XL

Витрина была – глаз не оторвать – в пушистых еловых ветвях, с Санта Клаусом в красном узнаваемом костюме и шапочке, отделанной мехом. Он весело улыбался, искусственно раздвигая в стороны силиконовые губы, и, когда в магазинчик входил новый покупатель, помахивал рукой с зажатым в ней колокольцем, отчего раздавался мелодичный приятный звук. Чуть позади него виднелась искусно выполненная упряжка с оленями с позолоченными рогами. Если же смотреть глубже сквозь стекло, то можно было увидеть многочисленные полки с настоящими рождественскими сладостями. Из-за густых зеленых ветвей все это казалось яркой праздничной открыткой. Молодой парень с худым изможденным лицом, в мешковатой, казавшейся не по размеру одежде, просто не мог оторвать от магазинчика жадного, голодного взгляда. И впрямь - от проклятой лавчонки умопомрачительно несло свежей выпечкой. Он с раздражением вытряхнул карманы и еще раз пересчитал – всего двадцать мелких монет. С этим в такое заведение даже войти не дадут. От голода громко заурчало в животе, но молодой человек решительно отвернулся и направился прочь, меряя улицу широкими шагами. Руки он поглубже запихнул в карманы серого пальто из искусственной шерсти, непокрытую голову втянул в плечи, стараясь согреть уши намотанным вокруг шеи в несколько слоев шарфом грубой вязки – подарком матери на совершеннолетие. Это, пожалуй, была единственная вещь, оставшаяся на память о ней. До Рождества осталось чуть меньше суток, а денег от последней получки уже не было. В этом году Даниэлю не повезло – в мелкой юридической конторе платили совсем немного, а такому, как он – с ярким синим кругом по центру лба – полагалось и того меньше. Полученного едва хватало на оплату маленькой комнатки и еду. Все было бы неплохо, но за три недели до Рождества ему выдали расчет, ничуть не заботясь о том, что новой работы не найти еще месяц. Выход был только один – питаться в одном из трех социальных приютов города. Вот только располагались они, само собой, на самой окраине. Пешком по легкому морозцу дорога в ближайший должна была занять два с половиной часа. Даниэль шел быстро – так меньше чувствовался мороз – и размышлял о собственной незавидной судьбе. Это надо же – единственному в семье уродиться уродцем – эмпатом с телепатическими возможностями. До гормональной перестройки эта дрянь никак себя не проявляла, а потом, в одну ночь, словно плотину прорвало. Он проснулся от ощущения чужих эмоций, которые затопили его сознание – вожделение, похоть. Вскочив с кровати, в ужасе, в одних только трусах бросился в комнату родителей, распахнул дверь, не постучав, и увидел, как отец и мать занимаются сексом. Застыл, пораженный страшной догадкой – ощущения волнами накатывали от них, да так ярко и сильно, что начало тошнить. Но его почти сразу же заметили. Отец, раздраженно рыкнув, откатился в сторону, а мать натянула простыню почти до глаз. - Чего тебе? Голос отца не предвещал ничего хорошего, а Даниэль вдруг где-то внутри собственной головы «услышал» явно чужие «слова»: «Уши надеру щенку любопытному! Гормоны у сопляка играют в одном месте, а мне с такого импотентом стать, как нечего делать! Б..ть! Родила урода!». - Почему – урода? – с обидой, сам того не желая, спросил он, и взгляд у отца стал колючим, острым. Таким он еще ни разу его не видел. Он подскочил вплотную, не обращая внимания на то, что совсем не одет, больно схватил его за плечи и с силой тряхнул: - Что ты сказал?! - Папа, почему ты так? Я что – урод? От незаслуженной обиды по лицу Даниэля побежали дорожки слез, но отец словно и не замечал этого. - Ты что, су…а, в голову ко мне залез? Ты, дрянь, в мозгах у меня ковыряешься? - Мишель, не надо! – робко попыталась вмешаться мать. - Не надо? – вконец озверел отец, повернувшись к постели, одним мощным движением зашвырнул туда Даниэля и заорал: - Я всегда подозревал, что это не от меня ублюдок! У него моего вообще ничего! От кого нагуляла твареныша, к тому вместе с ним и отправляйтесь! Плачущая мать, обняла его за плечи, лихорадочно целуя в нос, висок, глаза, поглаживая по спине. - Ничего, мой мальчик, ничего! Мы с тобой и так проживем! Утром они ушли в никуда. Он помогал матери нести одну из трех небольших сумок, в которых была их одежда – больше тот, кого он долгое время любил, называл отцом, им забрать не позволил. Они проживали, кое-как сводя концы с концами. Из-за него матери пришлось переехать в специальный район города – своеобразное гетто, в котором только и можно было проживать таким, как он – людям с особыми способностями, выродкам, мутантам, уродам – как обычно называли их нормальные. - Не держи в сердце обиды, - печально улыбаясь, уговаривала его мать. – Они просто боятся. Человеку свойственно бояться тех, кто сильнее. Ты – сильнее. Но вспомни, что завещал Господь: нужно прощать обижающих нас, нужно быть терпеливым. - Зачем? – резче, чем хотелось, колюче спросил он. - Я думаю, что это испытание, сынок. Тем, кто пройдет его достойно, обязательно будет вознаграждение. Даниэль верил, потому что больше ему верить было некому. Мама была единственным человеком, не отказавшимся от мутанта. Он был терпелив. Вот только вознаграждение все где-то задерживалось. В самом деле – не считать же за него несводимую татуировку в центре лба? Его кружок был синим – символ телепата. У других нелюдей, которых он часто встречал на улице и в магазине, круги были разными. Красные – пирокинетики, коричневые – кинетактики, способные перемещать предметы, не касаясь их руками, были еще голубые – эти умели летать, желтые обращались в разных животных, кто полностью, а кто только частично. И это был не предел. Просто другие цвета встречались гораздо реже. Мама считала, что ему очень повезло с особенностью. - Потом будешь работать в чистеньком офисе, в каком-нибудь банке или крупной фирме. Там такие, как ты нужны обязательно. Даниэль верил и с нетерпением ждал совершеннолетия. Каждый день рождения приближал его к заветной цели – финансовой независимости. Он часто перед тем, как заснуть представлял себе, как начнет зарабатывать - купит маме новое зимнее пальто, потом они сменят мебель, и вместо продавленного дивана с обивкой, заляпанной чернилами, в комнате будет новый, непременно кожаный, похожий на бегемота с картинки монстр. Он никак не мог понять, почему мама перед каждым днем рождения не спит всю ночь и молится до утра. Она всегда очень нервничала из-за обязательных ежегодных походов к врачу. Сам Даниэль в этих осмотрах ничего плохого не видел. Просто доктор – приятный улыбчивый мужчина в голубом халате - просил выполнить некоторые упражнения, связанные с его способностями. Только и всего. Попытки успокоить мать, а позднее и расспросить о причинах беспокойства ничего не давали. И только позднее, когда ему уже исполнилось шестнадцать, он совершенно случайно узнал от старших ребят, что милый и улыбчивый дяденька вполне способен уничтожить любого из них одним только врачебным заключением. - Понимаешь, дружище, - доверительно шептал ему на ухо Бриан, который был старше самого Даниэля на целых полтора года, - они, суки, на нас дела ведут. А каждый год тестируют. Ты посмотри, как снова у этой твари в халате будешь, какая у тебя литера рядом с фоткой на деле стоит. - Литера? – не понял Даниэль. - Ну это такая большая буква, условное обозначение. Если L - все фигня, не парься. Если M, уже хуже. Но тоже ничего. Главное, на XL не нарваться. - Почему? - Ты что, совсем "цветочек"? – удивился Бриан. – Простейших вещей не знаешь! XL это все – конец, - прошептал он. Даниэль снова не совсем понял, что Бриан имеет в виду, но почему-то стало зябко и страшно. Но, похоже, старшему товарищу хотелось увидеть на его лице более яркое проявление эмоций, и он пояснил: - Таких убивают. - Как?! – воскликнул Даниэль, но Бриан ловко зажал ему рот рукой. - Как, как? – передразнил он. – Известно как – газом травят, а потом для верности в крематории специальном сжигают. Понял? "Цветочек"! Следующий визит к врачу Даниэль ожидал с ужасом. Теперь он знал, чего боится мама, но тоже решил ей не говорить – пусть думает, что он не переживает, что все, как обычно. В этот раз врач казался зловещим. Даниэль был так напуган, что чуть не упал в обморок прямо в кабинете. К каждому заданию он относился с подозрением, прикидывая, может ли оно как-то навредить ему. Вот только понять это никак не получалось. В конце доктор вздохнул и устало спросил: - Ты меня боишься? Но Даниэль вызывающе хмыкнул – показывать этому палачу в халате собственный страх – ни за что! - Напрасно. С тобой все в порядке. Видишь, я ставлю тебе L? Он показал ему тоненькую папку с фото, вверху которой была четко прорисована заветная буква. Даниэль сразу расслабился. Даже нашел в себе силы задать давно тревоживший его вопрос: - Скажите, а почему я ваших мыслей не слышу? - У меня есть специальное оборудование. Оно тебе этого не позволяет. - И другим тоже? - И другим, - кивнул доктор. – Ну, на этот раз все. Теперь только в следующем году приходи. Тебе ведь уже восемнадцать исполнится? Даниэль кивнул. - Значит, это будет наша с тобой последняя встреча. - А потом? – Даниэлю снова стало страшно, потому что «последняя» звучало совсем не обнадеживающе. Врач недовольно покачал головой. - Видимо, мне нужно поговорить с твоей мамой. Ты уже взрослый парень, нельзя держать тебя в неведении. Свое обещание он выполнил. Вечером, страшно волнуясь, мама протянула ему тоненькую книжечку с непонятным названием на обложке – «Права и обязанности». - Вот, почитай, сынок, - тихо попросила она. - Мама, как тебе удавалось все от меня скрывать? – спросил он. - Я очень старалась об этом не думать. Даниэль уважительно покачал головой. Это надо же – какая выдержка – не думать, изо дня в день, из года в год – только чтобы он не переживал. - Я очень люблю тебя, мама! – с чувством сказал он... А через полтора года ее не стало – сбила машина. Сбила – и уехала, даже не остановившись взглянуть, жива ли женщина. Видимо, владельцу богатого авто не было дела до какой-то дурно одетой бродяжки. На скромных похоронах Даниэль не плакал. В руках он комкал теплый шерстяной платок, купленный маме на деньги из его первой зарплаты. Он осторожно, словно разбудить боялся, укутал в него неподвижные мамины плечи и долгим взглядом провожал гроб с телом, пока огонь печи крематория не поглотил ее. Детство кончилось. Для взрослого мутанта начиналась совсем другая жизнь.