Волчий мир для одной ведьмы

      Как бы не хотелось первоначально, Тэхен знакомится, привыкает, притирается. Он мысленно проклинает свою ведьминскую натуру, что так спокойно даже при мнимом апофеозе опасности все сводит, переводит в графу «смирился» и «не такие уж они и страшнын»              В частности, не таким уж оказывается и Суджин. Мужчина слегка забывчив, возможно, местами рассеян, но все, что касается его работы — оплот сокровенной морали, которую в пору давать человеческим людям под пропись и заветы. На него только смотреть, восхищаться, возможно, стремиться к такому же больше, чем нужно. Тэхен не стремится. Он завидует тому, как быстро волк ориентируется в лесу, видимо, только по запаху, как он находит нужные корешки и травы, как общается со своей «семьей» Последнее Ким видел впервые в жизни и есть что-то в этом простом жесте особенное, магическое и не подвластное его описанию и пониманию. При этом у того загораются глаза, даже в людском подобии. Видимо, у всех «их» те отблескивают золотом. Суджин что-то бурчит неразборчивое. Это не речь, не рык, даже не напоминающее что-то естественное. Тэхена пробирает до дрожи, а потом отвлекает, потому что, по всей видимости, говоря с кем-то боле близким, звук напоминает урчащего кота, коей корнями уходит в детство. Он также благодарен Суджину, что после тот просто повернулся и как не в чем не бывало пошел своей дорогой бубня что-то про бестактность и забывчивость. Последнее походу у Тэхена самого, потому что он теряет нить разговора добрых раз пять в просчетах и там же осекается, когда между рассказами о чужих методах лечения прибивается простенькая легенда о той самой волчьей связи, которая оказывается самой судьбой, звездами и солнцем в момент их воссоединения на восходе. Это завораживает что ли? Тэхен не делится сокровенной похожей о связи ведьм с луной, хоть и тихо протестует: ночь ему ближе, когда волк сталкивает с комплиментами его серебристым волосам, что играют зайчиками на поверхностях и отбиваются в посудине.              Скорее всего, этого и боятся простые смертные — неизвестности. Как оказывается чуть позже Тэхен боится совсем не ее, а своей жизни. Той, к которой давно привык, притерся, пригрелся на палящем весеннем светиле. Флер того притворства падает к ногам, когда он смотрит на оживленные компании у костра. Там уже солнце за горизонтом, а у домиков те самые фонарики, придающие магическую дымку к ужину, а босыми пятками в мягкой траве шмыгают души. Все эти звуки уже не отдаются заговоренными мелодиями, опустевшими душами и холодком по спине. Там разговоры, которые ему не дано понять, или дано лишь на половину. Ким не слушает, потому что сидит далеко, потому что на крыльце домика травника ему так же одиноко, как и всегда. Это должно помогать, но не выходит. Потому что смотреть на «семью» тоскливо и с постоянным желанием утирать нос. Он обманывается, что это из-за все еще холодного ветра. Разбивается тарелкой, которую роняет маленькая девочка.       У той красивая рубашка, вышитая завитками и яркими нитями. Никакой из мелких путей не кажется знакомым, потому что в знаниях ведьмы только одна легенда из бесчисленных, потому что у них так же имеются слова про дождь и засуху, про хорошо и плохо, про сейчас и тогда. А еще у малышки ужасно большие темные глаза, что контрастируют на фоне рыжих волос. Необычно.              — Осторожно! — взрывается Ким, подлетая к ребенку. Собирает сам осколки в льняную салфетку, об нее же вытирает руку, второй придерживает чужое запястье. Кажется, на ужин было что-то мясное и пахнет еще чем-то овощным в придачу. Да только никого это не волнует.       Кажется, они оба на гране что бы не зареветь или не свалиться в беспамятство. Без сомнения по разным причинам.              Ребенок все же задаётся, а ведьме остается лишь гладить ту по тем самым рыжим кудряшкам, рассказывать сказки про летающие замки и большие горизонты за пределами леса, которые ему доводилось видеть, немного приврать про достойных королей именно ее вида и как-то слишком инстинктивно подарить ей невесомый чмок у виска, так делали когда-то у него в родном поселении. Мамочка той, конечно, пугается сразу, бежит защищать от неведомого им всем, но и у него оказывается есть свой защитник, живой щит, если уж так говорить.              Его не отпускают до глубокой ночи, потому что принцы не спасают принцесс, таких как она, без пера рассказчика, потому что кого-то присыпляет сказка, а ком-то постороннем наоборот — будит интерес. Удивительно, что какая-то кучка волков смещается только за для рассказов о внешнем мире. Не всем даже тут мало что бы верить в летающее ограждения большими колонами, что парят у водопадов, но никто не смел перебивать.                     Чонгук наблюдает. Слишком много и слишком долго что бы это можно было назвать правильным, культурным или дать характеристику более развернутого плана. Ему просто так же, как и многим становится забавно что ли? Не так, чтобы ловить ведьму у опушки и пугать рыками, чтобы рассказывать истории происхождения или восхождения, чтобы говорить почему он живет один, хоть даже у того самого странного Суджина есть пара и еще несколько вольных слушателей для вечера. Зато уровня хватает что бы говорить про мелкое и повседневное. В привычку входит пересекаться в доме поздно ночью. Чон только возвращается с дежурства по территории, или засиживается у костра, или просто смотрит как возле ведьмы сидят другие из далека. Причин может быть масса, он просто их не озвучивает, потому что и сам не понимает истоков и верных выражений, кои стоило бы воспроизводить в факты или строчки диалога.              — Знаешь ли, ты слишком пялишься. — скрипучим голосом со стороны.              Чонгуку приходиться обернуться, встретится глазами с тем самым старым волком, которому они делали крышу. Дедуля тут один из родоначальников, знакомый со старым вожаком и знающий кучу историй про их род, похождение и предназначение. Он не сетует на то, что ведьма забрала его «работу» что бы сидеть с детишками и бороздить просторы их фантазии. Он лишь по-доброму улыбаеться, смотря в сторону сложившейся картины. Он будто бы знает тут больше, чем они все взятые и, если быть честным, Чон не удивится если оно так и есть.              Молодой волк лишь фыркает, уткнувшись в тарелку. Он то думал, что мастер маскировки и сама невинность, пока может за ужином, поглядывать на ведьму. Не может, как оказалось.              — Тебя он не настораживает. — думать вслух как в особой манере вести диалоги, на которую молодому волку лишь кивать приходится.       — Есть причина, по которой ты так пялишься?               Конечно есть. Та самая, в которой волк оправдывает свою излишнюю навязчивость, при которой слишком много этого «где был?», «что вы делали?» и «с кем говорил?». Та самая, в которой за ранним завтраком невольно появляются шутки и приятности о атмосфере, что несет с собой Тэхен, будто бы она окутывает, расслабляет и защищает, отдаваясь в лапах фантомным теплом от земли. Чонгуку знакомо это чувство и оно же не дает нормально спать. Он лишь наивно оправдывает это неудобством порога, на котором засыпает в волчьей шкуре.              — Вы хотите, чтобы я рассказал?              — Возможно.              Темноволосый парень тяжело сглатывает, отсербывая юшку из мыски. Возможно, ему правда станет легче если сказать кому-то кто не Намджун. Возможно… И он даже набирает воздуха побольше, в готовности говорить куда тише, чем его голос может себе позволить.              — Не мне. — перерывают, выбивают из колеи. — Ему. — дедуля снова кивает в направление.              Они встречаются с Тэхеном глазами и тот машет приветственно рукой, обрывая свое занятие в плетении венков с маленькими детьми. Теперь в его волосах часто остаются цветы, стебельки и пахнет не столько сушеной пряностью, а весенним утром. Это почему-то по-своему завораживающе. Чон чертыхается собственной забывчивости и неосторожности в том, как именно залипает — машет в ответ.              — Ты может и не видишь, но он тоже переживает и ощущает это все на себе. — он точно говорит со знанием дела и улыбается как-то слишком по-отцовски.                     Суджин позволяет использовать свою хижину под маленькую лабораторию. Точнее ту ее часть, что отходит для лекарских деяний, но Тэхену некомфортно. Даже если в ту часть есть свой вход, а в кармане ощущается тяжесть ключа, там все какое-то не свое. Не те стены, не те травы, не тот запах и не то расположение. Естественный процесс адаптивности можно было бы сказать, но в чужом оборудованном пространстве ему не то, чтобы работать страшно, даже дышать или передвигать какие-то склянки. К тому же Тэ ночная пташка, сын отражения солнца, и ему не нравится сама идея, что-то сможет заглянут из-за спины или залезть в окно. Его все еще пугает некая спонтанность, присущая всем, даже самым маленьким из жителей.       По этим же причинам он использует дом Чонгука. И эй, это менее неловко, когда тот предложил сам и сам же стережет дверь снаружи. Хоть и слегка неловко. Хоть и Тэхен всеми силами оправдывается, что это все, потому что ока к лесу и все пространство можно подстроить под себя. Никак не потому, что он здесь чувствует себя более в безопасности чем где-либо.              — Ты не хочешь зайти? — Тэхен потирает руки друг о друга, выглядывая из-за двери. Его волосы почти что левитируют из-за искорок магии на концах и подвиваются уже из-за излишней влажности на улице. Скоро должен начаться дождь и это слегка омрачает, затягивая лунный свет тучами, оставляя за мистический свет только зажжённые лампы у домов. — Мне будет неловко если ты промокнешь. — Оправдывается.              На самом деле он не настолько наглый. Он предлагал Чонгуку оккупировать свою кровать обратно на второй день, но тот настаивал, он приглашал его в дом на четвертую вот такую вот свою ночную работу и тихо проговаривал, что это не помешает, но тот упорно оставался на улице, делая вид, мол уже спит или не слышал. Иногда поглядывал из-за окна, иногда отходил дальше, когда запах магии начинал чесать нос слишком сильно. Но в целом они старались не мешать друг другу, оправдываясь какими-то дурацкими причинами.              В этот же раз Чонгук правда заходит. Закатывает рубашку в рукавах и громко чихает, останавливаясь в месте, что раньше можно было назвать подобием кухни. Удивительно, как за две с небольшим недели его хижина, до этого наполовину пустая, обрела совсем другие очертания. Теперь на веревках сверху весят травы, на отрытых полках, рядом с корзиной с фруктами и типичным «соль/сахар» стоят еще какие-то склянки с разным наполнением, а в воздухе пробирает тем самым чаем, что они пьют время от времени. Оказывается, очень даже расслабляет и предает уверенности в своих действиях. Чону бы в пору задуматься не травят ли его, постепенно подводя к могиле, но он не думает. Принимает чашку из рук и отсербывает громко. Дурацкая привычка. Может, сама природа с лесом намекает им уже поговорить, а подступающий дождь только удачно сложившийся предлог?       Они правда болтают в типичном: делятся прошедшим за день и о историях, что Чонгук пропустил за обедом. Тэхена вон уже зовут к главному костру, даже если тот отказывается нормально есть. Ведьма буквально нашла себе защиту ввиду маленьких волчат, которые по возможности тягают его за белокурые волосы и просят рассказывать больше о внешнем мире, куда ход им воспрещен из-за нестабильности в превращении. Потихоньку и старшее поколение перестает на него озираться при любой возможности и не стоят коршунами над головой, когда тот плетет венки. Чон знает, что во многом нужно благодарить именно Суджина, но он лишь тихо заносит тому продукты за неимением нужных слов. Он должен переживать за стаю, а не за ведьму, но почему-то выходит все с точностью да наоборот.        Чонгук идет в комнату, потом возвращается. Его будто бы не покидает то самое чувство опасения. Мысленно советуется с собой. Старик был прав: ведьма не настораживает. Его удручает мысль, что тот уйдет, что что-то случится, что сам мешает своим хождением и громким сопением, но не фантомно существующая опасность.              — Им уже лучше. — зачем-то напоминает Тэхен. Он вытирает руки о полотенце, снова купает их в воде в небольшой посудине у окна и повторяет процедуру несколько раз. То ли виной во всем нервозность, то ли нахождение кого-то постороннего в комнате. Чонгук заметил это. Когда ведьма полностью занята чем-то, то не очень любит гостей, не смотрит по сторонам и завешивает все отражающие поверхности, кроме той самой воды в разных пиалах. Есть в этом что-то даже пугающее и пробирающее до дрожи.              — Это хорошо. — волк застывает у приоткрытой двери. Кажется, его заметили еще до того, как он успевает выйти. — Я тебе мешаю. Верно?              — Нет, просто… — беловолосый слегка тушуется, наконец оглядываясь в сторону собеседника. — не мог бы ты остаться в одной комнате? — намекает, указывая на стульчики. — Меня слегка сбивает, когда ты места себе не находишь.              — Ты чувствуешь, когда что-то двигается в доме? — Чон слегка удивленно выдыхает это раньше, чем успевает подумать. Слегка осекается, когда тишина становится осязаемо некомфортной и вязкой. — Я имею ввиду… знаешь, сложно понять, как тебя это отвлекает.              Он все же разваливается на стуле, подгибая под себя ногу и рассматривает разные фенечки и нитки на столе. Все не решается спросить о их количестве и зачем ведьма так часто что-то делает руками.              — Ох, нет. Это как… — задумывается. Тэ никогда не сталкивался с тем, чтобы когда-то объяснять специфику своей природы или ощущения. Кажется, сейчас он в полной мере понимает, как сложно было ему растолковать как общаются волки. — я чувствую всю территорию, что что-то внутри меня определяет как…свою. — с легкой вопросительной интонацией.              Чонгук выгибает бровь и слегка фырчаще хмыкает. Его территория значит. Это выходит больше на подсознательном, но они оба понимают.              — Не подумай только, я не претендую! Это вроде как работает для сохранения безопасности.              — Да, я понял. Не обращай внимания.              — Но, тебя это задело.              — Меня задело слово, которое ты использовал, а не ситуация. — Он спокоен. Это не то приятное спокойствие, скорее в том, где оба сбавляют свой пыл к подступившей насторожённости. Они спокойно смотрят друг другу в светящееся радужки, понимая, что ничего страшного не грозит. Оба почти что синхронно вдыхают.              — Я не очень понимаю, как это объяснить.              — У тебя глаза красивые.              Говорят, так же одновременно и застывают где-то между. Это было неловко. Слишком. Воздух вмиг вспыхивает так будто бы кто-то поднес спичку к очагу возгорания. Накатившая буря делает один сплошной поток, поднимая лоскуты ткани и испаряется.              Тэхен отворачивается слишком быстро, принимаясь размешивать что-то свое в небольшой посудине. Слишком сильно растаскивает по стенкам крошки трав из-за чего густая масса начинает темнеть — испортил.              Чонгук же в свою очередь опешено смотрит в чашку с холодным чаем и мысленно прикидывает возможность существования в их мире некой сыворотки правды, что заставила говорить то, о чем думаешь уже несколько дней к ряду.              — Знаешь, у нас ведь что-то такое тоже есть. — через несколько минут молчания. Становится некомфортно — нужно заполнять и Чон берет это на себя. — Я имею ввиду территорию и все такое.              — Спасибо. — За то, что не молчишь, что остался, что помог и за то, что сделал комплимент тоже. Тэхен не определяется, что будет сказать правильно по этом компонует в одно емкое обращение. Еще раз «спасибо»              Ведьма никогда не испытывала проблем с самооценкой. Он просто знал, что слегка отличается от людей, своей яркой внешностью, но у них все имели свои индивидуальные черты и это не было проблемой, пока его путешествие не началось и он определенно знал, что глаза более выразительная черта, которую сложно игнорировать от внезапного сияния драгоценных камней. Но, слышать что-то приятное сейчас почти что на вес золота. И ей, он правда был слегка избалован матушкой в детстве что бы сейчас чувствовать покалывания от того, как все же это приятно.              — Вы уже можете говорить? — когда им не о чем начать, то Тэхен начинает заводить разговор о больных волках. Он, как всегда, спрыгивает с темы на тему, а потом замолкает, наконец находя себе место поудобнее: садится к Чонгуку за стол и перебирает всю ту гору ленточек, соединяя в какие-то свои понятные узлы.              — Да, я уже слышу, как Чимин меня проклинает.              — Чимин?              — Точно. — Кажется, они никогда не говорили про тех самых волков как-нибудь более осязаемо. — Тот рыжий волк с пятнышком на макушке, которого ты пригрел веником. — Чонгук явно по-доброму на это отзывается. Уже данные обстоятельства не вызывают беспокойства, так что он может себе позволить подобное.              — Вы близки?              — Я скорее близок с его парой, чем с ним самим. Хотя, тут как смотреть.              — Мне кажется, что ты врешь. — Тэхен достаточно искренен в своих суждениях. Последний раз, когда он был у волков с Суджином, проверяя их состояние, Чонгук пришел в своей волчьей ипостаси и начал растормаживать рыжего. Ведьма не знает причин, но выглядело это со стороны так будто бы эти двоим по десять лет, а греется на солнышке удел стариков, так что они мысленно выдавали друг другу что-то типа: «Вставай. Хватит валяться»              — Я не вру!              Иногда Чон напоминал маленького ребёнка этими своими вполне себе искренними и эмоциональными реакциями. Раньше это вводило в некий ступор, сейчас же Тэхен лишь на них улыбается, понимая: эта черта присуща всем волкам тут. Очень даже мило, хоть и плохо складывается с остальным образом.              — Я скорее по наставлению Намджуна ему больше нянька.              — Прости. Я начинаю теряться в том, кто кому и что. — Тэхен посмеивается, поворачивая голову к окну. Там и правда пошел дождь. Он слегка разморил, так что никакой работы уже не планируется. Вода заберет с собой глубоко в лес весь запах магии. Ну и пусть. У них тут разговор о личном и почему-то кажется, что очень трепетном.              — Наш вожак — Намджун. За его пару — Чимин. — объясняет Чон на пальцах, буквально показывая эту связь замочком.              — Разве парой вожака не должна быть… ну женщина? — Тэхен слегка розовеет кончиками ушей. Он вроде как знает, что только у людей какие-то свои предрассудки на счет пола выбранной спутницы или спутника в жизнь, и он определенно видел двух волчиц н днях, что мило ворковали у поляны. Так что он спешно поясняет, ловя на себе непонимающий взгляд. — Я имею виду, не будут ли проблемы с наследниками?              — Слышал что-нибудь о приемниках? — Волк посмеивается, смотря как у собеседника проходит целый ряд мыслительных процессов, а потом тот утвердительно кивает.              Они оба считают важным кивнуть друг другу еще несколько раз, пока Чонгук объясняет, что Намджуна сейчас нет в поселении из-за каких-то важных дел на севере и что он вроде как ему названный брат или что-то в этом роде. Потом они оба продолжают смотреть в окно.       Кажется, между впервые так тихо, если не брать в расчет прогулку от опушки лесника и к территории волков и это совсем точно не напрягает, а наоборот. Лес будто бы томительно долг ожидающий вот такой вот атмосферы не спешит разыгрывается громким воем ветра, чтобы хотелось запереться; скорее наоборот приглаживает по спутанным волосам обоих своих детей и баюкает переживания. Тэхен даже умудряется легко подмугыкивать песне, что слышит от природы.              — Знаешь, я ведь тоже не здешний.              Кажется, проходит добрый час в тишине. От того у парня слегка хрипит голос, когда он снова начинает говорить, обращая на себя внимание.       Тэхен удивленно данной информации, издавая этот странный звук в конце мелодии. Удивительно. Он достаточно часто видел, как волки семейно собираются у костра каждый вечер, как о чем-то щебечут, разделяя приемы пищи, как болтают, подкалывают и громко смеются. Тэхен искренне завидовал, смотря на это столько раз, сколько и видел там, вместе с остальными Чонгука. Как своего, а не гостя, не чужака. Хотя, если оглядеться по сторонам, то теперь можно найти объяснению и крайнему дому, и окна, что не в ту сторону, и возможно, слишком большую осторожность в каких-то своих действиях. Он видел, как Чонгук недовольно фыркает, как говорят, что извечно рычит на тех, кто обязан ему подчинятся, но не разу не видел, чтобы тот кого-то с горяча бил или нападал, даже играючи, как тут делают многие. От этого начинает слегка першить в горле. Не понятно только от жалости или от того, что есть хоть кто-то, кто возможно, понимает его чувства.              — Места, где я жил раньше больше нет, так что Намджун забрал меня к себе, и я ему правда благодарен. — Чон заходит из далека. Он правда внезапно понимает, что лучше озвучить свои противоречия чем остаться с ними и пытаться прожить дальше, чем мучатся в догадках и сомнениях собственной чувственности и мягкого шелка, что может его укрыть той же атмосферой, что и остальных.              — Мне жаль. — Тэхен поджимает губы и прикрывает глаза. Он не знает, что, стало быть, с его родной гаванью, остался ли хоть кто-то с того клана, но, когда кто-то упоминает семью, он не может не вспоминать жаркие летние дни там. А от четкого осознания чужой потери все холодеет. — Что стало с тем местом? — Он так же не может не спросить, видя, как кто-то изливает душу. Нет, не в желании сделать больнее, вороша воспоминания, а подсказывая слова. Знаете, иногда такое бывает и понятно, что нужен лишь правильный вопрос. Тэхен их не се знает, но пытается на пробу совать руку в глубокий пруд.              — Знаешь, мне не нравилась сама идея изначально что ты здесь.              Одна маленькая мысль прошмыгивает будто бы мышь и тут же прячется, заставляя занимать более оборонительную позицию. Тэ опускает руки со стола, переставая играться веревочками, из которых волей-неволей вышла новая линия судьбы.              -Раньше волкам было очень выгодно и важно иметь кого-нибудь из существ под боком. — Чонгук сглатывает вязкую слюну, кажется, слишком громко и прикрывает глаза. Тяжело смотреть хоть на что-то, что имеет очертания в комнате или за ее пределами. — Да, то поселение уничтожила ведьма. — заключает, будто бы судебный приговор выносит. Тот самый, с которыми родню Тэхена палили на высоких кострах люди. И он в ужасе, растерянности и чем-то еще, приправленным сверху, что не может не отражаться на запахе или атмосфере, от которой они оба равноценно зависимы.              Становится тяжело даже воздуха набрать, поэтому беловолосый лишь и может рыбкой открывать рот и тут же закрывать за неимением нужных слов. Если бы его дом кто-то отпустил в забвение, то он бы проклял. Сейчас он не знает как, но точно бы проклял и всю жизнь преследовал бы из-за мести. Таким как они привычно винить во всех своих недугах и проблемах людей, но мирится так же с обязанностью жить бок о бок, а тут другое. Существо, так же лишенное права вольности лишает кого-то единственного оплота безопасности. От этого же и дурно. Тэхену хочется вскочить и где-нибудь спрятаться. О боже, Чонгук же его и защищал от других, выделил ему место в своем же доме и всю эту магию переносил на себе. А сколько он будет мыть свой дом, чтобы запах ушел или сразу спалит к последней крошке пепла? Каково ему будет отчитываться перед вожаком, что его пара была отметелена ведьмой? А как он спокойно смотрит, пока Тэхен играет с детьми на поляне? А как… Слишком много этих вопросов и внезапных озарений, которые Тэ трактует по-новому со знанием новой информации. Выходит, совсем не его защищали, а от него.              Нужно подышать. Он просто так встает и выходит из хижины, не заботясь об опасности, что его так до этого пугала. Сейчас, на эмоциях, и ветер сильнее, ощущая беспокойство своей крови, и желание засунуть свою голову прям в пасть какого-нибудь лесного хищника впервые преобладает над «живи или выживай» Но, Тэхен лишь останавливается на крыльце и садится под деревянным навесом. Ему идти некуда. Несколько дней назад в поселении прошла молва, что новый лесник все же нашелся и обжил свое жилище. Так что ему вперед только в неизвестность и снова в тишину. Кажется, снова будет сложно научится засыпать в кромешной тишине и продавать свои лекарства людям. Кажется, он так же почти что плачет, оседая на холодную древесину.              — Прости. Я… Я уйду. Завтра же. — Он определенно точно тараторит. — Оставлю все нужное Суджину и не помешаю вам больше.              Чонгук стоит у входной двери, раскрытой настежь сквозняком, и смотрит на лесное чудо магии перед собой. Он не смог остановить его сразу или что-нибудь сказать, потому что комок чужих эмоций взбеленился всей имеющейся пылью и ударил прям в грудную клетку, заставляя закашляться. Все же не те слова подобрал для начал всей истории.              — Ты не дал мне договорить. — парень садится рядом и грузно смотрит вдаль, где за поляной начинаются деревья и исчезает обоняние с собственным ощущением кого-нибудь другого покуда дождь и чай забивает все остальное.              — Ты не должен был столько терпеть. Правда…              — Тэхен, ты не дал мне договорить. — прерывает и, кажется, впервые обращается за полным именем, а не только отличительным «ведьма». Это заставляет задохнуться и проглотить все слова разом. — Когда-то я ненавидел данные обстоятельства, судьбу или что там за это должно отвечать в жизни. Я каждую ночь проклинал луну за ее детей и себя в том числе тоже за то, что каждого из дома выгнали и отправили на произвол судьбы или убили, а я так же, как и остальные и ухом не смог содрогнутся. Но уже не так больно. — это слышно в голосе и манере подачи. Та тихая, с такой обычно сказки детям рассказывают, хоть напряжение и оседает во всех согласных. — когда мне сказали кто был виновен в болезни волков — был в ярости и так же легком ужасе. Но потом… — Чонгук зачесывает спутанные волосы пятерней, вздыхает, слишком долго подбирая нужные слова.              — Я знаю, как они себя хорошо чувствуют, выстраивая новые связи с кем-то, как полезно для силы клана в целом иметь рядом ведьм…              — Но, ты не хочешь, чтобы все повторилось? — догадывается Тэхен. Он впервые вот так смотрит на свою сущность и впервые по-другому смотрит на тех, кто друг за друга горой. Он тоже ощущает эту атмосферу в поселении, будто бы тебе мысленно рассказывают все легенды и раскрывают объятия — ты только упади в них.              — Не только в этом дело. То есть да, но, меня пугала своя реакция. — это правда и это наталкивает только на вопросительное мычание, мол «что ты имеешь ввиду?»       — Меня не напрягает твое присутствие тут, не ощущается какой-то большой угрозой, а наоборот и… я быстрее побегу защищать тебя чем кого-то из семьи, и мне нравится этот горький запах чая, которым пахнет теперь все в доме, и так спокойно, когда ты засыпаешь тут и я могу позаботится что бы с тобой ничего не случилось.              Они оба вполне себе понимают, что это значит и почему. Но, это так неправильно, что пробирает на нервный смешок, когда Чонгук сам себе признается в симпатии к тому, кого должен убить, не смотря ни на что просто из внутреннего принципа. Он даже порывается озвучить это абсурдность, хотя лишь вздрагивает от чужого прикосновения. Тэхен не изменил своей позы, просто накренился вбок и положил голову на плечо, тихо шмыгая. Кажется, он сам понимает абсурдность данной ситуации и все наконец правильно объясняет в своей голове. Мысленно прокручивая как кто-то из старших за завтраком говорил про излишнюю опеку от волка к ведьме и что тот следует по пятам лишь для того, чтобы сесть. Ну, они удивительно были близки к своим задумкам. Слишком проницательны, как думается самому Тэхен в данный момент.              — Если тебя это успокоит, то я даже колдовать толком и не умею в этом русле.              — А волки на поляне так не считают. — кажется, у обоих садится голос и рушится внутренний барьер.              — Я сам не знаю, как так вышло.              — А лечишь как?              — Интуитивно. Будто бы ниточки связываешь и развязываешь. Мне лес в этом помогает. — это же ваш дом — заканчивает ведьма лишь в мыслях. Их дом…              В раннее утро, где месяц встречается с солнцем, перекидываясь далекими звездами и забирает новые, упавшие капельками дождя они вдвоем падают в объятия друг друга отдавая всю недосказанную тишину в поцелуй. Так будет правильно что бы не всматриваться и не гадать, что бы не хотелось боятся и признаваться в этом не только лишь себе.              — Оставайся в этом доме столько, сколько пожелаешь — тихо шепчет Чонгук в чужие губы, имея ввиду не только свою хижину, на холодном пороге которого им слишком наконец свободно.              — Только если с тобой — соглашается так же Тэхен, подразумевая свои взаимные чувства, которые они оба правильно понимают.