Волчий мир для одной ведьмы

«Дом как известно многим слишком важное и ценное, там, где нам на подкорках заложено чувство покоя и умиротворения, где нам всегда хорошо и беззаботно, где нас никто не осудит и не обидит.» Красивые слова. Тэхен читает их уже по десятому кругу и понять толком не может, почему не ощущает всех слов в полной мере? Почему на такую простую истину многим плевать или это у него окружение какое-то не такое? А может, у ведьм все просто по-другому? Мальчишка с самого детства не ощущал себя нужным в одной большой семье. Среди своих был так называемой белой вороной. Во всех смыслах данного словосочетания. Пока мальчишки бегали между деревьями с палками, чуть ли не с пеленок желая обучаться боевой магией, Тэхена больше привлекали травы, которыми занималась его мама; пока большинство шныряли в город к людям, он читал книги, что раздавала всем желающим аджума из соседнего домика. Почти что каждая вторая книга с витиеватыми узорами на корешке — сказка, почти что в каждой главный герой открывает что-то новое и необузданное. Это все завораживало маленькую ведьмочку, вдохновляло и служило причиной бессонницы, где он слишком долго смотрел на звезды, желая загадать на каждую упавшую стать главным героем одного из рассказов или автором, что бы не приукрашивать слишком долгие стенания вначале и запредельное счастье в конце. Мама Тэ в такие моменты всегда приглаживала чадо по светлым, почти что платиновым, кудряшкам, целовала в веснушчатую щечку и приговаривала: «Ты не виноват, просто родился слишком рано для нашего времени, вот они и не понимают.» Мама всегда считала свой цветочек по натуре ученым, искателем, но никак не существо, вынужденным прятаться от людских глаз и трудиться только на благо общины. Возможно, будь он хотя бы человеком, материнское сердце не так бы обливалось кровью в переживаниях, не прижимало бы кулёчек с травами слишком близко после очередных детских выходок, не довелось бы объяснять, что угрозы ребенок не несет. А большинство не верили и проверять не нужно было. Смотрели зло, будто бы нарочно помнили все грехи маленькой ведьмочки. Тогда еще восьмилетний мальчик крутился под ногами у старших, совал свой нос в разговоры и навострял ушки в упоминании каких-то вещей, что казались ему интереснее за все. Одной из таких тем стали люди. Тэ не видел с ними большого отличия, так же как и они ходят на двух ногах, едят, пьют, говорят. Уж не понимал какой-то даже призрачной вражды и то как ядовито дядюшка Хван лепетал бранью после лишней кружки хмельного. «Почему бы нам не сотрудничать с людьми?» — задался вполне себе логичным вопросом мальчик. Они и так все время вместе. Ведьмам на инстинктах заложено помогать, оберегать, быть полезной. От того и сселяться близко к городкам. Бояться сойти сума. Тактика у Тэхена была проста как двери: они в открытую занимаются своей деятельностью, а люди обещают не устраивать инквизиционные походы, не заставлять их прятаться и бояться за родных и близких. Они — единица общества, усмирённая теме же законами и правами, а у других будет столько выгоды от сотрудничества, что отказ был почти что равен греху. Тэхен не знал чего бояться, не понимал, не осознавал. Почему они вообще должны уподобляться «бесталанному» и держать голову ниже — не отсвечивать? Мальчику конечно же пытались объяснить, да не доходило. Ведьмочка продолжала думать, что у людей слишком плотно сомкнуты глаза, что просто не ведают истинны. Вывод: нужно рассказать, показать, объяснить с пометкой «не опасны», протянуть в руки и дать осмыслить. Тогда еще не понималось в рисках и размерах, а еще совсем детской наивности было в перелитой водой кухонной посуды. Наверное, от того решил действовать. Простой день у рынка. Там всегда шумно и людно, кучу суетящихся людей, плетенные корзины с разным наполнением и голоса всякого тембра. Не мешало. Скорее завораживало мальчика и заставляло подолгу разглядывать желтоватые, слегка пыльные сорочки из далека, потому что там масса совершенно не угрожала, а напоминало лестной поток ручейка. Мама водила его сюда не из великой мысли познакомить чадо с городом, скорее просто в нежелании оставлять в поселении одного. Не нравилась ей подавленность в глазах, вянущие цветы на подоконнике от настроения, не нравилось смотреть как ее сын грустил. А так они могли много болтать по пути домой, обсуждать новую историю, что скорее всего не расскажут на собрании перед костром, но занятную и интересную, уходящую корнями в легенды. Тогда же Тэхен маялся слишком долго и прятал нос в шарф, кутался от подступающих осенних холодов, наблюдая за тем, как пустеют ветки их деревьев. Он будто бы ощущал их тоску, сам чуть ли не хлюпал носом и искал глазами за что зацепиться. Девочка. Простая, маленькая, наверное, тоже приведенная кем-то. Юбка цвета каштана полностью запылилась из-за полусидящего положения на завядшей траве, что собирала на себе только пыль, а не свежие росинки. Она что-то там себе бубнила под нос, когда напротив полностью скопировав позу сел Тэхен. Возможно, была возмущена наглостью, нарушением своего покоя, одиночества или еще что. Понять было сложно из-за явного дефекта речи, что проходит лишь с годами взросления. Ведьма расслышала лишь одно, маленькое, но четкое «цветочки» и «завяли». В один момент стало так погано, будто бы он мог разделить ту же тоску. А чего ему? У них дома полянка может цвести целый год, если не выпадет снег и просить. Да только нельзя. Говорят, что нужно давать отдых всем, природе в том числе. Тэхен и не наглел, если честно. Лишь иногда, когда за ставнями мело до противного свиста, пробирало по позвонку мурашками, он садился напротив горшочка с разными семенами и просил ему подарить немного спокойствия. Там, в ответ, ему не отказывали. Возможно, именно такая схожесть в реакциях, побудила прикрывать глаза и шептать тихо, но ясно со слишком ласковым в конце «пожалуйста». Последнее не обязательно, не писали в книгах с пометкой «выполнить», только уверенность росла где-то внутри — так правильно. Глаза блеснули оттенком зеленого изумруда, ровно таким же разошёлся круг перед детьми. Уже в следующий момент две пар глаз прожигали весь жизненный цикл одуванчиков в замедленной сьемке. Казалось бы, маленькая личностная победа, шаг к такому желанному свету, где «я здесь» написано на лбу. Да только стоило ему задрать нос чуть выше как опустили обратно. Быстро, резко, неприятно настолько, что начинало щипать в глазах. Тэхену не нравилось, если его таскали за ворот, не нравилось, когда грубо хватали за руки или повышали тон. Так никогда не делала мама, а вот дядюшка Хван не скупился на эмоции и уничтожительно хмурый взгляд из-под широких бровей. Мужчина он уже в возрасте с опытом, но по-своему устрашающий. Ведьм никогда не обделяло красотой, только в защитнике порядка и правил Тэ не видел красок даже за общим образом. Одни светло-голубые глаза чего стоили. Они ему в страшных снах сняться. А как он вообще здесь оказался? А с чего ведьма решила, что была тут одна? Руку жгло, казалось, что фантомное пламя оставит отпечаток на светлой коже, испортит рубашку, останется навсегда напоминанием о его проступке. Он уже был по новой заходиться, опираться, проситься. Да что угодно, только бы не слышать, что он всем надоел, что он должен взрослеть. Какой взрослеть, мальчику всего восемь?! Но его отпустили, перегородив путь к отступлению, но дали свободно вздохнуть, шмыгая носом.       — Она продавала лечебные травы и настойки, как и твоя матушка, — возвращает внимание не так шипящий тон где-то над ухом, сколько упоминание родного человека. — ничего не сделала плохого, но ее казнят, потому что «Ведьма спасла мальчишку!» — продолжает, давит, наседает. Будто бы знает, как заставить повернуть голову к особе. Не сразу пришло осознание, запоздало на пиршество, отбилось лишь от деревянных ворот и прилетело в самое сердце. Там женщина, не знакомая, но от одного ее вида в горле нарастал ком, все тот же, просто не успел спасть. Добивало. У нее серое осунувшееся лицо, порванная в некоторых местах одежда и цепи, сковывающие движения. Наверное, при достаточной силе можно было бы выбраться, спастись, но Тэхен знает: в дали от своего источника загнешься быстрее чем от пыток. Она выглядела русалкой, которую оставили высыхать на солнце. Слишком. «Казнь» — противное, едкое слово, больное даже в звуке без расшифровки, больное в картинке напротив и осознании: там могла бы быть его мама. Будет, если маленькая ведьма не перестанет оступаться. Слов было мало, но вот картинка наглядно объяснила, что бывает с такими «инициаторами», отпечаталась под веками тонким контуром. Хотелось бежать. Бежать с той площади, с того городка, с того «дома». Бежать так далеко пока ноги не начнут гудеть, а из горла не вырвется крик. Чем они это заслужили? Должно же быть место, где им рады, где можно жить в единстве и не бояться каторги. Должно…

***

      — Ты вообще уверен, что мы его найдем? — звучит толи обреченно, толи разочарованно, но все равно легкая доля злобы пробирает. Или все же дело в тембре? У мужчин русые волосы, схожие черты лица и одежда. Последняя бросается в глаза и буквально приковывает к себе. Офицеры. Их бояться больше чем кого-либо простые смертные, а еще больше ведьмы.       — Конечно, если он ребенок, то управимся к концу дня, — подбадривает второй. Самонадеянно. Разговор между ними слишком громкий, не стесняться выражаться дальше, будто бы предупреждают, что идут по одну конкретную душу. Слух о «мальчике, что оживил цветочки» разлетается слишком стремительно, беря начало из детских уст. Если бы не их общество, то все бы сослали на простую детскую фантазию, а люди, наоборот, накрутили на нее страху так, будто бы маленькая ведьма пыталась околдовать и убить. Не подарить радость и взбодрить девчушку. Стук в дверь слишком громкий, слишком гулкий, просто слишком.       — Открывайте! — не просьба — приказ. Такой же строгий, как и мужчины, ищущие нарушителя гражданского покоя. Засыпай Тэхен шлепает по деревянному полу босыми ногами, совершенно не ощущая мёрзлого ветра, что приносит с собой только плохие новости. Он все еще там, во сне, где среди деревьев бегает живность, а зелень кидается в глаза, играет с солнцем и помогает ему читать, слушать, практиковаться. Наверное, он бы так и отдался в руки правосудию, в силу которого не верил, не осознавал. Наверное, если бы не материнские руки. Та женщина хрупкая, но все равно подхватила мальчика подмышки и быстрым, почти что резким движением запихивает его в кладовую под еще один настойчивый стук.       — Цветочек, пожалуйста посиди здесь тихо, — она приглаживает непослушные прядки и даже не ждет ответа от чада. Переживает, спасает, пусть к ребенку это еще не дошло. Дверь захлопывается в месте с ней падает что-то внутри. Еще не осознает, но остерегается грубого голоса из вне и стука тяжёлых сапог слишком близко. Тэхен думает, что еще спит, но потирает глаза от резкой смены окружения. Рядом многочисленные полки с разным наполнением. В основном продукты и травы, а еще пахнет от чего-то сыростью. Здесь холодно и это ощущение не только тактильного характера, что под ногами колючей россыпью. Пальцы подгибаются от холода. Тревога — гостья хоть и редкая, но властная. Окутывает одним движением все тело, пригвождает к конкретной точке. Наверное, Тэ сможет тут застыть ледяной статуей. Наверное… Голоса по ту сторону начинают допрос, возмущаются, даже почти что кричат на женщину, что говорит: «У меня нет детей. Я здесь одна.» так уверенно, что мальчик и сам поверил бы если бы не хотелось кричать «мама!». Но он прикрывает рот ладошками, вспоминает, что нельзя шуметь. Его просили. Она же не отказывается от него? Правильно? Не бросает? Он же ее цветочек, он больше не будет оступаться! Ребенок в нем кричит тем самым многократным «пожалуйста» не осознавая ситуации. Ребенок в нем просит пощадить.