Начистоту
Видит бог, Чонгук не хочет драться. Видит ли́? Или, как обычно, вновь позволит злу творить немыслимое, закрыв глаза на тех, кто нуждается в помощи? Видя замершего у магазина Мингёна, усмехающегося ему в лицо, он уже не уверен в том, что прежний Чонгук остался в далёком прошлом. Однажды он дал слово Хёнджу и себе, что и пальцем никого не тронет. Но разве теперь есть смысл в том, чтобы держать обещание? Видимо, нет. Потому что Мингён движется к нему с нахальной улыбкой, с гордо поднятой головой, мерзко харкая слюной в разные стороны, и от этого зрелища хочется избавиться как можно скорее. — Говорят, Чонов стало меньше, — подойдя ближе и смотря куда-то в сторону, усмехается Мингён. Сука. Чонгук считает в уме секунды, как в старые добрые времена, о которых он почти забыл. — Я разобью твою голову, — произносит вслух. — Да? — тот шире расплывается в паскудной улыбке, поглядывая назад. — Попробуй. Жалкий Мингён зовёт кого-то по имени, и в сию секунду за его спиной появляются несколько человек. Кто-то из них знаком Чонгуку: кажется, он видел их в школе. А есть те, кого он видит впервые. Чонгук уже понимает, что не справится с таким количеством людей, но отступать не намерен. И он знает точно, что сегодня милостивый бог вновь оставит всё на волю случая. — Как тебе такое, Чон? — смеётся, издевается, провоцирует. Думает, что Чонгук не осмелится встать против пятерых здоровых парней. Оттого и не боится. Покачиваясь взад-вперед, сложив руки в карманы, пользуется представленной возможностью, чтобы показать другим, что он чего-то сто́ит. Но Чонгук рушит его планы. Пара мгновений — и Мингён свален с ног, придавлен к холодной грязной земле, пропускает яростные удары по лицу, орошая землю вокруг кровью, пока его дружки только начинают соображать и спешить на помощь. Чонгука оттаскивают, игнорируя недовольный крик, толкают к стене и после хриплой команды задыхающегося Мингёна наносят ответные удары. Он не сопротивляется. Принимает всю ярость, радуясь тому, что физическая боль перекрывает воспоминания о бездыханном теле брата. О том, что Чонов стало меньше. Валяясь у мусорного бака, едва дыша и кашляя от боли в груди, он не обращает внимание на приближающегося к нему Мингёна. Тот пинает его несильно, проверяя состояние, и зло выплёвывает, усмехаясь: — Чтоб вы все передохли, мерзкие ублюдки! Сквозь шум в ушах Чонгуку удаётся расслышать это проклятие, после чего он напрягается, пытаясь вспомнить, чем он мог вызвать такую ненависть, ведь с Мингёном он дел не имел и даже не пересекался. А тот, словно чуя его непонимание, садится на корточки ближе и, прищурив глаза, продолжает и дальше вести монолог: — Думаешь, вам всё подвластно? — говорит тише, специально понизив голос. — Думаете, что вправе издеваться над людьми, унижать их, ломать?.. — Пошёл к чёрту! — Чонгук переваливается набок и пробует встать, но от лёгкого толчка снова падает на спину. — Вы лишь жалкие людишки, которые возомнили себя не пойми кем. Но ничего, судный день скоро настанет. Сумасшедший. После того случая в школе Мингён изменился. Раньше он был тихим, прилежным учеником. Сейчас же… Мингён съехал с катушек и несёт полнейшую чушь. Решив покинуть компанию Чонгука, он встаёт, отряхивает грязь с колен и отпускает свою свиту жестом, но застывает на пару секунд. — Жаль, что Чимин расправится с вами быстрее, чем мы до вас доберёмся, — от знакомого имени по коже пробивает холодом. Чонгук, встрепенувшись, подрывается на ноги и, пошатываясь, налетает на застигнутого врасплох Мингёна. Хватает его за грудки, пристально смотря в глаза. — Повтори, — трясёт Мингёна, требуя ответа, и, не дождавшись, сильнее встряхивает, показывая своё нетерпение. Но Мингён лишь расплывается в улыбке, и Чонгуку ничего не остаётся, кроме как силой добиться ответа. Он бьёт кулаком по лицу, и отлетевший назад Мингён падает на землю, из его носа льётся кровь, и он рукой размазывает её по искажённому болью лицу. — Чтоб вы сдохли! — дикий хохот срывается с окровавленных губ. Его трясёт, глаза горят, и он кричит, словно обезумевший, надрывая горло: — Чимин убьёт вас всех по очереди! Чонгук подходит к нему и, схватив за локоть, поднимает на ноги. — Где он? Он здесь? В городе? — А ты так и не понял? — блаженная улыбка становится шире. Мингён словно насмехается над ним, оттягивая момент. — Мне интересно, что такого вы ему сделали, что он вернулся вам мстить? — Где Чимин? Ты видел его? Мингён приближается вплотную и шепчет в ухо по слогам: — Я-то видел, а вот ты, похоже, слепой. К горлу подкатывает ком. Чонгук перестает дышать, почувствовав давление в груди, будто его тело пережали чем-то тугим, перекрыв доступ к кислороду. Но самое худшее впереди. — Ты уже спал с ним? И каково тебе, а? Каково тебе спать с фриком? — Что? — Чонгук толкает Мингёна и сам резко отступает назад, словно от удара током. Мингён, увидев его растерянность, меняется в лице и вмиг становится расслабленным. Пропадает вся нервозность, возвращается уверенность в себе. Он склоняет голову вбок, после облизывает губы и, дразняще прикусив кончик языка, стоит, не двигаясь с места и ожидая, пока до Чонгука дойдёт. — Как же сложно, — издевательски вздыхает. — До-ну. — Он его подельник? — не желая улавливать связь, раздражённо спрашивает Чонгук. — Ты казался мне умнее, — насмехается над чужой растерянностью и не успевает среагировать: Чонгук преодолевает расстояние за долю секунды и от нетерпения толкает к стене, запугивая разъярённым взглядом. — Отвечай! — кричит, отчего Мингён вздрагивает и кидает взгляд ему за спину, выискивая подмогу. Но там никого нет, и ему ничего не остаётся, кроме как рассказать свои предположения, лишь бы спастись. — Я видел, как он кладёт змею в шкафчик Тэхёна. — Ты сказал о Чимине, — возвращает его к прежней теме, пропуская всё сказанное мимо ушей. — Разуй глаза, Чонгук! И спроси у Дону, ой… — замолкает, хихикнув, — у Чимина, — поправляет себя, внимательно смотря на реакцию Чонгука, — как ему удалось облапошить вас? — Ты… — Чонгук сжимает губы, сильнее придавливая Мингёна к стене и приподнимая его за грудки. — Повтори, что ты сказал! Чонгук ждёт опровержения. Даёт шанс несчастному взять свои слова обратно и сказать, что это была всего лишь шутка. Ведь это невозможно. Дону не может быть Чимином. Такого просто не может быть. Но Мингён молчит, лишь скалится, следя за каждой эмоцией на лице напротив. И в этот момент Чонгук понимает, что ему не врут. Чонгук, чувствуя нарастающую в груди ярость, дышит часто, напряжёнными пальцами перекручивая одежду парня. — Беги, — вырывается из его губ. Мингён широко распахивает глаза от шока, пытается отодвинуться или хотя бы пошевелиться, но Чонгук, кажется, не планирует его отпускать. Тогда Мингён хватает его за запястья, недоуменно хлопает глазами, молча пытаясь убрать руки. Но Чонгук на него не обращает внимания. Он словно не здесь, не с ним. Мингён прилагает усилия, чтобы оттолкнуть Чонгука от себя, и, воспользовавшись его заминкой, удирает, не оглядываясь. Чонгук стоит на одном месте, не двигаясь ни на шаг. Смотрит вслед сбегающему Мингёну, внутри же борется сам с собой. В сознании всё ещё крутятся беспощадные слова Мингёна. От противоречивых чувств в голове возникает путаница, вместе с ней приходит боль, раздирающая напополам. Он возвращается домой лишь с одной целью: получить опровержение чужим словам. Там, как он и предполагал, пусто. Дону ушёл. Чонгук собирается позвонить ему, но передумывает, решив для начала кое-что проверить. Он поднимается в свою комнату, и взгляд тут же падает на видеокамеру. Батарея почти села. Заряда хватит лишь на быструю перемотку, но он не станет смотреть прошедшую ночь полностью. Чонгук берёт видеокамеру и садится на кровать. Перед тем, как включить, тяжело вздыхает: настраивается. Змея, находящаяся в банке, шумит и наводит страх. Она всё так же бьётся о стеклянные стенки и, кажется, не собирается прекращать. Терпения не хватает. Индикатор на видеокамере мигает красным, чем раздражает. Руки отчего-то дрожат, и ему хочется курить. Но пальцы уже нажимают на кнопку. Экран загорается, после темнеет, и на нём появляется заставка. Долго грузит. Чёрный металлический корпус становится теплее и согревает холодные подрагивающие руки. Чонгуку не терпится увидеть, но секунды, как назло, тянутся. Не выдержав, он прикрывает глаза, но лучше бы этого не делал. Перед глазами образ Дону. Тот улыбается, подрагивая уголками губ, но от него не исходит ни капли добродушия. Чем дольше он смотрит, тем яснее виден злобный оскал ненависти. Лёгкие наполняются кислородом: Чонгук прерывисто дышит, пока картинка собирается из пазлов. Образ Чимина всплывает в голове постепенно: он стоит в холле школы в тёмных бесформенных джинсах с протёртыми коленями, задрипаное худи того же оттенка скрывает телосложение, капюшон накинут на голову. Возится с учебниками и совершенно не обращает внимания на шумных людей вокруг. «Обернись!» — просит Чонгук в воображении, когда воспоминание стоп-кадром застревает в голове. Поток неудержимых мыслей отвлекает. В ушах гудит, эхом проносится чистый, уверенный голос Дону, его заливистый смех. После едва различается лепет Чимина у доски: тот неразборчиво что-то мямлит сквозь сжатые зубы, путаясь в словах. Мысли бессвязные, путающие. Чонгук напрягается, пытаясь зацепиться хоть за что-то. Дону. Его глаза. Они голубые. У Чимина же — подобны чёрным дырам. Точно. У них разные глаза. Линзы? Он носит линзы? Похоже на правду. Что ещё, Чонгук? Вспоминай! Давай же! Оттенок кожи. У Дону кожа светлая и нежная, как фарфор. К ней хочется прикоснуться. Кожа Чимина темнее, и запах у неё другой. Другой же, да?! Ещё он ниже, и овал лица у него другой! Чимин не похож на его Дону… Он нелепее! Трусливее! Чимин трус и никогда бы не смог сделать того, о чём говорит Мингён! Его Дону оклеветали, чтобы разлучить их. Зачем-то Мингёну это понадобилось, но Чонгук этого не позволит. Он не станет верить сомнительным сплетням, небылицам. То, что с ним происходит, никак не связано с тем, что происходит с Тэхёном. И Дону тут ни при чём. Позже он разберётся с ним и спросит, для чего тот, по словам Мингёна, подбросил ядовитую змею. Сейчас же он хочет вернуться к незавершённому делу. Порывшись в меню камеры, он находит запись и сразу нажимает на ускорение. Главное — не проморгать момент. Вот он встряхивает подушку перед тем, как лечь в кровать. Перемотка! Вертится в складках одеяла, пытаясь уснуть. Не то! Проходит несколько минут, и Чонгук замечает изменения: его тело на экране видеокамеры расслабляется, он перестаёт возиться, приняв удобную позу, и спит так крепко, что кажется, будто видео поставили на паузу. Лишь помехи дают понять, что это не так. Ночь темнеет. Казалось, что сильнее уже некуда, но Чонгук отчётливо видит, как комната погружается во мрак. Нехорошее предчувствие и дрожь всего тела усиливаются вместе с чернотой на экране. Видео рябит, и Чонгук ближе подносит видеокамеру к своему лицу: так виднее. Он щурит глаза, невольно открыв рот, и смотрит, не веря своим глазам. Нет. Такого быть не может. Ему кажется? Он вскакивает с кровати, ставит запись на паузу и включает свет в своей комнате. Слишком темно, но он увидел, что в одном конкретном месте, в верхнем углу комнаты что-то есть. Чонгук воспроизводит запись в обычном режиме. Его глаза распахиваются шире, он продолжает пялиться в угол и вскоре отчётливо видит чёрный сгусток: рябящий и увеличивающийся в размерах. Чонгук резко дёргается, перемещая взгляд в тот самый угол и долго смотрит. Словно ждёт, что то нечто с экрана объявится сейчас и тут. Но ничего не происходит. Не увидев ничего странного, он с опаской возвращается к просмотру и смотрит, как на стене продолжает образовываться узор. Неровный, с разветвляющимися краями, медленно устремляющийся вниз. Чонгук сглатывает. Теперь он чувствует себя иначе: его привычная комната — вовсе не уютное и безопасное место, какой казалась ранее. Стоя на одном месте, он продолжает смотреть, неосознанно поглядывая туда, где ночью было оно. — Проснись, — говорит себе спящему, глядя, как это нечто оседает вниз, скрываясь за кроватью, а после — как оно поднимается к нему со всех сторон, расползаясь по постельному белью. Тело Чонгука будто накрывает чёрным покрывалом. Мерзким на вид, склизким и тяжёлым. Оно напирает на него, пытаясь слиться с ним воедино. — Проснись, ну! Давай же! Будто услышав его крик, Чонгук на экране дёргает рукой, отгоняя призрачный сгусток у своего лица. Но тёмная дымка, коснувшись ладони, так и остаётся на ней. А после Чонгук, кажется, забывает, как дышать, глядя на руки, жадно вцепившиеся в его горло. Он невольно прикасается к шее, вызывая боль от контакта с пальцами, продолжая смотреть, как сам себя душил этой ночью. Как нечто сливается с его руками, и вскоре становится непонятно, кто из них ведёт. — Чёрт! — Чонгук отбрасывает камеру на кровать и уже издали смотрит на своё скованное в движениях тело, на округлившиеся глаза и покрасневшее от натуги лицо. — Бред! Это полный бред! — истеричный смех подступает, и становится непонятно, отчего дрожит всё тело. Он хватается за голову, бьёт себя по вискам. — Думай, думай! — психует, что ничего не складывается. Посмотрев видео, он так и не понял, что происходит. Всё стало лишь запутаннее. Внезапный стук отвлекает. Чонгук направляет голову к источнику звука, и тот вновь повторяется. Змея… Осознание накрывает его, и он, выбежав из комнаты, обратно возвращается не с пустыми руками. Сломя голову бежит к банке с рептилией и, схватив её, немедля кидает на пол. Та вдребезги разбивается, и змея, оглушенная ударом, оказывается обездвиженной на какое-то время. Чонгук пользуется моментом и расправляется с ней, рассекая её ножом. В нём нет ни капли сожаления, но ему не становится легче, что-то не даёт ему вздохнуть полной грудью и выдохнуть. Он смотрит на дрожащую руку с холодным оружием в ней, и что-то странное происходит внутри него: тело горит, кожа покалывает, как при аллергии, и это пугает. Теперь со змеёй покончено. Дело остается за малым: нужно найти Чимина и заставить его сказать правду.***
Резкая боль от ударов по щекам не сразу помогают Чимину прийти в себя. Он чувствует усталость во всём теле и едва борется с ослабшим организмом. Но кто-то настойчиво продолжает приводить его в чувство. Вскоре холодная вода, выплеснутая в лицо, сгоняет остатки бессознательности. Встрепенувшись, он жадно вдыхает воздух ртом, хлопая глазами от испуга. Напряжённые ладони Чонгука на лице придерживают голову прямо. Тот внимательно смотрит в глаза, после оглядывая всего Чимина. — Думал, что помрёшь, — выдыхает Чонгук, вставая на ноги. — Надеялся? — восстанавливая дыхание, спрашивает Чимин, на что Чонгук лишь кривит рот, смотря на него сверху вниз. После хватает за локоть, поднимает на ноги и тащит за собой. Чимин начинает сопротивляться лишь тогда, когда хватка становится сильнее, и Чонгук, выйдя с ним на улицу, не отпускает, а стремительно ведёт его на задний двор. — Чонгук, — Чимин совершает попытки остановить его, тормозит ногами о землю, хватает за руки, пытаясь разжать вцепившиеся в него пальцы. Но сил освободиться не хватает. Чонгук не поддаётся, не оборачивается, лишь безмолвно тащит за собой. Останавливается у спуска в подвал под домом и, медленно развернув голову в сторону Чимина, грозит прищуром глаз, молча прося перестать сопротивляться. Чимин от ужаса широко распахивает веки, смотря на ведущую вниз лестницу. Дыхание учащается от страха. — Нет, — мотает головой в отрицании, но его хватают лишь сильнее, таща за собой. — Спущу с лестницы, не раздумывая, если не прекратишь, — Чонгук ожидает повиновения, но, не увидев его, скрещивает руки Чимина на талии, обхватывает сзади и, почти держа его на весу, спускается вниз. Запах плесени усиливается с каждой ступенькой вниз. Пульс Чимина бьётся с силой от страха, как только он видит железную дверь. Та отворяется после пинка. Его толкают в темноту, и он едва не падает, споткнувшись обо что-то. Но Чонгук успевает схватить его и не даёт приложиться лицом о пол. Они проходят к железной стойке с инструментами, Чонгук одной рукой начинает копошиться в деревянном ящике, а после, найдя то, что искал, обвязывает Чимина верёвкой, не заботясь о том, что резкими движениями может сделать ему больно. Сильно передавив талию и завязав тугой узел за спиной, привязывает Чимина к ржавой батарее. — Будешь орать, заткну рот грязной тряпкой, — предупреждает Чонгук перед тем, как тот успевает что-либо возразить. После возвращается к двери, чтобы запереться изнутри, нажимает на выключатель, и над их головами загорается тусклый свет. Чимин смотрит на верёвку, сдавливающую кожу, на батарею, и пытается пошевелить пальцами. Перевязанные запястья побаливают, а кисти начинают постепенно неметь. После наблюдает за Чонгуком, смотрит на вздымающиеся плечи. Чужое тяжёлое дыхание слышно на расстоянии, и впервые за долгое время оставаться с ним наедине становится страшно. За время притворства Чимин почти забыл, кем является Чонгук и как сильно может ему навредить. Сейчас страх за свою жизнь окутывает его полностью. — Что дальше? Мириться со своей участью не хочется. Откидывая голову назад, к стене, он поглядывает на действия Чонгука из-под прикрытых век, надеясь, что его предположения неверны. И что его не собираются убить самым жестоким способом. — Прикончишь меня? — Так не терпится на тот свет? — усмешка в голосе режет слух. — Мне интересно знать, что ты собираешься сделать после того, как узнал правду. — Правду? — задумавшись, Чонгук откладывает поиски, поворачивается к Чимину и медленно приближается к нему. Садится рядом и, пальцами подцепив подбородок, выпрямляет его голову, заглядывая в глаза. Долго рассматривает, исследует, а после горько усмехается. Чимин напрягается, хмурит брови, когда Чонгук, наклонив голову в сторону, проводит линию пальцем по подбородку, спускаясь ниже. Почувствовав давление широкой ладони на горле, Чимин рефлекторно поднимает голову, приоткрывая рот от нехватки воздуха. Глаза слезятся, лицо горит, а Чонгук всё так же продолжает смотреть в глаза, яростно сжав губы. — Это правда ты? — недоверие в голосе, тщательный взгляд: разъяренный Чонгук исследует Чимина, пока тот задыхается от его цепких лап. Чонгук словно не видит, как тот борется за свою жизнь, не хочет обращать на это внимание и не отвлекается от своего занятия. Рассматривает каждую морщинку, каждую родинку на покрасневшем лице, словно от этого есть какой-то толк. Чимин хрипит с присвистом и думает лишь о том, как бы не отключиться. — Мне сказали, что ты не Дону. Сказали, что ты лжец! Почему ты молчишь? Скажи, что они врут! Скажи, что Мингён ошибся! Давай же! Это ведь не может быть правдой… Чимин не может разжать челюсть и вымолвить слова. Его буквально душат одной рукой, выражая так неприязнь. В этот момент Чимин окончательно понимает, что никогда не смог бы стать другим человеком. Он навсегда остался тем прежним Чимином, ненавистным всему миру. То, как Чонгук смотрит на него сквозь неприязнь и отвращение, делает ему больно. Хочется крикнуть, чтобы перестал. Чтобы вернул прежнее выражение лица и смотрел лишь с восхищением и бешеным блеском в глазах. Но Чимин забылся. Ведь Чонгук любил не его. А Дону. Парня, у которого с ним никогда не было общего тёмного прошлого. — Где твой дар, Чимин? — сверкая глазами, спрашивает Чонгук. — Ну же, покажи его и останови меня! Теперь-то я знаю, на что ты способен. Давай же, ну… Почему ты не пытаешься спастись? — Чонгук бьёт по стене рядом, выплескивая ярость, и ослабляет хватку, позволяя Чимину сделать вдох. — Давай! Заставь меня прекратить! — Я не… — Не можешь, — зло выплёвывает, после убирает руку с шеи. Чимин жадно всасывает воздух, кашляет и взглядом, полным слёз, смотрит на то, как Чонгук встаёт и принимается рыскать по его карманам в поисках чего-то. Чонгук находит телефон и с трудом вытаскивает его из узкого кармана, вертит в руках и, судя по всему, пытается разблокировать. — Пароль. — Ты там ничего не найдешь. — Сейчас ты позвонишь Чимину, и мы покончим с этим, — Чимин кидает быстрый взгляд на протянутый ему телефон. Чонгук требует и с надеждой ждёт, что его указание выполнят. На что Чимин лишь хмыкает, поражаясь чужой упёртости. Разве можно быть настолько глупым? — Смирись уже. Чонгук отшвыривает телефон в сторону, и тот разбивается о стену с громким треском. — Не смей так говорить, — грозит пальцем, после отворачиваясь в сторону. Чимин может лишь предполагать, что сейчас творится в голове у Чонгука. Отрицание, злость, обида? Видя чужое замешательство, Чимин понимает, что прав в своих убеждениях. Чонгук растерян. Уязвим. И отчего-то Чимину кажется, что стоит ему захотеть, он сможет внушить ему всё, что угодно. И тогда любое слово, сказанное в своё оправдание, для Чонгука будет звучать как подлинная правда. — Можешь посмотреть на меня? — Чимин насмехается. — Хочу ещё раз увидеть твоё замешательство! Его истеричный смех разносится по всему подвалу, он явно доволен сложившейся ситуацией и ничего не может поделать со своими эмоциями. Ему до боли в лёгких становится смешно от того, чем всё это обернулось. — Ты не можешь быть Чимином, — исказив голос, передразнивает Чонгука, заставляя обратить на себя внимание. Тот оборачивается с нечитаемым выражением лица посматривая на своего язвительного пленника. — Дону… Где мой Дону? Чимин заливается хохотом ещё сильнее, пытаясь перекрыть неясное чувство какой-то жалкой обиды. То, как Чонгук не хочет верить в то, кем он является — убивает. И ему, как никогда прежде, хочется сделать ещё больнее. — Где твой дар, Чимин? — кажется, что он и не думал прекращать, но при виде надвигающегося на него Чонгука всё же замолкает, недовольно поджав губы. — Ещё не наигрался? Весело тебе? — Это я должен перед тобой оправдываться? — удивлённо интересуется Чимин. — Хорошо-о… Дай-ка подумать, было ли мне весело… — обхватывает язык губами, изображая раздумье, а после кивает в согласии. — Думаю, да. Быть свидетелем того, как ломается ваша привычная жизнь, видеть страх и беспомощность в ваших глазах — воистину прекрасное удовольствие. Ты не понаслышке знаешь, каково это, правда? Думаю, что и тебе было весело наблюдать за всем этим два года назад? Скажи, Чонгук, тебе было весело? Что ты чувствовал, смотря на беззащитного, напуганного парня, пока его бесчеловечно избивали? Это зрелище доставило тебе удовольствие? Ты испытывал превосходство над другими? Ощущал себя богом? Что? Что заставило вас так поступить со мной?! Нога дёргается — Чимин с яростью пинает молчаливого Чонгука, надеясь выбить из него признание. Тот пошатывается, теряя равновесие, а после череды ударов оседает на пол. Прячет лицо в ладони и словно перестаёт дышать. — Мне жаль… — Замолчи! Не говори, что тебе жаль! Не смей так говорить! — Если бы я только мог всё исправить, — перебивает Чимина, продолжая стоять на своём. — Я бы никогда не стал… Я бы не… Я бы не позволил никому тебя и пальцем тронуть. — Ты лжёшь. — Мне жаль, До… — он осекается на полуслове. На языке вертится правильное имя, но почему-то произнести его вслух оказывается так тяжело. Всё внутри будто сопротивляется, язык не слушается, мозг отказывается диктовать имя Чимина. Он поднимает взгляд. Вновь мысленно произносит его имя. Пытается принять его. Чимин. Не Дону. Перед ним Чимин. Тот самый одноклассник, которого все недооценили. Он все ещё не верит. Неужели это и вправду он? Отчего-то становится смешно. А ведь он изначально знал, что Чимин не так прост, так почему же не доверился своему чутью? Истина была так близка, но своим поступком он всё испортил. И вместо того, чтобы докопаться до правды сразу, он зарыл её намного глубже на несколько лет. Он вспоминает тот проклятый вечер. Тэхёну не следовало тогда звать Чимина. Но проще же обвинить в случившемся обстоятельства, чем признать себя виноватым. Он хотел доказать всем, что прав. Его друзья так побаивались странного парня и словно с ума сходили при виде него. Проклятый, с паранормальными способностями, Чимин наводил страх. Но Чонгуку казалось, словно он видит его насквозь. Он хотел доказать себе и всем другим, что прав. Хотел показать, какой Чимин настоящий. Тому не следовало приходить. Зря подумал, что ему могут быть рады. Зря поверил Тэхёну, ведь единственный человек, говорящий правду, всегда был Чонгук. А ведь он предупреждал Чимина, советовал уйти, но тот не послушал. Всё могло бы быть иначе, если бы не умысел Чонгука, что так внезапно возник и засел в голове. — Два года. Мне понадобилось два года, чтобы убедиться в том, что я был прав насчёт тебя, — бубнит что-то под нос, словно беседует сам с собой. Чимину начинает казаться, что о его существовании забыли. Чимин молча смотрит на то, как Чонгук дрожащими руками достаёт сигарету из пачки, но не поджигает её, лишь прокручивает меж пальцев, пристально посматривая. Чонгук часто трогает лицо: трёт веки тыльной стороной ладони, нервно чешет подбородок, с силой давя на кожу. Спешно и коротко вздыхает, прикрывает веки и выдыхает в потолок. — Я никогда не думал, что ждать придётся так долго. Надеялся, что ты проявишь себя гораздо раньше. Но в ту ночь ты так и не дал отпор. Чимин не отвечает. Сначала не понимает, о чём тот говорит, и ему приходится приложить усилия, чтобы вернуться в реальность, перестать пялиться на Чонгука и попытаться вникнуть в этот монолог. — Я ждал, когда ты перестанешь притворяться жертвой. В эту чушь с проклятием я никогда не верил. Считал, что это лишь прикрытие. Не понимал лишь, для чего? Зачем скрывать то, кем ты являешься? Ты помог Мингёну расправится со своими обидчиками — склонил к расправе. Разве ты не должен был гордиться этим? — замолкает, вопросительно вздёрнув бровь. Чимин напрягается. Анализирует. Пришедшая мысль приводят его в ярость. Он дёргается с места, выпрямляется в спине, желая задать вопрос, положительный ответ на который не хотел бы слышать. — Что ты пытаешься сказать? Вы избивали меня, чтобы спровоцировать? Взгляд в пол и тихое сопение под нос. Чонгук ещё не ответил, но Чимин по его лицу понимает, что последует после молчания. «Нет-нет-нет!» — он мотает головой в отрицании, не желая принимать бред Чонгука. — Что за игры умалишённых? На что вы надеялись? Ты хоть понимаешь, какой бред несёшь? Ублюдок! — теперь Чимину не до шуток. — Вы чуть не убили меня! И мой отец. Он умер из-за вас… — Мне жаль, Чимин. — И что мне от твоего сожаления? Чонгук встаёт на ноги, выбрасывает сигарету и направляется к двери, не слушая его недовольства. — Куда ты уходишь? — вопрос, заданный Чимином, заставляет его притормозить. По голосу становится понятно, что Чимин не только зол, но ещё и напуган. — Не смей оставлять меня здесь! — он кричит до последнего и не замолкает даже после того, как захлопывается дверь.***
Матери нет. Дом пуст. Сидя на первом этаже, он слышит каждый шорох в подвале. Чимин не унимается, борется. Стучит по батарее, зовёт на помощь, проклинает Чонгука. Кажется, плачет. После по новой. Удары в стену, по полу, яростный крик и череда ненавистных слов, обращённых ему, Чонгуку. Слушать нет сил. Чонгук закрывает уши, моля, чтобы тот перестал издеваться. Чимин добился того, чего хотел, так что же ему ещё нужно? Тишина не даёт покоя. Сквозь закрытые уши он едва различает голос парня. Родной голос… Чонгук раскачивается, не в силах успокоиться, и уже не отдаёт отчёт своим мыслям. Ему кажется, что нет никакого Чимина. Есть только его Дону. Он представляет, будто они в ссоре, и его парень, не сдерживая эмоции, показывает свой характер. Хочется спуститься к нему и успокоить. Обнять и посмеяться над глупым парнем, устроившим истерику. Слёзы катятся, искажая улыбку. Чонгук не хочет возвращаться в реальность. Ему так хорошо в своих мечтаниях, и он бы всё отдал, чтобы остаться в них навечно. Но его парня никогда не существовало, и этого не изменить. Всё то малое, что он знал о Дону — неправда. И ему кажется, что впервые готов полюбить чужую ложь. Если бы ему дали ещё один шанс. Если бы только ему удалось заставить Чимина снова ему соврать… Он бы позволил себя обмануть, не задумываясь.***
— Случилось нечто непростительное. Образовавшийся круг из нескольких человек стремительно увеличивается. Расположеный в самом центре Кристофер смиренно ждёт, когда прибывшие займут свои места. Сам же в это время глазами выискивает одну-единственную интересующую его личность. Мингён где-то рядом. Кристофер чует это. Они стоят у разрушенной церкви Горгоса. В последнее время они часто стали проводить здесь встречи. Тут мало кто появляется, кроме любопытной живности. Вот и сейчас где-то вдалеке слышится лай собак, а над головами справа ухает сова. Расположенный в центре костёр позади Кристофера освещает их укромное местечко. Огонь развевается из-за ветра, согревает. Кристофер всматривается в отблески огня на их прикрытых масками лицах. Он ещё не видит Мингёна, но знает наверняка, что тот находится где-то здесь и прячется за чьей-то широкой спиной, молча подрагивая от страха. Наивный. Неужели действительно думал, что ему удастся провести его? Глупый, глупый мальчишка! Никчёмный, ни на что не годный! Совершенно бесполезный! Улыбка появляется непроизвольно, как только он замечает того неподалеку от себя: побитого, с синюшными отёками на лице, дрожащего от каждого шороха. Он выглядит так, словно догадывается, по чью душу их вызвали на эту таинственную сходку. — Я считал вас семьёй! — Кристофер сжимает кулаки. Чеканит каждое слово. Он зол и взбудоражен от предвкушения. — Мы так долго шли к нашей общей цели, несмотря на препятствия, возникшие на нашем пути. И что я вижу? Что пока одни ищут верную дорогу, другие делают всё, чтобы мы заблудились… Кристофер замолкает. Осматривает присутствующих, ищет поддержку в чужих удивлённых глазах и ликует, выглядев её. Взгляд падает на Мингёна, и лицо озаряет улыбка. Кристофер наблюдает за тем, как мечется трусливый взгляд, как подкашиваются ноги. — Чимин найден, — говорит не томя. По чаще леса разносятся радостные возгласы. Кто-то посвистывает, кто-то топчет ногами, и лишь остолбеневший Мингён молчит, словно боится привлечь внимание. — И среди нас есть тот, кто знал о его местоположении всё время! Ор стихает, на смену крикам приходят тихие перешептывания. Все поглядывают друг на друга, пытаясь найти предателя. — Я всегда старался быть снисходительным к человеческим слабостям, но в этот раз мне не хочется закрывать на это глаза. Но я поступлю слишком жестоко, если не предоставлю возможность исправить оплошность, — от этого предложения дыхание Мингёна сбивается с ритма. Он невольно поднимает голову, и его взгляд тут же приковывается к глазам, смотрящим на него. — Я даю тебе последний шанс. Приведи его ко мне.***
Четыре серые стены. Влажный пол, отдающий землей, и потолок, над которым иногда раздаются непонятные звуки. Чимин уже не помнит, как завалился набок и упал лицом в пол от бессилия. Правое плечо неестественно вывернуто, оно побаливает, но эта единственная возможность находиться в лежачем состоянии. Он устал. Его тело ноет, ему хочется пить. Сквозь белый шум в ушах над ним прорывается отрывистый звук шагов. Он думает, что, возможно, это Чонгук. Временами он слышит, как шаги удаляются, а после появляются рядом с подвалом. Ему кажется, что кто-то подходит к двери, находится там некоторое время, топчется на месте, не решаясь войти, а после уходит. Чимину хочется накричать на него, чтобы перестал так делать. Чего он добивается? Он не знает, сколько времени прошло с тех пор, как Чонгук покинул его, оставив в одиночестве. Кажется, что вечность. Что будет дальше? Какой конец его ждёт? Предначертан ли он? Либо Чонгук и сам не знает, что творит? Чимин думает о матери. Та наверняка волнуется, пытается дозвониться, места себе не находит. Было глупо затягивать всё это. Он не должен был подвергать их опасности. Ему нужно было уехать ещё с самого начала, сразу же после совершения ритуала. Тогда он бы не оказался в такой ситуации. Не сблизился бы с Чонгуком. Не целовал его, не спал с ним. Чимин морщится, пытаясь отогнать наваждение. Он хочет не думать о нём в таком ключе, но мозг словно не слушается его, и как бы Чимин ни старался, у него не получается избавиться от мучительных воспоминаний. Вскоре он чувствует, что не в силах противостоять. Организм ослабевает. Чимин хочет спать и в итоге сдаётся. Сквозь дремоту ему представляется мягкая кровать Хосока. От постельного белья пахнет чем-то свежим, слышатся нотки алкоголя. И запах кожи Чонгука. Он вдыхает её аромат, прикасается к ней руками, водит линии, и ему впервые за долгое время становится теплее. — Обними меня, — сквозь сон просит, съеживаясь от холода. Ничего. Он повторяет свою просьбу, почти хныча от безысходности. И к нему прикасаются. Что-то тяжёлое ложится поверх спины. Теперь прохлада не так ощутима. К этим ощущениям добавляются осторожные прикосновения. Кто-то притрагивается к его онемевшим рукам, тянет их в сторону, делает больно. Чимин стонет и хочет проснуться, но вскоре, почувствовав облегчение и свободу в руках, перестаёт сопротивляться. Его, безвольного, приподнимают, спиной укладывают на что-то мягкое, сопящее, и Чимин пристраивается чуть удобнее, вытянув ноги во всю длину. Они дышат в унисон. На лоб опускается ладонь, и мокрые прядки волос перестают щекотать веки. У виска чьё-то дыхание. Чей-то вздох пробуждает его ото сна на секунду, но из-за слабости Чимин вновь отключается, позволяя дрожащей руке исследовать своё лицо. Огрубевшие пальцы проходят по подбородку к губам. Что-то внутри Чимина надрывается из-за появляющегося смешанного чувства. Душа ликует, сердце тревожно стучит. Губы от прикосновений горят, лежать спокойно, не выдав себя, не получается. Чимин несколько раз просыпается, после чего силой воли заставляет себя заснуть обратно. Пальцы Чонгука повсюду: он дотрагивается до кончика носа, огибает крыло, после замирая на щеке. — Если бы мы могли повернуть время вспять, — сквозь сон слышит голос Чонгука и не может сдержать слёз, потому что знает, что последует после этих слов. — Я бы всё изменил. Твой отец был бы жив, как и мой брат, — рука Чонгука вновь возобновляет движение, он аккуратно смахивает слезы Чимина, что появляются снова и снова. — Я ведь неплохой, Чимин. То есть я бы мог быть хорошим. Наверное, смог бы. У меня бы вышло. И тогда у нас бы всё получилось. Скажи, получилось бы? Чимин, не отдавая себе отчёта, задумывается над этими словами и представляет другую реальность. В его фантазиях он остается дома, послушавшись отца. Целует его на ночь и рано ложится спать. Мечтает о счастливом будущем перед сном, посматривая в приоткрытое окно и наслаждаясь теменью. Ночная мгла естественна, она не пугает, не вызывает страха, и в ней нет запаха крови, следов дыма и проблеска огня. Его отец жив, счастлив, насколько это возможно, а Чимин по-прежнему Чимин. В такой жизни у них получилось бы?