Еловые ветви для леди Фокс

Напрасно и слишком поздно хриплый окрик прокатился по лощине, потревожив её сон. Родриго не совладал с разгорячённым жеребцом, хоть из последних сил и рванул поводья на себя. Пляска и вой ветра, шаг, крик, надсадное ржание… Древний Хаос, отец миров и времён, должен был выглядеть не иначе как эта безумная ночь. Конь взвился на дыбы и, на беду всадника, неловко дёрнулся в куда-то сторону. Долго думать не приходилось, да и маркиз слишком хорошо знал, каков будет финал. Выбрав меньшее из двух зол, он в мгновение ока высвободил ноги из стремян, закрыл голову скрещёнными руками и упал на дорогу. Неострожный шаг, вестимо, привёл к тому, что скакун запнулся о корень старого вяза и без затей рухнул рядом, издав жалобное ржание. Перед глазами испанца пёстрой мешаниной промелькнули стволы деревьев, кромешно-угольное небо, лошадина грива и юркая фигура Гаррета, кое-как старавшегося унять лошадь. Потом было падение. Удар — и всё затмила острая волна боли, прокатившаяся вспышкой от кисти до предплечья. Родриго, согнувшись, постарался замереть и не двигаться вовсе, не вслушиваясь в то, что кричал Муррей — и без того стало препаршиво. В ушах завесою стоял шум собственной крови, а остальные звуки едва ли могли прорваться сквозь едкое шипение. Однако наперекор судороге, охватившей тело, разум маркиза оставался предельно чист и ясен, точно горный ручей. Что же? Винить саму судьбу в том, что она начертала проклятому вязу оказаться здесь, когда по следу стелилась незримая погоня? Вопреки моряцкой суеверности, кастилец не готов был свалить всё на плечи Провидения. То, что они не упеют сбежать, Родриго знал наверняка и причислял к личным промахам Гаррета. Терзаемый зовом совести, пират сам признался в своей ошибке и в том, что видел дурные знаки на протяжении всего пути. Хотя по его приказу должны были травить зверей охотой, всё указывало на присутствие хищника где-то поблизости. Тогда, подавив негодование, адмирал смолчал, лишь вскинув бровь в немом удивлении, но его недовольство решением стремительно росло. Они гнали бы коней во весь опор, если бы те допрежь не проскакали галопом долгие и долгие часы; всадники не допустили бы ошибки, знай они заранее о треклятой рощице. А ведь Муррей был родом из этих мест, и мог бы приложить хоть толику усердия и подумать обо всём загодя. Теперь же запоздалые сожаления не могли сменить выпавших карт. — Valga me Dios! Да замолчите вы! — чуть не задыхаясь, смог рявкнуть дель Серна в ответ на самобичевания корсара и попытался подняться сразу, как только непростительная слабость отступила. Левую ладонь хлёсткой полосой прошила боль, но кастилец до последнего лелеял надежду, что всё обойдётся царапиной. С двадцати шагов он стрелял в мараведи без промаха, но, в отличие от своих офицеров, неизменно держал мушкет в «чёртовой» руке. Дело надо было исправлять как можно скорее, и, раз от Муррея толку было чуть, роль капитана приходилось брать на себя. — Прекратите причитать! В конце концов, мужчина вы или кто? Поднимите коня, да поживее, — приказал Родриго спешившемуся корсару, а сам поднёс предательски дрожавшую руку к глазам, на лунный свет. Так и есть — вязкая, тёплая кровь медленно сочилась из пореза, расцвечивая рукав видавшей виды куртки. Пускай, к такому на просторах морей было не привыкать. Поморщившись, дель Серна скомкал носовой платок, наскоро забив ткань в рассечённую ладонь. — Что ж, полагаю, мы уже не оторвёмся? — с поразительным самообладанием проговорил он. — Конь хотя бы цел? — Да чёрт его пойми, вроде бы, — отозвался Гаррет, поглаживая по холке несчастного жеребца. Столь непривычный тон и приказ из уст испанца подействовали отрезвляющим образом. Лёгкая бледность не сошла с лица пирата, но он всё-таки взял себя в руки. — Есть здесь другой путь? — доставая из сумки мушкет, переспросил кастилец. Сухой порох с тихим шипением скатился в стальное дуло, и в кисть легла прохладная рукоять. Хоть в ножнах и покоилась верная дамасская шпага, а абордажи и безумные схватки давно уже стали чем-то обыденным, нынче, не имея возможности сойтись с врагом лицом к лицу, Родриго чувствовал себя неспокойно. Зловещая молва о нападениях на Килкенни смолкла здесь не до конца, да и служанки, с проклятьем поминая кровавого лорда, охотно поговаривали, что сам он до одури боялся ирландских волков. — Увы, сеньор, — тряхнул головой Гаррет. Покорный хозяйской руке, испуганный, но изрядно присмиревший конь, наконец, поднялся с земли, и корсар смог добраться до сумки, притороченной к седлу. Через мгновение грозно и напевно щёлкнуло заряженное ружьё. — Слева лежат замшелые камни и круто поднимается холм. В правую руку — обрыв обрыв на две мили вниз. Безнадёжно. Что-то покаянное в голосе пирата совсем не понравилось Родриго, но на сей счёт он не сказал ничего. Холодными, крупными слезами зарыдали низкие тучи, и противный ветер постарался сорвать меховые плащи, лишь бы загубить горячее, живое дыхание. — Держите поводья, сеньор дель Серна. Я пойду проверю, — внезапно промолвил Муррей, склонив голову, и указал в сторону вздрагивающих кустов. — Я сумею спугнуть зверьё, но потом придётся бросить обоих лошадей на растерзанье. Нет, не возражайте, господин маркиз. Во-первых, иного выхода нет, и, чего уж, я обязан был обеспечить вам приезд и безопасность, но не смог. Я разберусь сам. К тому же… вы ранены, — пристально глядя в глаза своего гостя, добавил ирландец. Ди Сантильяна, услышав такие слова, счёл себя не на шутку оскорблённым. И во сто крат обидней становилось от сознания чужой правоты: по-другому было не сыграть никак, но, чёрт возьми, он не просил жертвовать жизнью за него! Жутко хотелось бесцеремонно оборвать висельника, возомнившего себя не пойми кем, пребольно ужалить хоть какой-нибудь грубостью, но со стороны зарослей опять зазвучал зловещий шорох. — Оставьте это дело мне, — настаивал ирландец, и дон Родриго после краткого раздумья лишь презрительно пожал плечами. Хочет пьянь мечтательная умирать за первых встречных и рисковать почём зря — так пожалуйста, кто вам мешает, господин пират? Впрочем, на лице кастильца ясно отразилось его собственное мнение. — Спасибо, — кивнул Гаррет. — Всё равно спасибо. Возьмите ружье, мне сподручней с мушкетом. В последний раз кинув взгляд через плечо, молодой человек обнажил шпагу и твёрдо пошёл вперёд, к сгущавшейся тьме. Однако в несчастных, по-щенячьи грустных глазах не мелькнуло драматичное «прощайте», вовсе нет. Неожиданно бывшему адмиралу почудилась неуместная и (возможно ли?) насмешливая улыбка… «Чокнутые, чёрт побери, один другого краше! Что капитан, что его бравые офицеры», — раздражённо подумал испанец и закрыл полой плаща запальный фитиль. Несмотря на жутко саднившую руку, Родриго целился чуть правее Муррея, почти наугад, и оттого не мог позволить себе осечки, ни уж тем более неверного выстрела. Мерно колыхались подсохшие, сморщенные листья, развешанные на придорожных кустах. Ливень входил в свои права, и гром на сей раз зазвучал гораздо ближе. Острый слух испанца улавливал каждый шаг Гаррета, чья фигура постепенно таяла в ночи. Со свитом шпага пирата прошлась по тонким веткам бересклета, и мужчина, отскочив назад, замер в в стойке фехтовальщика. Всё было до странности спокойно. Выждав пару секунд, он острожно пошёл вперёд, раздвигая мушкетом намертво сцеплённые ветви, и окончательно скрылся из виду.

***

Определённо, дель Серна всё меньше и меньше нравился этот забытый Богом край, и в то же время необъяснимое и злое чувство разгоралось в груди, будто так и должно случиться. Исчезнуть навсегда в дремучих чащах и пропасть всему свету назло в какой-то миг померещилось очень недурной пикой новому начальству и двору Мадрида. Если уж сеньоры гранды решили, что превосходно справятся с угрозами на морях, ни на шаг не отступая от буквы закона и не считаясь с обстоятельствами, значит, опытный адмирал в Новом Свете им не так нужен. Ставленников от изнеженного дворянства на эту должность всегда будет как маков в полях, только вот спустя пару месяцев славное королевство Кастилии и Арагона как распоследнего пьяницу настигнет похмелье. Колонии будут изнывать от пиратов, облюбовавших золотоносные края; Максимилиан сочтёт возможным навестить прибрежные городки, раз уж на должности адмирала означится кто-то другой; да и английских солдат едва ли остановят должным образом, когда он, младший маркиз ди Сантильяна, упокоится в ирландской земле. Но в крови играл азарт, а обида и злость были ещё слишком горячи, чтобы вовсю отдаться угрюмым раздумьям. Жить, вопреки всему человечеству, хотелось. Ночь играла на натянутых нервах, и ружьё мнилось враз потяжелевшим. Порывы ветра и дождь грозились испортить фитиль окончательно, но маркиз, опустившись на колено, терпеливо ожидал возвращения корсара и готов был выстрелить, коль такое и впрямь понадобится. Весь мир медленно обращался в какую-то неказистую гравюру, видимую людскому глазу одними обрезками. То кромешная темень поглощала все вокруг, то лунный отблеск выхватывал несуразную деталь пейзажа широким штрихом. Громовые раскаты слышались без перерыва, и первая молния засверкала на горизонте, ярко озарив хребты дальних холмов. Тогда-то, подняв взгляд от кустов и размякших комьев земли, кастилец вновь ощутил забытую близость паники. По небу вскачь неслись армады туч, в кронах озверело стонал ветер, и не так уж далеко, падая ниц перед жёлтым зрачком Луны, над обрывом танцевала и кружилась фигура в белых одеждах. Да, пожалуй что и годы в морях сыграли не лучшую шутку со зрением маркиза, но он готов был на крови клясться: в одном платье, рискуя сорваться с покосившихся камней, под старую, не долетавшую до лощины музыку свой языческий обряд справляла женщина с расплетёнными косами… Испанец смотрел на неё, будто погружённый в странный, неземной сон — он вытер плечом влагу с ресниц и нервно вгляделся в даль, но наваждение не исчезло. Хрупкая и невесомая, девичья фигурка ланью металась от обрыва к обрыву, на ледяном ветру трепалось её лёгкое платье, и руки, тонкие, словно виноградные лозы, вдруг устремились к грозовым небесам с рьяной, истовой мольбой. — Неужели… — только и сорвалось с уст маркиза, когда танцовщица взметнулась в очередном пассаже. Он не узнал свой охрипший голос, и слова утонули в мерном шелесте дождя. Внезапный шум шагов поблизости заставил Родриго резко дёрнуться. Если бы не старая, вбитая в голову привычка сначала думать, а потом уже стрелять, жить пирату оставалось бы не дольше секунды. — Спокойно, это я, — убирая шпагу в ножны, промолвил Муррей и показал. Походка его была быстрой, но слегка пружинящей и нервной. — Там никого не было. Странно всё это, сеньор. Опустив ружьё, дель Серна поднялся с колен и негромко зашипел от боли в руке, которая не заставила себя ждать. Движимый порывом рассказать о произошедшей чертовщине и кляня себя за рассеянность, он подскочил на ноги, но боль в рассечённой ладони тут же дала о себе знать. Краткое и показавшееся ничтожным промедление предрешило исход дела. Ди Сантильяна по натуре своей был несколько упрям и оттого стиснул зубы, чтобы не показать слабость пирату. Заученным придворным жестом он начал отводить руку за спину, и в то же мгновение рванулся прочь арабский жеребец, стоявший у левой стороны дороги — его бегству никто бы не смог и не успел помешать. Лошадь Гаррета поднялась на дыбы и тронулась бы с места, не дерни маркиз поводья по привычке, раненной рукой. Где-то в вышине грянул гром, и совсем неподалёку зашевелились кусты. За долю секунды Гаррет отшвырнул бесполезный мушкет с сырым порохом в сторону и потянулся к шпаге. — Плащ! — сдавленно крикнул кастилец, скривившись от боли, расходившейся по кисти, и потихоньку опустился на обочину. Звучал столь знакомый пирату язык оружия, приказов и битвы. Он понял с полуслова. Изловчившись, Гаррет взмахнул рукой, и мокрая ткань накрыла зверя, выбравшегося из зарослей. Лошадь, вопреки болезненным стараниям маркиза, опять проявила характер, и на этот раз Родриго не смог сдержать её порыв. А Гаррет, казалось, потерял даже жалкие остатки благоразумия: он не полоснул шпагой по дрожащему плащу, не приложил хищника кованым каблуком, нет. Муррей, повинуясь странному помешательству, отшвырнул перевязь и всем телом навалился на зверя. Борьба, на удивление, кончилась слишком быстро и без крика. Глубоко вдохнув и опершись здоровой рукой на ледяную дорогу, окроплённую дождём, Родриго передумал вставать. В двух шагах от него, втоптанное в грязь, блестело серебром пластин бесполезное ружьё. «Дурацкий конец. Господи, ну почему так не везёт. Разве нельзя как-нибудь по-другому, красиво и гордо?» — подумалось отстранённо и без горечи. Маркиз поднял печальный взгляд светло-серых глаз на этот неблагодарный свет, но увидел совершенно не то, что ожидал и к чему готовился. Над ним, протягивая руку, стоял Гаррет, с ног до головы перепачканный землёй. Был не тот случай, чтобы отказываться, и дон Родриго с несмелым облегчением принял чужую помощь. Они простояли друг против друга молча, где-то с полминуты, не веря ни собственным глазам, ни вертихвостке-судьбе. К растрёпанным рыжим волосам ирландца пристала грязь, широкая влажная полоса стелилась по небритой щеке, но глаза, окружённые сетью первых морщин, робко смеялись. Накрепко зажатый под правой рукой корсара, недовольно шевелился туго свёрнутый плащ, и полными злобы, изумрудными огнями смотрела на двух мужчин шипящая чернота. — Это что, правда?.. — Да, сеньор, — поудобней перехватив свёрток, ответствовал Гаррет. — Лисёнок, самый что ни на есть.