Nillili Mambo

Если бы Чонину ещё месяц назад кто-нибудь сказал, что он вступит в одну из самых известных в криминальных кругах их города банду, он бы запросто поверил, ибо с его жизнью это было не удивительно. Он сам не может объяснить, когда и каким образом это произошло. То ли в момент, когда нашедшие его после наступления совершеннолетия коллекторы уж слишком зачастили со своими появлениями, хотя родителей, оставивших ему уйму долгов в наследство, Чонин в глаза за всю свою осознанную жизнь ни разу не видел, то ли тогда, когда сосед по выделенной государством квартирке – кажется, единственная хорошая вещь, которую для него сделал приют – каким-то образом перешёл дорогу мафии, получив в качестве одного из предупреждений прикреплённую к двери голову бездомной собаки, обитающей неподалёку. Несмотря на то, что дворняжке и так недолго жить оставалось и, вероятно, ту убили быстро и во сне, для Чонина это стало последней каплей, после которой он решил что-то менять. Начать, похоже, приходилось с жилья и, желательно, как можно скорее, ибо чёрт знает чья голова у его порога окажется следующей. Кажется, именно тогда к нему и пришла идея прибиться к какой-нибудь банде, что могла его хотя бы матрацом в заброшенном подвале обеспечить, дабы ночевать приходилось не на улице. Таскать ящики с неизвестным ему товаром, продавать не совсем законные вещества из-под прилавка в клубах и хорошо отыгрывать людей каких-либо профессий, если в этом была необходимость, он, по крайней мере, мог, да и жизнь в детском доме его многому научила: не воровать у старших, быть тихим и не стучать ни на кого ни при каких обстоятельствах, даже если человек был не особо приятен. Вряд ли эти правила помогли бы ему вне стен приюта, но знать своё место он умел, отчего старался не делать ничего лишнего и не задавать вопросов, на которые ему, предположительно, не нужно было знать ответ. Было лишь две проблемы. Во-первых, он понятия не имел, где искать подобные банды и, тем более, как предъявить им свою кандидатуру на членство, которую в большинстве случаев могли ещё и отклонить за ненадобностью. Во-вторых, коллекторы, что всё ещё периодически приходили к нему, могли стать не только его бедой, а и его будущей группировки, отчего вероятность отказа ему повышалась практически до ста процентов. Вообще, у Чонина и в помине не было юридического образования, но почему-то уверенность в том, что оплату за долги родителей с него взымают незаконно, присутствовала. Возможно, кредиторы всеми путями пытались заработать, идя против всех правил, а, возможно, вина была и на владельцах приюта, не оформлявших своих подопечных надлежащим образом, отчего всё наследство – точнее, одни лишь проблемы – автоматически перешло к нему. Чонин почти спать перестал – каждое проявление шума с улицы заставляло его прислушиваться, чтобы, в случае чего, он мог бежать от опасности. Денег на оплату даже нескольких ночей в мотеле не было, а проявившаяся от бессонницы растерянность не шибко помогала на его единственной работе, с которой выгнать могли за любую оплошность. Внезапно, его спасением стал Чан. Чонин был знаком с ним давно, с тех пор, когда тот помогал ему со стажировкой в качестве наставника на одной из десятка подработок, на которых Яну доводилось побывать в подростковом возрасте, чтобы иметь возможность покупать что-то более вкусное, нежели приютская еда, и тёплое, нежели выдаваемые волонтерскими организациями куртки, не греющие даже осенью. То ли от отчаяния, то ли от не соображающего вследствие бессонницы мозга юноша в один из вечеров рассказал давнему знакомому о своей проблеме, не упомянув, разве что, подробностей в виде головы собаки, не совсем уместных во время приема пищи. Тот же, души не чая в пареньке, в процессе воспитания которого сам принимал участие – пусть они и работали вместе всего пару месяцев, Чан старался поддерживать с ним связь и после, обеспечивая новой одеждой и задаривая вещами, о планах на покупки которых юноша вскользь упоминал во время их периодических встреч – предложил вступить в собственную банду, что, мягко говоря, вызвало у Чонина невообразимый шок. Он знал, что Чан точно не в качестве продавца-консультанта заработал столько, чтобы иметь возможность периодически тратиться на юношу из детского дома, с которым у них в принципе мало что общего было, но Чонин и не догадывался, что все эти вещи были куплены на деньги, заработанные не совсем законным путём. Впрочем, слово «закон» у него уже давно перестало ассоциироваться с честностью, поэтому Чан в его глазах ни чуть не упал – просто факт его настоящей работы стал для юноши приятной неожиданностью, словно знаком судьбы или подарком свыше, как бы это назвал его приютский учитель по религиоведению. Согласился на предложение для начала просто пожить у них некоторое время Чонин в тот же вечер, безумно радый полученному шансу, отчего следующего утра стал ждать с нетерпением. Кровать в ту ночь показалась ему как никогда мягкой, а звуки за окном не пугали вовсе, ибо мысли о том, что всё это вот-вот закончится, дали ему сон спокойнее, чем во времена, когда он впервые заимел собственную комнату в этом доме, из которого, по иронии, ему в итоге придется съехать. Одна из вещей, в которых Чонин был на сто процентов уверен уже после первого знакомства с ребятами, состояла в том, что все участники банды были старше него, пусть и не намного. Это помогало ему избежать неловких ситуаций в виде уважительных обращений, за которые ему часто прилетало по голове в приюте – от старших, если он по ошибке обращался к ним, как к младшим, и от младших, что высмеивали его, стоило ему использовать по отношению к ним более уважительный тон. А вот ещё одним шоком для Чонина стал факт того, что основателем и, по совместительству, лидером их небольшой группировки был Чан. Узнал он об этом совершенно случайно, когда кто-то из парней, используя шуточный тон, обратился к нему по «должности», а никто другой это не опроверг. И всё же, несмотря на то, что Чан изначально и упомянул банду, как «свою», юноша до последнего думал, что тот отзывается подобным образом лишь из-за собственной привычки говорить так обо всём, что в последствии стало ему родным, словно семья. Со временем Чонин убедился, что его мысли тоже были верны: парни ведут себя как самая настоящая семья, что была совершенно не против принять к себе ещё одного человека. Все участники так или иначе поддерживали его, с радостью отвечая на вопросы, что удивляло Чонина даже больше, чем то, что ему давали выбор уйти в любой момент, если ему этого хотелось. Делать ему этого не хотелось ни в коем случае, но однажды он не выдержал и поинтересовался насчёт этого, по личному опыту боясь получить негативную реакцию на это, хоть группировка причин для мыслей об этом и не создавала. — Вы действительно мне доверяете? — Мы доверяем Чану. Он же – доверяет тебе. Вот и весь ответ. Обычно парни отвечали более открыто и подробно, чтобы у Чонина дополнительных вопросов по этому поводу не возникало, но эта фраза, несмотря на свою краткость, объясняла многое и не несла негатива, услышать который он так боялся. И всё же, он до сих пор не решался проявлять излишнюю заинтересованность, поэтому, словно лисёнок, в большинстве своём наблюдал за происходящим из норки, высовываясь оттуда только тогда, когда его просили. Технически, участником группировки Чонин всё ещё не был, но крышу над головой – целую чистую комнату с мебелью и всеми удобствами, о чём он и мечтать не мог в приюте, не то что сейчас – ему всё же выделили, по настоянию Чана, желающего дать ему защиту хотя бы до того момента, пока мафия не разберётся с его горестным соседом, оставив прошлое жилище юноши в покое. Также, Чонину позволялось бродить по их дому в любое время суток, подходить ко всем во вне их рабочего времени и наблюдать за деятельностью Чана, если тому это не мешало. Слишком непривычно. Не подозрительно, но, чтобы не доставлять неудобств, он предпочитал не высовываться из комнаты, если в этом не было необходимости, и не лезть «куда не следует». Спустя неделю, за которую, впрочем, он практически ничего не узнал о своих новых сожителях, ибо почти не вылезал из своей уютной норки, Чонин решился на серьезный шаг, считая, что в любом случае ему терять нечего и, вообще, всё лучше, чем имеющаяся у него ненавистная работа и квартирка на первом этаже неблагополучного района, выделенная государством. — Могу я вступить к вам? — Спросил он у одного из парней, когда Чан отъехал по делам на целый день. Чонину хотелось узнать мнение самих ребят, ведь заботящийся о нём Чан наверняка будет уговаривать остальных, если те не согласятся с первого раза. — В смысле, насовсем. — Мы думали, что тебе не хочется этого, — Минхо – Чонин всё ещё надеется, что не перепутал их имена – смотрел на него с нескрываемым удивлением, пусть и не сильным. — Ты днями в комнате сидел, не вылезал вовсе, будто боялся. — В приюте за излишнее любопытство наказывали, — Чонину немного стыдно за то, что заставил остальных так думать. — Да и мешать я не хотел. Но я действительно хочу узнать вас получше. Хочу попробовать стать с вами одной семьёй. Минхо улыбается. Так мягко и нежно, будто ему сейчас в любви признались. — Что ж, тогда добро пожаловать в семью, — тихо хихикает он, скорее, из-за сумбурности ситуации, чем из-за слов юноши. Как позже оказалось, не он один сравнивал взаимодействие парней с семейными отношениями. Изначально так сделал Чан, ещё довольно давно, пытаясь таким образом выразить свою признательность им за всю оказанную ему поддержку, поэтому Минхо рассмешило то, что Чонин использовал именно это выражение, хотя, как оказалось, Чан ни разу не упоминал банду при нём в таком контексте. Это ещё раз уверило парней в том, что новенький наверняка впишется в их семью. Первым, с кем Чонину удалось познакомиться поближе – не считая Чана – стал Чанбин, что согласился рассказывать об устройстве их общины поподробнее, когда у Кристофера такой возможности не было. Младшему было всё ещё неудобно заваливать его вопросами, но парень был настолько располагающим к себе, что тот и не заметил, что они в первый же день проговорили до вечера, а сам Чонин узнал намного больше, чем за всё время пребывания здесь. О себе Чанбин вести разговоры не особо любил, предпочитая более охотно отвечать на вопросы о других парнях и их занятиях, но кое-какие вещи Чонин о нём всё же узнал. Всё-таки, жизнь в приюте научила его и кое-чему полезному в общении с людьми тоже – подмечать как можно больше деталей, смотреть на манеру речи и язык тела на определённых темах, а также формулировать вопрос так, чтобы собеседник не мог понять его неправильно. От Чанбина пахло машинным маслом за версту. Чонин даже мог не оборачиваться, когда тот подходил, узнавая старшего лишь по этой особенности, но, несмотря на это, одежда на нём практически всегда была чистой и выглядела более-менее опрятно, если не учитывать факт того, что о существовании утюга он будто и не слышал. А ещё его весёлый настрой передавался остальным во время их совместных посиделок даже тогда, когда некоторые парни были до недержащих ног уставшими после какого-нибудь задания, оказавшегося значительно труднее, чем предполагалось изначально. Больше всего времени Чанбин проводил в своём гараже, где в последствии рядом с ним начал сидеть юноша, внимательно наблюдающий за процессом того, как привезённые клиентами убитые корыта невероятным образом превращались во вполне рабочие автомобили, которые можно было бы продать за хорошую сумму и даже не на запчасти. Казалось, словно Чанбин был рождён для работы в автомастерской, несмотря на то, что всячески это отрицал, не желая идти по стопам отца. Впрочем, это не отменяет того факта, что любой заказ, подразумевающий смену номеров, починку обстрелянной из автомата машины и решение любой другой проблемы, с которой идти в обычную автомастерскую не представлялось возможным, выполнялся Чанбином по высшему разряду. Самой же заметной чертой его внешности Чонин назвал бы руки, что от тяжёлой работы и регулярных тренировок были способны перетаскивать с десяток ящиков, которыми юноша наполнял грузовики на одной из подработок. Однажды он невольно стал свидетелем того, как кто-то из парней – если память ему не изменяет, Феликс – попросил Чанбина задушить его, хотя, кажется, между ними не возникало спора, чтобы начинать драку, а место совершенно не было подходящим для тренировочного боя, поэтому для Чонина до сих пор остаётся загадкой причина этих слов, которые, впрочем, давали ему знать, что не он один обращал внимание на силу, скрытую в руках Чанбина. — Я тут недавно подумал и хотел спросить, — теперь Чонин не стеснялся задавать старшему не необходимые и довольно странные, по его мнению, вопросы. — У вас есть какие-нибудь отличительные знаки? Обычно группировки носят нечто вроде бандан или повязок на руках, но ничего похожего я у вас не заметил. — Конечно, ты же ещё не привык думать, как нелегалы, — Чанбин слегка приподнимает футболку, более явно показывая отличительный знак их банды, что, впрочем, и так был виден, просто не бросался в глаза. Розовая лента на поясе сбоку – там, где чаще всего находится кобура для пистолета. Обычный человек туда и не посмотрит, но люди, связанные с преступным миром, всегда стараются осмотреть оппонента на наличие у него оружия, отчего невольно на это место обращают внимание намного чаще. Чонин поражается их логике, которая, как оказалось, взаправду была рабочей: все эти несколько лет общения с Чаном и пару недель с момента его знакомства с остальными членами банды, он, как и большинство гражданских, даже не заметил завязанные на их поясах розовые ленты, что действительно бросались в глаза, если знать об их существовании. — Почему розовая? — Это казалось ему немного забавным, ибо значительно выбивалось из образа брутальных бандитов, коими, впрочем, ребята и не являлись фактически. — Я пытался уговорить остальных на красную, чтобы следы крови не нужно было отстирывать, но из незанятых местными группировками были только эти и несколько других, более светлых цветов, что было в разы хуже, потому что стирать их каждые два дня никто из нас не собирался. Чонин не может не засмеяться вслух, хоть причина и действительно выглядела весомой. — Вообще, это секрет, но... — Чанбин тянется к уху юноши так, словно собирается ему величайшую тайну человечества поведать, — Тебе тоже такую вручат, но позже, после нескольких заданий, чтобы ты уже окончательно принял решение: оставаться тебе или нет. Мы обычно целый пир закатываем по этому поводу, в конце которого, в качестве сюрприза, новичкам выносят ленту, поэтому, когда такое произойдет сделай, пожалуйста, максимально удивлённый вид, а то меня Минхо в духовку засунет, если узнает, что я тебе рассказал. «Когда такое произойдет». Мысль о том, что Чанбин уверен в его окончательном решении остаться, почему-то заставляет Чонина краснеть. — Хорошо, — всё, что может сказать он прежде, чем старший возвращается к работе, а юноша терпеливо наблюдает за ним. Починка одного автомобиля могла занять несколько беспрерывных часов, во время которых Чанбин либо увлекался, либо обязан был выполнить заказ в сжатые сроки, отчего и отвлекался редко. Он знал, что Чонину это может наскучить, поэтому каждый раз предлагал тому пойти к другим ребятам, ведь кто-нибудь из них с большой вероятностью был бы не занят, но тот всегда отказывался, ссылаясь на то, что ему и так хорошо. На самом деле ему бы действительно хотелось провести это время с пользой, только вот мысли о том, что с остальными парнями он сблизился не настолько сильно, чтобы без какого-либо стеснения молча сидеть рядом, не давала ему пойти куда-либо, кроме комнаты Чана, по совместительству являющейся его кабинетом, в котором он, в большинстве случаев, либо работал, либо спал. Либо звуки, доносящиеся до ушей идущего по коридору Чонина давали ему понять, что беспокоить его лучше не стоит, отчего ему приходилось вновь возвращаться к Чанбину или идти в собственную комнату. Сегодня он бы так и продолжил наблюдать за починкой очередного пробитого пулями автомобиля, если бы не зашедший в гараж Минхо – на этот раз Чонин уже был уверен, что запомнил всех парней правильно – что, как оказалось, принёс еду, ведь настало обеденное время. Юноша так и не понял чем была его основная деятельность в группировке, отчего иногда на полном серьёзе предполагал, что парень здесь исключительно в роли шеф-повара, следящего за питанием остальных. Как бы там ни было, готовил он божественно даже самую обычную еду по типу кимчи, токпокки, чапче и, казалось бы, самый простой кимпаб, которые было удобно переносить в пакетах и есть за работой. У Чонина слюнки потекли от одного только вида красиво уложенных треугольников из риса, что уж говорить о вкусе, вызывающем у него восторженное мычание. — Не подавись, — Минхо заботливо протягивает младшему бутылку с какой-то газировкой, хихикая от такой бурной реакции на его еду – ему явно льстило это. — Почему ты так не реагируешь, когда я хвалю твою еду? — В голосе Чанбина звучала наигранная обида, несмотря на то, что его рот был забит едой также, как и у Чонина. Готовку Минхо у него даже стряпней назвать язык не поворачивался, как это было с обозначением всей еды в принципе в его речи. — Потому что ты не выглядишь так мило, когда уплетаешь её за обе щеки, — отвечает он так, словно это самая очевидная вещь в мире. — Кстати, Чонин, — юноша поднимает на него взгляд, выглядя так, словно его поймали за чем-то непристойным. Минхо это веселит, хотя, из краткого рассказа Чана о прошлом паренька, он вполне понимает его реакцию на любое упоминание себя в разговоре, — ты не мог бы отнести Хёнджину его порцию? Он наверняка снова на крыше рисует, а мне туда лезть не хочется вовсе. Тебе же не тяжело? — А, хорошо, — напряжение в его плечах спадает тут же, хоть еду он более спокойно и не доедает. Приютская привычка – съесть как можно скорее, чтобы старшие не отобрали. Как бы он не старался от неё избавиться, во время употребления чего-то вкусного, та настигала его вновь, несмотря на то, что причин такого поведения уже не было. Его совершенно не смутила просьба – Минхо действительно часто готовил для всех ребят, поэтому принесённый по расписанию обед каждому наверняка отнимал много сил, что уж говорить о том, чтобы залезать по ветхой лестнице на крышу. Конечно, временами ему помогал Феликс, который ещё и выпечкой увлекался, насколько Чонин понял, но тот, видимо, имел и другие обязанности, отчего не находился рядом бо́льшую часть рабочего дня, отчего Минхо приходилось разносить всё вручную. За эту заботу юноше хотелось отплатить, поэтому он, не задумываясь, согласился, пытаясь быть хоть в чем-то полезным. Может, стоит как-нибудь попроситься в помощники на кухню? К удивлению Чонина, на крыше никого не оказывается, но вид с неё помогает ему увидеть маячившую возле холста фигуру в одном из переулков. Вероятно, он мог бы воспользоваться пожарной лестницей, но предпочёл всё же добраться вниз более адекватным способом, ибо высота в два этажа лишь казалась относительно безопасной, а заржавевшее железо не выглядело надёжным. Спустя несколько минут он наконец-то поворачивает за угол, в котором, по его предположению, и должен находиться парень, которого он искал, но, сделав это, он застывает на месте. Насколько же Хёнджин чертовски красив. Чонин, безусловно, видел его и раньше, но мельком и во время пары групповых сборов, свидетелем которых ему довелось стать с тех пор, как он переехал к ним. Сейчас же юноша впервые мог вблизи рассмотреть его и, чёрт возьми, если раньше Чонин не задумывался о том, нравятся ли ему какие-либо люди в романтическом плане в принципе, то сейчас он со ста процентной вероятностью мог заявить о своей нетрадиционной сексуальной ориентации, если бы кто-то его об этом спросил. Сосредоточенный рисунком на холсте Хёнджин, кажется, не замечал его, отчего юноша решил воспользоваться моментом и понаблюдать за ним подольше. У самого красивого парня на планете – и это не потому что Чонин так считает, совсем нет – осветлённые волосы, натуральный цвет которых виднеется в корнях, убраны в хвост, а губы выглядят такими мягкими, что их так и хочется потрогать, помять, возможно даже поцеловать. Его изящные пальцы даже кисточку держали красиво, что уж говорить о татуировках на его руке – ветви сакуры занимали всё предплечье и Чонину очень жаль, что он не видел их раньше из-за рукавов куртки, закатанных только сейчас по причине маркой работы. Стиль рисунка на чужой коже и иллюстрации на холсте был очень схож, отчего было более чем понятно, что Хёнджин наверняка сам создал эскиз или даже набил тату в одиночку. — О, привет, — когда старший поворачивается к нему лицом, Чонин замечает милую родинку у него под глазом и тает быстрее, чем мороженое, оставленное под палящим солнцем в летнюю жару. Голос у него не менее красивый, чем сам Хёнджин. — Прости, я увлёкся. Ты давно здесь стоишь? Что-то случилось или ты просто так заглянул? — Минхо-хён попросил передать тебе обед, — придуманная в голове отговорка о том, что он просто не хотел отвлекать парня, поэтому пялился на него неизвестное количество времени, мигом вылетает из головы, которой Чонину хочется биться о стену, когда он понимает, что его слова, возможно, в некоторой мере звучали слегка грубо, учитывая, что он не поздоровался, не ответил на первый вопрос и вообще звучал максимально сухо. — Он, правда, сказал, что ты будешь на крыше, но там тебя не было, поэтому я пришёл сюда, ибо увидел тебя оттуда. — Да, прости, видимо мне стоило оставить записку или что-то типо того, чтобы меня не искали во время обеда, — это странно, ибо у них наверняка были телефоны для этого, но видимо Хёнджин творческая душа или около того и вообще раз он так сказал, то Чонину не стоит задавать вопросов, а лишь слушать его прекрасный голос и наблюдать за тем, как его изящные пальцы делают последние штрихи кисточкой на картине. Чёрт, когда он в последний раз так волновался перед кем-либо и не от страха? — А они настоящие? — Юноша прожигает взглядом татуировки то ли от любопытства, то ли от стыда посмотреть в чужие глаза. Довольно глупый вопрос для почти что участника нелегальной группировки, даже не беря в учёт то, что сказан он был вовсе не к месту. Чонину вновь хочется удариться головой о стену, но звонкий и лёгкий, доносящийся до ушей смех Хёнджина заставляет его отвлечься от этих мыслей. — Да, — поняв, что младший говорил о татуировках на его руках, отвечает он, проворачивая предплечье так, чтобы Чонин мог увидеть рисунок целиком. — У меня ещё дракон на спине, посмотреть хочешь? Лично эскиз рисовал. Кажется, они проговорили так до вечера – точнее, в основном говорил Хёнджин, в то время как Чонин внимательно слушал, выглядя потерянным котёнком, что впервые увидел кормящего его человека. Впрочем, ему и рассказывать-то было нечего, учитывая, что в краткие подробности его прошлого Чан, с его позволения, посвятил ребят ещё до их официального знакомства, а сам Чонин ничего толком про них ещё не знал, отчего состоявшийся диалог помог ему узнать новообретённого друга намного лучше. К сильному удивлению младшего, Хёнджин, оказывается, ранее работал на японскую мафию, попав туда ещё в детстве, отчего практически вырос в криминальной среде, повидав намного больше, чем тот же Чан – с его слов, ибо Чонин о прошлом Чана толком и не знал, не считая информации о живущей на данный момент на другом континенте семьи, состоящей из родителей и младших сестры и брата, в подробности о которых старший никогда не вдавался. Хёнджин же, в отличие от Чана и Чанбина довольно охотно отвечал на вопросы о своём прошлом, совмещая это с разговорами об искусстве. И, пусть Чонин ничего в нём не смыслил, слушал он очень внимательно, словно действительно мог поддержать диалог о лучших работах импрессионизма, любимых представителях постмодернизма, переоценённости сюрреализма и исчезнувшему у большинства уважении к романтизму, хотя на самом деле половины слов вообще не понимал. А ещё Хёнджин невзначай упомянул, что из оружия предпочитает пользоваться катаной. Вероятно, это было не тем, о чём обычно люди говорят вскользь так, будто это никому не интересная информация, но после рассказов о мафии Чонина это вовсе не удивило. Скорее, поразило и заинтересовало – в приюте ходили слухи, что используемое японскими группировками оружие имеет тысячи значений, суть которых отображается во всём: от мастера, что собственноручно ковал меч, до материала, из которого была создана рукоятка, если это было холодное оружие. И, конечно же, высеченные на самом клинке иероглифы или росписи, что таили в себе бо́льшую часть смысла. Чонину почему-то кажется, что на катане Хёнджина было бы написано что-то поэтическое. Связанное не с боем или силой, как это обычно предпочитают делать, а с видением красоты в простых вещах или что-либо, связанное с искусством в принципе. Может даже собственноручно нарисованный узор. Почему-то в голову юноше мысли об этом пришли немногим позже, отчего спросить об этом не представлялось возможным – переводить темы на нужные себе он не умел, а Хёнджин с таким блеском в глазах рассказывал о чём-то своём, что перебивать его хотелось в последнюю очередь. К его сожалению, совсем скоро парню нужно было идти на задание – и почему Чонину всё ещё ни одного такого не дали!? – но он пообещал, что это ненадолго и, возможно, они ещё успеют посидеть вместе перед сном, если ему удастся вернуться не поздно, поэтому интересующий младшего вопрос тот решил оставить как раз до этого момента. Почему-то ему казалось, что спросить об этом он должен именно Хёнджина, хотя остальные ребята наверняка тоже были в курсе внешнего вида используемого им оружия. Чонин прождал его до рассвета. Но, видимо, парень либо подумал, что юноша спит, и не стал заходить к нему, либо был слишком уставшим, чтобы делать что-либо ещё, поэтому отправился в спальню по приходу домой сразу же. Впрочем, младший не злится и даже не обижен – он понимает, что ребята приходят с заданий далеко не полными энергии, поэтому просто решил наконец-то лечь спать, надеясь, что ему удастся поговорить с Хёнджином и завтра. Будит Чонина на следующее утро настойчивый стук в дверь. Если судить по стоящим на прикроватном столике часам – он проспал до трёх часов дня и, по ощущениям, даже не выспался. Мышцы болели от сна в не самом удобном положении, ибо его разум вырубился, как только его голова коснулась подушки, но, несмотря на это, поспешил открыть дверь он сразу же. В привлекательном парне в очках и странной светлой кофте, больше напоминающей халат, нежели кардиган, Чонин узнал самого загадочного из всех ребят – Сынмина. Загадочного не потому, что тот скрывался и никогда не отвечал на редкие вопросы о себе, а потому что, если по другим юноша ещё мог понять их род деятельности или хотя бы крохи информации, помогающие наладить контакт, по Сынмину нельзя было сказать абсолютно ничего. Плохое зрение и странный вкус в одежде – всё, что понял Чонин за всё время пребывания здесь. А ещё, помимо всего прочего, он никогда не мог найти парня вне сборов или общего приема пищи, словно тот тоже сидел в комнате сутками или приходил только ради заданий. Впрочем, в близи он выглядит более безобидно и, похоже пришел не с плохими намерениями. — Привет, ты не пришел на завтрак, поэтому Минхо-хён попросил передать тебе хотя бы обед, — он дружелюбно протянул тарелку с жареным рисом и омлетом, которую Чонин до этого и не заметил. — Кажется, он подумал, что ты заболел или что-то в этом роде, поэтому отправил меня. Всё нормально? Ты выглядишь довольно помятым. Чонин на замечание хмыкает, ибо отчего-то его это смешит. И всё же, он даже рад, что проведать его пришел именно Сынмин – тот, насколько юноша мог понять, в нужных ситуациях вёл себя более чем тихо, поэтому не заставлял его раздражаться, как это было, когда кто-либо рядом с ним после сна был слишком громким. — Спасибо, но я не заболел, просто поздно заснул, — он забирает тарелку, подмечая, что риса Минхо положил полторы порции, вместо привычной одной, да ещё и причудливую мордашку нарисовал кетчупом. Чонин жалеет, что, вероятно, стал причиной его беспокойства. — Ох, мне действительно стоит извиниться за то, что я заставил вас волноваться. — Всё хорошо, не думаю, что Минхо-хён будет ругаться или что-либо в этом роде, в особенности на тебя, — отмахивается Сынмин, а после, словно что-то вспомнив, задаёт вопрос. — Кстати, ты шить случайно не умеешь? — Неа, — чистейшая правда – нитку с иголкой Чонин терпеть не мог ещё с уроков труда в приютской школе, где их заставляли штопать себе и другим одежду, дабы не тратить на это дополнительные деньги. После трёх испорченных пар носков, дыры на которых стали ещё больше, его определили в уборщики, из-за чего тот вынужден был драить полы в коридоре и пустых классах. Зато это приучило его к порядку, чему он отчасти рад. — Жаль, я бы не отказался от помощника, – сетует Сынмин, драматично выдыхая. Видимо ему тоже нужен был кто-то, кто мог временами помогать с работой, как Феликс помогал Минхо, если не было заданий. — И... В чём заключается твоя деятельность ? — Чонин действительно не знает как это правильно назвать, поэтому спрашивает как есть, но, похоже, Сынмин его и так понял. — Я местный хирург, — по крайней мере, это объясняло странную одежду на парне, хотя у того, наверняка, должно было быть что-то более стерильное для операций и прочего. Так что да, похоже вкус у него действительно странный, но, по крайней мере, это выглядело удобно. — И лор, невропатолог, гастроэнтеролог, травматолог и анестезиолог-реаниматолог по совместительству, если так можно сказать. А ещё, в теории, могу быть патологоанатомом, если тебе интересно. — Звучит многосторонне, — всё ещё слегка сонный мозг Чонина не совсем успевал обрабатывать полученную информацию, но основную суть он уловил – по возможности, не ссориться с Сынмином, а то мало ли что. — Если что беспокоит – обращайся, вечерами я довольно часто сижу в своей операционной, она в первой же комнате при входе в дом, — звучало довольно логично – чтобы, в случае чего, не приходилось тратить время и силы на поднятие на второй этаж или в глубь дома. С каждым днём Чонин всё больше понимал, что здесь происходит какой-то иной мир со своими правилами, которые были либо странными, либо совсем неприметными, но очень сильно выручали в нужных ситуациях. — В остальное же время я либо с остальными ребятами поодиночке сижу, либо в своей комнате, которая в начале коридора на втором этаже. — Хорошо, — запомнить местоположение комнаты было довольно легко. — И спасибо, что занёс обед. — Всегда обращайся, — сказал парень, собираясь уходить, но Чонин, вспомнив кое-что очень важное, поспешил его остановить. — Можно вопрос!? — Сынмин впервые видит, чтобы после этой фразы кто-либо действительно ждал ответа, так что лишь быстро кивнул после небольшой паузы. — Ты случайно не знаешь, занят ли Хёнджин-хён этим вечером, мы просто... — А да, он что-то говорил про то, что вы планировали встретиться вечером, но и вернулся он поздно и пулю в плечо на задании почти схватил, поэтому... — Пулю в плечо!? — Казалось, это всё, что необходимо было услышать Чонину, чтобы начать паниковать, но Сынмин, тяжко вздохнув, поспешил успокоить его. — Почти, — выделил он. — На самом деле там просто царапина, скорее, но я должен был убедиться, что заражения точно не будет, поэтому перед сном он зашёл только ко мне. Он был слишком уставшим, поэтому я сразу же отправил его спать, и даже не знаю, проснулся ли он уже. В любом случае, постарайся быть потише, если захочешь навестить его. — Ох, понятно, — к сожалению, комнаты Хёнджина он не знал, да и тревожить его ему не хотелось совсем – если единственный в банде врач сказал, что с ним всё хорошо, значит так оно и было, поэтому проверять его не было необходимости. Также, к юноше пришло осознание того, что до слов Сынмина он, похоже, не совсем осознавал серьезность их заданий, поэтому забеспокоился так сильно, услышав одно лишь упоминание ранения. Ему точно необходимо было учиться тому, чтобы относиться к подобным вещам проще, а то паника его до добра не доведёт. — Я передам Минхо, что ты проснулся, поэтому, если он решит зайти к тебе, не удивляйся, — Чонин кивнул, не возражая. В принципе, он планировал сам навестить старшего после обеда, но если тот заглянет к нему во время него, это тоже хорошо. — Кстати, точно не хочешь набиться ко мне в помощники? Думаю, тебе бы пошел костюм медсестры, — Сынмин не скрывает улыбки, видя разрастающееся смущение на лице младшего, и открыто смеётся, когда перед его носом закрывают дверь. Обычно он говорил это в шутку, но на этот раз в ней бо́льшая доля была правдой – по его мнению, Чонину действительно пойдет подобного рода костюмчик. А вот сам Чонин так не считает, хотя фантазия невольно подкидывает ему подобного рода картины. Может, ему действительно стоит как-нибудь попробовать что-то необычное? Он временами слышит приглушённые звуки из соседних комнат и теперь почему-то уверен, что парни там отнюдь не мебель двигают. В приюте у него не было ни времени, ни желания заниматься всем этим, но его тогдашние сожители довольно часто приводили кого-то для плотских утех или уходили по той же причине к соседям, и, несмотря на всё это, Чонин даже теории не знал о каком-либо виде секса, что уж говорить о практике. И, если раньше его это не беспокоило, то сейчас ему почему-то захотелось попробовать. Может, обратиться к кому-нибудь за консультацией в этом плане? Звучало глупо, но ребята выглядят так, словно вместо того, чтобы смеяться, детально всё объяснят и покажут на практике, помогая и направляя в нужную сторону, поэтому Чонин хотел попробовать. В ином случае, он всё сможет списать на поздний пубертатный период или нечто подобное и, учитывая его не самое насыщенное детство, есть шанс, что ему поверят, поэтому переживал он не так сильно, как мог бы. Во время обеда к нему всё же заходит Минхо, поэтому юноша решает отложить эти мысли до окончания их диалога. Старший выглядел тем, кто, в теории, мог бы научить подобным вещам, но обращаться к нему Чонин почему-то не решился: то ли дело в их небольшой, но всё же присущей разнице в возрасте, то ли в том, что Минхо довольно часто бывает занят, отчего отвлекать его или занимать его время отдыха совершенно не хотелось. Чан был нагруженнее всех остальных, поэтому его кандидатура отпала сразу же, у Чанбина в последнее время тоже было много работы, а Хёнджин... Чонину казалось, что он не сможет попросить его об этом. Язык, как всегда, заплетётся и он сможет лишь тихо поддакивать на размышления парня по поводу эпохи Ренессанса и вкладе Боттичелли в неё. Не то, чтобы ему не нравилось его слушать, но это было совершенно не тем, что он планировал, отчего идею спросить у него юноша с тоской в сердце отбросил. С остальными же Чонин был не настолько близок, чтобы обсуждать подобное – если «близостью» можно назвать пара-тройка диалогов о личной жизни, не считая Чана, которого он действительно мог назвать одним из немногих друзей. В итоге его выбор падает на Сынмина. Тот, если судить из их первого полноценного разговора, имел много свободного времени и смыслил в этих вещах, поэтому по крайней мере спросить у него стоило. И конечно же, по стечению обстоятельств, в его кабинете сидит ещё и Хёнджин. Иначе быть не могло – Чонину кажется, что подарки судьбы идут только в такой комплектации, где он обязательно будет краснеть или беспокоиться по поводу мелочей или чего-то неважного. Что ж, отступать он не намерен, поэтому даже если своей просьбой он обречет на позор всё свое дальнейшее пребывание здесь, пусть так оно и будет. Всё лучше, чем жить в неведении. — О, привет, — Хёнджин машет ему рукой так мило, что Чонин в существование ангелов поверить готов. — Прости, что вчера не заскочил, слишком устал, — он даже не упоминает ранение и спокойно двигает плечом, так что, вероятно, причин для беспокойства нет совсем. Юноша отчего-то тихо приветствует его в ответ, будто он ученик, опоздавший на занятие и заходящий в класс под напрягающую тишину. — Кстати, мы как раз о тебе говорили, — Сынмин выглядывает из-за стола, чтобы увидеть его. Чонин его сначала не замечает вовсе и не на шутку пугается, услышав фразу. Планировка в кабинете была довольно странной, но, возможно, такое ощущение создавалось только со стороны входа. — Присаживайся. Так, ладно, это немного напряжно. Чонин привык, что в приюте о ком-либо без его присутствия говорили исключительно в негативном ключе, а конкретно такими фразами воспитатели готовили к самому худшему. Тем не менее, он лишь молча садится рядом с Хёнджином, сложив руки на колени и совершенно не разделяя расслабленного настроя старших. Взгляд Чонина бегал по всей комнате, чересчур явно показывая его состояние беспокойства, но поставивший перед ним чашку с чаем Сынмин, заметив это, поспешил убедить его в том, что разговор будет не о чём-то запретном или плохом. Это обнадёживало. — Думаю, ты же понимаешь, чем все здесь занимаются в свободное от заданий и работы время? — Вероятнее всего, Хёнджин говорил о шуме из соседних комнат, что периодически доносился до ушей юноши, поэтому тот кивнул, всем своим видом показывая, что слушает дальше. — Это, безусловно, не ритуал или традиция банды и ты не обязан этого делать, но, всё же, мы бы хотели узнать тебя получше конкретно в этом плане, — Сынмин был чертовски прямолинеен – или, по крайней мере, Чонину так казалось – и при этом умудрялся подбирать максимально деликатные выражения, дабы его слова звучали мягче и убедительнее. У него получалось. — Мы с Хёнджином всё равно собирались этот вечер провести вместе, можешь присоединиться, если хочешь. — Вы так просто предлагаете мне переспать? — Чонин не верит своим ушам. Иногда, благодаря подобным совпадениям, он думает, что люди действительно могут читать его мысли, но на этот раз всё выглядит настолько реалистично, что, кажется, у него скоро начнёт развиваться паранойя. — А почему нет? Не думаю, что при других обстоятельствах тебе было бы ещё легче принять решение, — Хёнджин говорит так, словно они это планировали. У Чонина от этой мысли перехватывает дыхание. — Спим мы только с ребятами из группировки, да и проверялись все недавно, можем справки показать. — Мы не любим усложнять и так сложную жизнь, поэтому в вопросах отношений, ссор и секса стараемся быть проще, чем это обычно происходит у людей, — он чуть было не сказал «нормальных» перед последним словом, но вовремя остановил себя. Несмотря на их отношение к данным темам, подбора правильных слов, дабы случайно не спугнуть и так обо всём догадавшегося новенького, всё же приходилось придерживаться. — Хорошо, — к собственному удивлению, голос Чонина совсем не дрожит, когда он говорит это, хотя внутри он прямо-таки пылает от стыда. Он сейчас только что согласился на что? — В смысле!? — Если бы Хёнджин пил воду, обязательно бы выплюнул её от неожиданности и шока. — Так сразу? — Реакция Сынмина была менее бурной, но сильное удивление на его лице проступало отчётливо. — Я приду, раз вы приглашаете. Не вы ли пару секунд назад говорили о том, что не любите усложнять подобные вещи? — Чонину всё больше кажется, что это какая-то проверка, которую он либо с треском провалил, либо выполнил лучше кого-либо из присоединившихся к группировке ребят. Либо они действительно умеют читать его мысли. — Просто... Чёрт, даже Феликс на такое предложение впервые попросил дать ему немного времени, а ты так сразу соглашаешься, что это поражает. — Приятно быть быстрее всех в чём-либо, — Чонин не обращает внимание на двоякость фразы, концентрируясь больше на своем волнении. Что ж, это было сильно. Теперь он точно уверен, что потратил весь свой жизненный запас смелости, которой ему довольно часто не хватало. И всё же, это стоило того. — Тогда, что насчёт того, чтобы встретиться сегодня в девять? В моей комнате, — Сынмин смотрит на юношу, ожидая кивок в качестве подтверждения, но Хёнджина отчего-то его условия не устроили. — Почему это именно в твоей? Может, я хотел показать Чонину несколько своих картин перед тем, как мы начнём, а ещё у меня под кроватью есть коробка с... — Потому что трахаться на измазанных краской простынях с риском того, что какая-нибудь потерявшаяся в них кисть или тюбик краски больно вопьётся в кожу, как минимум, не совсем комфортно, — похоже, весомый аргумент парня действительно работает, ибо благодаря нему Хёнджин замолкает, не зная как возразить. Впрочем, он не выглядит обиженным. — Из коробки можешь заранее что-то принести, но, думаю, нам обычной смазки для первого раза хватит. И вот, на замену старым вопросам к Чонину пришли новые. Если краски и кисти в кровати можно списать на любовь старшего к творчеству и вдохновение, приходящее обыкновенно не в самый подходящий момент, то загадочная коробка вызывала нескрываемое любопытство. Но ему, вероятно, лучше спросить об этом позже. Договорившись о встрече, Чонину захотелось проведать Чана, интересуясь, не нужна ли ему помощь, а после, получив отрицательный ответ, направился к Чанбину, просидев у него около двух или трёх часов за разговорами о всяком и просто наблюдая за его работой. Ходить к другим парням он пока не решался, не зная, насколько сложными будут их поручения, чтобы выполнить их в срок и не опоздать. Но до назначенного времени было ещё далеко, поэтому Чонин решил провести остаток дня с Минхо, помогая тому в готовке и разносе еды в благодарность за вкусный завтрак-обед, подаривший его сонному организму сил и хороший настрой. Пускай парень был не слишком разговорчивым, занимаясь готовкой, младшему всё же удалось узнать немного случайной информации. К примеру, для него стал удивлением факт того, что тот в свободное время ещё и в приюте для животных волонтёрил, что совершенно не вписывалось в понятия юноши о членах не совсем законной группировки, большинство из которых занимались, как минимум, контрабандой оружия и наркотиков. Хотя банда Чана в принципе не вписывалась ни в какие понятия, поэтому Чонин, осознавая это, успокаивался, не пытаясь понять что-либо. Все люди в той или иной степени странные и ему их никогда не понять. Когда время на кухонных часах показало без двадцати девять, они закончили, отчего Чонин сразу же пошел в ванную комнату, готовясь к встрече с ребятами. На самом деле он не совсем понимал, нужно ли ему готовиться в принципе, но, раз ему ничего не сказали, он решил, что лучше всего будет просто принять душ, дабы освежиться и привести себя и свои мысли в порядок. Не найдя в своем гардеробе ничего лучше праздничной черной рубашки и простых брюк – ему вообще стоило так наряжаться, если всю одежду ему придется снимать? – Чонин направился в комнату Сынмина, оттягивая оставшиеся минуты рассматриванием интерьера. Это окно было разбито до переезда ребят или уже после? Было ли оно вообще когда-нибудь здесь или дом забросили ещё на этапе строительства? Несмотря на явно заброшенный вид здания снаружи, внутри всё было очень уютно обжито, поэтому Чонин понял факт этого ещё при первом приходе сюда, хотя от волнения тогда даже не обратил тогда внимание на практически перегораживающий вход мотоцикл, по всей видимости, принадлежащий кому-либо из парней – насколько он понял сейчас, Джисону. Второй этаж дома был полностью выделен на жилые и ванные комнаты, на первом же находились гостиная, кухня, столовая, личные кабинеты некоторых из парней, которым те были необходимы, и ещё несколько неизвестных Чонину помещений, в которые тот либо не совался, либо думал, что там находится какой-нибудь склад или запасной выход. Однажды Минхо невзначай поделился тем, что Чан собрал этот дом из грязи и палок, поэтому его стоит называть гнёздышком, и, как оказалось, на деле так и было, ибо заброшенное двухэтажное здание изначально вообще не годилось для постоянного проживания, предназначаясь, скорее, для какого-то частного бизнеса или офиса какой-нибудь известной конторы. Провести воду и электричество помогли задолжавшие группировке своей жизнью богатые клиенты, один из которых даже выкупил участок земли, на котором находился дом, и подарил его Чану, отчего все парни находились здесь на законном основании и могли не переживать о поиске жилья в случае чего. В какой-то степени всё это действительно напоминало обжитое гнездо, да и организовано всё было удобно и логично – взять те же операционную при входе в дом и комнату единственного в банде врача, находящуюся ближе всего к лестнице на первый этаж, поэтому Чонин быстро привык к витающей здесь атмосфере, что, несмотря на довольно большое количество сожителей, отличалась от приютской кардинально. Как минимум, ему здесь были рады. Дверь открывается практически беззвучно, но сидящие на кровати парни всё равно оборачиваются аккурат тогда, когда Чонин входит в комнату, приветствуя их. Хёнджин в привычной манере машет ему рукой, но на этот раз его щеки почему-то чуть более розовые чем юноша привык видеть. Похоже, что-то уже успело произойти. Диалог у них завязывается довольно быстро. — Это будет твой первый раз? — Сынмин всё ещё прямолинеен как никто, но не совсем понимающему намёков младшему это только на руку. — Втроём – да, но на последний год в приюте мы с моим соседом по комнате однажды подрочили друг другу, ну, чтобы понять каково это. Не скажу, что мне не понравилось, но ничего более у меня ни с кем не было, поэтому, технически, это мой первый раз, — Чонин только сейчас задумался над этим, задаваясь вопросом, откуда у него появилось такое внезапное желание заняться сексом в принципе. Из-за двусмысленных фраз, отчего-то вызывающих смущение и самые разные мысли, или действительно пубертатный период решил прийти с опозданием в почти десять лет? — А ты смотрел порно или что-то подобное..? — Хёнджин теряется, не зная что в таких ситуациях делать даже. Похоже, им действительно придется учить парнишку всему с нуля, если тот, конечно, захочет продолжения. Старшему немного боязно за то, что он не справится и Чонину не понравится совсем, несмотря на то, что все остальные считают секс с ним божественным. — Неа. Видел только один журнал у соседа, но не придал его содержимому особого значения. — Что ж, в любом случае, если что, мы тебе по ходу всё объяснять будем, — у Сынмина, похоже, уже был опыт совращения девственников, но те хотя бы теорию знали. Тем интереснее – весь его вид показывает, что теперь ему ещё больше хочется побыстрее начать. — Ты бы предпочел быть снизу или сверху? — Недоумевающий взгляд в ответ дал ему понять, что вопрос поставил Чонина в тупик. — Хорошо. Как насчёт того, чтобы мы оба просто трахнули Хёнджина? По отдельности, для первого раза, но, если тебе понравится, можем и вместе попробовать. Чонин не совсем понимает, что Сынмин подразумевает под «вместе», хотя не самые приличные догадки всё же закрадываются в его голову, когда он лишь молча кивает, замечая, что Хёнджин краснеет, прикусывая губу и вжимая голову в плечи. Предвкушая что-то. Эта картина теперь будет преследовать Чонина ежесекундно вплоть до первой полноценной дрочки в душе. Возможно, даже сниться во снах. — Хочешь участвовать в подготовке или просто посмотришь? — Сынмин решил взять дело в свои руки полностью, понимая, что Хёнджин уже через несколько минут точно не сможет полноценно соображать. — Я бы хотел сначала посмотреть, — Чонин мнётся, не зная, как сформулировать свою вторую мысль. — Но потом... Я не знаю как это правильно сказать, можно потом я буду первее..? — О, хорошо, будешь первым, — парень помогает ему, поправляя, — но я всё буду контролировать, ладно? Пусть Хёнджинни и любит пожестче, но лишние травмы нам ни к чему, так? Если хочешь, после тебя я могу трахнуть его так, чтобы он своё имя на пару мгновений забыл. Только позже. Для начала – подготовка и твоя очередь. И Чонин хочет. Пускай он не сможет сделать того же, как минимум, в ближайшее время, но зрелище обещает быть завораживающим, поэтому он, словно игрушки в салоне некоторых отремонтированных Чанбином автомобилей, кивает активно несколько раз так, что голова кружится. Сынмина это веселит. Хёнджин же скрывает взгляд за распущенными волосами, краснея от его слов и желания юноши за всем этим понаблюдать. — Если надумаешь кого-то трахать, первым делом растяни его или убедись в том, что он подготовил себя. Иногда это можно сделать с помощью заранее вставленной пробки, которые наш Джинни так любит носить, только вот в последнее время у него не было подходящей возможности для этого, поэтому нам и приходится растягивать его. — Сынмин выдавливает на пальцы непонятную жидкость из небольшой бутылочки, после кидая ту Чонину, чтобы тот посмотрел. Название смазки выглядит довольно знакомо, но думать об этом он собирается немногим позже, продолжая держать её в руках. — Скажу по секрету: в дни, когда Хёнджин носит их длительное количество времени, из-за чего в него можно войти в любой момент, это так заводит – знать, что он ждёт, когда кто-нибудь наконец-то вставит в него свой член. Хёнджин уже не скрывал своего возбуждения от сложившейся ситуации. О нём говорят как об игрушке, которую один друг одолжил другому для «новых ощущений», поэтому его руки дрожат от всех этих слов, хотя он даже штаны ещё не до конца снял, что уж говорить о том моменте, когда прохладный воздух заставляет его оголённую кожу бёдер покрыться мурашками. Парень вздрагивает, стоит Сынмину коснуться его кольца мышц облитыми холодной субстанцией пальцами. Чонину кажется, что при обычных обстоятельствах Хёнджин бы и стона не проронил во время происходящего, но, насколько он понял, у старшего в последние дни не было времени на полноценный секс, отчего всё тело было в разы чувствительнее, чем при обыденных обстоятельствах. Движения Сынмина чёткие и слаженные – он наверняка знал что и как делать, чтобы доставить партнёру меньше неприятных ощущений. Возможно, это было из-за профессии врача, а, может, его особенностью или опытом. Интересно, нужно ли подстраивать ритм под каждого человека отдельно? Или лучше регулировать скорость исходя лишь из позы, в которой они находятся? Чонин даже немного жалеет, что не взял с собой блокнот и ручку, дабы записывать все появившиеся в голове вопросы, ибо он отчего-то уверен, что уже через пару минут напрочь о них забудет. И теперь он даже знает почему. Вид того, как Хёнджин сжимается вокруг пустоты, когда Сынмин наконец-то вынимает пальцы, заканчивая с растяжкой – бесценен. Чонин залипает на это зрелище довольно надолго, забывая даже, что, вообще-то, сейчас его очередь и Сынмин отошёл специально для того, чтобы предоставить ему пространство. Он не был глупым: в теории понимал как это устроено и чего именно от него ждут, а если увидят, что юноша делает что-то не так, обязательно поправят, но дыхание почему-то всё равно спирает, а в горле пересыхает, когда Чонин подходит ближе, снимая с себя штаны вместе с бельем и опуская руки на мягкие бёдра. Даже не видя лица уткнувшегося в подушку Хёнджина он всё равно находил черты его тела практически идеальными, отчего их хотелось рассматривать часами. Решившись, юноша раздвигает чужие ягодицы, прижимаясь головкой члена к жадной дырочке, входит до половины и... Блять, какой же Хёнджин чертовски тугой. Чонин никогда такого не чувствовал. Он боится представить что будет, когда он войдёт на всю длину, раз сейчас его накрывала уйма эмоций, но с помощью коротких перерывов и дополнительной смазки, которую Сынмин вылил ему на член, ему довольно скоро это удалось. На данный момент он освоил две вещи. То, насколько умопомрачительными были ощущения раздвигающейся под его движениями задницы. И то, какой Хёнджин податливый. Всё происходящее наверняка нельзя было назвать трахом. Это был нежный и аккуратный секс, удовольствие от которого старший, если судить по его отзывчивости к прикосновениям и сбивчивым стонам, всё же получал. Чонину было бы стыдно, что он не мог подарить ему всего того, что ранее описал Сынмин, если бы не его сосредоточенность на новых ощущениях, накрывающих с головой так, что он еле дышать успевал. Юноша не знал, нужно ли ему говорить, не был уверен как двигаться и на несколько мгновений и забыть успел об наблюдающем за ними парне, но ему хватает около пары минут, чтобы кончить от неописуемых узости и тепла, которые он раньше себе и представить не мог. Чонин видит цветные круги перед глазами, тело внезапно становится ватным и, если бы не поймавший его Сынмин, он бы всем своим весом свалился на Хёнджина, а чтобы прийти в себя, ему требуется ещё некоторое время. — Ты как? — Всё хорошо, просто... Ох, так много всего и сразу, это сложно. — Да, в первые разы всегда так, в особенности, если это происходит без какого-либо опыта в виде просмотра порно и дрочки, — Сынмин занял его место, пристраиваясь к Хёнджину, в то время как Чонин сел возле подушек, откинувшись на спинку кровати. — Хёнджинни ещё не кончил, но ты не переживай, ему всегда мало простого члена, даже если это одна из его огромных игрушек, на которых он скачет временами, — с каждым новым словом щёки юноши пылали всё сильнее. — Хочешь посмотреть на то, как я заставлю его кончить в ближайшие десять минут, так и не дав прикоснуться к себе? Чонин считает вопрос риторическим, ибо кто не захочет посмотреть на это? Завороженного взгляда Сынмину, впрочем, в качестве положительного ответа хватает вполне, отчего он незамедлительно приступает к делу: входит в подготовленного парня резко и на всю длину благодаря обильному количеству смазки и сперме Чонина. Зрелище умопомрачительное. Сынмин сходу настраивается на быстрый темп, умудряясь одновременно с этим и Хёнджина держать, и разнообразные фразы ему на ухо шептать, и за состоянием сидящего рядом юноши следить, у которого голова кругом от происходящего и мысли забиты лишь воспоминаниями о том, насколько отзывчив старший в малейших движениях, когда ему дарят удовольствие. Чёрт, у него снова встаёт. — Ох, похоже ты из тех, кто относительно быстро кончает, но при этом быстро восстанавливается, — Сынмин обращает внимание на его стояк, что появился ещё до того, как чрезмерная чувствительность Чонина спала, заставляя его зашипеть, когда он решил потрогать себя. — Подожди немного. Если привыкнуть, то чувствительность не будет приносить тебе боль, но лучше не практиковать это сейчас. Самое интересное пропустишь. Фраза интригует и заставляет не отводить взгляд от парней и, блять, это того стоит. Всё происходит слишком быстро. Сынмин, как и обещал, трахает Хёнджина жёстко и со вкусом так, что Чонин во всём этом безумии едва ли успевает обращать внимание на детали: то, насколько сильно он сжимает мягкую талию в своих руках, оставляя на коже синяки; то, как трясется подавающаяся навстречу задница; то, сколько ещё развратных слов приходит на ум Сынмину, пока он заставляет выгибаться и стонать громко, до хрипоты в голосе на следующее утро. Хёнджин лишь может что-то неразборчиво скулить в подушку, всё шире раздвигая ноги под натиском чужих толчков, из-за чего Сынмину приходится периодически останавливаться, чтобы заставить парня вновь встать на колени ровно. Вскоре ему это надоедает и он переворачивает лёгкое на вид тело, прижимая бёдра Хёнджина к его животу, дабы удобнее трахать и иметь опору, позволяющую ему не свалиться и реже сбиваться. У Чонина дыхание перехватывает от взгляда на лицо беспрерывно хнычущего и стонущего парня. Сумасшедший ритм он словно на себе ощущает, наблюдая за тем, как Хёнджина подбрасывает во время некоторых толчков, а его глаза закатываются в удовольствии, которое ему очень идёт. К оргазму ему удается прийти, как и сказал Сынмин, так и не прикоснувшись к себе, поэтому Чонину остаётся лишь гадать, насколько сложно сделать это без прямой стимуляции члена. Юноша кончает во второй раз примерно тогда же, когда это делает Сынмин впервые за вечер, изливаясь прямо в Хёнджина, на что тот никак не реагирует – лишь по окончании всего действа целует обоих парней в губы и заваливается набок, восстанавливая дыхание. Младший отчего-то уверен, что им в обязательном порядке нужно принять душ или что-то подобное после такого, но, судя по реакции явно не собирающихся вставать парней, это было не необходимо. Стоит спросить позже. А вот от какого вопроса ему удержаться невозможно, так это о собственных умениях, которые, впрочем, были слишком далеки от того уровня, что продемонстрировал Сынмин. — И... Как я справился? — Мнение наблюдающего за ним Сынмина, по логике, было более объективным, но Чонину в первую очередь почему-то хотелось услышать именно Хёнджина. Спрашивая это он смотрит на него так, что тот, похоже, сквозь прикрытые глаза это видит, ощущая на себе слишком любопытный взгляд. — Потенциал у тебя есть, — парень зевает, удобнее устраиваясь на подушке. — И я не из долгого отсутствия секса это говорю. Ты мог бы сделать своё быстрое восстановление довольно страшным оружием, — сравнение, конечно, довольно специфическое, но, похоже, до Чонина всё равно доходит суть этих слов. — Впрочем, может тебе больше понравится в принимающей роли, кто знает. Можно мы поговорим об этом завтра? Я слишком измотан для того, чтобы думать. Хёнджин мило хмурит брови, бурча вторую половину своего монолога себе под нос, но остальные всё равно отчётливо его слышат. Сынмин хихикает, укрывая их всех одеялом, а Чонину начинает казаться, что всё в его жизни наконец-то наладилось.