Дениализм

      — Что это значит, Дазай? — голос Куникиды слышится словно через вату. Глухой, требовательный, вызывающий раздражение. Но оно легко глушится чем-то более темным, злым и холодным, медленно возрождающемся в Дазае.              — Ты видел ровно столько, сколько и я, Куникида-кун, — удивительно, но говорить получается ровно. Даже слишком ровно. Возможно, именно поэтому Куникида умолкает, но его внимательный и вопросительный взгляд Дазай продолжает чувствовать кожей.              У него нет ответов. По крайней мере, пока. И он снова воспроизводит присланную в агентство запись.              На экране сначала ничего не видно, но потом человек, включивший камеру, отходит назад и весело подмигивает.              — Привет, Дазай-кун, — его голос настолько жизнерадостный, что не вызывает и крупицы сомнений по поводу его неискренности. — Давно не виделись, да? Надеюсь, ты соскучился? Я вот очень. Даже приготовил тебе сюрприз.              Он отодвигается, открывая обзор, и у Дазая снова пересыхает горло, хотя он смотрит запись уже второй раз. Перед глазами появляется Чуя — без сознания, с безвольно повисшей головой и привязанный к стулу.              — Вот ведь незадача, — вещают с экрана, на котором вновь появляется восторженное лицо. — Чуя-кун такой сильный, но выпутаться из веревок не может. Хотя он пытался, Дазай-кун, очень старался. За столько лет, что я его не видел, он выучил много плохих слов, — демонстративно осуждающие покачивания головой доводит до желания разбить экран, но Дазай лишь сжимает подлокотник кресла, на котором сидит до побелевших пальцев. Всего лишь на секунду, но этого хватает, чтобы унять холодную ярость. Динамик ноутбука же продолжает беззаботно верещать: — Ты, наверное, сейчас очень жалеешь, что не научил его своим фокусам с освобождением из любых пут, верно, Дазай-кун? Не думал, что ему это когда-то пригодится, раз он такой сильный, да? В любом случае, — голос неожиданно меняется, становясь резким и колючим, — у тебя есть сутки, чтобы найти его. И ты знаешь, что я терпеть не могу непунктуальных людей.              Экран гаснет, и Дазай одновременно с этим закусывает нижнюю губу. В комнате царит гробовая тишина. Куникида больше не задает вопросов, Ацуши, принесший флэшку с записью, затихает на диване и виновато смотрит на Дазая, словно он лично лишил Чую сознания и привязал к стулу. Рампо на другой стороне кабинета только внимательно наблюдает, сложив руки в замок перед лицом.              — Кто тебе это дал? — спрашивает Дазай.              — Ты же не поведешься на это, — одновременно с ним говорит Куникида. И он в свою очередь не спрашивает — утверждает.              Дазай его игнорирует. Поворачивается к Ацуши и повторяет:              — Кто тебе это дал?              Тот ерзает на диване, явно пытаясь в него мимикрировать. Кёка ободряюще жмет его плечо и отвечает сразу за двоих:              — Кто-то сунул нам флэшку на подходе в агентству. Сказал, что Дазаю-сан это будет интересно. Тот человек не похож на того, которого мы увидели там, — она показывает на экран. — Вероятно, он просто попросил его или…              Дальше Дазай не слушает. Он снова пересматривает запись, но с уже отсутствующим взглядом. Мысли в его голове текут медленно, но последовательно. Он складывает нехитрые звенья в одну цепь, и его прищур становится более хладнокровным и равнодушным, чем пять минут назад, когда он впервые смотрел запись. Для него все не выглядело слишком сложным, и даже тот факт, что Чую умудрились вырубить и связать не удивлял. Это происходит не впервые. Правда, в первый раз тем, кто это сделал, был сам Дазай — просто так, чтобы проучить. Чтобы кое-кто не рассчитывал только на свои силы и не верил, что ему и его гравитации подвластно все. Позже этим же трюком воспользовались и безголовые, но на редкость бойкие и ловкие ребята. От них мало что осталось — не пришлось даже собирать в мусорный мешок и отправлять родным, но факт оставался фактом: дела у Чуи с веревками не ладились. Видимо, до сих пор. Маленькая, но такая фатальная слабость одного из сильнейших эсперов Порта.              — Дазай, — Куникида осторожно трогает его за плечо. Вероятно, потому что молчит Дазай достаточно долго, и все ждут, что он по обыкновению рассмеется и скажет, что палец о палец не ударит ради спасения кого-то из бывших коллег. И в любой другой день так и случилось бы.              Но.              Дазай медленно выдыхает перед тем, как поднять взгляд и в упор посмотреть на Куникиду.              — Что?              — Ты не полезешь в это, верно? — тот выглядит еще серьезнее, чем обычно. Хочется сорвать с его носа очки и закинуть подальше, чтобы он тратил время на их поиски, а не на глупые вопросы.              — О, он полезет, — беззаботно подает голос Рампо. Дазай беззвучно хмыкает. — Еще и нас попросит посодействовать.              Куникида хмурится. На его лице отображается мучительный мыслительный процесс перед тем, как он выдает:              — У нас нет ни единого повода помогать.              — Один все-таки есть, — Рампо, кажется, что-то жует, но откликается также весело.              — Он из мафии, Дазай, — давит Куникида. — Если кто-то из них попадает в заварушку, мы должны радоваться, а не бежать сломя голову помогать. К тому же разве не всем будет лучше, если кто-то вроде Накаха… — он обрывается на полуслове, потому что Дазай вновь смотрит на него, и в его взгляде сейчас горит только одно: «Ты не хочешь заканчивать это предложение».              Да, Куникида прав: если у мафии появляются проблемы, то им это только на руку. Дазай понимает. Более того, он полностью поддерживает, потому что никаких ностальгических воспоминаний, касаемо прошлого в Порту у него нет и быть не может.              Но. Все еще есть зубодробительное «но», которое все перечеркивает и ставит под сомнение здравие его рассудка перед нынешними коллегами, каждый из которых сейчас смотрит на него с непониманием. Дазай запоздало спохватывается, что из-за внезапно обрушившихся на него новостей, он забывает навесить на лицо хоть подобие привычной маски, любой из них — будь то жизнерадостный и не обремененный проблемами идиот, желающий умереть как-нибудь позаковыристее, или хладнокровный бывший убийца, перешедший на сторону добра, чтобы искупить вину.              Осознание того, что он так не вовремя дал слабину, колет, и Дазай морщится. Но времени на то, чтобы погрузиться в рефлексию, нет. Он достает телефон, находит нужный контакт и перед тем, как нажать на кнопку вызова, медлит только секунду.              — Не ожидал, что когда-нибудь ты позвонишь мне, Дазай-кун, — голос Мори вкрадчивый, негромкий и такой понимающий, что сразу становится ясно — он уже в курсе, что случилось с Чуей. — Чем обязан?              — Вы знаете, — на расшаркивания нет ни настроения, ни времени. — Накамура вернулся.              — О, он тебе отчитался? — Мори с той стороны трубки слабо посмеивается, создавая иллюзию, что все под контролем. Дазай мог повестись на это, но слишком хорошо его знает. Мозг снова начинает работать в усиленном режиме, сопоставляя факты. — Как бы там ни было, Дазай-кун, это заботы мафии.              — У него Чуя.              — И это все еще заботы мафии, — мягко отвечает Мори. — Ты ведь больше не хочешь иметь с нами ничего общего. Или я ошибаюсь, Дазай-кун? Может быть, что-то изменилось?              В его тоне так много покровительственного понимания, заставляющего невольно напрячься, как будто ему снова шестнадцать, когда у Мори внезапно находится единственный рычаг давления на него. Дазай стискивает зубы, но всего на мгновение. Впрочем, пальцы продолжают держать телефон так сильно, словно желают раздавить. Дазай прикрывает глаза и думает, что следующими словами подпишет себе смертный приговор, и умереть безболезненно и с не задетым самолюбием ему не дадут.              — Вы же знаете, что у него счеты со мной. Не лучше ли нам работать вместе? Мы оба знаем, что представляет из себя Накамура. И оба знаем, что Чуя слишком ценен для вас, чтобы терять его из-за меня.              — Откуда столько альтруизма, Дазай-кун? Четыре года ведь прошло. Разве этого срока недостаточно? — Мори издает еще один смешок — ласковый, но очень холодный. Будто лезвие скальпеля нежно вспарывает кожу. — Ты знаешь мое условие. Приходи, если согласен.              Он отключается, а Дазай чувствует, как внутри него поднимается что-то темное, злое и глубоко похороненное. То, что они с Мори схожи, он понимает еще в четырнадцать, когда составляет Мори компанию в его становлении на верхушке Порта. То, что их методы одинаково жестокие и беспощадные, наполненные играми с чужими чувствами и мыслями он понимает, когда ему пятнадцать, и ему в компанию не особо радостного существования дают шумного и раздражающего напарника, который в принципе далек не то что от полноценных интриг, а даже от простейших манипуляций. Чуя прямой, простой и до тошноты честный и открытый. Иногда даже почти наивный. Потому Дазай сначала вообще не понимает, с чего Мори решил, что их сотрудничество будет эффективным. Позже, разделив с Чуей несколько миссий, поздних ужинов после них и парочку разговоров без обыденных споров, потому что на них нет сил, осознает, что Мори разглядел в их совместной работе. Они с Чуей разные — настолько, что даже смешно от такой нелепицы. Но вместе с этим еще никто не понимал Дазая без слов, с одного взгляда или жеста. Иногда просто хватало качнуть головой и открыть рот, чтобы объяснить, а Чуя уже кивал, бросаясь в бой по намеченной только в голове Дазая тактике. Если бы Дазай верил в родственные души, он бы с неудовольствием пришел к выводу, что он свою уже нашел.              В семнадцать Дазай понимает, что пусть их методы с Мори и похожи, цели они преследуют совсем разные. Мори взбирается на самый верх, чтобы установить порядок и держать его в своих руках, Дазаю — просто скучно и он хочет хоть немного развлечься за чужой счет. В восемнадцать приходит осознание, что есть еще кое-что, в чем они с Мори абсолютно не похожи. Дазай думает об этом отвлеченно, потому что кажется, что в голове и вовсе пустота, а мысли скользят всего лишь фоном, не задерживаясь, пока он оттирает кровь Оды с рук и лица, почему-то чувствуя ее горько-кислый привкус еще в горле, хотя ее там быть не должно.              Он долго смотрит в зеркало в тесной ванной. В тусклом свете единственной лампочки, мигающей под потолком, он похож на призрака. И лучше бы так и было, потому что призракам наверняка не бывает так больно, что выворачивает костями и мышцами наружу. У Дазая так впервые. Он резал себя, он запихивал в себя горы таблеток, пытался застрелиться и повеситься, но ни разу не ощущал такой изматывающей тупой боли, кажется, в каждой клеточке его тела, что даже дышать не мог. Не физически — эмоционально. И в этой тянущей пустоте в голове стучала лишь одна мысль: Мори ради благополучия Порта перебьет сотни людей, даже если они будут ему близки, Дазай ради того, кого может назвать своим другом, лично отправит всю мафию вместе с Мори в адское пекло.              И сейчас он просто не может позволить Мори снова разыграть партию в свою пользу, воспользовавшись ситуацией.              Он знает условие Мори, но в этот раз он будет диктовать собственные правила. Именно поэтому он поднимается из-за стола, наконец закрывая вкладку с записью, в последний раз кидая взгляд на искривленное весельем лицо Накамуры.              — Ацуши, пойдем. Ты мне пригодишься, — бросает он, доставая из ящика пистолет. — Понадобится расчистить дорогу.              — Ты не втянешь в это его, — Куникида тут же преграждает дорогу. Он выглядит рассерженным и все еще непонимающим. Дазай не хочет тратить на него время. — Ты ведь не собираешься вступить в прямой конфликт с мафией из-за… из-за… — он даже не находит правильных слов.              — Из-за чего, Куникида-кун? — Дазай ласково улыбается, убирая его руку с плеча. От того, как сейчас похож его тон на тот, что он услышал от Мори несколькими минутами ранее, он мысленно морщится, но больше по привычке. С фактом их сходства он давно смирился.              — Из-за кого, — поправляет его Куникида. Он трет переносицу, вздыхая. Словно вернулся в школу, где дети не могут поделить пару выданных им рабочих тетрадей и саботируют урок. — Послушай, даже если мы решим помочь, сначала мы должны обсудить это с Главой.              — Оставь это, Куникида, — Рампо внезапно оказывается рядом с ними. Он улыбается, словно Чеширский кот, а его глаза блестят из-за спадающих на лицо волос. Дазай слегка щурится, разглядывая его и пытаясь понять, к каким выводам Рампо уже успел прийти. И давно ли пришел, потому что он не выглядит удивленным. — Этот парень… ты назвал его Накамура, верно? Он не выглядит опасным, но ты был бы спокоен, будь это так на самом деле. У него какая-то особенная способность?              — У него их нет, — отвечает Дазай, и брови Куникиды ползут еще выше. Дазай даже не смотрит на него: — Но он опасен именно из-за этого.              — Парень без способностей, сумевший обезвредить Накахару? — недоверчиво спрашивает Куникида. Дазаю хочется закатить глаза. — Что ты не договариваешь? В любом случае, мы не будем ничего предпринимать… Дазай! — окликает он, потому что тот его не слушает и уже направляется к двери. Ацуши еще медлит, зависает посреди комнаты и растерянно переводит взгляд с одного на другого, не зная, кого послушать.              — Пусть идут, — Рампо ободряюще кивает Ацуши. Он вновь разваливается в кресле, пододвигая к себе чашку с остывшим чаем и вазочку с печеньем. — Ты же все равно его не удержишь. И Фукузава-сан не удержит.              — Что? — Куникида действительно выглядит ошарашенным. Будто и не в курсе, что из себя представляет Дазай. Словно не знает, что для того в принципе не существует слова «нельзя». Он оборачивается к Рампо и непонимающе на него смотрит. Тот лишь продолжает улыбаться, отвлеченно рассматривая печенье и примеряясь, какое выбрать:              — У всех есть слабости, — поучительно говорит он, выуживая приглянувшийся обломок из вазочки. — Накахара Чуя не умеет избавляться от веревок, Дазай Осаму не умеет избавляться от прошлого. Да? — он поднимает взгляд к двери, но Дазай уже скрывается за ней, махнув рукой то ли в благодарность, то ли на прощанье. — Как грубо, — выдыхает Рампо, но расстроенным совершенно не выглядит, снова концентрируя все внимание на вазочке.