o fortuna

      …Киноплёнка жизни Хван Хёнджина. Какой это по счёту стоп-кадр? Парень не знает. Всё, что он видит перед собой, — три человека. Он сам и его родители, сидящие за обеденным столом в родной квартире. Пусан.       Память воспроизводит яркие улыбки. Молодой человек вглядывается в каштановые пряди, обрамляющие мамино лицо, и папину раннюю седину. Хёнджин не видит себя, но видит то, как его руки тянутся к чужим, чтобы сжать их крепче. Чтобы почувствовать кровь и плоть, из которых состоят дорогие ему люди.       Хёнджин часто возвращается к этому моменту из прошлого, когда они ещё не были в курсе того, что поджидало их семью через некоторое время; когда жизнь не успела разделиться на до и после.       «За что?» — именно этот вопрос он задаёт себя ежедневно. Не получается забыть о нём, ведь родители, воспитавшие Хвана-младшего, давшие ему всё, в чём тот нуждался, одарившие любовью и заботой, не заслужили проходить через те трудности, с которыми судьба их столкнула. Неужели болезнь Хёнджина не принесла достаточно страданий?       С другой стороны, разве жизнь обещала быть справедливой?..

      Маленький Хёнджин — или просто Джинни, как любила называть его мама и любит до сих пор — обожал больницы. Он без страха смотрел в лица врачей, наблюдал за тем, как взрослые дяди и тёти с гордостью застёгивали на себе белые халаты и поправляли фонендоскопы на шеях, а затем раздавали многочисленные указания медсёстрам и медбратьям в специальных костюмах и шапочках с забавными принтами, привлекавшими внимание детей. Мальчик никогда не плакал, даже если в его тонкой вене пропадала игла или кто-то из других юных пациентов закатывал истерики, с интересом разглядывал пробирки с красной жидкостью, которая, как он выяснил позже, являлась кровью, и следил за любыми действиями окружавших его людей.       До определённого возраста он лежал в стационарах города вместе с мамой: та часто спала с ним на одной койке, сажала на колени, пока с Хёнджином проводили ряд манипуляций, гладила сынишку по волосам и хвалила его за хорошее поведение. И Джинни так это нравилось, что он даже не обиделся на женщину, когда та однажды его обманула: она пообещала, что ребёнку через ротик к желудку доставят сладкую конфету на верёвочке, а в итоге ничего не подозревавшему малышу ввели внутрь длинный шланг со светившимся концом, после которого у него в горле саднило и ему хотелось плакать от неприятных ощущений.       Соседи по палате попадались исключительно хорошие. Сколько бы раз ни госпитализировался мальчик в аллергологическое отделение, он всегда находил общий язык со всеми, кто там лечился. В свободное время Хёнджин играл со сверстниками, черкал что-то в раскрасках, много спал и изредка убегал к девчонкам в коридор, когда те собирались по вечерам, чтобы сделать друг другу необычные причёски. Иногда с нескрываемой завистью глядел на чужих матерей, лежавших вместе с детьми и позволявших себе съесть что-нибудь вкусное.       Больше всего остального малыш Хван обожал встречи с папой. Тот постоянно привозил в больницу хлебные сухари и яблочное пюре, которые не провоцировали новые приступы крапивницы и заменяли любые сладости. Тогда родители улыбались сыну, много-много обнимали его и рассказывали о том, что ждало мальчика после выписки. Розоватые волдыри на коже, покрывавшие большую часть тела и долго чесавшиеся, напоминали о противной болячке, однако Джинни привык сидеть в местной соляной пещере, подглядывать за детками в процедурной, подслушивать взрослые разговоры и безотрывно смотреть на жёлтые фонари, включавшиеся в ночное время, чтобы медработники и поступавшие пациенты не терялись на огромных территориях учреждений.       В общем и целом, если не учитывать тот факт, что за пару лет Хёнджин из-за постоянных отёков Квинке был на пороге смерти больше десяти раз, он с каким-то удовольствием ложился в больницы. Наверное, по той причине, что семья никогда его не бросала, даже в самые тяжёлые времена.       Джинни до своего рождения стал неожиданностью для матери: будущая госпожа Хван забеременела рано, когда о свадьбе с отцом ребёнка никто и заикнуться не смел. И всё же торжество состоялось, стоило мужчине узнать о том, что ему было суждено стать папой всего в двадцать пять лет. Ответственность сразу за двух людей его не испугала, и пусть будущие бабушки и дедушки придерживались мнения, что брак по залёту вскоре после появления мальчика на свет распадётся, молодожёны, радовавшиеся случившемуся чуду, шли вперёд наперекор всему. Их чувства друг к другу стали лишь крепче.       Никто воспитывать Хёнджина не помогал: родители молодых на тот момент супругов Хван, ещё не вышедшие на пенсию, много работали и редко выделяли время на встречи с внуком. Однако мать и отец искренне любили Джинни, поэтому тратили все силы на то, чтобы поставить его на ноги: когда они оказывались в объятиях маленького человечка, ставшего их продолжением, все невзгоды оставались за пределами небольшой пусанской квартирки.       Мама учила чадо мечтать, достигать всех целей и не сдаваться на пути к ним. Папа много объяснял, как общаться с окружающими, в том числе и такими, кто привык использовать грубую силу, показывал все прелести баскетбола и давал наставления насчёт учёбы, кормления бездомных собак и уборки дома. Хёнджину прививали любовь к мировой литературе и рок-музыке (стоит поблагодарить одного соседа, с которым мальчика иногда оставляли, пока родители занимались важными делами), разрешали скупать всякие головоломки и собирать фигурки персонажей из красочных мультфильмов. Его детство было наполнено лишь теплом, и потому оно стало плодородной почвой для того, чтобы парень вырос хорошим человеком.       Большего матери с отцом и не нужно было. Болезнь Джинни, вечные трудности с работой у старших, постоянные ограничения — ничего из этого не сломило семью Хван. И все её члены в количестве трёх человек — никого больше они в расчёт не брали и брать не собираются — заслужили пожить хоть какое-то время в спокойствии, правда?       Однако спокойствие это было недолгим.

***

      …Таинственная незнакомка скрыла лицо чёрной кружевной вуалью. В её руках — маленькая колода карт. Девушка ловко перетасовала их, вытащив всего одну с изображением… Гроба?       — Твоя мать умрёт, можешь не сомневаться…       Парень понимает, что он спит, но очнуться никак не получается. Гнетущая атмосфера, созданная собственным подсознанием, пугает его до холодного пота, чувства опустошения и дрожи в теле. Никто не слышит, как молодой человек мучительно стонет в постели, желая поскорее вернуться в реальность. Спасение приходит с несколько неожиданной стороны: из-за свежего воздуха, проникающего в комнату через открытые окна, температура в ней снижается до значений, когда зуб на зуб не попадает, и лишь это вырывает Хёнджина из кошмара.       На часах 4:44 утра. Обрывки сна продолжают крутиться в голове.       Телефон, очевидно, не в первый раз за долгое время пиликает в тишине, и парень, нащупав его рядом с подушкой, принимается вслух читать пришедшие сообщения:       — Боже, Ли Минхо, что тебе от меня нужно, — он недовольно потирает глаза. — Хёнджин, госпожа Хван мне двадцать раз за вечер позвонила, где тебя черти носят, что…       В переписке с лучшим другом появились, кроме шуток и обсуждений паразитов, которых парни недавно начали проходить на парах по зоологии, ещё и огромные текстовые полотна со смешавшимися в них гневом и переживаниями. Хёнджин понимает, что родители успели потерять его. Дело привычное: он слишком рано засыпает, не отвечает на чьи-либо звонки, а отдувается за него Минхо. И так постоянно.       — Точно, как я мог забыть!       Молодой человек пролистывает всё лишнее и с удивлением находит всего одну весточку от матери: «Поговорим завтра, Джинни, хорошо?»       И это, честно говоря, напрягает.       Напрягает, потому что жизнь его семьи превратилась в полную неразбериху. За последние полгода Хёнджин успел закончить старшую школу, поступить в сеульский университет и переехать в другой город. И всё было отлично, время летело незаметно, пока госпожа Хван не поделилась с сыном тем, что у неё на шее образовался какой-то странный узел. Казалось бы, зачем паниковать? Только вот тот увеличивался в размерах, и за короткий срок он стал мешать ей нормально говорить и есть — даже голос немного осип. Наверное, женщина оттягивала бы поход к врачу до последнего, поскольку консультация у хорошего специалиста и комплексное обследование довольно дорого стоили, однако Хёнджин буквально мольбами уговорил её обратиться в больницу.       Неужели на примере сына она не осознала важность своевременного посещения докторов?       Лишь после слов медработников о том, что за подобным процессом может скрываться что-то пострашнее обычной кисты или доброкачественного новообразования, мать Джинни испугалась. По-настоящему. С того дня беседы Хёнджина с родителями стали короче, потому что те балансировали на грани нервного срыва, о чём свидетельствовали редкие всхлипы женщины в трубку и стремление господина Хвана уклониться от обсуждения здоровья собственной жены.       Молодому человеку до последнего хотелось бы верить, что всё обойдётся. Но что ему остаётся делать в реальности, если на тонкой женской шее, под безобидной белой кожей, разрастается огромная опухоль? Как ему убедить себя в том, что та не питается кровью, не становится больше каждую секунду, не отравляет организм одним лишь своим существованием?       «Звучит жалко, Хёнджин, ты не веришь этому бреду», — обычно такими словами и заканчиваются его диалоги с внутренним голосом. И последний, по-видимому, прав.       Парень проверяет число в календаре телефона, вновь приходя к выводу, что прошлым вечером мама наверняка подбирала момент, чтобы поделиться с ним результатами обследований, — как раз та дата, о которой она ранее рассказывала. Бьёт себя по лбу, ведь такая важная информация не должна была вылететь у него из головы, не в этот раз, но долго самокопанию не предаётся: Хван уже принял своё наказание в виде мучительного ожидания дня.       Мучительно оно практически всегда, и не имеет значения, почему человек проходит через него: думает ли он о том, чтобы поскорее узнать что-либо, приблизить хотя бы мысленно радостные события, оттянуть неизбежное или быстро избавиться от страданий. Хёнджина здесь, скорее, раздражает неизвестность, ведь без какой-либо конкретики ему и родителям нельзя составить план дальнейших действий. И это ежедневно добивает его, пусть он и старается изо всех сил абстрагироваться от ужасающих сознание мыслей.       «Ты на финишной прямой, Хван Хёнджин, осталось потерпеть всего пару часов».       Пелена сна окончательно рассеивается перед глазами, и молодой человек решительно направляется к невысокому холодильнику в углу комнаты, чтобы наконец-то достать из него шоколадный пудинг. Отвлечение от размышлений о состоянии мамы не работает — вкусовые рецепторы словно отказываются воспринимать лакомство как нечто сладкое. Всё ещё включенный смартфон теперь лежит на подушке. Хёнджин с тяжким вздохом облизывает ложку в надежде получить минимальное удовольствие от десерта, однако тот горчит, поэтому парень, еле-еле проглотив остатки, выкидывает упаковку куда подальше, так и не утолив голод, преследующий его со вчерашнего дня, и возвращается в постель.       Телефон издаёт предупредительный звук, свидетельствующий о низком уровне заряда, и хозяин его, не теряя времени, заходит в семейный чат, который специально закреплён, чтобы Хван не терял его среди кучи других бесед в мессенджере. Парень пролистывает длинную переписку, тихо смеётся с того, что папа чаще всего отвечает на сообщения с любым содержанием одним и тем же смайликом, поднятым вверх большим пальцем, и переслушивает мамины голосовые, чтобы ненадолго перенестись в те времена, когда женщину можно было услышать вживую, а не через динамики. Процесс почти исцеляющий: Хёнджин устало зевает, когда дочитывает практически все самые смешные моменты, и без сил валится в кровать, чтобы погрузиться в сон. Тот всегда легче приходит, чем возвращается, но, кажется, Хван слишком много думал, поэтому организм отпускает контроль.

***

      Хёнджин ненавидит метро.       Толпа, духота и отсутствие достаточного количества сидячих мест вызывают в нём лишь агрессию. Провода от наушников вечно цепляются за вещи окружающих, бумажные книги безжалостно сминаются выходящими из вагона людьми, а от сладковатого аромата духов, какими обычно пользуются женщины постарше, и смешивающегося с ним естественного запаха тучных мужчин, поглощающих за обедом жирную и острую пищу, тошнит. Общественный транспорт заставляет проходить все круги ада, не щадя никого. Неизменная пытка до и после учёбы сильно выматывает, и единственное желание после выхода из подземки — это желание найти тихое, безлюдное место, где можно подышать свежим воздухом и отдохнуть от многоголосого шума.       После долгого утра, тянувшегося, кажется, вечность, парень, направляющийся на учёбу вместе с одногруппником и по совместительству другом, Минхо, ни на что не надеется. Ему бы просто добраться до нужного корпуса, чтобы тело больше не гудело от нагрузки, отсидеть все пары и уехать. Разве он просит о многом? Что ещё нужно среднестатистическому первокурснику факультета биологии?       Как и ожидалось, молодым людям не удаётся сесть, и потому они, смирившись со своей участью на ближайшие полчаса, располагаются в середине вагона и хватаются за холодные металлические поручни. Ещё спускаясь на эскалаторе, Хван подключил к телефону наушники и достал из рюкзака книгу — готовился к худшему — и теперь ему не стоит никаких усилий сбежать от реальности на страницы «Зелёной мили» Стивена Кинга, когда поезд трогается. Играющие на полной громкости песни не мешают воспринимать текст, и парень, закусив губу и нахмурив брови, вникает в его смысл, ярко представляет перед собой главных героев, беседующих друг с другом и одновременно с тем вводящих его в курс дела.       От чтения Хёнджина отвлекает вибрация в кармане джинсов. Он бы, может, и не обратил бы на неё внимание, но рука, будто на автомате, тянется к нему, чтобы достать смартфон. Отправленное Хвану сообщение выбивает почву из-под ног.       Ему, откровенно говоря, становится дурно, причём не от атмосферы, царящей здесь, или конкретных людей (хотя такие кандидаты имеются — чего стоит одна лишь полная незнакомка, которая ранее растолкала неугодных, чтобы оказаться рядом): парня жрут собственные мысли. И так тяжёлая голова становится совсем чугунной, а приступ острой боли в ней и вовсе вынуждает Хёнджина забыть о книге. Музыка, продолжающая литься из наушников, не становится тише, но слова разобрать не получается.       Воздуха не хватает. Лоб покрывается холодным потом. В глазах темнеет, и всё, что Хван способен сделать, — схватиться за рукав куртки Минхо.       — Ты чего? — Ли не сразу замечает, что парень не в состоянии удерживаться в вертикальном положении самостоятельно.       — Прости, — только это и может выдавить из себя молодой человек. Вещи вокруг становятся какими-то неприятными: потёртые туфли и ботинки, которые он замечает, когда наклоняет голову вниз; свет, еле-еле освещающий сидящих перед ним старушек; противно шуршащая под пальцами ткань чужой одежды. Хёнджин белеет до губ и шепчет: — Я… Сейчас упаду.       Минхо, принимая его, такого ослабевшего, в свои объятия, заявляет твёрдо:       — Пожалуйста, продержись ещё немного. Нам выходить на следующей станции.       Больше ему ничего говорить не нужно: он без лишних слов крепче сжимает руку Хвана у кисти, передавая бодрость, будто нечто подобное действительно поможет. Будто кровь с утроенной скоростью потечёт по сосудам, чтобы достигнуть мозга парня и предотвратить чёртов обморок.       «И что теперь?» — спрашивает Хёнджин себя, пока тяжёлые минуты, отсчитываемые им по печально воспроизводимой приложением мелодии, растягиваются, как ему представляется, на несколько часов. Боль душевная становится сильнее той, что некоторое время назад заставила его согнуться пополам на глазах у всех присутствующих, и горькое осознание бьёт точно в цель: ни одно лекарство не способно заглушить её, несмотря на то, что причина возникновения уже известна.       Солёные звёзды, видимые в затерянном космосе его глаз, колют кожу век своими шипами, и непонятно, от чего обиднее: что никто не уступает место, когда так плохо и сознание отключается, оставляя тело функционировать безвольной куклой, в первую же секунду без поддержки летящей на землю; что Минхо не понимает, как тяжело ему будет продержаться даже до следующей дурацкой станции; что страшные догадки относительно маминого здоровья…       — Сколько раз я говорил тебе есть перед выходом из дома? — бурчит в ухо Ли. — Знаешь ведь, что можешь без стеснения заходить ко мне в любое время дня и ночи и залезать в холодильник. Я всё равно еды будто на свору голодных студентов готовлю, поэтому ешь, пожалуйста. Твой вид меня действительно пугает.       Забота друга почему-то вызывает в данную секунду одно отвращение: «Думаешь, я такой из-за того, что завтрак пропустил? Не выставляй себя всезнайкой, ведь ты в курсе только тех событий, в которые я и только я посвящаю тебя по собственному желанию. Если бы всё крутилось лишь вокруг чёртовой еды, мне жилось бы намного проще!»       Вслух ничего сказать не удаётся. Даже что-то прохрипеть в ответ. Внутренние вопли глушат всё то, что хочется агрессивно вылить на Минхо. Хёнджин ничего не видит перед собой, не сейчас, когда темнота обволакивает его со всех сторон, но ему кажется, что люди вокруг глядят на него, залезают в самую душу, чтобы подставить подножку и сделать его ещё более жалким. Добивает друг:       — Ты со мной? Тут вообще?       Хван решает поступить с ним так же — оставить его с информацией, неожиданной и пока что ничего не объясняющей, чтобы Ли тоже нащупал в себе что-то непонятное и неизведанное:       — Рак.       — Что?       Хёнджин замолкает. Запястья начинают чесаться, предвещая невесёлое продолжение дня.       «Думай над тем словом сколько угодно, Минхо, я сам пока не понимаю, чего мне ждать от этого дерьма».