***
Леви о многом жалел. О том, что позволил Фарлану и Изабель пойти в разведку с ним — и стал причиной их гибели. О том, что раз за разом соглашался с Эрвином, и это каждый раз приводило к гибели множества людей. О том, что согласился принять эту чертову сыворотку и пришлось делать выбор. О том, что не удержал Эрена. О том, что не он сжимал впалые щеки в его последние минуты. Он не жалел лишь о трех вещах: о том, что он вступил в разведкорпус, потому что это позволило ему встретиться с Эреном, о его любви к Эрену и о рождении Габи. Он до сих пор помнил, каким шоком стало для него понимание того, что он на сносях. Той ночью в тюрьме на Парадизе, когда он прокрался в камеру Эрена сразу после того, как оттуда ушла Ханджи, он будто уже понимал, к чему все идет. Наверное, именно поэтому он сдался, именно поэтому льнул к Эрену с таким отчаянием, с таким фатализмом. Именно поэтому, когда Эрен, наконец, взял его, впервые за прошедший год, когда его тело вспомнило, что значит быть с Йегером одним целым, он расплакался. Первый раз за много-много последних лет. Эрен сцеловывал слезы с его щек, шептал какую-то милую, пламенную чушь хриплым голосом ему на ухо, гладил по волосам, а Леви сглатывал всхлипы вперемешку с тихими стонами и цеплялся за спину Эрена так, будто от этого зависела его жизнь. Будто он чувствовал, что это — последний раз, когда они могут быть вместе, вот так, вплавившись друг в друга, как сиамские близнецы, и хотел запомнить эти моменты на всю жизнь, сколько бы ему не осталось отмерено. Уже после, когда Леви готов был отключиться от усталости и потрясений последних дней, на грани сна и яви он услышал тихий Эренов шепот. — Я так не хочу покидать тебя, Леви, но я не могу иначе, понимаешь? Я должен сражаться, я должен… Должен… — Леви чувствовал, как горячая ладонь легла на его живот и мягко погладила под пупком. От руки по всему телу растеклось тепло, и Аккерман с довольством вздохнул, а затем нахмурился, когда на щеку приземлилась горячая капля. А затем еще одна. Затуманенным взглядом сквозь ресницы он смотрел на то, как беззвучно плачет Эрен, и сердце сжималось от боли. Он хотел потянуться рукой, утешить, утереть слезы, но тело будто налилось свинцом и не слушалось. Он провалился в сон. А после сбылись его самые страшные опасения. Он своими руками способствовал смерти Эрена. Он и Микаса. Два человека, которые любили Эрена больше собственной жизни. Два человека, которых Эрен любил больше жизни. Он не мог оставаться там. Он бежал с Парадиза, бежал от собственных чувств, от собственных воспоминаний, бежал так далеко, как только мог. Он пытался начать жизнь с чистого листа, отбросить все, кем он был в прошлой жизни — капитана Леви Аккермана, сильнейшего воина человечества, возлюбленного Эрена Йегера — все это хотелось забыть навсегда, чтобы искалеченная, измученная душа, наконец, исцелилась. Но судьба упрямо возвращала его к прошлому. Были ли это письма Хистории или Армина, случайные встречи с Жаном, или… Или странным образом растущий живот. Врач в Марлии смотрел на него через стекла очков с живым, пожалуй, даже каким-то маниакальным интересом исследователя, и Леви вдруг четко увидел на его месте Ханджи. Сморгнул видение, а затем тихо переспросил: — Беременность? — Беременность. Шестой месяц. Протекает нормально, насколько может быть нормально в Вашем случае, но вы, элдийцы, народ… Необычный, так что… — Господин доктор, — совсем как-то потерянно прошептал Леви. Беременность? Он… Носит ребенка? Ребенка Эрена, который каким-то неведомым чудом появился у него внутри? — Но я ведь… Мужчина. — Ну… — доктор откинулся в кресле и сцепил на животе руки. — На этот вопрос у меня ответа нет. Давайте не задумываться над причинами, иначе сойти с ума можно. Я Вам выпишу кое-что для укрепления здоровья, и Вашего, и плода, пойдите в аптеку и попросите… — Папочка? — вытащил Леви из мыслей звонкий голос Габи, и он встрепенулся, отбрасывая воспоминания о прошлом. Да, было тяжело, было невероятно тяжело, но теперь, смотря на свою маленькую копию Эрена, он думал о том, что Габи стоила каждой секунды его страданий. Когда она поднимала свои ореховые в обрамлении пушистых ресниц глаза на него, и он видел в них Эрена, несмотря на то, что цвет их был совсем другим, когда она улыбалась так ярко, когда она почесывала шею около уха в минуты задумчивости о своих, несомненно, очень важных детских делах — все это стоило всего, через что прошел Леви. Он любил свою дочь больше всего на свете, любил за двоих, за себя и за Эрена, и пусть в редкие минуты на него накатывала тоска из-за того, что Габи никогда не узнает своего второго отца, а сам Эрен был лишен права знать о том, что у него будет ребенок, он мог сказать, что счастлив. Впервые за много лет.***
Габи с восторгом смотрела на огромный корабль, только что причаливший к пирсу, тянула Леви за руку, порываясь бежать через толпу, чтобы рассмотреть его поближе, но Аккерман крепко держал ее за запястье около себя, чтобы она не потерялась или ее не толкнули высаживающиеся пассажиры. Они провели этот день на пляже, роясь в песке, ища ракушки и строя крепость за крепостью, пока девочка совсем не утомилась и не потребовала перед тем, как отправиться домой, посмотреть на корабль. Леви, не в силах противостоять очаровательно надутой нижней губе, посмеиваясь, повел ее смотреть на судно. Сейчас, напряженно сжимая покалеченную правую ладонь в кулак и уставившись немигающим взглядом на замерших перед ним истуканами Микасу и Армина, он думал лишь о том, насколько чертовски плохая идея это была. Габи непонимающе смотрела на него, дергая за руку и явно недоумевая, почему отец вдруг так напрягся, взгляд Микасы метался между личиком дочери и непроницаемым выражением лица Леви, а Армин просто уставился себе под ноги, но судя по нервно сжимающимся и разжимающимся пальцам, ему явно было, что сказать. — Папочка?.. — почти прошептала Габи, отчаявшись добиться от него хоть какой-то реакции, и это слово произвело эффект разорвавшейся бомбы. Микаса задушенно всхлипнула, Армин громко втянул воздух через сомкнутые зубы, и Леви устало прикрыл глаза. Он знал, что за этим последует. — Это ведь… Она ведь… Дочь Эрена, верно, капитан? — тихо спросил Армин, а Микаса прижала руки к лицу, силясь скрыть свое отчаяние. Из сомкнутых ладоней донеслось глухое: — Что тут сомневаться — она будто срисованная с Эрена копия, и только глаза такого же цвета, как были у Карлы! — и Леви невесело усмехнулся. По крайней мере, теперь он знал, от кого его дочери достались такой невероятной красоты глаза. Он развернулся, собираясь уходить, потянул за собой упрямящуюся Габи, которой хотелось еще немного поглазеть на странных людей и большой корабль, когда в спину долетел вопрос: — Собирались ли Вы хоть кому-нибудь об этом рассказать, капитан? — и Леви остановился, бессильно прикрывая глаза. Эта встреча вернула ему всю ту боль, которую он, казалось, похоронил под обломками прошлого навсегда. — В этом был смысл? Единственный человек, который должен был бы знать об этом, давно уже мертв. А остальным от этого ни холодно, ни жарко. Пожалуйста, уходите. Уходите и не ищите встречи. И, умоляю, перестаньте писать письма. Они делают все только хуже. — Он покачал головой и покрепче перехватил ручку дочери в своей ладони. — Идем, Габи. Нам еще нужно заглянуть к Фалько. За спиной была тишина, но Леви знал, что его услышали. Почему-то он чувствовал облегчение.