Пока смерть не разлучит

Случайностью их встреча никогда не была, хоть Александр, вероятно, думал так до сих пор. Он обладал удивительной способностью игнорировать все, что не укладывается в его личную картину мира. Так, настойчивые рекомендации собственного отца он встречал с должной сыновней почтительностью, но не допускал мысли, что папаша может рекомендациями и не ограничиться, взяв дело полностью в свои руки. Его вообще не особенно интересовало земное, что особенно печалило Василия Ивановича. — Вообрази только, втрескался в какую-то циркачку! - громыхал старший Колчак в кабинете ее отца, не зная, видимо, как эту новость правильно подать: как анекдот или как неутешное отцовское горе. — Молодо-зелено, - усмехался Федор Васильевич Омиров. - Большой беды не будет. Да и то сказать: пора бы уж… и погулять сынку-то. — Да ладно бы погулять! - сокрушался Колчак. - Жениться собрался! Омиров хохотал. Василий Иванович выражался непечатно. Софья внимательно прислушивалась. Она никогда не считала себя особенно умной, но дурой точно не была. Ей было прекрасно известно, с чем связаны визиты старшего Колчака, гадала только, чем они кончатся. Нельзя сказать, чтоб ей шибко хотелось замуж. Впрочем, оставаться черным пятном на отцовской репутации ей хотелось еще меньше. Тот все чаще поминал при ней мать и ее недуг, которым он привык объяснять вообще все женские поступки. Включая и тот, что совершила она сама. Софья понимала, что никто ее замуж с таким багажом не возьмет. Конечно, всю правду выкладывать не обязательно, но всегда найдутся добрые люди, которые доложат. С большим удовольствием доложат, и тогда ко всем ее грехам присовокупится еще и лживость. Папенька, впрочем, либо не понимал этого, либо считал, что его в лживости обвинять побоятся. Потому как она что-то не слышала, чтоб он выкладывал Василию Ивановичу, с каким именно приданным ему придется иметь дело. Сказал только, что Софья уже не девица, на что старший Колчак крякнул и сообщил, что так даже лучше, потому как в паре хоть кто-то должен знать, как дети делаются. В какой-то момент они, очевидно, пришли к соглашению, потому как на одном из шумных вечеров Софья вдруг увидела того, кто должен был спасти ее от позора и смерти в одиночестве по мнению ее отца. И ощутила сильное головокружение. Он показался ей очень хрупким, хотя и производил на всех вокруг совершенно противоположное впечатление. Кого ни спроси, все твердили, что он высок да широкоплеч. Отчасти спорить с этим было трудно, но - невысок, совершенно. Когда он подошел к ней, глаза их оказались почти на одном уровне. Ее - растерянные и отчего-то смеющиеся. Его - темные, непроницаемые и очень внимательные. Глядя в них, она поняла, что не может и не должна ему лгать. За той встречей последовали и другие, но того, о чем мечтали отцы семейств, не происходило. Александр часто бывал в ее доме, пользовался большим уважением ее отца, потому как обнаруживал себя как весьма одаренный и одухотворенный молодой человек с обширными знаниями во многих областях, что для его возраста было весьма почтительно. Он умел увлечь беседой так, что у слушателей поневоле возникали перед глазами картины рассказанного. На вторую-третью встречу она уже не замечала ни невысокого роста, ни излишне длинного носа, который перенесла в разряд милых особенностей, каковые в большей степени украшают. Голос у Александра был совершенно гипнотический, слушать его было приятно. И смеялся он заразительно. Да и вообще главным его достоинством было то, что он совершенно не походил на ее кузена, который сломал ей жизнь. И которого она все еще любила. Саша часто задерживался в гостях до глубокой ночи, но всякий раз вел себя как настоящий рыцарь. Софья пришла к выводу, что его отцу нечего было опасаться: столь нерешительный молодой человек вряд ли смог бы сделать предложение циркачке. Более вероятно, что он таскался бы за ней повсюду, томно вздыхал и воспевал ее образ в собственных мыслях. Образ, созданный при этом им самим, не имевший ничего общего с действительностью. Возможно, для этого ему даже не пришлось бы оставлять службу. Во всяком случае, мечтательность каким-то сверхъестественным образом сочеталась в нем с основательностью в учебе и служении. Жаль только, что в ту пору она не пошла в своих размышлениях дальше и не поняла сразу, что ему и женщина-то не нужна в целом, а нужна муза, ради которой он мог бы жить. Музой она не была в своей жизни ни дня. Он, безусловно, присматривался к ней. Как и она к нему. А немногочисленные подруги подливали масла в огонь. “Этот”, - говорили они, - “тебе и чаю не подаст”. Софья знала все свои недостатки, но гордостью при этом обделена не была. Она заявила подругам, что “этот” на ней женится. И пошла к достижению своей цели, забыв о том, что их брак, кажется, и без того уже был одобрен и оставался лишь вопросом времени. Способ для этого она избрала необычный. Но, как оказалось, действенный. Ухаживать Саша умел и, как оказалось, любил. Чуть ли не каждый день ей доставляли шикарные букеты и коробки чудесных конфет, а то и горы других сладостей, которые любил он сам и которые полюбила и она. Прогулки с ним не заставляли сердце биться где-то в горле, в животе не шевелилось что-то древнее, теплое, женское, но зато с ним она ощущала себя в полной безопасности, будто плыла по теплым ласковым волнам какого-то южного моря. Его тонкие изящные руки оказались на удивление крепкими и сильными. За них удобно было цепляться, прогуливаясь по заснеженному проспекту, а практически полное отсутствие разницы в росте позволяло с удобством беседовать, не запрокидывая голову и не придерживая при этом шляпку. Очень близким и родным оказывалось тепло его тела, которое она чувствовала через плотную ткань. Легким румянцем отзывался взгляд его темных и теплых глаз. Ласковый и внимательный. Не снисходительный, как у других молодых людей его возраста при разговоре с нею, а действительно заинтересованный и подчас даже заинтригованный. Это было по меньшей мере приятно. Саша не боялся умных женщин и не стремился их принизить. Она быстро полюбила и оставаться с ним наедине, когда можно было вдоволь наговориться обо всем на свете, не прерываясь на унизительные комментарии его недалеких товарищей и ее идиотских подруг. Полюбила она и гулять с ним в любую погоду не только по проспектам, но и по узким улочкам. Он восхищался ее начитанностью и почти по-детски радовался, когда она с легкостью подхватывала любую почти тему. Чем чаще они встречались, чем ближе и роднее он становился для нее, тем тяжелее становилось на душе. Она помнила, что решила не лгать ему, но почему-то заговорить о своем “приданном” с каждым днем становилось все сложнее. Будто почувствовав это, он заговорил с ней сам. — Вы знаете, Соничка, - сказал он задумчиво, разделываясь с кусочком какого-то невероятно сладкого лакомства, - я ведь, вероятно, могу разочаровать вас со временем. — Ну что вы, Александр Васильевич, - Софья ласково коснулась кончиками пальцев его руки и улыбнулась. - Скорее уж я вас. Он бросил на нее внимательный, цепкий и очень холодный взгляд, от которого она едва не задохнулась. Вероятно, до него доходили какие-то слухи, которым он не придавал пока значения, но ее ответ заставил его о них вспомнить. Впрочем, он и сам по каким-то причинам не считал себя хорошим кандидатом в мужья. Софья терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями. Красноречие Саши частенько сменялось меланхолией и упрямым молчанием. Даже на каком-нибудь вечере, который он мог организовать и своими силами, в какой-то момент ему вдруг все надоедало, он брал какую-нибудь книгу и прятался в самой дальней комнате. Трогать его в такой момент было нельзя. Теперь момент был точно таким же. В ожидании Софья внимательно разглядывала своего будущего мужа, который пока что не делал ей предложения, да и встречи их носили исключительно дружеский характер. Он не говорил, что она нравится ему как женщина, тем более - что любит ее. Не вздыхала по нему и она. Тем не менее, у нее не возникало чувства, что они не должны быть вместе. Напротив, ей отчаянно хотелось, чтобы они были даже ближе, чем друзья, ближе, чем могли быть супруги, чтобы он был, возможно, ее братом. Да, пожалуй, тогда и она, и он были бы куда более счастливы и свободны. Как по отношению друг к другу, так и по отношению к самим себе. Наконец, Александр качнул головой, как-то смущенно улыбнулся, поднял на нее почти умильный взгляд гречичных глаз и сказал: — Знаете ли, я был влюблен в свою кузину. Ее тоже звали Шура. Вот, - он извлек откуда-то кулон в виде якоря, - что мне от нее осталось. — Что ж, мне есть, чем вам ответить, - весело ответила Софья, скользнув по вещице цепким взглядом. - Ведь я тоже была влюблена в своего кузена. Правда, вещица, что мне от него осталась, вряд ли может быть подана к столу. — Что же это? - Александр даже бровью не повел на такое откровение с ее стороны, оставаясь, очевидно, при мнении, что его грех перед ней будет куда серьезнее. — Пуля, - Софья почти наслаждалась тем, как сама же закапывает себя живьем в землю. - Поверите ли, я из-за него стрелялась. Вот сюда, - она указала пальцем в грудь. - Насилу спасли меня. Я ведь умерла тогда… — Хорошо, что спасли, - спокойно ответил Саша, деловито складывая приборы и вытирая губы салфеткой. - Было бы весьма прискорбно, если б из-за какого-то… простите, не к столу будет сказано… мы с вами не встретились. — Вы знаете, - упрямо продолжила Софья, - что моя матушка умерла в приюте для душевнобольных? — Соболезную, - Александр едва заметно пожал плечами и смущенно улыбнулся. - У моей матушки тоже бывали… случаи. Отец говорит, что все это связано с деторождением каким-то образом. Будто от этого женские силы истощаются, и без должной помощи сознание не может справиться с нагрузкой. Матушке повезло, но… мне можно будет заметить? — Вам все можно, - рассмеялась Софья. — Женский организм не в пример… сложнее мужского. Не все могут справиться. Мне жаль, что ваша матушка столкнулась с этим. — А я, - она понятия не имела, почему вообще вдруг решила заговорить об этом, - знаете ли, Александр Васильевич, все равно хочу много детей. — Это очень хорошо, - он вдруг ярко улыбнулся, отчего лицо его будто осветилось изнутри, став не просто отчасти привлекательным, но по-настоящему красивым. - Я как раз хотел предложить вам стать моей женой. — А я как раз хотела согласиться. — Что ж, в таком случае я предлагаю нам покинуть сие чудесное заведение, так как в противном случае мы опоздаем к ювелиру. Вы знаете, какое кольцо вам хочется? Она не знала. И предположить даже не могла, сколько вообще может стоить то, чего ей хочется. Не знала, на какие средства она вообще может рассчитывать. Всегда полагая себя по-женски мудрой и приземленной женщиной, она вдруг оказалась в совершенной растерянности. И в мастерской, когда он, не моргнув глазом, согласился уплатить, возможно, последние свои деньги, увидев, что именно ей понравилось. И много позже, когда он выделил для нее денег на отдых, узнав, что нервы ее требуют срочной поездки к морю. Они еще не были женаты, но он уже взял на себя заботу о ней. К этому Софья не привыкла. И боялась привыкать. Но, что было хуже всего, это вызывало зависть. Ничем другим объяснить произошедшее она не могла. Они стояли на перроне. Она, Саша и их отцы. Старшие расположились поодаль, чтобы “детки поворковали”, и зорко следили за тем, чтоб именно этим детки и занимались. Александр выглядел смущенным и растерянным, но его воодушевление и нетерпение она ощущала сердцем. Тащиться черт знает куда, где запросто можно было и остаться навеки, ему хотелось куда больше, чем оставаться с нею. И тому должна была быть определенная причина. Софья не знала точно, но чувствовала, что доброжелатели действительно различными способами доносили до него определенную информацию. Хорошо, что она была с ним откровенна: эти рассказы отскакивали теперь от него как горох от стены, но след, тем не менее, оставляли. Она отвлеклась всего на мгновение. Обернулась, чтобы посмотреть, как там отцы семейств. Когда она повернулась к нему снова, сияя самой теплой улыбкой, какую вообще могла ему подарить, он стоял уже с запиской в руке. И читал ее, становясь все более хмурым. Черты его лица будто бы заострились. Он стал похож на горгулью или какое-то другое сказочное страшное существо. Впервые Софья ощутила страх. — Что-то случилось? - она ласково коснулась его плеча, стараясь не подавать виду. Нет, - Саша скомкал записку и бросил ее на рельсы. - Мне пора. Отдохните хорошо. Она хотела броситься на рельсы за чертовой запиской, чтобы только увидеть, что такого могло быть в ней написано. Саша исчез в вагоне, едва лишь пожав ее руку. Отцы переглянулись. Ее сердце колотилось бешено. В горле. Как в тот день, когда ее кузен сообщил, что не может на ней жениться. По какой-то причине ему ничто не мешало спать с ней. Ничто не мешало обучать ее всем премудростям плотской любви. А вот жениться на ней после всего этого что-то помешало. Вот и теперь. Между ней и Александром ничего не было. Даже поцелуя. Тем не менее, не страшно было вовсе не получить предложения. Страшно было получить его, а потом узнать, что и этому тоже что-то мешает на тебе жениться. Что? Что это? Что такого может быть в записке, чего она не сказала бы ему сама? Или, может быть, в записке говорится вовсе и не о ней? Может быть, это записка от какой-то другой женщины, о которой не знала она, но знал его отец? Почему ей вообще не все равно? Вернувшись домой, Софья бросилась на кровать и горько зарыдала. — Надо же, - сказал отец, закрывая дверь и задумчиво раскачиваясь с пятки на носок. - И эта вон тоже живое существо.