Когда-нибудь ты поймёшь

Дуло в рот и поцелуй навылет Самый откровенный поцелуй, Русская рулетка в сонме пыли Ангел мой, сегодня не рискуй. Осень накачалась героина И листвой слегла на тротуар. Просьба подозрительно — невинна Ангел мой, забудь про свой кошмар. Через пропасть в огненную бездну, Крылья как обугленный мираж, Жизнь длинна, но так же бесполезна, Как потертый временем витраж. Лето — незаконченная фраза, Зов курка, закрашенная тень. Поживи до следующего раза, Ангел мой, не твой сегодня день. Саша Бес. Я запомню тебя, чтоб найти через сотни лет, Чтоб когда-нибудь вместе камин растопить стихами, С головой завернуться в коричневый мягкий плед И заполнить разлуку известными нам штрихами. Я запомню тебя, чтоб при встрече тепло обнять, Чтоб насквозь пропитаться твоей пеленой прохлады, Чтоб за все эти годы друг друга простить… понять. Чтобы взять кочергу и собрать угольки баллады. Я запомню тебя, чтоб больнее было терять, Чтоб кому-то сказать: «Извини, я влюблен в другую» Чтобы ночью тайком целовать золотую прядь И отчаянно — больно унизить тебя нагую… Саша Бес. «Дзынь!» Забытая кем-то на краю стола одинокая чашка с пронзительным звоном разбилась. Этот звук заставил двух сражающихся парней на мгновение застыть на месте и непонимающе посмотреть по сторонам. — Это я виноват, да? — грустно спросил Евгеша Мошкин, опуская шест и выходя из боевой стойки. Меф не ответил. Он держался за бок и тяжело дышал. За секунду до того, как несчастная чашка отправилась в свой первый и последний в жизни полёт, Буслаев не сумел отразить довольно сильный удар по рёбрам и потому больше всего на свете его занимал вопрос: «Когда всё это закончится?» До дуэли с Ареем оставалось чуть меньше двух недель, но Мефодий уже сейчас чётко видел исход предстоящей битвы. Бой продлится минут десять, не больше. А потом, устав развлекаться и работать на публику, мечник просто снесёт ему голову, лениво и даже в какой-то мере изящно. Возможно, в наступившей затем тишине кто-то вскрикнет, возможно, это будет Даф, возможно, Прасковья, а может кто-то еще. Но уже потом, когда обезглавленное, залитое кровью тело бывшего наследника мрака унесут, раздастся смех. Будет ли он принадлежать Лигулу или же подленьким комиссионерам, уже не важно. Важно, что эйдос достанется свету. По крайней мере, так себя убеждал Мефодий. Евгеша наклонился, чтобы подобрать осколки и задумчиво произнёс: — Наверное, я удивлён, да? Человек с мозгами обычно учится чему-то, рано или поздно делая успехи. Из маленького зерна терпения и упорства он взращивает дерево силы и мудрости. Но с тобой всё наоборот. Ты был любимцем Арея, едва ли не лучшим из всех нас, но сейчас ты дрался как начинающий школьник. С каждым днём ты сражаешься всё хуже, и я не могу понять, почему? Ты что — решил сдаться? Меф не увидел, но остро ощутил, как сидящая на подоконнике Дафна быстро взглянула на него. Евгеша, продолжая собирать мелкие осколки, тоже смотрел на Буслаева в ожидании ответа. Мефодий отвернулся и снял с себя майку. Одна из немногих любимых и пригодных для тренировок сейчас она напоминала старую половую тряпку. — Пойду-ка я в душ, — произнёс Буслаев, стараясь не смотреть ни на Даф, ни Мошкина. Что и говорить — Евгеша попал прямо в точку. Драться с Ареем у Мефа не было никакого желания. Не было ни злости, ни обиды, ничего, что могло бы настроить его на дуэль. Арей был его наставником и учителем, его другом, если барон мрака вообще способен дружить. Меф даже обрадовался, что падёт от клинка мечника, а не какого-нибудь самодовольного «мальчика Лигула». Единственное, что немного смущало его и заставляло сомневаться в правильности сделанного выбора — это Даф. Что будет с ней? А что будет с ним без неё? Когда Буслаев вышел из душа, Мошкина в комнате уже не было. Депресняк лениво растянулся на диване и всем своим видом выражал полнейшую умиротворенность и гармонию с самим собой. Даф стояла у окна и прижимала что-то к щеке. Подойдя ближе, Меф узнал свою майку. — Придётся выбросить, — произнес он, когда девушка, услышав его шаги, обернулась. — Не нужно, — возразила она, заботливо сворачивая майку и убирая её в свой рюкзачок. — Я потом зашью её. — Даф, это всего лишь тряпка, — улыбнулся Мефодий. — Я куплю новую. — Она хранит твоё тепло и твой запах, — как-то по-простому ответила Даф, глядя ему в глаза. На это у Мефодия не нашлось что ответить. — Слушай… Это правда? То, что сказал Женя… — тихо спросила девушка, когда он привлёк её к себе и поцеловал в висок. Меф не ответил. Всякий раз, когда он обнимал Дафну, все ушибы и синяки на его теле почти переставали болеть. В такие минуты он закрывал глаза и с удовольствием вдыхал запах её волос. Говорить ему не хотелось, хотелось лишь ощущать её тепло и мягкость губ. — Значит, правда, — произнесла она задумчиво. Меф вздохнул. — Я не могу, понимаешь? Не могу и не хочу убивать Арея. — Поэтому ты предпочитаешь умереть сам? Это не жертва, Меф, это самоубийство. Ты не должен сдаваться. Борись! В конце концов, у тебя есть все шансы… — Шансы убить Арея? Ты предпочла бы, чтобы умер не я, а он? Даф не ответила. Прижимаясь лбом к его плечу, она задумалась над его словами. А ведь и правда, Арей тоже может умереть… Как стражу света ей наверняка должно быть радостно, но радость почему-то всё не приходила и не приходила. Даф поймала себя на мысли, что вовсе не хочет, чтобы барон мрака был убит. Неужели ей жаль его? — Я люблю тебя. Мефодий коснулся губами её уха и принялся шептать разные нежности. Девушка слегка покраснела, но отстраняться не стала. Кто знает, сколько у них осталось времени? Нужно дорожить каждым мгновением. Она подняла руки и коснулась ладонями его плеч, груди, покрытого синяками торса. Осторожные, бережные прикосновения, которые снимали любую боль. — Легче? — спросила девушка, продолжая легонько его поглаживать. Меф кивнул. По телу разливалось приятное согревающее тепло. Он взял девушку за руки и поочередно поцеловал каждую ладонь. — Ты — мой ангел, — произнес он, касаясь губами её шеи. Даф молчала, не мешая ему целовать себя. Девушка вдруг подумала, что если с ним случится беда, если его всё-таки убьют, она позволит стражам мрака уничтожить себя, отнять свои бронзовые крылья. Жизни и тем более вечности без Мефодия она себе не представляла.