раствориться в рассказе и забыть про всё. Не получается, но я немного отвлекаюсь от мыслей. Я конспектирую рассказ и мне даже практически интересно — такое у меня редко. Рассказ Цементоса про шедевры литературы записывается легко — он не тараторит, как Сущий Мик, но и не совсем пассивен, как учитель Айзава. Пожалуй, Цементос — мой любимый преподаватель тут, приятный мужчина. Литературу я всегда любила, и даже хотела поступать в литературный ВУЗ — с математикой у меня не шло, так же как и с биологией, но мама хотела, чтобы я стала врачом. Банально. Урок заканчивается быстро и как только я собираю в рюкзак все свои вещи, параллельно вспоминая, что же у нас потом (математика), ко мне снова подбегает Мина. 'Ух' — тихо вздыхаю я, практически уверенная в том, что Ашидо меня не услышит. Мы с ней вместе идем по коридорам, словно мы друзья, и она даже начинает мне нравится. С Миной же, в принципе, приятно общаться. Просто нужно настроиться. И привыкнуть к ее недостаткам и быстроте речи (не уверена, что скорость того, как она быстро говорит, — это недостаток, но что ж, бывает с этим сложно), и всё вроде хорошо. Но мне всё же больше по душе общаться с Киришимой или Тсую — с ними как-то полегче. Но и Мина вроде хороша. На следующем уроке я тоже сажусь сзади — не то что бы я очень высокая, чтобы вечно сидеть на задней парте, но как-то на другой мне неудобно. В конце класса уютнее как-то что ли, удобнее. Никто не смотрит на меня со спины. Как-то лучше там. Математика — урок сложный, и я его не люблю, но что-то надо делать, и я максимально пытаюсь вникнуть. Получается слабо, но хоть что-то — уже маленькая победа для меня. Я долго-долго пытаюсь разобраться с формулами, но получается плохо. Вздохнув, я все записываю и даже вроде как решаю. «Вау», скажете вы, «ты? Решаешь математику на уроке математики? Невероятно!» Знаю. Невероятно. Так проходит оставшийся день — уроки, уроки и еще раз уроки. В конце дня у нас практика и я дико устаю — выложилась по полной. Ноги дико болят, рука ноет, спина вовсе, кажется, сейчас отвалится, а где-то рядом с печенью предательски колет, предвещая скорую боль в животе от перенапряжения. Ужас. Я тяжело дышу и делаю глоток воды. Хорошо. Потирая глаза, я думаю — ну может нафиг все эти тренировки? Может, лучше отдохнуть в общежитии? Но такие мысли долго не продерживаются в голове слишком долго — я забираю свою форму и иду практиковать приёмы. Снова и снова, снова и снова, отгоняя ненужные мысли, призывая дикую боль, путаясь в движениях, пытаясь разобраться, я снова и снова повторяю связку — тут так, потом вот и… Думаю о том, что стараться нужно больше. Куда больше, потому что фестиваль уже на носу, а я еще, кажется, совсем не готова. Другие студенты тренируются рядом и я невольно сравниваю себя с ними — нет, я еще далеко, далеко не готова. Не с такими соперниками. «Нужно успокоиться» — говорю я себе, пытаясь унять дрожь. Не получается. «И чего это я, собственно, волнуюсь?» — спрашиваю себя. Ведь правда — чего это я? Ничего же не случится. Одноклассникам, наверное, будет всё равно, родители… мама даже не узнает, учителям с чего думать о моих неудачах? Нет, не случится ровным счетом ничего плохого, но, боже, я дрожу, и дрожу сильно и почему-то боюсь чертовой неудачи. Да что это со мной сегодня? Совсем расклеилась. Что ж, понедельники, такое случается. «Случается» — повторяю я себе, — «случается» Ничего, переживу до следующего понедельника. Потому что тогда, я уверена, всё начнется по новой. Как и всегда. В очередном манекене я вижу маму, сестру, и других близких. А близких ли? Голова тяжелеет, пытаясь вспомнить мою семью. Я судорожно перебираю мысли, ища, ища настоящую меня. Потому что эта "я" точно не я. Может, у меня раздвоение, как и у того злодея из Лиги? Чтож, время покажет, а пока, надо выпить ещё воды.