***
Внешний скелет был настолько хорош и прочен, что слился в единое целое с телом и по правде исполнял роль костюма – с дополнительной защитой. Внутри, под кожей, по-прежнему было тепло, а травмы шли еще из детства. Стандартный человеческий набор, типичный представитель homo sapience. Стук сердца, артерии, сладкая привязанность испытывать чувство ностальгии. Неделя тянулась медленно, сказывался недосып. Еще одна среда – пропуск. Бухгалтерия, суета перед Рождеством – несмотря что оно лишь в конце месяца. Бесконечные бумаги копились на столе кабинета. Может, было плохой идеей уйти в работу с головой, отправив в отпуск Калькулятора. Доминик отвлекался как мог и оттягивал мысли сорваться в очередной раз. Хотя теперь у него была собачка на привязи, которая могла кушать все вместо него. На проверку, якобы. Была пятница, когда Ховард готовился: завтрашний день будет тем самым, который он ненавидел и обходил стороной. Не потому что все вокруг как бы сильнее пресмыкаются – однако смотрится смешно – столь очевидное уродство, – и даже не по той причине, что якобы «можно позволить себе все». Сорваться, разгуляться, да и много чего другого, но… Обо всем по порядку. Система не становится менее важной, если ее пользователь ломается. Бесконечные бумаги на столе, тёмный кабинет, клонило голову. Доминик бодрился стандартным набором скотча с форменным льдом, периодически вспоминая, что так и не вышел покурить – час, два; три часа назад? Пора было хлопнуть ежедневником, закрыть документы, да и Ховард уже давно потерял коренной смысл всего мероприятия. На часах было 00:08. Наступила суббота, и Доминику исполнилось тридцать девять лет. Никто не постучался. А было уже целых восемь минут как пора бы. Забавно, но именно в этот день Ховард как будто сильнее обычного ждал от своих ребят, что те поздравят. Знали же, щенки неотесанные, что начальник ненавидит свой день рождения! Но продолжали выкрикивать это слащавое «хэппи бездей», заваливались чуть ли не с чертовым конфетти, выдумывали подарки… А сегодня? Может, в этом и обозначался сдвиг системы. Что все пошло под откос. Что ничего не будет как прежде. Спальня Доминика была здесь же, на втором этаже, и в нее вела неприметная дверца, уже вросшая в стены кабинета. Если не знать, что за ней будет комната – ни за что не отличишь от предмета интерьера или старой доски от шкафа, которую по глупости забыли выкинуть прямо с окна. В 0:09 Ховард улыбнулся, посмотрев на часы, и хлопнул стаканом скотча. Бумаги разлетелись по своим местам. Записи кончились. В 0:10 Доминик уже закрывал ту самую неприметную дверцу, пропадая для всех и каждого, кто посмеет заявиться на его территорию. Он спал тяжело и хрипел, сон был довольно чутким. До последнего ему казалось, будто вокруг шуршало, ныло и гремело; казалось, что кто-то новенький (интересно, как зовут?) разгадал загадки, тайны и раскрыл все секреты, нащупав нужную дверь в темноте. Доминик бредил, в самом откровенном полусне сходил с ума. Все внутри распадалось, но проснуться он не мог – что-то не давало очнуться. Мгновение – смерть? Еще – неужели это все наяву? До последнего ему казалось, что кто-то шуршал, ныл и гремел. Может, это уже начинался предстарческий маразм, состояние безумия? Цифра в паспорте еще не так пугала, Ховард многого натерпелся, но честно ощущал себя на свой возраст и не видел в том ничего критичного. События последних недель выводили из себя. Неужели так приходилось платить за позволенные выходные? После взлета всегда бывают падения, но текущий взлет характеризовался отрицательным. Около восьми утра начало светать, Доминик уже открыл глаза и уставился в потолок. Мысли начать день с наркотиков не оставляли ни на секунду. Он четко знал, где и как аккуратно лежал кокаин, упрятанный в зип-лок. Он представлял, как расчертит дозу прямо на столе кабинета, пороется в шкафчике в поисках купюры и взбодрит себя «по-человечески». Нет, это переставало быть здоровым употреблением. Навязчивые мысли глодали, не оставалось ни капли светлого – только кромешная тьма. В этот момент что-то вновь зашуршало, заныло и загремело. На этот же раз без полубреда и галлюцинаций осознанных снов. В кабинете никого не оказалось, что странно. Ховард уже нарисовал себе картину, где Мэттью в очередной раз устроился на полу, свернувшись калачиком. Сегодня без сюрпризов – пока что. Представив это, Доминик даже натянул улыбку, а после посмотрел на дверь. Из коридора доносились звуки суеты и какой-то странной занятости. Только бы не поздравления – так думал Ховард, в душе все же надеясь на хоть небольшое внимание в свою сторону. Все спали. Доминик вспомнил, что, кажется, вчера его парни изрядно повеселились, устроив попойку без повода. Бардак стоял скверный, но ожидаемый, и из-за стен неслось довольно привычное – грубый мужской храп. Еще одна улыбка. Нестандартные способы поднять себе настроение, но обходился тем, что имелось. Помятый, совсем не позаботившись о своем внешнем виде, Ховард кое-как вытащил себя на крыльцо, чтобы покурить – ночью он так этого и не сделал. Он пробрался на улицу сквозь тишину и сонную атмосферу, пока шуршание еще мерещилось. Соседи ближе по Уильямс-уэй с утра пораньше косили газон. Откуда-то издали был слышен детский плач. Играло радио – это пожилая пара, живущая с другой стороны дороги, приехала на выходные в свой дачный дом, как у них было принято. Жизнь уже кипела – или так чудилось. Только Доминик стоял еще не проснувшись, разложив свое одиночество на крыльце: в старых брюках, домашней футболке и спортивной куртке, потрепанный, еле прикурив сигарету ослабевшими пальцами. – Доброе утро. Так трепетно и слегка в страхе, таким же сонным голосом. «Доброе утро» прохрипело сбоку, от веранды, и быстро угасло. Было похоже на шуршание из миража. Мэттью. А кто же еще мог быть. – Я сначала даже не понял, что это ты, а не кто-то из твоих. – Настолько все плохо? – Это не мне решать. Всего неделя на Уильямс-уэй, а мальчишка стал грамотнее строить свои предложения и мало-помалу учился говорить выборочно. Он по-прежнему не вникал, как стоило себя вести, с кем и каким образом можно было выстраивать диалог, но пытался – хотя и без усердия. Такой же лохматый, в чем был, Мэттью забрался на скамейку с ногами. Свою сигарету он уже скурил, отправив в пепельницу. – Не спится? – спросил Доминик, вытягивая из себя слова. – Ненавижу орущих детей, – Беллами усмехнулся, отворачиваясь. – Месяц назад ты сам был таким же. Ощутилась неловкость. Мэтту было не убежать от черствого взгляда, так было изо дня в день, но будто сегодня Ховард оказался менее строг. Мальчишка не подозревал, в чем именно это утро могло быть особенным и что вообще означало седьмое декабря на календаре. Если никто не проговорится и так и не сделает акцент до вечера, то и не узнает вовсе. Хотелось вставить что-то полезное, имеющее смысл. В голове было пусто, и это приносило чувство приятного, расслабляющего. – Будешь завтракать? – прозвучало так по-домашнему повседневно. – Буду, – не думая ответил Мэттью, внешне даже не удивившись. Он только занервничал, слезая со скамьи и отряхиваясь от пепла. Промерзнув насквозь, мальчишка пробрался в дом следом за Ховардом и так же прошел по коридору до кухни. Было в этом что-то официальное и одновременно праздничное. И радостное. Главное, чтобы Доминик не заставил Мэттью пробовать перед ним со стола – и это помимо препаратов. У Беллами не будет шансов сказать «нет». В любом случае, даже отбросив тот факт, что за завтраком они не сказали друг другу ни слова и молча разошлись.***
За весь день Ховард не услышал ничего поздравительного в свой адрес, и это означало одно: либо его прогревали на вечер, либо просьбы предыдущих лет не выделять день рождения наконец были услышаны – и очень некстати. На чувство одиночества времени не нашлось, так что оно осталось неиспытанным. После завтрака довольно быстро наступил обед, его Доминик пропустил – выехал в Лондон. Городская серость успокаивала нервы. Отчужденность от дел помогла создать иллюзию отпуска и безмятежности. Позвонила первая жена, пожелав обходить неприятности стороной и чтобы жизнь шла по намеченному пути. Довольно актуально, будто знала, о чем говорила. У нее уже давно сложилась своя новая жизнь: счастливый брак и даже с детьми, – но с Ховардом они разошлись на дружественной ноте. Хорошо, что Линда толком не прощупала, чем на самом деле занимался ее бывший муж – пускай тогда все находилась на этапе становления, – хотя их брак продлился три года. Доминик элементарно умел вести любые дела с выверенной грамотностью. Он был уверен, что его вторая жена, если бы случилось услышать ее поздравления, нашла бы еще более твердые слова на тему насущного, поддерживая диалог о наболевшем. Берта – так ее звали, – к слову, знала о бизнесе и деятельности Ховарда практически все. Может, в том и была главная загвоздка, а здесь же и сказочно удачливая судьба Линды. Официально Доминик и Берта не разводились – Ховард одним днем перешел в статус вдовца. Зато Линда, пробыв в недомолвках, так и продолжала жить. Стоило задуматься. Чуть раньше дозвонилась мать. Телефонный разговор продлился почти десять минут, но за это время Ховард мог бы испытать весь спектр возможных эмоций, если бы поддавался на провокации. Мать напомнила и про первую жену, и про вторую. Не забыла сказать, что бизнес, переданный Доминику после смерти отца, это всего лишь аксессуар и галочка для статуса, а не конечная цель, где она хотела бы видеть своего сына. Она, сама того не осознав, напомнила, почему Ховард редко звонил и еще реже приезжал навестить. Напомнила, что пора бы и приехать. И про то, что так и не дождалась внуков. А Доминик не мог дождаться, чтобы как следует занюхнуть дорожку кокаина. И ему вообще было без разницы, кто там и что про него сказал, кто и что от него ждёт и как вообще высоки были ожидания. Хорошо, что не позвонила старшая сестра. От нее он выслушал бы все то же самое, только в более писклявой и тошнотворной форме. У Ховарда не было как таковых друзей. Родственники закончились, так что он обошелся поздравлениями в компании женских голосов – один сквернее другого. Привел голову в порядок уже в Лондоне, закрывшись в пустой квартире. Стакан скотча, форменный лед. Парочка сигарет, пропущенных подряд на балконе и выброшенных прямо по двор – день рождения же, сегодня было можно похулиганить. Но начинало темнеть. Доминик был трезв и не прибегнул к употреблению, выжидая подходящий момент и держа руку сразу и на пульсе, и на кармане брюк, где упрятался зип-лок. А потом раздался звонок. Итчи сообщил, что есть важное дело. Пришлют водителя. Передал адрес. Важное дело. Куда там. Как будто в Кенсингтон Палас можно было встретить Королеву, а не только напиться в хлам и оставить добрую тысячу фунтов за вечер.***
Певчие цикады привлекали особь для размножения, чтобы дать продолжение своему роду. В определенных углах особняка разодетые мужчины пели романсы не менее разодетым женщинам, но в целом вешали лапшу на уши и размножаться не собирались – только раскидывать расходные материалы, а после исчезнуть. Но девушки велись, соблазненные рассказами, алкоголем и деньгами. В целом, и эти особи не возымели инстинкт. Они хотели хорошо провести время, получить внимание и продолжить вечер в дорогих апартаментах центрального Лондона, чтобы потом было что рассказать подружкам. Ядовитые пауки причиняли вред избирательно. Самцы и самки обладали различающимися и отличительными способностями. Так в других уголках Кенсингтон Палас более избирательные мужчины плели изящные паутинки, куда заманивали бабочек – кстати, обладающих хитиновой чешуей на крыльях. Здесь не было особенной речи о хищничестве, ведь всех бабочек отпустят, как только наступит утро. Многим из них даже заплатят. Так что обе стороны останутся в плюсе. Доминик не был в восторге, но все-таки искренне улыбнулся и был рад, что подчиненные устроили для него вечер. В особняке собрались не только те, кто входил в ближний круг и исполнял специфические обязанности, но и такие люди, для которых ничего далее фармацевтической компании не существовало. Владельцы сетевой франшизы, директора дочерних компаний, знакомые врачи. К приезду Ховарда в Кенсингтон Палас было довольно шумно. Он не был настроен на долгие разговоры, перед каждым наскоро отшучивался, принимал поздравления и старался улизнуть. Начинало потряхивать. Доминик выглядел безупречно, хоть и устало, и привлекал внимание тех женщин, которых обрабатывали названые цикады и пауки. Жертва сама тянулась к активному хищнику. Только последний охотился на другого. Третий стакан скотча за день, но Ховард все еще был трезвым. Вокруг мелькали лица, которых он не хотел знать и видеть, но был вынужден строить интерес и обходительность. Из головы не выходила идея фикс, что сидела с самой глубокой ночи. Как только выдался подходящий момент улизнуть, Доминик прервал ряд алкоголя и перешел на вещество действительно стоящее. Туалетные комнаты, шикарные зеркала и приглушенный свет. Едва ли не королевский особняк, светское общество, а Ховард закрылся в одной из комнат и сполз прямо на грязный пол, вороша волосы и взглядом психопата бороздя потолок. Пробил холодный пот, скрутило живот. Не осталось времени на раздумья. Он выкинул свой телефон на раковину и полез в карман. Пудра рассыпалась на экран, нашлась карта. Дрожью в пальцах Доминик расчертил себе добротную дорожку – здесь было раза в полтора больше чем нужно. И наплевать. Не такие эксперименты проводил над собой. Один вдох – все придет в норму. Или станет хуже. И наплевать. Заранее подготовленная купюра теплела в пиджаке. Скрутить, стянуть. Глубокий выдох, взгляд в зеркало – как бы с подсознательным осуждением. – С днем рождения, – сказал Доминик своему отражению. Шумно вобрав в себя, Ховард схватился за нос и запрокинул голову. Жгло не по-детски, зато зашло как надо. Каких-то пять минут – и фейерверк. Ударит в голову. Забьется чаще. Доминик дождался, когда наступит эффект, и еще раз взглянул на себя в зеркало. Теперь он был в норме, хотя и не слишком доволен собой. Так он будет способен общаться, если захочет. Собраться, умыться холодной водой. Покалывало с приятным послевкусием. Тихоокеанский, черт возьми, кокаин. И это был лучший подарок? Может, чуть позже Доминик поздравит себя иначе. – Господин Ховард, – окликнул кто-то. Сознание обострилось, расширились пределы. Все стало донельзя интересным и сногсшибательным. Доминик даже перекинулся парой слов с кем-то неизвестным. Соблюдая контроль, контактов не дал, лишь направил к Итчи, который вовремя подвернулся рядом. Но и от того он услышал: – Господин Ховард… Дальше – как в тумане. Ичэнн выдал набор несвязанных для Доминика слов, жестикулировал и все говорил об алкоголе. А Ховарда это вообще не волновало. Если прежде навязчивые мысли не давали покоя, теперь их не стало, но мысли продолжали гнать – на скоростях. Непилотируемый поток чертовщины. Бомбардировка. Или призыв совершить нападение, расплести свои сети, наконец найти подходящую жертву? Сказывалось переутомление, а тут еще и сердце выпрыгивало. Хотелось разойтись на полную катушку и хорошенько сорваться на кого-нибудь, но из очевидных вариантов был только Итчи. Тому еще достанется за такой торжественный прием, за созванный без предупреждения балаган; гораздо позже и уже на утро, но точно достанется. Его нервы Доминик побережет. А где был Мэттью? – Где Мэтт? – спросил он без прелюдий, такой нотой буквально впервые за вечер обратившись к Итчи. Ни благодарностей, ни теплых слов. Только резал по больному и так профессионально, как умел. – Мы его не брали, – Ичэнн уже заранее понимал, как достанется. Теперь еще и вдвойне. – Разве он здесь нужен? По всей видимости, Итчи желал повысить градус до предела. Как мог подливал масла в огонь и угомониться не собирался, подогретый алкоголем. – Может, оформить коллекционный виски? Специально для вас передали. Или шампанское. Искры в глазах Доминика метались по всему пространству. Киллин это уже приметил, в отличие от своего товарища, и всячески пытался предотвратить конфликт. Состояние Ховарда не позволит избежать выброса агрессии. Ховард эмоционально взрывался. – Да хоть подавись им, – чуть ли не плюнул он. – Дон Периньон и Моет Шадон оставь себе повыебываться, а мне налей чего подешевле. Киллин был беспомощен. Глаза Итчи округлились. Если в начале года он еще списывал все на опьянение, а странности поведения приравнивал к затуманенному рассудку, теперь карты играли иначе. Нет, Доминик не был сильно пьян в ту январскую ночь и вещал довольно трезво. Доминик еще тогда изменился. Итчи просто долго не мог это принять. Подавившись чем-то отвратным, Ховард скомандовал водителю. Оставляя вечеринку и шлейф недосказанности после себя, а всех гостей в недоумении, Доминик ехал в Рэдлетт. К единственному человеку, который не знал, что сегодня был день его рождения. Догоняясь кокаином прямо в салоне автомобиля, Доминик ехал в Рэдлетт. Эмоции достигали предела. Ховард приближался к безумию и балансировал на грани истерики и срыва. Он ехал к Мэттью.