Гиперопека по-доминантному

      На улице просто потрясно. Антону нравится гулять с Арсением и ходить с ним в магазин. Это одни из его самых любимых занятий. Ещё он обожает пересматривать фильмы на dvd-дисках и с недавних пор готовить. Готовить ему нравится вообще безумно, потому что так он коротает время, пока Арсений работает. Либо так, либо в пансионате с друзьями, но в первое время ему совсем не хотелось туда возвращаться.       Да по сути и сейчас первое время, ведь прошла всего лишь неделя. Но по истечении недели Антон может с уверенностью сказать: это лучше. Намного лучше, чем было. Он теперь может дышать, его теперь обнимают перед сном, целуют в лобик и щёки, гладят и даже моют в душе. Прибавить к этому фильмы с прогулками — красота!       Конечно, есть и некоторые моменты, которые ему не совсем нравятся. Например, Арсений всегда закрывает дверь на замок. На тот замок, который нельзя открыть изнутри, можно только снаружи. Они не отходят далеко от дома, а дома постоянно обсуждают сессии и вместе смотрят «правильные» фильмы. Больше совместных сессий у них не было: ни тренировочной, ни коротенькой, ни тем более полноценной.       — Мне нужно, чтобы ты себя понял, — объяснял Арсений такой распорядок дня. — Чтобы пришёл ко мне и сказал: хочу попробовать это. Меня заинтересовало это. Это меня пугает. Понятно, Тош?       Арсений вставал рано, часов в шесть утра. Завтракал, бегал, принимал душ, шёл на работу, приходил каждый раз в разное время. То в шесть, то в семь, то в восемь, то в девять, то в десять, то в одиннадцать. У него был ненормированный день. Но каждый раз они вместе ужинали, ложились на кровать, удобнее устраивались друг к дружке, и начинали смотреть БДСМ-ный кинематограф.       К друзьям Антон катался либо с ним на машине, либо на такси. Притом и Арсений, и доминант-водитель провожали его ровно до дверей пансиона, где его уже ждал улыбающийся Паша. Рома с Оксаной просто завалили его вопросами, просили обо всём рассказывать и сами стали во много раз чаще мечтать о своих собственных сессиях.       — Паша у меня ничего не спрашивает. Это так странно. Я раньше всегда только с ним и говорил, — делится Антон, пока ест мороженное.       Рома отлипает от экрана, где обнажённого сабмиссива сладко пытают одновременно шестеро домов, по очереди то бьют его, то ударяют током, то приставляют вибратор. Оксана в отличии от них сидит на кровати, обнимает Антона за голову и, поглаживая его волосы, мягко отвечает:       — Он передал тебя Арсу, вот с ним и говори.       — Нет, вот с ним и ебись, — важно поправляет Рома и глупо улыбается от своих же слов. — А что? Долго вы ещё вокруг да около ходить будете? Я бы сразу, с первого дня!       — Ты не Тоша, — со вздохом говорит Оксана. — Арс правильно делает, что не давит. Он же дом, ему виднее.       — Он чего-то ждёт от меня, — нахмурившись, говорит Антон и складывает на груди руки. — А я не понимаю что.       — Да всё ты понимаешь, — цокает Рома и толкает его в бок. — Же-ла-ни-я. Инициативы. И вообще, вот дождётся он, и у него ломка пойдёт, так что не доводи мужика до белого каления!       Антон не хочет с ним больше говорить. Он ничего не хочет. Только глаза закрывает и позволяет Оксане перебирать ему волосы. Краем уха он слышит фильм. Стоны, крики, смех, подбадривающие или унижающие слова. Всё бы хорошо, если б только домов там не было так много. Оргии Антона не привлекают совершенно. Как и публичный секс.       Приехав домой, он даже говорит об этом Арсению. Тот ласково шебуршит его по волосам и целует в лоб, в его глазах читается одобрение.       — Погуляем? — спрашивает Антон.       Арсений морщится, задерживает руку в его волосах и спустя несколько секунд раздумий говорит:       — Может, лучше пойдём проведём сессию?       У Антона замирает дыхание, он нервно облизывает губы и кивает в миг потяжелевшей головой. Он не может поверить, что сейчас у них может быть сессия. Он её не представляет, у него из желаний только узнать, как же это будет. Но никаких чётких мыслей или образов.       Поэтому он лишь надеется на Арсения, послушно следует за ним в комнату и потерянно останавливается в центре. Он видит этот взгляд, которым его награждает Арсений. Взрослый и понимающий, немного грустный, но невероятно нежный, по которому можно понять, что ничего плохого ему не сделают. Желание слушаться в нём горит очень сильно, больше всего ему импонирует то, с каким невидимым покровительством Арсений делает всё, и ходит, и смотрит, и даже молчит так, будто поддерживает, будто на самом деле рядом, стоит за спиной и крепко обнимает, запрещая отстраняться и думать о разных глупостях. Потому все лишние мысли испаряются из его головы, как масло из аромалампы, и его дух и тело овевают их сладкие дурманящие пары.       Арсений его раздевает, на этот раз сам, а не как в прошлый раз приказом. Он его постоянно поглаживает в процессе, то по плечу, когда снимает лёгкую толстовку, то по бёдрам, когда, опускаясь перед ним на одно колено, стягивает штаны и за ними трусы. Он всё делает неторопливо, не отводя взгляда, смотрит Антону в лицо, в нём практически не видно вопроса, но он есть, он отчётливо прослеживается: «можно? Нормально? Всё точно в порядке? Мне продолжать?».       С тем же самым выражением он приносит хлопковые белые верёвки: они очень нежные, приятно прилегают к коже и очень мягко фиксируют руки за спиной. Надавливая на верхнюю кость позвонка, на плечи, Арсений ставит его на колени, заставляет сесть, упереться ягодицами в ноги и немного опустить вниз голову. Отросшие вьющиеся волосы с чёлки спадают Антону на глаза, которые он прикрывает, отсекая от ощущений лишние — зрительные. Арсений идёт у него на поводу и накрывает его веки повязкой, крепко фиксируя её на затылке.       — Ты уже меньше стесняешься, — хвалит он, проводя раз тёплой ладонью с головы вниз, до плеч.       Потом он садится за его спиной и обнимает руками, крепко прижимая к своей груди. Так, в абсолютном молчании, они сидят минут пятнадцать. Антон полностью расслабляется, почти засыпает, отдаваясь чужому влиянию. Ближе к концу он устраивает на его плече голову и коротко облизывает губы, без всякого намёка, скорее интуитивно смакуя возникшую между ними уютную атмосферу, наполненную невероятными открытостью и доверием.       Чуть позже они сидят на кухне и вместе пьют чай, разговаривая о том, какие бывают по материалу и виду предметы для связывания. Арсений перечисляет их довольно долго, кропотливо расписывая каждый, передаёт приблизительные эмоции от них, ощущения, постоянно спрашивает, насколько это было бы интересно попробовать Антону.       — Это ведь лучше прогулки, — говорит Арсений по итогу. Потом они идут спать.       Просыпаются вместе. Выясняется, что у Арсения выходной. Он предлагает Антону поехать на открытую сессию. Не участвовать в ней, а просто посмотреть, как фильм, только с первых рядов зрительного зала. Они завтракают, одеваются и едут.       К двенадцати они уже там. Мероприятие проходит в довольно большом здании, похожим не то на концертный зал, не то на спортивный комплекс. Людей помимо них приехало достаточно, они все обычные, из выделяющегося только браслеты, у кого на ноге, у кого на руке. Здесь можно не скрываться, все свои, все понимают твои особенности и пристрастия, и разделяют их. Антон не отходит от Арсения, а тот его от себя и не отпускает. Они ходят из зала в зал. В одном происходит любительская выставка шибари. Позы несложные и недолгие, сабмиссивы летают не особо высоко над сценой, им комфортно, они улыбаются, кто-то смотрит в зал, а у кого-то закрыты глаза. Антон представляет себя на их месте, и у него перехватывает от этого дух.       Высоко, над землёй, связанный и беспомощный. Это чересчур волнительно, но всё равно по-странному притягательно и должно ощущаться по истине восхитительно. Арсений мягко держит его за локоть и спрашивает, не хочет ли тот попробовать подобное дома.       Он часто задаёт этот вопрос по итогу. Практически на всё, что они видят. А видят они многое. К часу дня наступает само выступление, они занимают места в зрительном зале. Вокруг темно, как в театре, освещена только сцена. Люди сидят в несколько рядов, не больше тридцати, полукругом. На самой сцене только одна пара из доминанта и сабмиссива. Доминант, представившийся Алексеем, связывает своего постоянного сабмиссива — Леру. Связывает не просто, а привязывает к конкретной конструкции её руки и ноги, так что по итогу она сидит с широко расставленными коленями на двух балках, между ними свободное место, руки её прямые, заведены назад, привязаны к двум столбам. Алексей крепко перевязывает ей грудь, из-за чего та принимает отчётливую круглую форму и начинает менять цвет, постепенно становясь лилово-синей. К скопищу верёвок на спине прибавляется ещё одна, заставляя Леру вскинуть вверх голову — Алексей осторожно опоясывает верёвкой её туго собранные в хвост волосы. Потом он начинает её бить флоггером. Это длится недолго, вскоре он берёт шлёпалку и доводит её ягодицы до насыщенного красного цвета. Лера постоянно стонет, изгибается, то прикрывает глаза, то открывает их. Издалека видно плохо, но всё равно отчётливо читается, что они будто заволочены туманом, и её мысли сейчас где-то на другой орбите.       — Здесь мало психологического подчинения между ними, — объясняет шёпотом Арсений. — Это скорее на физические ощущения. От психологического давления здесь только выступление на публике.       — А как могло бы быть? — спрашивает Антон, очень куце складывая слова в одно предложение. Он раздумывает над тем, как лучше бы переспросить, но Арсений улавливает основную суть его вопроса и отвечает:       — По-разному. Зависит от воображения. Представь, что ты пойманный воришка и тебя сладко пытают, или, что ты попал в плен. Если без ролевых, то просто слова. Грязный, шлюшка и тому подобное. «С тобой можно делать всё, что угодно, а ты и не против, грязное создание», — играюче рычит Арсений на ухо Антону.       Антон не краснеет, но заводится, бодается в ответ, по сути соглашаясь со всем сказанным.       — Тебе нравится, когда я приказываю. Это тоже из этой оперы, — нежно усмехаясь, продолжает вещать Арсений. — Просто скажи, что ты хочешь, и я всё сделаю. Или как ты хочешь.       Выступление длится минут сорок или пятьдесят. Антон не устаёт наблюдать за сценой, впитывая все эмоции Леры и ближе к концу начиная напрочь игнорировать Алексея. Все доминанты нейтральные до поры до времени, но в общении с сабами они стараются быть нежными и строгими одновременно. Это уже понятное, давно отмеченное Антоном состояние для них, поэтому ничего интересного оно не вызывает. А вот то, как не в фильме, а на практике ведёт себя саб, подвергающийся сессии, публичному связыванию, где он является одним из главных героев, это уже совершенно другое. Это заставляет смотреть. И Антон смотрит, а параллельно всё думает, как бы вёл себя он, как бы реагировал на эти действия, слова, на изменение позы, на конкретный удар или в целом на всё происходящее.       Воображение воспламеняется, а сидящий рядом Арсений только больше его для этого подначивает. Потому что поток вопросов от него не прекращается. Домой они возвращается ранним вечером, но сперва гуляют по парку минут двадцать, нагуливая в спокойной молчаливой атмосфере аппетит.       На следующие дни, практически неделю, Антон предоставляется сам себе. Арсений вновь с утра до вечера пропадает на работе, ласкает и целует его только по вечерам, к сессиям не переходит. Помимо этого он старается не давить и напрочь отбрасывает все вопросы, будто они иссякают в его мозговом резервуаре. Высший смысл, да и какой-нибудь, Антон в этом старается не искать, отдавая себя на растерзание чужой воли. Он сам начинает прекрасно понимать — нужно быть открытым. Хотя бы друг с другом. Иначе сессия не произведёт запланированного эффекта. И, вроде бы, он и раньше это понимал, но глупая боязнь, приносившая с собой стеснение, всё равно оставалась в нём. А теперь он точно решает — надо брать всё в свои руки. Показать Арсению, что он не глупый, напротив, очень даже покладистый саб.       В один из вечеров он, переступая через себя, встречает Арсения в прихожей на коленях. Из одежды на нём только лёгкая бежевая мантия и ничего больше.       — Давай проведём сессию, — говорит он растерянному от такого представления Арсению. Тот сперва молча смотрит на него, оглядывает, приценивается. Обдумав всё, кивает, уходит без слов в комнату для экшенов, а возвращается уже с чёрным толстым ошейником.       — Отлично сочетается с твоей кофтой, как думаешь?       Антон чуть на нервах, поэтому не отвечает, каплю розовеет в щеках, задирая вверх подбородок, чтобы предоставить доступ к своей шеи. Арсений аккуратно застёгивает на ней ошейник, проверяет тугость, и только удостоверившись в том, что давит аксессуар несильно, не затрудняя дыхание и не грозя проблемами с кровотоком, отстраняется от него оглядеть получившуюся картинку.       Ему нравится. Антон это видит по глазам, никогда ранее не сиявшим настолько глубоким морским оттенком.       Они переходят в комнату для сессий, где постепенно, без всякого давления, начинает разворачиваться их сессия. Она получается лёгкой. Арсений его немного бьёт флоггером, привязывает к кресту за запястья, бьёт вновь, контролируя силу на довольно лайтовом уровне. Кожа Антона подрумянивается, живот часто втягивается, показывая грудную клетку со всеми её рёбрышками, которые временами Арсений нежно гладит одним пальцев, зачастую тыльной его стороной. Пару раз он задевает его соски и задумчиво косится в сторону ящичка с другими девайсами, но ничего дополнительного не приносит. Рано. Хотя Антон в тот момент оказывается не против прищепок, игр с раскалённым воском, да и любых других игр, вслух этого он не проговаривает. Возможно, и правда, рано. Не ему решать.       Подобное для них спустя месяц становится нормой. Постоянные сессии, о которых грезят Рома с Оксаной и вся сущность доминантов и сабмиссив, тёплые отношения, незатейливые ласки, не переходящие в откровенный секс.       Через три месяца совместной жизни Антон насчитывает где-то пятьдесят проведённых сессий. С минетом, анальным проникновением игрушками, подвешиванием, тугим связыванием и одна пробная игра в наказание, но ни одного настоящего самого обыкновенного секса. С поцелуями в засос, да просто с поцелуями в губы, с анальным сексом.       Это какое-то такое сокровенное для каждого из них. Антон безумно радуется своему выбору. Они с Арсением в этом всё же схожи. Любят посмотреть не-БДСМный фильм в обнимку на диване, кушая пиццу или жаренную картошку, любят прогуляться вечерочком по улице, любят свою возможность жить и хотят пользоваться ею так, как самим того хочется, а не как решает за них общество. И пусть Рома говорил, что между домом и сабом любовь — в целом-то не нужна, необязательна, Антон заражается новой волной своей увлечённости Арсением — он начинает его любить. Эти нежные улыбки и касания вьющихся волос, эти осторожные вопросы и командные приказы, эти их личные прогулки и временами переглядки.       Уставший Арсений даже не пытается из себя кого-то строить. Он смотрит не с фальшивой нежностью, а заёбанно, когда возвращается домой около двенадцати часов ночи. Почти рычит выключить игру или фильм, ругается за беспорядок, хотя потом, выспавшись и придя в себя, обязательно начинает за это всё извиняться, будто ему нельзя иногда злиться и быть не таким правильным и хорошим.       Антон сам старается быть для него кем-то лучшим. И в сессиях, и в бытовых вещах. Он доводит свои навыки в кулинарии до уровня — «Слушай, а это, правда, вкусно!», заставляет себя в свободное время, а его у него много, порой пылесосить, перестилать кровать, мыть полы и стряхивать пыль с полок, но, по своему собственному мнению, всё равно слишком часто ленится. Его за это, разумеется, никогда не попрекают.       На свой день рождения Антон решает сломать все существовашие между ними барьеры. Своё восемнадцатилетие он празднует в ресторане. Закрытом только для браслетных. Нет, только для сабмиссив. Антон не знает наверняка, но среди всех бывших в ресторане людей доминантами является только обслуживающий персонал. Охранник на входе, повара, прекрасно просматривающиеся через панорманое стекло, официанты в чёрно-белых костюмах с удивительной особенностью — заклеенным чёрной лентой ртом. Все они доминанты. Вот уж и правда, свой мир. Антону он нравится, его друзьям — Оксане и Роме, — тоже.       Все сабы общительны. Ладно, большая их часть. Потому что на это их тоже натаскивают в пансионе. Поэтому Антон не удивляется, когда их компания из трёх человек становится компанией из двадцати трёх человек. Они почти всем уютным тёмным уголком, — ресторан выполнен в божественных шоколадно-бордовых тонах и обставлен тёмным деревом с мягкими здоровыми диванчиками, — обсуждают фильмы, игры, спорт, книги, но в большей степени сессии и доминантов.       — Мне друг моего постоянно глазки строит. Я вот решить не могу, — говорит девушка с пепельно-блондинистыми волосами.       — А я недавно на такой открытке была, это улёт, ребята. Я просто в отпаде была. Это, наверное, был мой самый охерительный спейс, — говорит рыжая.       — Скоро большая выставка шибари, а я вместо того, чтобы в зал ходить, на нервах только ем и ем, — говорит черноволосый парень с одинокой серьгой в ухе.       Их столько, столько тем, историй, Антон в них теряется и растворяется, плотно знакомится почти с каждым, особенно хорошо начинает общаться с Василисой, у неё строгие чёрные волосы и один постоянный доминант, которого она пока ни на кого не хочет менять. На этом, собственно, они и налаживают общий язык.       К вечеру, а заканчивают они позже, чем он планировал, Антон совершенно вымотан, но и в равной степени доволен. Арсений забирает его, аккуратно проводит до машины, ни словечком или взглядом не попрекая за количество выпитого — а его были литры. Приехав домой, как самый лучший на свете муж, переодевает, укладывает в постель, ложится, целуя в лоб, рядом, и наутро, хоть исчезает на работе, оставляет ободряющее рукописное сообщение на столе рядом с бутылкой минеральной воды и целой упаковкой таблеток от головы, предупреждая не пить много.       Антона шатает, весь день он приходит в себя. Зверский аппетит он быстро утоляет доставкой пиццы, которую организовывает ему Арсений, заехав по пути домой.       — А если бы ты не закрывал двери, я бы и сам заказал, — говорит помято Антон и, секундно обдув горячий кусок пиццы, пихает его в рот. — М-м-м, божесвфственно.       — С набитым ртом не говори, — легко отбивает Арсений, подходя для нежного поцелуя в лоб. — Тогда бы я к тебе не заехал во время работы. Или ты уже не хочешь меня видеть?       — Очень хочу! — возмущается тот, чуть ли не плюясь. — Я вчера вообще не планировал так напиваться. Но там то один парень подсел, то Рома ещё двух девушек подвёл, то… вот как-то так и вышло. Я тут ни при чём!       — Верю, солнце. Я ж ничего и не говорю. Понравился день рождения?       — Да! Но я и с тобой хочу отметить. И сессию провести!       — А подарок от меня не хочешь? — с мягким смешком уточняет Арсений. Не давая Антону ответить, он достаёт из своего рабочего чёрного портфеля среднего размера коробку, завёрнутую в подарочную бумагу. А сверху неё кладёт ещё два свёртка, упакованные уже куда более небрежно, по-детски обвязанные тоненькой красной ленточкой. — Хотел ещё вчера подарить, но ты был не в состоянии порадоваться.       Антон не смотрел, что в коробках, что это за подарки такие, но набрасывается на него с крепкими объятиями и практически на ухо орёт:       — Ты самый-самый лучший!       — Я знаю, — хмыкнув, ласково отвечает Арсений. — Кушай, а мне ещё работать надо.       — А-а-арс, — тянет Антон, удерживая его у себя. — Ну куда ты так рано?       — Работать.       — Останься со мной.       — Могу взять выходной на завтра, но сегодня у меня уже есть несколько запланированных дел и встреч.       Антон дуется, но отпускает его, отходит чуть в сторону и говорит, как бы подмазываясь:       — Я сессию с тобой хочу. И… чтобы у нас был секс.       Арсений смотрит на него с неким скепсисом.       — У нас был секс, Тош. И сессии тоже были.       — Это особенное! На день рождения!       — У тебя и план есть?       — Ну, нет, но… Что хочешь. А в конце, чтобы мы поцеловались.       — Какие у тебя небольшие запросы, — выводит Арсений. Через секунд десять он кивает. — Подумай пока, чего конкретно ты бы хотел. У тебя есть время до вечера, а сейчас мне на работу нужно.       — Сейчас, — хотелось бы тихо, но довольно громко вставляет Антон и отчасти виновато смотрит Арсению в глаза. Не до самого конца вышедшие из его организма токсины, возможно, тоже имеют на него своё влияние, но сам Антон это списывает по большей части на свои выросшие в несколько раз желания. Ему теперь часто было мало, и в некоторых моментах он научился манипулировать Арсением, как учил его Рома.       Арсений смотрит на него мягко-угрожающим взглядом. Вроде и давит, но, откровенно говоря, сдерживает себя настолько, насколько может. Антона это будоражит. Заводит. Ему хочется прямо сейчас рухнуть перед ним на колени и запросить какой-нибудь плёточки. Или розги. Арсений не так давно замочил и уже высушил берёзовые розги и пару ивовых на пробу. Так может, как раз время?       — Мне из-за твоих прихотей хер на работу положить? — уточняет острым, царапающим уши голосом, Арсений.       Антон прикусывает нижнюю губу и разочек кивает.       — Чуть-чуть. Что хочешь, можешь сделать со мной.       Каплю неловко, но в большей степени у Антона очко сжимается от желаний, предчувствий и разыгравшейся фантазии. У Арсения как раз лицо обрамляется, очерчиваются скулы, проявляются желваки в щеках, а взгляд так и вовсе леденеет. От такого любой Титаник, будь он трижды хорошо сделанным, пойдёт ко дну при малейшем столкновении.       — Я тебя сейчас выпорю. Это близко, и подходит под мои желания. Устраивает? — обманчиво нейтральным голосом спрашивает Арсений.       Антона такой расклад устраивает очень даже, он кивает, тихо вякает «да» вслух и принимается ожидать дальнейших приказов.       — Штаны спусти, о комод с обувью обопрись. Где там мои розги?       — Прямо в прихожей? — с сжавшимся сердечком уточняет Антон, подцепляя пояс домашних штанов руками.       — Я как-то непонятно приказываю? Или тебя нужно лично в позу ставить?       Какие сладкие рычащие нотки! Антон им подвластен полностью, он тает, скулит в ответ, что ему всё понятно и становится так, как ему сказали. Руками и немного грудью, он ещё не решил, как будет удобнее, опирается о комод, задницу поднимает вверх. Она заранее горит, но он точно знает — после всего гореть она будет раза в три сильнее и чуть ли не до самого вечера. Комод, конечно, для его роста не совсем удобный, низковат больно, но в целом, если отойти от него подальше — покатит. Антон как раз решает эту проблему, пока Арсений ходит в комнату для сессий за реквизитом.       С собой он приносит только розги. И берёзовые, и ивовые. Коробку с ароматной остывающей пиццей он уносит на кухню, чтобы не портила антураж и не сбивала настрой. Первый удар берёзовой розгой он делает без предупреждения, но и не на полную силу. Антон вскрикивает больше от неожиданности и рвано выдыхает.       — Десять раз за одну провинность. Перечисли всё, за что тебя можно наказать.       Первая мысль Антону приходит крайне легко, он, практически не задумываясь, оглашает:       — Алкоголь. Много выпил.       — Раз. Ещё. Мало, не льсти себе.       Антон облизывается.       — Отвлекаю тебя от работы.       — Два. Ещё.       — Мгм, не знаю. Нерешительный.       — Пф, не подходит. Добавлю тогда два своих — смотришь не то, что надо. И свалить от меня хочешь, как кот, который, стоит двери открыться, сразу убегать начинает. Подходит? — Антон соглашается. — Выходит сорок раз. Каждый удар считаешь вслух. Если сбился или не сказал — ещё один штрафной удар. Его тоже нужно считать. Понятно? Начали.       Арсений размашисто бьёт его первый раз.       — Два, — говорит Антон.       Арсений усмехается.       — Тот был тестовый, так что это первый, — поясняет он, сбиваясь со своего строгого голоса на лоснящийся некой лаской. Антон тает ещё больше, соглашается со всем, следующий удар тоже считает вторым, дальше всё идёт без сбоев.       Когда первая десятка ударов заканчивается, Арсений спрашивает, усвоил ли Антон наказание за совершённую провинность, и требует её повторить. Антон практически механически с ним соглашается, говорит всё, что от него просят, стонет, выгибается, а ближе к концу порки, когда не первая розга ломается, а ягодицы становятся полосатыми красно-фиолетового цвета, немного «убегает» от последующих ударов, за что даже один раз получает штрафной. Ещё один раз на тридцать восьмом он сбивается, последние два больше стонет и выплёвывает из себя слова сквозь эти гортанные, пропитанные болью, стоны.       — За что были эти десять? — в очередной раз спрашивает Арсений.       Антон смотрит на свои дрожащие руки помутнённым взглядом и отвечает:       — За то, что хочу, чтобы ты меня не закрывал.       Арсений сам доламывает розгу, выкидывает её на пол, подходит к Антону вплотную, шепчет ему на ухо: «молодец», целует во взмокшую макушку, сухой горячей рукой гладит по огненным ягодицам, из-за чего Антон с очередным стоном выгибается, запрокидывая голову, целует его ещё раз и тихо уходит, забрав портфель и щёлкнув с внешней стороны замком.       Антон приходит в себя ещё минут десять. Пицца успевает к этому времени остыть. Он проходит по некогда больно жалящим его, ныне сломленным розгам, они приятно хрустят у него под ногами, впиваясь своей твёрдой формой ему в ступни, будто своеобразно массажируя, и так и остаются лежать на полу в ожидании, когда их уберут.       В комнате тепло и уютно. Подогретая пицца отлично сочетается с подарком Арсения — фильмом на кассете. Самым настоящим фильмом, обычным. Его Антон даже раз смотрел, ещё лет в пятнадцать или шестнадцать. Вообще, основным подарком Арсения являются наушники. Белые, беспроводные, шикарные по качеству и явно не дешёвые. Антон подарку рад безумно. Но… две, завёрнутые явно собственноручно, можно сказать контрабандные кассеты с фильмами бьют Антону по самому сердцу, окатывая его горячей волной любви к этому человеку.       Он ведь понимает, что среди доминантов есть какие-то там правила. Всегда соглашаться с сабом, хоть двести раз через себя переступая, одно из них. Вот и с дверью тоже, явно, оттуда. Антон это понимает, поэтому не лезет, старается быть послушным и просто становится безумно радостным, когда что-нибудь из «запретного» ему по-тихому разрешают, когда Арсений закрывает глаза на какие-то такие вот «неправильные» хотелки.       В общем, Антон очень доволен своим днём рождением.       Максимальное значение его удовлетворение приобретает совсем вечером после ужина, лёгкой сессии и первого полноценного для них секса, случившегося на кровати, а не в специальной комнате. Засыпал на плече Арсения Антон с непостижимыми ему ранее эмоциями счастья, окрылённый до состояния ангела и вымотанный до сладких горячих пульсаций во всех конечностях.       До подобных состояний, до чувства спейса, Антон дойдёт ещё не раз, утонет в нём полностью, отбросив подальше все оковы, навязанные им обществом. Конечно, примет новые, которые нацепили ему доминанты, но для него они во много раз правильнее и уютнее, так что он готов с ними мириться и пользоваться ими во всю.       Например, из последнего, что хочется сказать, праздник «Лета», а точнее его подготовка. Арсения вновь назначают куратором, в его обязанности входит разъезд по школам и представление всем десятым и одиннадцатым классам план мероприятия, его значение, важность. Всё, что было в прошлом году. Так вот, сквозь долгие мучения, но Антон-таки выбивает у Арсения возможность прокатиться с ним, хотя бы в его школу.       — Да ладно! Какие люди! И как всегда с охраной, — весело говорит Серёжа, стоит им увидеть друг друга на парковке. Антон широко ему улыбается и машет рукой в ответ. Отчего-то ему тепло видеть его практически не изменившиеся черты. Несмотря на все уверения в том, что все, кроме браслетных, плохие, Антон по-прежнему чувствует себя очень комфортно в его компании.       Они обмениваются рукопожатиями, Арсений это никак не комментирует, а сам здоровается с Серёжей немного холоднее, чем того следовало, чем того ранит.       — Ты не с той ноги встал? Алё, работать надо, Арс, работать! Ля, Тоха, как ты развёл его на это? Ты, тип, с нами кататься будешь?       — Только в его школу, — моментально говорит Арсений.       Антон закатывает глаза, но в нём столько радости, что ему в целом плевать на не совсем довольного доминанта рядом с собой. Арса он и потом ублажить хорошей сессией сможет — всегда работало. На сессиях любое плохое или нейтральное настроение доминанта изменялось на, как минимум, расслабленное. Все проблемы исчезали, появлялись силы на совместное понежиться, поболтать, погулять. На что раскрутишь, на то и появятся.       — Я молился всем богам и ему, на коленях, так что заслужил небольшую экскурсию по старой школе, — бодро говорит Антон и подмигивает Серёже.       — Рад, что ты в хорошем настроении. Блин, мы с тобой, получается, год назад виделись последний раз. Во дела. Ты сильно поменялся. Похорошел прям! Арс про тебя, конечно, рассказывал, но слышать и видеть — это совсем разные понятия.       — А что рассказывал? — Антона охватывает любопытство, он наклоняется к Серёже ближе и свой вопрос ему почти шепчет. Конечно, в нём много озорства, оно для него уже привычно. Даже Рома стал обзывать его «нормальным». Но тут и другая сторона — Антону, и правда, интересно, что там о нём мог рассказывать Арсений, и своими действиями он очень хочет показать, что вопрос не для галочки.       Серёжа косится Антону за спину, где стоит Арсений, пожимает плечами, секундно ломаясь, а по итогу говорит очень просто:       — Только самое лучшее.       Антон фыркает. Этому он не верит, но разговорить Серёжу при Арсении, видимо, не получится, то есть вообще никогда не получится, так что он разводит руками, хватает за ладонь Арсения и скорее тянет его за собой, в здание школы.       — Откуда в тебе столько энтузиазма? — устало интересуется Арсений, послушно следуя за ним.       — Интересно, многое ли здесь поменялось. И своих одноклассников интересно увидеть! Никиту, например. Мы ведь с ним совсем общаться перестали, а раньше часто в футбик гоняли. Я его, кстати, не видел на празднике в прошлом году. Не пересеклись, видимо. Но на этом мы же пересечёмся, да?       — Ты собрался ещё на праздник идти? — в том же грузном тоне спрашивает Арсений. Антон оборачивается к нему и идёт теперь спиной вперёд, активно жестикулируя, пока отвечает ему.       — Ну, конечно! Там же ребята будут, Рома с Окси, ты тоже будешь! И Паша будет! Как такое можно пропустить? Я не хочу сидеть дома, когда вы там развлекаться будете.       — Это моя работа, а ты можешь найти себе занятие поинтереснее.       — Я хочу с тобой! Или что, нельзя?       Арсений долго на него не смотрит, но и по короткому взгляду чуть присмиряет своей тяжёлой тёмной аурой, отвечает вполне ожидаемо и быстро:       — Кто я такой? Буду только рад провести с тобой больше времени.       — Вот и не возникай, — довольно выводит Антон, поворачивается и в припрыжку добирается до дверей школы. Он на пару мгновений останавливается, всматривается в школьный коридор и раздевалку сквозь дверное стекло, вспоминает все проведённые здесь годы, переживает испытанные эмоции. Ему немного дико от того, что он возвращается в прошлое. Может, и родителей попытаться навестить? Арсений этого не оценит, но и не запретит ведь. Только не понимает, нужно ли.       Вот из приятного: как мама вела его в начальную школу за ручку, забирала из неё домой, а по пути они покупали что-нибудь вкусное, пирожки или мороженое. А не из приятного: как они провожали его. И это неприятное в какой-то мере перечёркивает всё положительное, бывшее до этого. Они от него отказались. По их лицам Антон это отлично запомнил. Похоронили. Нет, можно подумать, что это они сделали по незнанию, из страха за него. Но, если они боялись за него, что его отдадут на растерзание, замучают до смерти болезненными пытками, то как они посмели отпустить его? Ведь, когда мать хочет защитить своё дитя, ей безразличен закон, в ней движется некая другая сила, своей объёмностью и могущественностью сносящая все другие. А… она просто заплакала и сжала в последних объятиях своих худых рук.       Арсений кладёт руку на его застывшую на дверной ручке ладонь и давит вниз, заставляя дверь отвориться.       — Я тебе сколько раз говорил не стоять перед закрытой дверью? — интересуется Арсений.       Антона сшибает его аурой покровительственности. Это всё же что-то от природы, в инстинктах, преклоняться, в ногах валяться перед доминантами и подчиняться их желаниям. В себя, убегая от мыслей, Антон возвращается быстро, коротко бодается Арсению о щёку и убегает внутрь. Задорно здоровается с охранником, перепрыгивает через турникет и несётся к раздевалкам проверить, поменялось ли что.       Из изменений только картины на стенах новых учеников и, пожалуй, всё. Остальное в глаза не бросается. Учащихся не видно, коридоры пустые и наполненные тишиной. Идут уроки. Какое забытое чувство. В пансионе даже во время уроков гул стоял. Многие прогуливали или у них были окна, в любом случае, коридоры всегда поражали своей жизнью, вечным дыханием.       Здесь всё по-другому. Оно в каком-то смысле родное, но, осматриваясь, пока они преодолевают коридор за коридором, лестницу, рекреации, Антон чётко ощущает себя огороженным от всего этого. Сейчас он только заглядывает за шторку, это будоражит кровь, и ему тепло от наличия доминанта за спиной. Он никогда не будет один и все проблемы его решатся. В школьные времена этого ужасно не хватало. Он тонул от демонов в голове, боялся общественного мнения, грузился своей сущностью и скорой взрослой жизнью, боялся родителей. Сколько рамок, сколько неприятной боли — омерзение.       Антон резко останавливается, впечатываясь Арсению в грудь. Тот вздыхает.       — Что с тобой, Тош? Домой хочешь?       — Не хочу. А мы сейчас куда? В какой кабинет?       — К директору, — говорит раньше Арсения Серёжа. — Нам эти надо взять, как их там.       — Расписание старших классов, — договаривает спокойно Арсений, сжимая на плече Антона ладонь.       — Да-да, это. Я забыл уже всё, где здесь кабинет директора?       — На втором этаже, мы почти возле него, — говорит Антон, перебивая собиравшегося ответить Арсения. — А потом по классам будем ходить? Обязательно во время урока? Хотя да, на перемене всех не собрать. Вы в прошлый раз к нам на урок пришли. Но тогда было позже, сейчас только двенадцать, а тогда почти второй час дня был. Насколько я помню.       — Ну вообще эта школа шестнадцатая в списке, но Арс сказал сначала в неё заехать.       Антон смотрит на Арсения немного осуждающе, но в целом его понимает.       — А потом меня домой сплавишь?       — Мы на это и договаривались, Тош. Зачем тебе мотаться со мной и слушать одно и тоже?       — Ну-у-у, мне интересно, как ты работаешь…       — Ты это можешь увидеть и на примере этой школы. Пойдёмте уже к директору, скоро урок закончится, не хочу ждать всю перемену.       Антон закатывает глаза, но послушно следует за ним, переглядываясь с Серёжей. Они строят друг другу смешные лица, пародируя Арсения, откровенно, но ни в коем случае не злорадно, потешаясь над ним, и оба, как провинившиеся щенки, останавливаются, когда тот на них бросает один недовольный взгляд.       В кабинете директора ничего не поменялось. Тёплые цвета, аккуратно расставленная бюджетная мебель, небольшой электрический чайник в сторонке, огромный шкаф с документами. Чем-то похоже на логово Паши, но у того в кабинете находиться неимоверно уютно и приятно, в нём хочется находиться, хочется общаться, пить чай и есть сладкое, а вот с кабинетом директора ассоциации в голове Антона возникают далеко не самые приятные.       В директорском кресле сидит мужчина лет сорока, выглядит он опрятно, в каком-то смысле строго, лицо у него овальное, почти прямоугольное, и очень узкие светлые глаза. Запах от него исходит хвойный, отдалённо напоминающий Серёжин, только более свежий и грубый. Альфа.       Арсений представляется, коротко разговаривает с ним, просит расписание, подписывает какую-то бумагу и даёт расписаться в ней Серёже.       — Как я уже говорил, — отзывается довольно Серёжа, когда они покидают кабинет, — люблю доминантов за их любовь к бюрократии. Сами всё сделают, а ты только подпиши.       — И квартиру свою отдай, — парирует Арсений. — Листовки у тебя?       — Блять, — останавливаясь, говорит Серёжа и ударяет себя ладонью по лбу. — В машине забыл.       — Молодец, — ёрничает Арсений. — Беги за ними. Мы здесь подождём.       Антон посмеивается над ситуацией, ластится к Арсению, целует его то в губы, то в щёки, успокаивая и переключая внимание на себя. И Серёжу защитит, и себе приятное сделает. Арсений быстро оттаивает, обнимает его в ответ, бодается о его нос своим.       — Что за котёнок в тебе проснулся? — говорит полушёпотом он, с кроткостью глядя ему в глаза.       — Довольный-довольный! — мурчит в ответ Антон. — Ты меня домой только сразу не отвози, давай ещё покушаем, а то я есть хочу уже.       — Я ж тебе готовил завтрак, ты почему не съел, морда?       — Ну, тогда не хотел, а сейчас хочу. Но если ты меня и в другие школы возьмёшь покататься, то мы можем спокойно после этого покушать. И Серёжу захватить!       — Тебе так нравится с ним общаться?       — Он классный! Он своим существованием доказывает, что и альфы есть хорошие, понимающие, а не как вы говорите — все бу-бу-бу.       — Тош, люди, оборотни, да и браслетные — разные бывают. Просто практика показывает одно. Не забивай себе этим голову. Если так хочешь, можем почаще с Серёгой куда-нибудь выбираться. В кафешки, парки, как захочешь. Но тут учитывай и его мнение. Альфы не домы.       — Переживу, а идея мне нравится! Может, ты меня ещё одного вокруг дома будешь отпускать погулять? Как в прошлый выходной.       — Я тебе настолько надоел?       — Нет, конечно, не переводи стрелки! Ты такой уставший с работы был, не хочу тебя нагружать ещё больше. А погулять хочется. Я осторожненько и рядом с домом. Честно-честно. И никому не скажу.       Арсений оглядывает его лицо с какой-то отличительной, трогающей сердце, усталостью, смешанной с невероятной нежностью, на которую способны только доминанты, смотрящие на сабов. И с тяжёлым вздохом кивает, соглашаясь. Антон от радости душит его в объятиях и двести раз расцеловывает.       — Харэ миловаться, голубки! Я всё принёс.       — А мог бы и не забывать, — моментально отзывается Арсений, с неохотой отпуская Антона. — Начнём, как всегда с десятого. У них биология. Семьдесят первый кабинет.       Антон вызывается проводить их. На его памяти в семьдесят первом кабинете проходили уроки химии, а не биологии, но он допускает, что за год это могло поменяться. Ещё перед его уходом по школе проносился слух о перепланировке, оттого ему ещё интереснее ходить по этим коридорам, видеть знакомые цифры на дверях и гадать, сидит ли внутри сейчас знакомый учитель или какой-нибудь ученик, с которым они пересекались взглядами и умудрились друг друга запомнить.       Пока Серёжа проговаривает свою первую часть специально для оборотней, Антон стоит настоящим ребёнком за спиной Арсения, оглядывает других, осторожно высовывая голову из-за его плеча. Ему боязно от того, как к нему отнесутся эти люди. Браслет на его щиколотке практически не скрыт, да и кто может «так» стоять рядом с доминантом без украшения на запястье. Хотя украшений Антон надел достаточно, но среди них нет ни одного тоненького чёрненького браслета.       Смутно знакомый класс разглядывает Антона в ответ с неменьшим интересом, кто-то с насмешкой, кто-то со скепсисом или непониманием. Особенно странно на него глядят доминанты, их немного, человека три, но тем не менее все они зависают на нём глазами, практически переставая шевелиться, будто готовые к атаке и обманчиво притихшие среди высокой травы змеи. Опасности от них, тем не менее, не исходит, только лёгкая озадаченность. «Как так? Саб? Нам не показалось?». Их внимание забирает на себя Арсений.       — Добрый всем день, — забирает он поводья ведущего у Серёжи, коротко кивая. — Повторюсь, меня зовут Арсений. Я являюсь доминантом, и хочу рассказать о том же событии, что и мой коллега. Оно рассчитано только на людей типа оборотней или браслетных. Обычные люди могут уточнять наличие подобных праздников в интернете или у своего классного руководителя. Зоны браслетных и оборотней разделены, всё мероприятие будет проходить в парке «Остров Пасхи». Советую сходить всем доминантам, независимо от того, был у вас опыт общения с нижними, или его не было. В обоих случаях вы узнаете много нового и, самое главное, попробуете это на практике. Со своим приходить нельзя, это касается и напитков, и еды, и девайсов. Всё необходимое представляется на празднике. Более подробную информацию, о запретах и правилах поведения, о бесплатных курсах и тому подобное, можете найти на сайте мероприятия. На буклетах, которые я сейчас вам раздам, с обратной стороны будет ссылка и qr-код. Советую внимательно с этим ознакомиться. Если возникнут вопросы, на том же сайте можете обратиться в чат горячей линии или перейти в раздел «Часто задаваемые вопросы». Дата и время указаны на буклете. В этом году праздник состоится двадцать второго июня. У меня всё. Остались вопросы?       Сперва в классе воцаряется тишина. Арсений уже хочет кивнуть и приступить к раздаче листовок, как какой-то тёмненький альфа довольно бестактно спрашивает:       — А это саб?       Антон фыркает, хмурясь; большая часть класса оборачивается на задавшего вопрос с осуждением, даже омеги и некоторые другие альфы, хотя кто-то находит и одобрение, и забавность в его вопросе. Кроме доминантов. Все, как один, включая Арсения, бросают на альфу такой скверный взгляд, что тот поднимает в сдающимся жесте руки, бормоча под нос что-то вроде извинения.       — Это мой сабмиссив, — холодно отзывается Арсений. — Ещё вопросы? — мёртвая тишина наталкивает его на кивок и оперативную резковатую раздачу листовок. Три штучки, ни одной лишней. — Извините за прерванный урок, хорошего дня.       После этой дежурной фразы Арсений сразу покидает кабинет. Антон такой резкостью не заразился, потому довольно миролюбиво махает всем на прощание и выходит вместе с Серёжей.       — Заморочки доминантов меня в могилу сведут, — делится он.       — Есть такое, — соглашается с ним Антон.       Арсений идёт к следующему кабинету не оборачиваясь, лишь раз кидая на них беглый взгляд. Серёжа заводит какую-то отстранённую тему, спрашивает, насколько комфортно Антону, не скучает ли он по школе и так далее. Все последующие хождения из класса в класс они обсуждают это. Точнее Антон это обсуждает с Серёжей, а Арсений просто молча следует рядом с ними.       — Скоро будет перемена, только один одиннадцатый класс успеем посетить, — говорит Арсений.       — Давай мой! Я потом с ними на перемене пообщаюсь!       — Ты уверен?       Его скептичность Антона уязвляет, он гордо кивает и с нетерпением несётся на третий этаж в кабинет русского и литературы. Как только они заходят, в глаза Антону сразу бросается прежняя учительница, Анастасия Николаевна. Возрастом немного больше пятидесяти с кучерявыми волосами яркого каштанового оттенка. На её носу аккуратно сидят очки в толстой оправе, за ними её любимый взгляд: «кто это к нам пожаловал?». Антон пару раз опаздывал к ней на урок, так что выражение знакомое, родное в каком-то смысле. Теперь он защищён от него, но в любом случае оно его приятно трогает за струны воспоминания. Анастасия Николаевна тоже его узнаёт, задерживая глаза именно на нём, её брови поднимаются в вопросительном жесте вверх.       — Добрый день, молодые люди, — здоровается она.       Чуть позже Серёжа довольно скажет о ней: «омега с характером, жаль только, что старая», а пока что Арсений подхватывает её тон, здороваясь в ответ.       — Много времени у вас не заберём.       — Да что вы, забирайте хоть всё. Из класса только три человека выучили стихи. Позор и только. На следующем уроке жду от каждого по стихотворению. И нормальному, а не четверостишью. Понятно? Свободны. Точнее, слушайте, что вам сказать хотят.       Она взмахивает рукой, закрывает учебник, вешает на грудь очки и грациозно падает в своё кресло. Сидит и слушает выступление Серёжи она повнимательнее некоторых учеников, вальяжно перекинув одну ногу через другую.       — Вот, так что приходите, всех ждём!       После этих Серёжиных слов она медленно начинает хлопать в ладоши, кивает классу, чтобы они тоже поддержали её. Антон глупо улыбается, наблюдая за его растерянностью, и подмигивает всем одноклассникам, с кем пересекается взлядом. Арсений озвучивает свою речь. В этот раз Антону намного комфортнее виться вокруг него, авторитетно кивать на какие-то моменты и чудить всякие жесты руками. Он много улыбается, но старается сдержать улыбку. Это уже четвёртый раз, всю вольную речь Арсения он более-менее успевает запомнить, поэтому временами парадирует его, безвучно двигая ртом. Серёжа стоит рядом с ним и тоже лыбится, иногда подыгрывая тоже начинает кривляться, но останавливается, как и Антон, сразу, стоит Арсению скосить в их сторону предупреждающий взгляд.       Класс, тем не менее, слушает молча. Они поражены увидеть Антона, они не знают близко Арсения, для них это левый статный доминант что-то рассказывающий. Лучше не перебивать.       — Вопросы?       Руку неохотно поднимает Никита. Антон с нетерпением смотрит на него, кивая вместе с Арсением.       — А… кхм, Антон тоже там будет?       Антон часто-часто кивает не давая Арсению ответить.       — Я и в прошлый раз там был, между прочим, но вас не видел. И в этот буду. Буду ведь, Арс, да? А-а-рс.       — Будешь, — со вздохом кротко отвечает Арсений. — Ещё вопросы?       В этот момент звенит мелодия с урока.       — Нет у них вопросов, там на буклетиках всё понятно, — тут же отзывается Антон и пихает Арсения к выходу. — Пойдём коротать время перемены. Целых пятнадцать минут! Точнее, ты иди…       — А я с тобой, — прерывает его Арсений.       Антон фыркает. Ну ладно, план сплавить его не сработал. Антон не обижается, он уже почти вышел из класса, и своих бывших одноклассников тоже зазывает последовать своему примеру. Первыми к нему заинтересованно подходят омеги и доминанты, включая Никиту. Далеко от кабинета русского они не уходят, стоят практически возле дверей, подпирая стеночку. Антон в окружении своих одноклассников. Те задают вопрос за вопросом, удивляются вслух, восхищаются, подозрительно уточняют, правда ли это он. Арсений с Серёжей стоят в сторонке, недалеко. Им всё видно и слышно.       — Ты живой?       — Абсолютно! — с довольной улыбкой отвечает Антон. — Нечего меня раньше времени хоронить! Никит, здарова! — он тянет руку для рукопожатия. Никита смотрит на него настороженно, но всё-таки мягко отвечает и улыбается кончиком губ, будто вспоминая старые времена. Антон глядит на него счастливо, потом косится на Серёжу с мольбой в глазах.       Тот просто прекрасно всё понимает, хватает Арсения за плечо и говорит:       — Братан, пятнадцать минут — самое идеальное время покурить. Пошли-пошли.       — Куда? — возмущается Арсений. — Я не курю, хочешь - иди.       — Компанию составишь, одному не прикольно курить.       — Так и бросал бы курить. А Тоша? Мне его одного что ли оставлять?       — Да ничего с ним не случиться, господи. Тут вон сколько доминантов. Пацаны, приглядите за ним, — говорит Серёжа бывшим одноклассникам-доминантам Антона, подмигивает им и тянет за собой Арсения. — Пошли-пошли.       — Се… куда?!       — Арс, всё будет хорошо, чего ты, — поддерживает Антон. — Меня не съедят, правда?       Омеги класса да и некоторые другие типы послушно кивают и нестройными голосами подтверждают всё вышесказанное. Только доминанты смотрят то на Антона, то на Арсения так, будто на их глазах происходит землетрясение, и одна часть материка отделяется от другой. Короче, с ужасом и непониманием, что делать, как дальше жить, не случится ли извержение вулкана или наводнение следом.       — Давай пойдём, пять минут, Арс. Ничё не будет.       Арсений по-прежнему выглядит недовольной курицей, которую согнали со своего гнёздышка, но всё же позволяет Серёже себя увести. Антону становится немного неловко без него, но с другой стороны — здесь и другие домы есть, и Никита, и вообще — он окунается в прошлое, когда ещё не нужно было думать о чём-то подобном. Он всем-всем улыбается и отвечает на вопросы про пансионат. Рассказывает, как там классно, вкусно кормят, не нужно ходить на все уроки, про друзей своих новых рассказывает, про Оксану — на тех, кто её ещё помнит, это производит огромное впечатление, у них будто два несвязанных между собой абсолютно чудиковатых понятия вдруг соединились в одно.       — Ты же будешь на празднике? — спрашивает Антон у Никиты.       — Должен попасть.       — А на прошлое не попал? У тебя дела что ли какие-то?       — Ну… там сложно. Я билет проебал. Моя вина. Но в этот раз прям пойду. В голове не укладывается, что ты здесь. Я так долго не мог поверить, что ты саб. В таком шоке был, не представляешь.       Антон широко улыбается, будто его хвалят, показывается всем — вот такой вот он, саб, и здесь стоит. Живой, счастливый, невредимый. Вокруг них уже собирается заинтересованная толпа. Ещё бы, событие какое для скучных школьных часов — нижний в коридоре! То, что на него смотрят, как на диковинку, Антон старается игнорировать. Общается по большей части только со своими бывшими одноклассниками, с места не уходит, часто возвращает взгляд на Никиту. Тот от этого немного напрягается. В голове Антона звучит снисходительное: «домик», он ему каждый раз только ободряюще улыбается.       — Слушай, а вы с этим Арсением, типа, вместе? — уточняет Оля, милая девочка-омега, ставшая за год чуть более развязной и, откровенно говоря, красивой.       Антон без раздумий отвечает положительно и сперва даже понять не может, что остальных так впечатлило в этой информации.       И только потом до него доходит. Арсений забрал его в прошлый раз. Он основательно старше. Он того же с ним пола. Он рядом. Он не просто сопровождает левого нижнего, а присматривает за своим. Это другое, и понимание этого отражается в глазах каждого окружившего Антона.       — А тебе, в целом, нравится быть сабмиссив? — уточняет всё та же девочка Оля.       Антон смотрит на неё с неким недоумением.       — Конечно, а как иначе? Я просто я. Или тебе не нравится быть омегой?       — Я? Да не, меня всё устраивает. Ты ж скрывал от всех свою принадлежность, вот и спрашиваю.       — А, было дело. Ну, откуда я знал, что в пансионате так круто?       — Ты вот сейчас понарассказываешь, и у нас полкласса в сабы запишутся, — со смешком говорит Оля, некоторые активно подхватывают её шутку, начинают смеяться.       Смех быстро оседает, стоит в поле зрения показаться Арсению и Серёже, неторопливо идущему за ним следом.       — Ну вот видишь! — говорит Серёжа, показывая обеими руками на Антона, — живой и невредимый, а ты волновался! Невыносимые домы.       Оборотни и люди начинают смеяться, а доминанты только гордо фыркают, показывая своё отношение к подобным рода шуточкам. Антон в этой тёплой обстановке, хорошо встреченный бывшими одноклассниками, с Серёжей и Арсом, ну просто тает, наслаждается каждой минутой, совершенно не желая уходить. Ему даже чуть грустно становится от того, что скоро им нужно будет расставаться и, вероятно, это последняя встреча со многими из них.       — А ты чего с радаров пропал? — спрашивает всё та же Оля. — Страничку удалил.       — Ничего я не удалял, мне её заблочили, — праведно возмущается Антон. — И я не могу даже на сайт войти теперь.       — А у тебя какой мобильный оператор?       — Без понятия. Этим Паша занимался, когда я в пансион въехал. А где его посмотреть?       — «БРДком», — говорит Арсений. — Как у всех браслетных.       — А, ну да, у вас же там свои все эти штучки, забываю постоянно, — морщится Оля. — Тогда не знаю, обращайтесь к оператору, так сказать.       — Да пофиг, я привык. А где химичка?..       Пока разговор вновь уплывает в русло воспоминаний, Арсений оглядывает собравшуюся вокруг Антона толпу и задерживает свой взгляд на девушке из восьмого или девятого класса. Она зажатая, миниатюрная, стоит дальше всех, но прислушивается к каждому слову так, будто от этого зависит её жизнь. По крайней мере, так кажется Арсению, из-за чего он подходит к ней, перебрасывает через её плечо руку и невозмутимо мягко интересуется, как у неё проходит день.       — Хватит детей пугать, иди Антошку своего забирай, две минуты осталось, а надо ещё кабинет найти. Пятьдесят седьмой на каком этаже?       — Чётвёртом, — отвечает кто-то из учеников Серёже. Тот недовольно стонет, жалуясь на необходимость так много ходить.       Арсений забирает Антона с превеликим удовольствием. Антон долго прощается со всеми, с некоторыми крепко обнимается, с Никиты во время рукопожатия берёт слово встретиться на празднике. После школы они все втроём заходят в кафе, плотно обедают, и едут дальше. У Антона, совместно с Серёжей, получилось развести на это Арсения. Оба безумно собой довольные, постоянно болтают о разном, задевают тему фильмов и музыки, но быстро её покидают, так как Антон не смотрел и не слушал ни одной последней новинки. Серёжа вызывается это исправить и со своего телефона показывает зацепившие его клипы.       Антон на седьмом небе от счастья.